Процессы модернизации повседневной жизни кыргызов ХIХ в. в контексте теории «Path dependence» Джеенбекова Светлана Сагынбековна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Социоинституциональная инерция в периоды модернизации повседневной жизни: теоретико-методологические основания 15

1.1. Модернизация повседневной жизни как социальный феномен 15

1.2. Концепция «Path dependence»: факторы социальной инерции 37

Глава 2. Модернизация и историческая инерция повседневности кыргызов в ХIХ в 59

2.1. Повседневность кыргызов XIX века в исследованиях 59

2.2. Структуры повседневности и образ жизни кыргызов 81

Глава 3. Проблемы исторической инерции в хозяйственной жизни Кыргызстана в ХIХ в 102

3.1. Трансформация хозяйственной жизни Кыргызстана ХIХ в 102

3.2. Товарно-денежные отношения как катализатор изменений повседневной жизни Кыргызстана ХIХ в 130

Заключение 148

Список научной литературы и источников

• Концепция «Path dependence»: факторы социальной инерции
• Структуры повседневности и образ жизни кыргызов
• Трансформация хозяйственной жизни Кыргызстана ХIХ в
• Товарно-денежные отношения как катализатор изменений повседневной жизни Кыргызстана ХIХ в

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Четверть века прошло с распада Советского Союза и трудности, с которыми сталкиваются постсоветские страны, в трансформации культуры, политики, экономики в соответствии с требованиями современности имеют свои корни в недалеком прошлом. Они указывают на то, что процесс модернизации, начавшийся в XIX веке, так и не был завершен.

Проблемы модернизации привлекают пристальное внимание со стороны специалистов, особенно экономистов, поскольку успехи в экономической сфере позволят успешно решать вопросы политические и социальные. Именно поэтому требуется исследовать все, что касается этого феномена, пути и вектор необходимых перемен в запоздавших в своем развитии странах, с целью достижения соответствия социально-экономическому, политическому и культурному уровню современности. Также очень важно понимать причинно-следственные связи, обусловившие появление предпосылок, которые оказали решающую роль в формировании зависимости от предшествующего развития («path dependence»). Очень часто могут возникать сомнения в том, существуют ли эти связи вообще. И если, все же возможно их как-то вычленить и обосновать, то насколько серьезна роль и влияние прошлого в истории, жизни кыргызстанского общества сегодня и завтра?

В исследовательской работе мы предлагаем концепцию, имеющую характер гипотезы. Суть ее заключается в том, что эти закономерности не просто существуют, но и играют свою определенную роль в жизни не только людей, но и государства. В свое время А. Гершенкрон писал: «Вклад историка состоит в выделении факторов, потенциально релевантных, потенциально значимых комбинаций этих факторов, которые не могли бы быть легко получены в рамках более ограниченной сферы опыта»¹.

Каждая историческая эпоха создает свою конфигурацию взаимодействия общества и природного ландшафта. История этносов формировала уникальное культурное пространство, воплощавшее базовые представления эпохи о миропорядке, вечности, жизни и смерти. Повседневная история связана с формами организации окружающего пространства и созданием идеальных канонов поведения человека, его внешнего вида. Это находило отражение в градостроительстве, архитектуре, интерьере и т.д. Ценности, нормы и правила морали накладывали отпечаток на облик поселений людей, их жилища, образ жизни, которые стремились к воплощению идеалов красоты и гармонии. Окружающий мир оказывал влияние не только на внешний вид, но и на внутренний мир человека. Повседневность мы воспринимаем как нечто привычное, рутинное и само собой разумеющееся. Она кажется нам абсолютно ясной, понятной, но как только мы пытаемся четко операционализировать понятие, то оно становится недоступным, сложным для интерпретации в силу того, что встречаются в нашей жизни везде и во всем.

Однако повседневность предстает перед нами, как видимое и не замечаемое: повседневные практики характеризуются своей очевидностью, обыденностью и не воплощаются ни в одном официальном институте. Повседневные явления привычны, но в то же время упорядочены, в их центре внимания всегда находится жизненная реальность, которая четко отражается в сознании людей и релевантно имеет субьективную значимость в восприятии жизненного опыта, являясь продуктом человеческого существования. Накопленный опыт предыдущих поколений, как результат первичной дифференциации социального пространства становится для человека неким ценностным, эстетическим, нравственным, культурным багажом в построении и созидании своего целостного жизненного мира. Эти личностные, индивидуальные познания интегрируются в общественные, публичные, моральные и государственные установки.

¹ Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе //ИСТОКИ: Экономика в контексте истории и культуры /Перевод Г.Д. Гловели. № 5. 2004. С. 420

Изучение повседневности через призму теории «path dependence» вводит эти культурно-исторические явления в проблемное поле науки. Очень долгое время отечественная история не учитывала этот аспект, уделяя основное внимание материальным или духовным ценностям. Но реальная история пронизана человеческой телесностью, его образом жизни, поведением. Человек строит свою реальную жизнь «вписывая» свое тело в господствующие нормы и правила, стремясь соответствовать идеальным канонам, а также учится реагировать на вызовы времени вполне определенным образом.

Каждая историческая эпоха формирует свои каноны, свою символику правил человеческого поведения. Подчеркивая эти символические принципы запретами и разрешениями, устанавливается граница между нормой и патологией человеческого существования. Повседневность как специальная область исторических исследований была обозначена и стала популярна относительно недавно. Хотя основные сюжеты истории повседневности, такие как быт, одежда, труд, отдых, обычаи, в отдельных аспектах изучались давно, однако они не рефлексировались в аспекте формирования зависимости от предшествующего развития («path dependence») и как предмет исследования стал рассматриваться только в последние десятилетия.

Степень научной разработанности проблемы. История повседневности является срезом субъективного характера поступательного развития общественного бытия. В центре внимания исследователя оказываются преломления глобальных и локальных событий в жизни обычных людей и маргиналов. Жизнь среднестатистического человека становится мерилом исторических событий, их влияния на повседневное течение жизнедеятельности общества. Особый интерес в этом плане представляют работы М. Броделя, Э. Гуссерля, А. Щюцa, Г. Гадамера, М. Хайдеггера, Г. Бергера, Т. Лукмана, А. Лефевра, Э. Гидденса, Н. Элиаса¹.

Тематика повседневной истории активно разрабатывается и российскими учеными: И.Т. Касавин, Г.С. Кнабе, Н.Н. Козлова, В.П. Козырьков, Ю.М. Лотман, В.Д. Лелеко, И.Ю. Бартенева² и др. К сожалению, в советские годы уделялось мало внимания истории повседневности, но в последние годы появилось достаточно большое количество монографий и статей, посвященных повседневности, причем как зарубежных, так и отечественных авторов. Сегодня, в рамках возрождения интереса к данным темам, возвращаются имена тех, кто стоял у истоков создания этого направления во второй

¹ Бродель М. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XVIII вв. М.: Весь мир, 2006;
Гуссерль Э. Избранные работы /Сост. В.А. Куренной. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005.
URL: Щюц А. Смысловая структура
повседневного мира. М.: Ин-т фонда «Общественное мнение», 2003. URL:
Гадамер Г.Г. Истина и метод. Основы
философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988; Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.:
Республика, 1993. URL: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование
реальности. М.: Медиум, 1995. URL: Лефевр А.
Повседневное и повседневность //Социологическое обозрение. Т. 6. № 3. 2007; URL:
Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории
структурации. М.: Академический Проект, 2005; Elias, N. The History of Manners. The Civilizing Process.
Oxford: Blackwell Publisher Ltd, 2000 и др.

² Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. М.: Канон, 2004; Кнабе Г.С. Диалектика
повседневности //Ebook. 2008. С. 1-28. URL: ;

Козлова Н.Н. Социология повседневности: переоценка ценностей //Общественные науки и
современность. №3. 1992. С. 47-56; Козырьков В.П. Природа, человек и его частная жизнь в философии
дома В. В. Розанова //Человек и общество в русской философии. Сб. научн. трудов КузГТУ. – Кемерово:
Межвуз-е изд-во, 1995. С. 108-132; Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства /Предисл С.М., сост. Р.Г. СПб.: Академический проект, 2002. URL:

Лелеко В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств (СПбГУКИ), 2002; Бартенева И.Ю. Истоки переселенческого движения в Кыргызстан (вторая половина ХIХ-начало ХХ в.). Б.: Илим, 2010.

половине XIX – начале XX вв. В России это были: Е.А. Терещенко, Н.И. Костомаров, И.Е. Забелин, С.В. Ешевский и многие другие; в Европе Э.Э. Виолле-ле-Дюк, Э. Фукс, П. Гиро, А. Бокуэ, Г. Хартман, М. и К. Квеннеллы. Без этих имен сложно адекватно представить развитие концепций повседневности.

Хотя повседневность как специальная область исторических исследований была обозначена и стала популярной недавно, основные аспекты ее рассмотрения (история труда, быта, отдыха и досуга, обычаев, различных срезов культуры и т.д.) изучались давно и традиционно в рамках этнографических исследований. Из отечественных исследователей данной проблематикой в различных аспектах занимались: С.М. Абрамзон, К.И. Антипина; М.Т. Айтбаев, Б.Б. Акмолдоева, Б. Алыбаева, М. Атабаева, Р. Булатова, Е. Гребенщикова, Г. Данильченко, А Джаманкараев, Г. Джунушалиева, В.А. Воропаева, С. Исраилова-Харьехузен, Г. Кронгардт, Б. Молдобаев, Л.Р.Скреминская¹ и др.

Повседневность должна занять в процессе междисциплинарных исследований подобающее место, поскольку это может помочь созданию реального представления о жизни людей в прошедшие эпохи, вместо идеальных схем. Конечно, повседневность всего лишь один ракурс рассмотрения общества, не способный дать решающей информации для понимания его исторической динамики, а лишь дополняющий, конкретизирующий научные подходы, вскрывающие его сущность. В повседневности доминирует описательность всего того, что было, а не аналитичность. Изучение того или иного фрагмента истории человечества непременно должно включать в себя изучение повседневности, и в тоже время невозможно только через повседневность понять всю суть исторического развития.

Объектом научного исследования является начальный этап модернизации традиционного общества кыргызов в XIX веке.

Предмет исследования: исторический анализ перехода традиционного общества в современную эпоху через призму последствий конкретных социальных действий, которые могли ограничивать или способствовать модернизационным процессам в настоящем и будущем, то есть рассматривался аспект формирования зависимости от предшествующего развития («path dependence»).

Цель исследования состоит в раскрытии феномена зависимости от предшествующего
развития, в построении цепи последовательности социальных действий,

модернизационных процессов в причинно-следственном контексте, как произошедшие события ограничивают свободу выбора в настоящем и будущем.

¹ Абрамзон С.М., Антипина К.И. и др. Быт колхозников киргизских селений Дархан и Чичкан. М., 1958; Айтбаев М.Т. Историко-культурные связи киргизского и русского народов: (По материалам Иссык-Кульской области Киргизской ССР). Ф., 1957; Акмолдоева Б.Б. Коневодство и его место в киргизском скотоводческом хозяйстве (конец ХIХ-начало ХХ вв. //Вопросы истории материальной и духовной культуры Киргизстана: сб. науч. ст. Ф., 1987; Акмолдоева Б.Б. Скотоводческое хозяйство кыргызов конца ХIХ-начала ХХ вв. //Вестник Кыргыз. Нац. ун-та им. Ж. Баласагына. Труды Ин-та целевой подготовки специалистов. Сер. 6. Вып. 1. 2005; Алымбаева Б. Юрта – ценный памятник материальной культуры киргизов //Памятники Киргизстана: науч.-попул. cб. Вып.6. Ф., 1982; Атабаева М. Туш кийиз //Культурное наследие и народное творчество. Б., 2006; Булатова Р.Д. Кыргызы в русской очерковой литературе 2-й половины ХIХ века //Природа университетского образования: материалы науч-практ. конф. Американского Университета в Кыргызстане. Ч. 2. Бишкек, 1999. – С. 57-66; Гребенщикова Е.А. Российские ученые-путешественники ХIХ в. о материальной культуре кыргызов //Вестник КРСУ. Вып.10. №10. 2010; Данильченко Г.Д. Социокультурный анализ семейных историй украинцев села Петропавловка //Украинцы в Кыргызстане: Статьи. Исследования, материалы. Вып.1. Б., 2003; Джаманкараев А.Б. Развитие торговли в Киргизии в конце ХIХ-начале ХХ вв. Ф., 1965; Джунушалиева Г.Д. Особенности эволюции бюрократической системы Кыргызстана в советский и постсоветский периоды. Бишкек, 2013; Воропаева В.А., Плоских С.В. Российские сподвижники в истории и культуре. Бишкек: КРСУ, 2010; Исраилова-Харьехузен Ч.Р. Традиционное общество кыргызов в период русской колонизации во второй половине ХIХ-начале ХХ в. И система их родства. Ф.: Илим, 1999; Кронгардт Г.К. Население Киргизии в последней трети ХIХ-начале ХХ вв. Ф.: Илим, 1989; Молдобаев И.Б. Этнокультурные связи кыргызов в средневековье: (по данным этнографии, эпоса «Манас» и других фольклорных произведений). Бишкек, 2003; Скреминская Л.Р. Киргизская повседневность глазами Бронислава Громбчевского. Бишкек: КРСУ, 2015.

Для достижения указанной цели были поставлены и решены следующие задачи:

– определить эвристическую ценность общих оснований теорий модернизации и повседневности;

– рассмотреть факторы социальной инерции модернизационных процессов традиционного общества;

– изучить исторические источники на предмет описания начала модернизационных процессов в кыргызском обществе ХIХ века;

– выявить факторы постоянных изменений, которые конструируют практики повседневности: образ жизни и деятельность, тесно связанные со способом производства и социокультурными традициями;

– раскрыть взаимосвязь между производством общественного продукта и его потреблением в традиционном обществе, а также изменениями, вызванными модернизацией;

– проанализировать исторические условия формирования рынка, вовлечение кыргызов в товарно-денежные отношения, изменение технологий производства товара и присвоение результатов труда, уровни профессиональной специализации.

Хронологические рамки исследования охватывают XIX столетие в истории Кыргызстана, когда начался первый этап модернизации кыргызского общества. Модернизация политических, экономических и социальных норм традиционного общества обусловила формирование новых социальных практик, объективное вовлечение кыргызов в модернизационные процессы Российской империи.

Методологической основой исследования стал междисциплинарный подход, который синтезировал достижения содержания теорий модернизации и повседневности в контексте зависимости от предшествующего развития «path dependence», а также многозначность и многоаспектность содержания социальных феноменов изменения повседневной жизни на этапе трансформации доиндустриального общества в современное. Определение контента зависимости от прошлого опыта адаптации к социальным, экономическим и политическим изменениям требует анализа детерминант, которые складывались на начальном этапе модернизации.

При решении поставленных исследовательских задач в качестве концептуальной рамки был выбран принцип зависимости модернизирующегося общества от социокультурного багажа прошлого, динамики взаимодействия прежних механизмов и инновационных социальных технологий, которые лучше всего прослеживаются на уровне повседневности.

Работа выполнена на основе научных принципов историзма, принципа объективности и научности. В исследовании так же были применены историко-сравнительный и системно-аналитический методы, что обеспечило решение поставленных задач.

Примененная методология, широкая источниковая база, а также тестирование теорией «path dependence» известных массивов архивных документов стали инструментами, позволившими достичь обоснованности и достоверности научных выводов и положений диссертационной работы.

Эмпирическая база исследования включает в себя документы и материалы государственных архивов Российской Федерации и Кыргызской Республики. В основной массе это путевые заметки и исследования, проводившиеся как русскими путешественниками XIX века, российскими и отечественными учеными, а также научная периодика.

Научная новизна результатов, полученных в ходе исследования, состоит в следующем:

обоснована эвристическая ценность изучения трансформации традиционного общества в рамках повседневной жизни;

доказано, что прошлое является шкалой исторически обусловленной социальной инертности настоящего;

показано, что в исследованиях, путевых заметках приводятся сведения по большей части этнографического характера, без систематической фиксации наблюдений быта и культуры кыргызского народа, где преобладают отрывочные изолированные факты повседневной жизни кыргызского общества в исследуемый период;

представлено, что повседневность является сферой социальной практики отдельной личности, семьи, иной малой группы людей и быта где важными факторами постоянных изменений, конструировавших практики повседневности, были образ жизни и деятельность, тесно связанные со способом производства и сложившимися социокультурными традициями;

выявлено, что традиционный индивид, как в социальном, так и в духовном аспектах неотделим от групп и личность как самостоятельный, полностью автономный индивид, ответственный только перед формальным законом и перед Богом, в традиционном обществе не существует;

раскрыто, что теория «path dependence» дает ключ к пониманию того, что доминирование конкретного типа модернизации зависит от имеющихся предпосылок, инициирующих субъет или социальные группы, и в зависимости от создавшихся условий в обществе будет зависеть, какая именно сфера будет доминировать: политика, экономика или культура.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Социокультурные трансформации форм организации повседневности разрушают традиционное устройство быта. Такие изменения создают зону риска повседневной жизни в силу того, что они лишены легитимности естественного порядка, традиции.

2. Ключевыми элементами институциональной преемственности на уровне повседневности являются социальная память, социальные практики и культурная/социальная идентичность, постоянно воспроизводимые на уровне взаимоотношений государства, общества, социальных групп, индивидов.

3. Для адекватного понимания текущих задач, проблем и потребностей развития современного кыргызстанского общества требуется дальнейшее изучение комплекса детерминант, который сформировался в начальный период модернизации.

4. Значение проблем повседневности возрастает, когда кризис социальной и культурной сфер общества, вступившего в процесс модернизации, проявляется в трансформации структур повседневности, а затем и в образе жизни. Кризис в различных областях жизнедеятельности общества перерастает в масштабы катастрофы, когда рушатся структуры повседневности.

5. Кочевой образ жизни представляет собой специфическую систему и хозяйство, отражающие взаимоотношения и взаимодействия кыргызов в конкретных природно-экологических и политических условиях. Распространенные формы хозяйства и быта, социальная организация и культура были подчинены физико-географической ограниченности кочевого экстенсивного специализированного хозяйства и общественной жизни. Кыргызы в XIX веке были экономически зависимы от оседлых обществ.

6. Натуральная экономика, в основном обеспечивая необходимое благосостояние людей, физически ограничена, но она становится фундаментом формирования новых типов материальных отношений. Базовые принципы капиталистического рынка входили в противоречие с экономическими устоями традиционного общества и натурального хозяйства. Они требовали приспособления патриархальных и феодальных обществ к новым экономическим реалиям.

Теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования. Теоретические обобщения и выводы диссертационной работы подтверждают рациональность применения теории «path dependence». Она позволяет выявить связь между концептуальными подходами в изучении прошлого и разворачивающимися процессами глобальных общемировых трансформаций настоящего. Исторический подход к проблематике формирования зависимости от предшествующего развития позволяет по-

новому взглянуть на современные вызовы обществу и государству. Данный аспект приобретает особую актуальность для выявления причин дисфункциональных явлений в экономике, политике и духовной жизни общества современного Кыргызстана.

Прикладная ценность исследования заключается в анализе конкретно-исторической ситуации специфики начала модернизации кыргызского общества, формирования комплекса особенностей социальных отношений в производстве общественного продукта. Исходя из этого можно разработать комплекс стратегий, механизмов и мероприятий по преодолению зависимости от предшествующего развития, конструированию новых социальных практик и успешно завершить модернизацию в XXI веке.

Материалы диссертации могут быть использованы историками, политологами, социологами. Также они уместны в вузах при разработке учебных и специальных курсов.

Апробация результатов исследования. Основные материалы исследования опубликованы в 20 научных статьях, 5 статей из которых опубликованы в рецензируемых научных журналах, включенных в перечень ВАК РФ (в количестве 2,5 п. л.) и одной монографии: «Процессы модернизации повседневной жизни кыргызов в контексте теории «Path dependence» в ХIХ в.» (10,0 п. л. Бишкек: КРСУ, 2015).

Выводы и результаты диссертационной работы были представлены на ряде международных и республиканских мероприятий: научно-практическая конференция по проблемам депортации и реабилитации народов в СССР в 20-80-ые годы ХХ в. ( Бишкек, 3-7 декабря 2010); международная научно-практическая конференция, посвященная 85-летию кооператива «ИНТЕРГЕЛЬПО» (Бишкек, 9 декабря 2010); ежегодная международная научно-практическая конференция в КГУ им. И. Арабаева (Бишкек, 2011); XI международная научная конференция «Язык, культура и общество на перекрестке цивилизаций (Евразийский фокус) » (Бишкек, 12-13марта, 2014).

Структура диссертации. Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, каждая из которых включает по два параграфа, заключения и списка использованной литературы, насчитывающий более 150 наименований.

Концепция «Path dependence»: факторы социальной инерции

Нелинейный характер политического развития, это когда могут быть достигнуты разные результаты, стал предметом изучения ряда экспертов. Так Ф. Риггз указывает на то, что модернизационные процессы способствуют тому, что традиционное общество «эволюционирует в социально-политическую систему нового типа и такая новая система, часто характеризуемая по-прежнему как традиционная или как переходная, вырабатывает свои собственные системные характеристики, образуя оригинальный механизм самовоспроизводства и поддержания стабильности3. 32

Выражаясь другими словами, традиция и традиционные социальные отношения проявили значительные адаптивные способности, что способствовало проявлению специфических национальных форм модернизации. Американский политолог Г. Алмонд, конструируя свою модель, рассматривал политическую систему как множество социальных взаимодействий и практик поведения в области коммуникации с государственными, так и негосударственными институтами. В этой модели различные аспекты политических взаимодействий и импульсов от социума, и от правящей элиты, обусловлены психологическими и личностными особенностями. Г. Алмонд сосредоточил свое внимание на множественности проявления различных интересов в рамках системы, их противостоянию и поиску консенсуса, учету и балансу этих интересов в системе.

Отход от европоцентристских взглядов о развитии и модернизации, распространившийся в конце 1960-х годов, поднял вопросы устойчивости и эффективности демократии в странах третьего мира. При этом внутриполитическим процессам и явлениям отводилась роль основных причин развития. При таком подходе взаимодействие политической системы, ее элементов с внешней средой, роль политических институтов в коммуникации становится важнейшим фактором модернизационных процессов. Так, С. Хантингтон отмечал: «Модернизация в значительной мере связана с умножением и диверсификацией наличных в обществе социальных сил. Помимо группировок, основанных на родстве, расовой и религиозной общности, возникают группировки по профессиональному, классовому образовательному признаку»1. В этом случае основным фактом политического развития становится степень институционализации общественных интересов, специфика национальных политических институтов, а также зависимость характера политического развития от процесса институциализации и участия членов гражданского общества в политике, степени социальной мобилизации. Запаздывание в развитии и темпов институционализации и глубины социальной мобилизации, и участия граждан, согласно его концепции, становится постоянной причиной кризисов и нестабильности в обществах, вступивших на путь модернизации.

В 2000-е годы весьма распространенной стала концепция множественных модернов, предложенная Шмуэлем Эйзенштадтом. По его версии структурная дифференциация обществ внеевропейского развития необязательно воспроизводит европейскую модель. Европейский вариант модерна ускоряет возникновение различных институциональных и идеологических образований в странах третьего мира, которые «испытывали сильнейшее воздействие специфических культурных посылок, традиций и исторического опыта. … Идея множественности модернов означает, что наилучший путь понимания современного мира … состоит в рассмотрении его как повествования о непрерывном конституировании и реконституировании разнообразия культурных программ»1.

Смещение центра тяжести с социально-экономических и социально-политических изменений в область культурных позволило расстаться с убеждениями о тотальной детерминированности движения модернизации. Фактически это означает, что, исчерпав себя в качестве ориентира для незападных культурных модернизационных программ, западный путь модернизации вступил в конкурентную борьбу с альтернативными моделями. Отметим все же, что универсальная неевропейская модель перехода пока еще не найдена.

Структуры повседневности – быт, работа, обучение, межличностные отношения индивидов, семья, отдых, потребление, поддержание здоровья, способы передвижения и прочее, значимы для историко-антропологических и социологических исследований образа жизни или концептуализации повседневности социума. Однако для определения ее социокультурного статуса важны прежде всего сущностные характеристики, выделенные представителями феноменологической социологии. При данном подходе в фокус аналитики подпадают стабильные формы всех видов жизнедеятельности, образцы социальных практик, касающихся достижения стандартизированных целей (традиции, правила, привычки), которые воспроизводятся в силу их глубокой исторической укорененности. Стабильность и эволюционная изменчивость повседневной жизни, а также историчность традиций не позволяют индивидам заметить, как устанавливаются и трансформируются рутинные правила. На этот аспект повседневности указывал А. Шютц1. Существенной частью повседневности является так называемая срединная культура, которая обеспечивает устойчивость и непротиворечивость всего комплекса социальных ценностей. Она позволяет снять конфликт между традицией и инновацией в развитии ценностей, придает устойчивость нравственным идеалам, принимаемым широкими массами в течение длительного исторического периода. Срединная культура способствует формированию сети социальных отношений, стабильности и внутреннему единству социума, определенному консенсусу социальных групп. Н.Н. Зарубина считает, что «устойчивее повседневность и срединная культура общества, чем более оно устойчиво и жизнеспособно, тем менее травматично протекают в нем разного рода трансформации»2.

Структуры повседневности и образ жизни кыргызов

Таким образом, к настоящему времени историческая наука Кыргызстана смогла поставить и разрешить многие важнейшие социально-экономические проблемы второй половины ХIХ - начала ХХ века. Однако все исторические исследования этого направления относятся по большей части либо к этнографической, либо к исторической науке. По сути – это краеведческие и этнографические исследования, которые вносят свой вклад в картину повседневности определенного слоя, класса, группы.

Следует отметить, что до сих пор вне поля зрения отечественной историографии остаются темы, связанные с повседневным существованием людей. В историографии остается много пробелов, касающихся исследования повседневной жизни кыргызского народа. В основе культурного развития народа лежат события важной исторической значимости. Именно исторические события преломляют и направляют дальнейшее развитие культуры того или иного народа, и в основе этих изменений и развития лежит межкультурная коммуникация. Разные культуры, сталкиваясь между собой в процессе исторического события или явления вступают в межкультурный контакт, диалог, так или иначе, отражаясь впоследствии в локальных культурах.

События истории убедительно показывают, что каждая локальная культура испытывает на себе воздействие, как со стороны культур других народов, так и более широкой общественной среды, существующей в отдельных регионах и в мире в целом.

Важным событием, повлиявшим на историческую судьбу кыргызского народа, было присоединение Кыргызстана к России в середине ХIХ века. Так М.И. Венюков в продвижении России в Среднюю Азию видел «последовательное водворение общечеловеческих бытовых потребностей и европейских способов к их удовлетворению в странах, где тысячелетия прошли без перемен… Народы Средней Азии отныне могут считать себя в пеpиоде такого же сближения с передовыми нациями, как в начале нашего века кавказские племена и с конца прошлого индусы»1.

Сегодня в исследованиях истории Кыргызстана еще не ставился вопрос – насколько демографическое развитие взаимосвязано в историческом процессе с социально-экономическим, политическим и культурным трансформацией страны. Вопрос установления действительного этнического состава населения административно-территориальных единиц Кыргызстана поднимали в своих трудах многие исследователи, историки дореволюционного Кыргызстана – Н. Аристов, А.И. Макшеев, А.П. Хорохшин, М.А. Терентьев и многие другие. Вопросы же по изучению формирования национального состава Кыргызстана были рассмотрены известными историками Г.К. Кронгардтом2, Н.Е. Бекмахановой3 и другими, которые были едины во мнении, что "переселенческие мероприятия царизма, преследовавшие интересы господствующих классов, в то же время имели по своим социально-экономическим последствиям объективно-прогрессивное значение4. Венюков М. И. Поступательное движение России в Средней Азии //Сборник государственных знаний. Т. 3. СПб, 1877. С. 58-107 2 Кронгардт Г.К. Население Киргизии в последней трети ХIХ - начале ХХ вв. (по материалам Северных районов). Ф.. 1989

Бекмаханова Н.Е. Формирование многонационального населения Казахстана и Северной Киргизии (последняя четверть ХVIII - 60-е гг. ХIХ в.). М., 1980

История Киргизской ССР с древнейших времен до наших дней. В 5-ти томах. Т.2. Ф., 1986. С. 110 72 В это время в повседневной жизни кыргызов, безусловно, происходят важные политические изменения – в борьбе за освобождение от Кокандской тирании кыргызы заключают союз с Российской империей, которая в последствии занимает колонизаторскую позицию в северной и южной частях Кыргызстана. Для этого периода было характерно активное развитие крестьянского переселенческого движения из Европейской России в Кыргызстан, как и вообще в Среднюю Азию и Казахстан, что способствовало развитию городов и сельской местности, углубляя их взаимосвязи. «Противоположность между городом и деревней начинается вместе с переходом от варварства к цивилизации, от племенного строя к государству, от местной ограниченности к нации и проходит через всю историю цивилизации вплоть до нашего времени»1. После вхождения Киргизии в состав России и введения нового административного управления в 60-80 годах ХIХ века началось переселение крестьян из центральных районов России в пределы Киргизии. В 1896 году по Пишпекскому и Пржевальскому уездам насчитывалось уже 26 населенных пунктов с 29807 жителями. В последующие годы русские и украинские поселения возникли и в других районах. «Первые крестьяне-переселенцы появились в Киргизии в 60-е годы прошлого столетия. Это были в основном выходцы из южных и черноземных районов России и Украины, наиболее ограбленных по «освободительной» реформе 1861 года. Переселением части крестьян на колониальные окраины царское самодержавие рассчитывало смягчить аграрные противоречия в центральных областях и тем самым ослабить начавшееся крестьянское движение»2.

Трансформация хозяйственной жизни Кыргызстана ХIХ в

Носили кыргызские мужчины и малахаи – особый вид головного убора, отличительная особенность которого – длинный, спускающийся на спину назатыльник, соединенный с удлиненными наушниками. Его изготавливали из меха лисы, реже из меха молодого барана или оленя, а верх покрывали тканью. Основным материалом для изготовления одежды служило животноводческое сырье: шкуры овец и ягнят выделывались для верхней одежды, кожи верблюдов и коров, телят обрабатывались для обуви. Из шерсти овец и верблюдов изготавливались высококачественный тонкий войлок, шедший на шитье верхней мужской одежды и головных уборов.

Большинство видов верхней мужской одежды не имело застежек, поэтому обязательным элементом были пояса из материи или кожи. К кожаным поясам прикрепляли огниво, нож, шило и т.д. Зажиточные кыргызы украшали пояса серебряными пластинками различных форм, а иногда даже драгоценными и полудрагоценными камнями. В южных районах страны мужчины подпоясывали одежду платками.

Под верхней одеждой мужчины носили рубашки – короткую, обычно до колен, распашную одежду на подкладке – кeмсел.

Характерной обувью кыргызов были мягкие, сапоги – ичиги, мужские и женские. Их носили с кожаными калошами (кауши). У зажиточных слоев населения имели распространение сапоги из кожи с каблуками и загнутыми вверх носками, в которые заправлялись широкие, расшитые красивым узором кожаные штаны. У бедных скотоводов обувь была из сыромятной кожи (чарык) – вид сапог на толстой подошве, которую кроили шире и длиннее ступни, а затем загибали наверх и прошивали. «Мир наш создан для богатых и сильных. Для бедных и слабых он тесен, как сыромятный чарык…»1, – пишет Т. Касымбеков в историческом романе «Сломанный меч»

К концу ХIХ века мужская одежда претерпела некоторые изменения. Так, с конца ХIХ века мужчины стали использовать в ношении шубы европейского покроя. Чапаны стали шить из цветного ситца, сатина и других видов хлопчатобумажной ткани на подкладке.

Женская одежда к середине ХIХ века также претерпела некоторые изменения, сравнительно с традиционной. Так, например, в одежде девушек и молодых женщин появились отрезные приталенные платья, с широкой юбкой и с двумя рядами оборок. Их шили из шелковой ткани ярких расцветок, а будничные – из легких хлопчатобумажных тканей. Любимыми цветами одежды девушек и молодых женщин были яркие – красные, синие, оранжевые. Пожилые женщины носили в большинстве белые или темные расцветки.

Поверх платья женщины носили безрукавки, которые шили на одинарной или стеганой шерстяной подкладке в зависимости от времени года. Назывались они кюрмо и были иногда с короткими рукавами и воротником-стойкой. «Зуура, скинув с себя кюрмо и засучив рукава платья, хлопочет возле горящего очага», – пишет о кюрмо К. Каимов в историческом романе «Атай»2.

Еще одним видом женской традиционной национальной одежды являются белдемчи – вид распашной юбки на широком поясе. Женщины начинали носить белдемчи после рождения первого ребенка. Его надевали поверх платья или халата. В условиях кочевой жизни такая одежда не стесняла движений и защищала от холода. Известно несколько видов белдемчи: распашная юбка, сильно присборенная, сшитая из трех-четырех скошенных кусков черного бархата. Ее края сходились спереди. Юбку украшали шелковой вышивкой. Другой вид – юбка без сборки из цветного бархата или ярких полушелковых тканей. Спереди полы юбки не сходились на 15 сантиметров. Края обшивали полосками меха выдры, куницы. Встречались юбки, сделанные из овчины. Представление о белдемчи дает описание его в романе К. Каимова «Атай»: «У дасторкона хлопотала Аккыз. Она надела простенькое платье, но поверх него вышитый замысловатыми узорами белдемчи, руки ее украшали недорогие браслеты и кольца, в ушах бирюзовые серьги. Когда она входила, белдемчи развевался, серебряный чапчак, вплетенный в косу звенел»1.

Характерным компонентом женской национальной одежды был своеобразный головной убор – элечек в виде тюрбана. Он состоит из трех частей: на голову надевалась шапочка с накосником, поверх нее – небольшой прямоугольный кусок ткани, закрывающий шею и сшитый под подбородком, а поверх всего – чалма из белой материи. В первый раз элечек надевали молодой, отправляя в дом мужа, тем самым подчеркивая переход ее в другую возрастную группу. Элечек носили зимой и летом, без него не было принято выходить из юрты даже за водой. Народный поэт Кыргызстана М. Элебаев пишет в своей автобиографической повести «Долгий путь»: «Меня ввели в юрту. В первой ее половине, где я остановился, на шелковых и плюшевых подушках, накинув на себя бархатный чапан, важно восседала полная женщина в большом шелковом элечеке»2. Девичий головной убор (тебетей) состоял из шапочки с четырехугольной тульей из плюша, бархата, сукна или других цветных тканей и оторочкой из меха выдры или из шкуры ягнят.

Товарно-денежные отношения как катализатор изменений повседневной жизни Кыргызстана ХIХ в

В условиях кочевого быта и скотоводческого хозяйства, когда все члены семьи были наездниками, существовал постоянный спрос на изделия седельников. Седла изготавливались с учетом их назначения – для мужчин, женщин, детей, специальные вьючные седла. Отдельные изделия, в частности, предметы домашней утвари, седла, дверные косяки и двери юрты, украшенные резьбой по дереву и кости, представляли собой произведения декоративно-прикладного искусства.

В условиях подвижного скотоводства имело широкое распространение шорное производство. Мастера-шорники выделывали шкуры и производили ремни, уздечки, подпруги, кожаные потники, плетки, бурдюки, тулупы и др.

Значительное место в ремесленном производстве кыргызского населения занимали ювелирное и кузнечно-слесарное дело. Кыргызские мастера обрабатывали железо, медь, бронзу, олово, свинец, золото, серебро и другие металлы. Владея технологией плавки черных и цветных металлов, искусством закаливания стали, и другими техническими приемами обработки металла, ремесленники изготавливали изделия самого широкого ассортимента – от предметов домашнего обихода, убранства юрты и конского снаряжения, простого сельскохозяйственного инвентаря до ювелирных изделий. Кузнецы и слесари изготавливали несложный сельскохозяйственный инвентарь: мотыги, кетмени, лопаты, топоры, молотки, капканы, подковы для лошадей и т.д. У кыргызов не было специальных мастеров-оружейников. Фитильные ружья, луки, колчаны, стрелы, боевые топорики, сабли, кольчуги, а также порох производили наиболее опытные кузнецы-слесари.

По мастерству и квалификации особенно выделялись ювелиры, владевшие такими сложными техническими приемами, как гравировка, инкрустация, зернь т.д. Народные умельцы-ювелиры изготавливали национальные ювелирные украшения – серьги, кольца, накосные украшения и т.д.

В быту кыргызского народа имелось также ремесло каменщиков, которые выполняли заказы на традиционные и необходимые в повседневной жизни каждой семьи ручные зернотерки, жернова для небольших мельниц простого устройства, точильные бруски и т.п. Изделия ремесленников – кустарей реализовывались исключительно среди коренного населения, не поступали на городские рынки, что ограничивало их распространение. Как отмечал К. Джунушев, «киргизское домашнее производство целиком и полностью не было подчинено рынку, оно было направлено, прежде всего, на удовлетворение потребностей кочевников в необходимых продуктах и в основном носило натуральный характер»1. Как видно, ремесло в целом играло существенную роль в экономической жизни кыргызского народа. Однако в условиях натурального хозяйства спрос на изделия ремесленников был ограничен, и число ремесленников было незначительным

Однако к концу ХIХ века постепенно все большая часть промышленной продукции стала реализовываться на рынке, что привело к появлению мелкотоварного производства. Появляются мастерские пекарей, шапошников, плотников, столяров, кузнецов, ткачей, красильщиков, маслобойщиков и других видов производства. Мастерские, производящие предметы широкого потребления, располагались на базарах, поближе к потребителю. Кузнечные промысли были распространены по всему Кыргызстану. Много было и кустарных маслобоен, где вырабатывалось растительное масло из семян мака, подсолнечника, сурепки, хлопка и кукурузы. Со второй половины ХIХ века в Кыргызстане широкое распространение получили водяные мельницы, владельцами которых часто были хлебопашцы, наличие водяных мельниц в основном было связано с натуральным хозяйством русского и дунганского населения, и реже кыргызского.

Помимо обрабатывающих видов мелкого производства имела место и добывающая промышленность, также носившая кустарный характер. Мастерские по добыче металла располагались поближе к месторождению руд. Железо выплавлялось из железоносного песка в горных районах Иссык-Куля, серебро – в горах Кетмень-Тюбе и Таласа, в районе Алая и Чаткала в небольших количествах добывалось золото, в Боомском ущелье добывались свинцовые и медные руды. Важным промыслом была добыча соли, которую добывали в Каркыре и в Кочкорке, Тогуз-Тороо, в Чуйской долине. Так как соль являлась одним из важных продуктов питания, ее добыча и варка приобретали товарный характер. Южные кыргызы жгли уголь и продавали его на рынках Ферганы. В Кыргызстане также были известны месторождения нефти, но добыча ее не имела промышленного значения. Кыргызы чаще использовали ее для освещения и в качестве лекарственного средства.

О количестве мастерских в конце ХIХ века можно судить по следующим данным. Так, в 1886 году в Пржевальском и Пишпекском уездах насчитывалось 18 кустарных заведений, их валовая продукция составляла 36, 4 тыс. руб., число рабочих в них было 49. В 1895 году в г. Ош существовало 4 чугунно-литейных мастерских, на которых работало 12 человек1.