Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Исторические источники о православном христианстве в средневековой Алании 15
Глава 2. Памятники позднесредневековои церковной архитектуры Осетии (по отчету Иоанна Болгарского) 59
Глава 3. Семантика архитектуры позднесредневековых христианских храмов Осетии 85
Глава 4. Древнеарийское миропонимание в аланской православной традиции 104
Глава 5. Православное наследие в религиозной традиции осетиннового времени 152
Заключение 173
Библиография 175
Список сокращений 189
Иллюстрации 190
- Исторические источники о православном христианстве в средневековой Алании
- Памятники позднесредневековои церковной архитектуры Осетии (по отчету Иоанна Болгарского)
- Семантика архитектуры позднесредневековых христианских храмов Осетии
Введение к работе
В последние годы вопрос о месте православного христианства в истории Алании-Осетии получил особую актуальность, вызванную постоянно растущим интересом со стороны широких слоев общества. Подобный процесс закономерен и является одним из важных следствий масштабных перемен нашего времени, болезненно отразившихся на состоянии культуры в осетинском обществе. Ясно ощущаемая потребность в восстановлении долго отвергавшихся духовных ориентиров противостоит массовым деструктивным явлениям, разрушающим внутренний мир народа, и переносит рассматриваемую тему в сферу практического интереса.
Несмотря на востребованность надежной информации и научных оценок, вопросы христианской истории алан-осетин продолжают оставаться малоизученными, насчитывается лишь небольшое количество специальных работ. Объяснение заключается во вполне понятной непопулярности темы на протяжении длительного советского периода, т.е. времени оформления аланистики в отдельное и довольно обширное направление внутри отечественной исторической науки.
При попытке общего обзора истории изучения христианства в Алании (Осетии), выявляются несколько историографических этапов.
Первый этап характеризуется накоплением материалов, специальные работы отличаются описательностью и преимущественно относятся к этнографии осетин. За нижнюю временную границу данного периода следует принять 1742 год, а именно дату написания «Донесения грузинского архиепископа Иосифа и архимандрита Московского Знаменского монастыря императрице Елизавете Петровне о возможности проведения осетинского народа в православную веру и принятия им русского подданства» (РОО 1976: 29-31). В тексте этого чрезвычайно важного по своему значению документа, относящегося к началу процесса присоединения Осетии к России, содержатся интересные религиоведческие сведения и первое обоснованное письменное утверждение об исторической при-
4 надлежности осетин к православному вероисповеданию. Впоследствии подобная информация приводится в официальной переписке середины -второй половины XVIII века, связанной с подготовкой и деятельностью Осетинской духовной комиссии (РОО 1: 37-38,41,74-75 др.).
В конце XVIII и на всем протяжении XIX вв. Осетию посетило значительное число исследователей, занимавшихся решением как научных, так и военно-административных задач. В работах некоторых из них содержатся краткие сообщения о древних памятниках церковной архитектуры и отдельных элементах христианства, сохранившихся внутри бытовавшей религиозной системы, - прежде всего, следует назвать Штедера (ОГРИП 1967: 30, 33-35), Я. Рейнеггса (ОГРИП 1967: 92-93, 100-101, 104), Ю. Клапрота (ОГРИП 1967: 142-143, 164-165), А. Яновского (Яновский 1993: 18-19, 23), К. Коха (ОГРИП 1967: 267-270), Е. Зичи (ОГРИП 1967: 288-289).
Описательная информация других авторов отличается гораздо большей насыщенностью и обстоятельностью, среди них - И. Бларамберг (Бларамберг 1992: 152-155), A.M. Шегрен (Шегрен 1998: 40-68), B.C. Толстой (Толстой 1997), В.Б. Пфаф^Пфаф 1871).
Наиболее полные и систематизированные сведения содержатся у В.Ф. Миллера, посвятившего описанию религиозных верований современных ему осетин одноименную главу во второй части своего фундаментального исследования (Миллер 1992: 421-425).
В 1822 году Ю. Клапротом был прочитан доклад, в котором впервые научно обосновывалась идентичность осетин и средневековых алан. Здесь же содержится наиболее раннее утверждение о принадлежности алан к христианству, опирающееся на данные некоторых письменных источников (Клапрот 1992: 236-237). Спустя четверть века митрополит Макарий в первом томе «Истории Русской Церкви» предпринимает попытку специального рассмотрения истории христианства у алан, отождествляя их, впрочем, со скифами, массагетами, сарматами и хазарами (Ма-
5 карий 1994: 131-137). Ее неудачность обосновывалась еще Ю. Кулаков-ским(Кулаковский2003: 166-167).
Необходимо отметить важность изысканий В.Б. Пфафа, попытавшегося проследить историю и динамику взаимодействия христианства и более ранней, традиционной религии древних осетин путем применения ретроспективного метода (Пфафф 1872: 119-134).
Особое место занимает исторический очерк протоиерея А. Гатуева «Христианство в Осетии», подводящий, условно говоря, некоторый итог более чем вековым исследованиям. Особенно важно отметить, что специальная работа А. Гатуева переводила указанную тематику в практическое русло. В 1891 году очерк частями публикуется в нескольких номерах газеты «Терские ведомости», а в 1901 году выходит отдельным изданием (ППКОО 3: 265-301; Гатуев 1901).
В XIX в. происходит становление этнографии Осетии. В периодике появляются многочисленные статьи, посвященные различным аспектам материальной и духовной культуры народа, в том числе и сфере религии. Публикуются информативно насыщенные (хотя и написанные подчас в публицистическом жанре) статьи С. Каргинова, С. Жускаева, Н. Берзенова, Г. Чурсина, С. Кучеревского и др., в том числе анонимных авторов (ППКОО 1-3). Зародившиеся на этом этапе этнографическое и этнографо-публицистическое направление в описании осетинских религиозных верований продолжало существовать и развиваться на протяжении всех историографических периодов.
Начало второго этапа связано с научной деятельностью известного русского византиниста Ю.А. Кулаковского. В 1898 году он публикует русский перевод так называемого «Аланского послания» епископа Фео-дора, ставшего в дальнейшем одним из основных письменных источников по рассматриваемой проблеме. Тогда же выходит специальная статья «Христианство у алан», а спустя год-свод пересказанных письменных сведений, составивший, благодаря научным комментариям, полноценное
историческое исследование - «Аланы по сведениям классических и византийских писателей» (Кулаковский 2000:43-164).
Занявшись изучением аланской проблемы, Ю.А. Кулаковский применил давно устоявшуюся в византиноведении методологию исследования - широкое привлечение и научный анализ письменных источников. Это направление оказалось весьма продуктивным - обе работы стали основой для многих последующих исследований и не потеряли своего научного значения до наших дней.
В 1903 году выходит еще одна значительная, но, к сожалению, почти забытая работа - книга А. Кодзаева «Древние осетины и Осетия» (Кодзаев 1903). Она представляет собой монографическое исследование, в историографическом разделе которого автор обосновывает иранское происхождение алан-осетин, а затем обращается к традиционной религиозной системе и истории христианства в Алании. Таким образом, книга А. Кодзаева становится логическим продолжением исторических разработок Ю.А. Кулаковского, а также религиоведческих (в плане попытки анализа взаимодействия христианских и традиционных элементов в современной автору системе религиозных и мифологических воззрений осетин) исследований В.Б. Пфаффа и В.Ф. Миллера. Определенный интерес представляет работа 3. Чичинадзе «История Осетии по грузинским источникам», вышедшая в 1915 г. на грузинском языке и в русском переводе в 1993 г. (Чичинадзе 1993).
Работы ученых конца XVIII - начала XX века подготовили прочный источниковый и методологический фундамент для дальнейших перспективных исследований. Однако появление новой идеологии, вызванное событиями 1917 г., надолго приостановило ожидаемое продолжение изучения проблемы. Христианская, да и вообще религиозная тематика стала откровенно непопулярной и вышла из сферы научного изучения.
На протяжении 20-х - 30-х гг. публикуются лишь отдельные этнографические работы, посвященные некоторым проявлениям религиозных воз-
7 зрений осетин (подробнее см.: Чибиров 1984: 14). В 1928 году издается исследование Г.А. Кокиева «Склеповые сооружения горной Осетии», в котором обосновывается подтвердившееся впоследствии влияние склеповой архитектуры на некоторые памятники церковного зодчества (Кокиев 1928: 57). Третий этап. Ситуация несколько меняется лишь в конце 40-х годов, что было вызвано изменением отношения государства к церкви, произошедшем во время Великой Отечественной войны. Однако к этому времени идеологизация исторической науки уже произошла. Все интерпретации исходили из марксистской схемы развития общества. Естественно, что в таком же русле продолжилось изучение христианства в Алании. Был выдвинут тезис о поверхностной христианизации аланского языческого общества, что, во-первых, легко увязывалось с марксистской формационной схемой, и, во-вторых, отвечало существовавшей идеологии, принятой общественным сознанием. Таким образом, однажды появившись, указанный тезис оказался принятым и продолжал развиваться в течение нескольких десятилетий. Причем собственно источниковая база почти не пополнялась и продолжала оставаться на уровне конца Х1Х-начала XX в.
Впервые рассматриваемую теорию, быстро принявшую аксиоматичные черты, выдвинул, по-видимому, Б.В.Скитский в 1947 году на страницах значительного труда «Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 года» (Скитский 1947). Сама эта работа стала первой попыткой обобщающего осмысления осетинской истории с точки зрения марксизма для выработки общей концепции (Скитский 1947: 4). 0 При создании формационной периодизации автор включил временной отрезок с X по XIII в. в дофеодальный период, что автоматически придавало Алании черты слабо развитого государственного образования, в принципе не готового к восприятию какой бы то ни было мировой монотеистической религии. Совершенно логичным и закономерным результатом применения подобного подхода стала следующая формулировка: «Христианизация алан была чрезвычайно поверхностна. Она ограничива-
8 лась постройкой немногих храмов и усвоением некоторых обрядов и праздников, усвоением названий (так в тексте - М.М.) святых и Девы Марии. Произошел синкретизм старого язычества и нового христианства, точнее сказать, образовался очень тонкий налет христианской религии на вполне устойчивых языческих верованиях, которые сохранились во всей своей целости в жизни осетин до позднейшего времени» (Скитский 1947: 59). Для подтверждения сказанному приводятся три цитаты, взятые у авторов XIII в. - Рубрука, Юлиана и епископа Феодора. Они продолжают оставаться едва ли не основным звеном в цепи обоснований правильности выдвинутой теории. Интересно, что Ю.А. Кулаковский, использовавший в свое время приведенные источники, подобных выводов не сделал.
Сформулированная теория оказалась востребованной и послужила определенной установкой для последующих исследований, которые, в сущности, стали сводиться к ее дальнейшему развитию и обоснованию. Обозначенное направление отвечало утвердившемуся марксистскому подходу и органично вписывалось в господствующее в обществе мировоззрение.
В 1959 году вышло монографическое исследование З.Н. Ванеева «Средневековая Алания», имеющее хорошо различимую идейную схожесть с работой Б.В. Скитского. В главе, посвященной христианской тематике (Ванеев 1989: 261-268), автор принимает выдвинутую теорию и дает ей дальнейшее развитие, определяя пути распространения христианства: «Таким образом, по приведенным данным на востоке Алании преобладало грузинское влияние, а на западе - греческое. Впрочем, в эпоху существования аланской епархии доминирующим следует считать греческое влияние. После падения Византии Осетия (восточная часть Алании) в религиозном отношении находится под влиянием одной Грузии» (Ванеев 1989: 267). Дело в том, что, находясь на позициях марксистского учения, З.Н. Ванеев вслед за Б.В. Скитским обосновывал отсутствие развитого аланского государства и существование дофеодального государственного образования (Ванеев 1989: 235-261). Поэтому требовалось объ-
9 яснение пусть даже поверхностной, но все же состоявшейся христианизации аланского общества, четко фиксирующейся на протяжении нескольких веков. Предложенное объяснение этого факта заключается в утверждении о постоянном религиозном влиянии (своего рода стабильной подпитке) со стороны двух развитых феодальных государств того времени - Византии на западе и Грузии - на востоке.
Таким образом, рассматриваемая теория приобретает оформленный вид и становится неотъемлемой частью всех работ третьего этапа, так или иначе затрагивающих тему христианства в Алании (Осетии). А.Х. Магометов в своем масштабном этнографическом исследовании, вышедшем в 1968 году, адаптирует ее к этнографическому материалу (Магометов 1968: 469-490), а В.И. Абаев использует в религиоведческих интерпретациях лингвистических фактов (Абаев 1990: 123-136).
С выходом работ В.А. Кузнецова теория Скитского-Ванеева приобретает характер аксиомы. Она детализируется и уточняется, причем для обоснования своих выводов автор использует в основном два комплекса источ-никовых материалов - письменные свидетельства и памятники церковной архитектуры. Первые применяются для подтверждения идей Б. Скитского, вторые - для обоснования дополнений З.Н. Ванеева.
Тема христианства в Алании затрагивается В.А. Кузнецовым в нескольких монографиях (Кузнецов 1971; Кузнецов 1977; Кузнецов 1990; Кузнецов 1992; Кузнецов 1993; Кузнецов 2003). В специальной работе 2002 года (Кузнецов 2002) сводятся воедино, дополняются и корректируются все предыдущие разработки автора. Здесь теория Скитского-Ванеева-Кузнецова получила наибольшую детализацию.
Важным историографическим рубежом стали два издания «Истории Северо-Осетинской АССР» (История СО АССР 1959; История СО АССР 1987). Включение в них тезиса о «поверхностной христианизации» было равнозначно официальному принятию. На всем протяжении 70-х -80-х годов рассматриваемая теория активно использовалась в различных
10 осетиноведческих исследованиях (Магометов 1974: 298-337; Тменов 1985; Кантария 1989 и др.), причем принципиально важно то, что она принималась априори, без учета степени обоснованности, оставшейся на уровне конца пятидесятых годов по причине отсутствия новых подтверждающих материалов. Изначальная идеологическая направленность теории Скитского-Ванеева нашла свое практическое проявление в работах некоторых грузинских ученых (Гамрекели 1961; Гамбашидзе 1976,1977), а логическое развитие в этнографическом направлении - в работах А.Х. Магометова (Магометов 1968: с. 489-490) и Л.А. Чибирова (Чибиров 1984: с. 201).
Не все ученые работали в русле господствующей теории (Блиев 1970; Уарзиати 1984). Значительным вкладом в изучении истории христианизации осетин в новое время стало фундаментальное издание документов по истории русско-осетинских отношений, подготовленное М.М. Блиевым(РОО 1-2).
Переход к четвертому этапу обусловлен ослаблением, а затем и исчезновением господствовавшей идеологии и повышением интереса к аланской (осетинской) христианской тематике. Специальные работы, опубликованные с начала 90-х гг., можно разделить на две категории: написанные с прежних позиций (Гутнов 1992; Тменов 1992; Биджелов 1992; Аржанцева, Албегова 1999; Албегова 2000; Гассиева 2000; Тменов, Бесо-лова, Гонобоблев 2000: 25-70; Емельянова 2003: 11-30, 46-50 и др.) и пока немногочисленные, но растущие в числе публикации, выводы которых в большей или меньшей степени идут вразрез с устоявшейся теорией (Уарзиаты 1995; Биазарти 1998; Блиев, Бзаров 2000: 113-120; Сланов 2004; Пищулина, Аликов 2004 и др.). По своему идейному содержанию новые исследования приближаются к искусственно прерванной традиции второго историографического этапа.
Круг источников, использованных в настоящей диссертации, включает письменные (сведения средневековых авторов, русские документы
середины - второй половины XVIII века, сведения исследователей середины XVIII-XIX веков), археологические (катакомбные могильники), этнографические (традиционный осетинский календарь, молитвословие, полевые материалы), лингвистические (этимологии В.И. Абаева), фольклорные (нартовский эпос, традиционные молитвы, предания) материалы, а также тексты Библии. Особое значение имеют полевые материалы, полученные в результате обследования христианских храмов и дзуаров горной зоны Осетии. Сбор проводился автором как самостоятельно, так и совместно с А.А. Слановым, Л.Р. Габоевой, Р.Г. Битиевым, Б.К. Биазарти и И.Г. Пенкновичем1. Учитывались материалы экспедиции, хранящиеся в ОРФ СОИГСИ (В.А. Волков и А.И. Файвисович, В. Лакисов, Ю.Н. Полу-ектов и А.Н. Пономарь, Г.С. Смирнов, В.Х. Тменов, С.Ф. Цаллагов, А.Г. Чистяков). В совокупности используемые полевые материалы охватывают значительную часть горной зоны Осетии - Алагирское и Кургатинское ущелья, Тагаурию, Дигорию, Урстуалта, Туалгом и окрестности г. Цхинвал. Используются фотографические изображения позднесредневековых храмов и некоторых дзуаров с привлечением в отдельных случаях их обмеров и описаний, а также сведения, полученные от информаторов на местах обследования.
Первая глава диссертации построена на интерпретации средневековых письменных свидетельств и данных археологии. Первый комплекс составляют сведения, почерпнутые у византийских, арабских, персидских, европейских, сирийских и грузинских авторов. Наиболее ценная информация содержится в работах Ибн Рустэ, Масуди, Константина Багрянородного, епископа Феодора, Юлиана, Рубрука, Лаоника Халкондила, Барбаро; воспоминаниях Шильтбергера; панегириках - Никифора Василаки и «Истории и восхвалении венценосцев»; «Житие и перенесение мощей
1 Пользуясь случаем выражаю признательность всем, оказавшим посильную помощь в написании предлагаемой работы: прот. Владимиру Самойленко, прот. Иакову Фрилингу, Н.Ф. Носовой, Е.Г. Бузиной, Л.В. Цахиловой, Э.Х. Варзиевой, М.К. Бадаевой, А.Б. Авсарагову, И.А. Николаеву, Р.Ф. Фида-рову, Ф.С. Дзуцеву, СБ. Дзуцеву, С.А. Рагуленко, З.П. Кадзаевой, А.Х. Хутинаеву, З.М. Сагкаеву, Д. Асратяну. Особую благодарность - Л.Р. Габоевой и А.А. Сланову.
12 св. Климента» (по монографии СБ. Бернштейна). Для извлечения требуемых сведений использовались опубликованные своды (Караулов 1903, 1908; Тизенгаузен 1884; Тизенгаузён 1941; Гаглойти 1992-1995; Гаглой-ти 1999-2000; Алемань 2003), отдельные издания, а также Интернет.
Данные археологии представлены краткими сведениями (месторасположение, датировка) о раннесредневековых катакомбных могильниках Осетии, извлеченными из имеющихся публикаций, архивов СО ИГСИ, ИА РАН, ИИМК, а также личными наблюдениями автора.
Основными источниками для написания второй главы послужили официальные документы середины - второй половины XVIII в., связанные с деятельностью Осетинской духовной комиссии и установлением русско-осетинских отношений (РОО 1-2); описания исследователей конца XVIII-XIX веков (ОГРИП 1967; Бларамберг 1992; Толстой 1997; Шегрен 1998 и др.); полевые материалы. Наиболее важные сведения извлечены из официальных документов, в первую очередь - отчета И. Болгарского (РОО 1984: 383-387), а также работ Л. Штедера, Я. Рейнеггса, И. Бларамберга, B.C. Толстого, В.Б. Пфаффа, B.C. Миллера, А. Гатуева, В.В. Марковича.
Формирующей основой следующих двух глав являются полевые материалы, собранные в период с 1998 по 2003 годы. Широко используются и полевые материалы 1938 г. Е.Г. Пчелиной и Е.Е. Бараковой, хранящиеся в архиве СО ИГСИ (Баракова 1938; Пчелина 1948); сведения вышеперечисленных авторов; фольклорные источники (нартовский эпос, обрядовые песни и легенды); Библия.
Заключительная, пятая глава, написана на основе этнографических и лингвистических источников. Первые представляют собой сведения об осетинском традиционном календаре и праздничных обрядах, обобщенные и систематизированны B.C. Уарзиати (Уарзиати 1995: 13-117); вторые -этимологии имен традиционных Небесных сил по В.И. Абаеву (Абаев 1990: 123-136).
Источником для интерпретации общего смысла и структуры молитвенных обращений послужили опубликованные записи традиционных молитв (ИАС 1961: 314-549; ПНТО 1992; Дзуцев, Смирнова 1993: 168-212) и личные наблюдения.
Основной целью предлагаемой работы является попытка определения сущности и структуры религиозной системы в позднесредневековой Алании спустя несколько веков после официального принятия Православия в качестве государственной религии.
Подобная постановка делает необходимым комплексное решение нескольких взаимосвязанных вопросов, заключающихся в определении: сути издревле сложившегося здесь миропонимания, ставшего частью внутреннего мира аланского общества; степени восприятия христианства с его собственным, ясно оформленным миропониманием; характера, динамики и результатов взаимодействия обеих систем внутри духовной сферы аланского (осетинского) общества.
Для достижения обозначенных целей на первом этапе работы привлекались все доступные и значимые письменные источники, анализ которых позволил проследить самую общую линию динамики взаимодействия христианства и более древней аланской религии. Для проверки полученных результатов использовались некоторые данные археологии. Последующее увеличение источниковой базы осуществлялось за счет привлечения памятников аланского позднесредневекового церковного зодчества, являющихся материальным выражением вероучения указанного периода.
Простота и значительная информативность рассматриваемой храмовой архитектуры сделали возможной попытку раскрытия и прочтения семантики составляющих ее элементов, отражающих суть и структуру отдельных аспектов сложившейся религиозной системы. В качестве необходимой вспомогательной информации широко применялись письменные, этнографические, фольклорные, лингвистические, библейские, ар-
14 хеологические источники. С помощью применения ретроспективного метода, путем использования этнографического и лингвистического материалов нового времени предпринята попытка проверки полученных результатов. Для наглядности приводимых сравнений и обоснований в работе используется иллюстративный материал.
Исторические источники о православном христианстве в средневековой Алании
Сложность изучения религиозных воззрений осетин заключается в сосуществовании двух основных компонентов единой религиозной системы: христианства и гораздо более древней религии, восходящей к древнеиранской эпохе. Поэтому изучение истории христианства в Осетии предполагает комплексное исследование обеих составляющих в их динамичном и, на наш взгляд, достаточно гармоничном взаимопроникновении и взаимодействии.
Однако в подавляющем большинстве работ, опубликованных по данной теме, не учтена необходимость подобного подхода. Кроме того, не принимается в расчет объективное наличие разных этнических особенностей внутри православного христианства, которые, не затрагивая догматической части вероучения, находят реализацию в календарной, обрядовой и др. сферах религии, создавая свою, неповторимую православную культуру. При рассмотрении христианства в Алании исследователи, как правило, оказываются под воздействием определенного стереотипа, когда за эталон для сравнения принимается смешанный комплекс из русского (в основном), греческого и грузинского Православия, со своими выработанными веками традициями, присущими данному этносу. Однако каждая православная культура имеет отличия от других, существующих в различных автокефальных церквях, и это ни в коей мере не противоречит православному вероучению. Разумеется, Алания никогда не имела авто-кефальности, но полная политическая независимость страны, обладавшей собственной государственностью и значительным политическим влиянием, совершенно неизбежно подразумевала своего рода культурную автономию Аланской епархии в рамках Константинопольского патриархата, оплота ортодоксального восточного христианства.
Мы еще вернемся к более подробному рассмотрению этого важнейшего аспекта затронутой проблемы. Пока ограничимся замечанием, что любое несоответствие существовавшего в Алании христианства греческой (русской и фузинской) православной традиции автоматически классифицируется как проявление «аланского язычества». Подобный подход совершенно неприемлем и вытекает из теории, сложившейся в середине - второй половине XX века. Суть ее заключается в следующем.
Христианизация Алании была длительной, сопровождалась жесткой борьбой с традиционно бытовавшим здесь язычеством. Процесс классообразования и становления феодального государства приводит к официальному принятию новой религии, способствующей централизации власти и консолидации племен. Инициатором выступают правящие социальные слои. Как следствие, заключается определенный компромисс между двумя враждебными религиозными системами. Образовавшееся вероисповедание является христианским по форме и языческим по содержанию. Проводниками и источниками постоянной «религиозной подпитки» становятся Византия и Грузия. Крушение аланской государственности, вызванное монгольским завоеванием, привело к возвращению старых политеистических верований. Большая длительность существования Аланской епархии объясняется наличием прочной социальной базы (Скитский 1947: 59-65; Абаев 1949 и др.).
Почти во всех специальных исследованиях по истории христианства в Алании базовой информацией служат данные письменных источников, причем для подтверждения поверхностности христианизации аланского общества используются свидетельства, почерпнутые из сочинений нескольких средневековых авторов (Ибн Рустэ, Масуди, еп. Феодор, Юлиан, Рубрук), обычно без анализа текстологического и исторического контекста. В то же время существуют сообщения других авторов, не согласующиеся с устоявшейся в науке теорией. В качестве яркого примера подобного противоречия приводим цитату из новейшей работы В.А. Кузнецова: "«Аланы христиане только по имени», «отличия моих пасомых -убийство прежде всего и прочие виды смертей», - пишет епископ (Фео-дор - М.М.) в своем послании. Это весьма яркая и, главное, достоверная характеристика аланского христианства, история которого к тому времени насчитывала уже до 300 лет. В свете приведенных фактов и оценок трудно согласится с М.В. Бибиковым в том, что в XIII в. Алания в византийских источниках представляется, подобно Руси, оплотом православия в Европе. О каком «оплоте» может идти речь?»" (Кузнецов 2002: 61).
Для того чтобы не оказаться в плену подобных противоречий, попробуем обратиться непосредственно к основным письменным свидетельствам, освещающим рассматриваемую проблему. Необходимо отметить, что они немногочисленны и носят отрывочный характер. Тем не менее, при совокупном рассмотрении имеющихся источников, выстроенных в хронологическом порядке, появляется возможность получить общую картину истории христианизации аланского общества и оценить степень восприятия им Православия.
Памятники позднесредневековои церковной архитектуры Осетии (по отчету Иоанна Болгарского
Для принятия позднесредневековой храмовой архитектуры Северной Осетии за основу предлагаемого исследования необходима ее идентификация в качестве христианской. Это обязательное условие, так как храмы эпохи позднего средневековья, расположенные на указанной территории, значительно отличаются от широко распространенных канонических стилей церковного зодчества. За основу примем давно известный в научной литературе документ - отчет протопопа Иоанна Болгарского, составленный в 1780 г. и содержащий наиболее ранний перечень христианских храмов северной части Осетии. Для достижения намеченной цели, необходимо немного отклониться от обозначенной темы и совершить краткий исторический экскурс, без которого анализ указанного источника не может быть продуктивным.
С 40-х г. XVIII в. Осетия попадает в сферу политических интересов Российской империи. Выгодное географическое расположение (центральная часть Большого Кавказского хребта по обоим его склонам), возможность контроля над важными перевальными путями в Закавказье, а также ожидаемая перспектива разработки полезных ископаемых обусловили стремление России присоединить Осетию к своей территории. Осторожность осуществления этих планов объясняется не только опасением перед неминуемой реакцией Турции, считавшей Кавказ зоной своих интересов, но и практически полным отсутствием информации о новом для российского правительства народе. Поэтому на первоначальном этапе ставилась задача возможно более полного сбора разнохарактерных сведений об Осетии (РОО 1976: 8). Получив данные о знакомстве осетин с христианством российское правительство решает для реализации своих политических задач использовать миссионерскую деятельность. Для этих целей создается Осетинская духовная комиссия, сформированная из грузинского духовенства, во избежание нарушения Белградского мирного договора 1739 г. (POO 1976: 7). Перед ней была поставлена задача по распространению православия, склонению осетин к союзу с Россией и, по возможности, приведению их в российское подданство (РОО 1976: 8). Результаты с точки зрения религиозно-просветительской деятельности комиссии можно оценить как посредственные (РОО: 1984: 230-233; Толстой 1997: 15-17).
С началом русско-турецкой войны 1768-1774 г. пропал смысл скрывать принадлежность комиссии и в 1771г. принимается решение заменить ее состав русскими миссионерами во главе с протопопом (протоиереем) Афанасием Лебедевым (РОО 1984: 13). После его смерти в 1777г. (РОО 1984: 376) место главы (что следует из контекста документов) Осетинской комиссии занимает протопоп Иоанн Болгарский, которому было указано согласно составленному им же отчету "...разведать о прежнем и нынешнем того народа (осетинского, - М.М.) положении, о числе их всех вообще, а особливо новокрещен, о их нравах и склонностях, так же относительно к религии, в какой они в прежние времена находились и в какой ныне состоят и о протчем..." (РОО 1984: 383).
В отчете, составленном о. Иоанном (РОО 1984: 383-92) содержатся ценнейшие сведения, касающиеся религиозных воззрений осетин, особенно истории христианства в Осетии. Однако, прежде чем перейти к анализу интересующих нас данных, попытаемся определить степень достоверности источника. Для этого необходимо: определить причину появления указанного отчета; степень компетентности и добросовестности автора; достоверность приведенных сведений; способ сбора информации и количество затраченного на это времени. Для ответа на первые два вопроса постараемся обрисовать обстоятельства появления на политической сцене (как уже отмечалось, решение чисто политических задач тесно переплеталось с миссионерской деятельностью комиссии) Иоанна Болгарского.
После поражения крымско-турецкой армии под Моздоком и заключения Кучук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года, Российская империя получила значительную свободу действий на Северном Кавказе и добилась юридического признания присоединения и добилась юридического признания присоединения Осетии и Кабарды к своей территории (Блиев 1970: 227-230). Тогда же по инициативе российского правительства были успешно проведены очередные русско-осетинское переговоры в Москве. По их окончании астраханский губернатор генерал-майор П.Н. Кречетников, возглавлявший российскую сторону, отправился в Санкт-Петербург для доклада Екатерине II. В своем обширном докладе П.Н. Кречетников предложил значительный комплекс необходимых политико-экономических и социальных мероприятий в Осетии, которые позволили бы укрепить позиции империи на Северном Кавказе (РОО 1984: 354-363). Предложения губернатора были одобрены. Для осуществления некоторых из них требовались усилия Осетинской духовной комиссии, т.к. российское правительство делало расчет на расположенность осетин к православию.
Семантика архитектуры позднесредневековых христианских храмов Осетии
Общая схожесть архитектурного решения и положения на местности большинства позднесредневековых христианских храмов горной зоны Северной Осетии делает возможной попытку определения и раскрытия генеральной идеи их возведения на примере одного1 памятника, заключающего в себе наиболее характерные признаки, присущие осетинским храмам данной эпохи. Таким требованиям отвечает дзуар1 Саниба (с. Архон), который может быть принят за эталонный (ил. 17-19).
Строительство дзуара, согласно историческому преданию, зафиксированному в тексте архивного документа от 1859г., связывается с именем легендарного Сидамона, в этногонической традиции считавшегося одним из сыновей Ос-Багатара, крупного военно-политического деятеля средневековой Осетии:
"Между аулами Дай и Архон, была выстроена нашим родоначальником Сидамоном церковь во имя Св. Троицы, куда собирались для богомолия один раз в продолжении года в последних числах сентября" (Заявление... 1859: л.З).
Соответствие расположения и посвящения ("Саниба" от груз. "Са-меба" - Троица (ИЭСОЯ 3: 30-31)) рассматриваемого дзуара и церкви документа, позволяет с уверенностью утверждать их идентичность. Исходя из наличия безусловной семантической связи между преданием о строительстве дзуара, его посвящением, месторасположением и архитектурным решением попытаемся подвергнуть последовательной дешифровке каждую из означенных составляющих получаемого единого смыслового текста.
Предание о строительстве. Указание на Сидамона как строителя церкви Св. Троицы - дзуара Саниба не случайно. Для обоснования этого утверждения целесообразно сделать небольшое отступление, необходимое и для дальнейшего анализа.
Архонское ущелье является частью Алагирского общества или Уалладжира, наиболее полно сохранившего индоевропейскую традицию (Бзаров 1988 I: 1-32). Отсюда, согласно этногоническим преданиям, про исходило заселение остальной части Осетии потомками Осбагатара (Гаг лойти 1989: 21). Наиболее древние колена Уалладжира - Кусагонта, Цара зонта и Сидамонта — происходят от трех легендарных сыновей Ос Багатара - Кусагона, Царазона и Сидамона - формируя трехфункцио-нальную социальную систему Алагирского общества, восходящую к ин-доарийской и, шире, индоевропейской традиции (Бзаров 1988: 11-12). В данной системе каждый из указанных родов связывался с определенной сферой общественной деятельности: Кусагонта (от "къус", чаша - Абаев 1990: 408-409) - культ и судейство; Царазонта (от "цезарь"- Абаев 1990: 412) - война; Сидамонта (восходит к древнеиранской патронимии (ИЭСОЯ 3: 102-105)) -производственная сфера (Бзаров 1988 I; Гаглойти 1989). Социальная структура Уалладжира соответствует скифской модели (жречество, военная аристократия, производители) (Гаглойти 1989: 31) и восходит к индоиранской, шире - индоевропейской традиции, отраженной в осетинском нартовском эпосе: жреческий род Ал агата, воины Ах-сартаггата, производители Бората (Гаглойти 1989: 12-14). Столь устойчивая структура трехфункционального общественного устройства, четко прослеживаемая в мифологической традиции народа, происходит из трех-частной модели вселенной, характерной для обширного индоевропейского мира (Дюмезиль 1986).
Принадлежность конкретной фамилии к одному из трех указанных колен Уалладжира утверждала в народном сознании ее благородное (уаз-дан) происхождение, являлось необходимым условием равноправного положения каждого индивида внутри демократического Алагирского общества (Бзаров 1988 II: 25).