Содержание к диссертации
Введение
1. Теоретико-методологические аспекты исследования
1.1. Степень научной разработанности проблемы .13
1.2. Источниковая база исследования .42
2. Правоохранительная деятельность дворянских обществ
2.1. Нормативно-правовая база правоохранительной деятельности 60
2.2. Надзорная и правоохранительная деятельность дворянских предводителей 72
3. Участие нижних земских судов в охране правопорядка в частновладельческой деревне
3.1. Организация деятельности земских судов и роль в них дворянских выборных .110
3.2. Приведение в повиновение частновладельческих крестьян 134
3.3. Борьба с бегством из частновладельческой деревни 150
3.4. Изменение характера антифеодального движения в конце 1830-х – 1850-е гг. и участие земских судов в ликвидации его последствий .164
Заключение .187
Список использованных источников и литературы 196
- Нормативно-правовая база правоохранительной деятельности
- Организация деятельности земских судов и роль в них дворянских выборных
- Борьба с бегством из частновладельческой деревни
- Изменение характера антифеодального движения в конце 1830-х – 1850-е гг. и участие земских судов в ликвидации его последствий
Нормативно-правовая база правоохранительной деятельности
Одним из основополагающих устоев общественно-политической системы в Российской империи являлось наделение дворян административно полицейскими функциями. В условиях недостаточно развитых органов государственной власти привилегия дворян править и судить, вотчинная автономия представителей привилегированного сословия позволяли поддерживать в провинции относительный порядок. В соответствии с п. 308. «Устава о предупреждении и пресечении преступлений» (1754 г.) с целью удержания крепостных в повиновении помещики могли использовать «домашние средства исправления», при этом не нанося увечий и не подвергая опасности жизни людей. В том случае, если владелец сам не желал, или не мог навести порядок в имении, то он мог обратиться за помощью к коронной администрации (п. 309)1.
Однако впоследствии «дворянская вольница» и отсутствие контроля над происходящим привели к распространению в российской деревне крайних форм насилия. Хрестоматийными являются примеры бесчинств помещиков-изуверов Салтыковой, Измайлова, Кашкарова, не гнушавшихся даже лично участвовать в экзекуциях.
Проблему установления баланса между полицейскими функциями помещиков и вмешательством администрации в дела дворянских вотчин попыталась решить Екатерина II в ходе реализации областной реформы. Согласно «Учреждению для управления губерний» 1785 г. пресекать злоупотребления среди местного дворянства, в первую очередь «безмерную и разорительную» роскошь, обуздывать жестокое отношение к подвластному населению были призваны царские наместники2. В начале 1800-х гг. верховная власть уяснила нежелательность вмешательства представителей короны в дела помещиков. В монографии С. В. Першина приведены примеры того, как попытки симбирской администрации навести порядок в дворянских вотчинах оказались безуспешными; более того, последствиями негативной реакции симбирского общества на действия излишне ретивого наместника стало установление неприязненных отношений между губернским начальством и региональной элитой, а также крестьянские волнения, за которыми последовала скорая отставка гражданского губернатора3.
По мнению дореволюционного историка С. А. Корфа, особая позиция, занимаемая предводителями при рассмотрении дел о жестоком обращении с крепостными, была причиной все более активного привлечения царским правительством дворянских выборных к расследованию таких преступлений4. В монографии С. А. Корфа упоминается постановление правительства 1818 г., опубликованное по итогам следствия по делу о злоупотреблениях симбирской помещицы «Н-вой», в котором прямо сказано об обязанности предводителей наблюдать за обращением помещиков со своими крестьянами5.
Впрочем, С. А. Корф вполне обоснованно обращает внимание на то, что в царствование Александра I юридически обязанность участвовать в делах поместий закреплена не была и, пытаясь задействовать в этом деле предводителей, правительству ничего не оставалось делать, кроме как взывать к долгу и чести; соответствующая норма права появилась несколько позже6.
Не разделяя мнения С. А. Корфа о либеральном настрое дворянских лидеров как главной причине привлечения предводителей к решению конфликтных ситуаций во владельческой деревне7, обратим внимание на указание автора на то, что в рассматриваемый период расширялась практика задействования дворянских выборных8.
К концу правления Александра I нормативно-правовая база полицейской функции дворянских вотчин подверглась лишь небольшим корректировкам. Постановлением Государственного совета от 3 марта 1822 г. помещичьих крестьян разрешалось переселять в Сибирь по воле владельца, без судебного на то решения. Местные власти обязывались принять крепостных и отправить ссыльных по этапу, не требуя при этом пояснения причины столь сурового наказания. Ссылка была альтернативой сдаче в рекруты9.
Обнародование еще одного способа удаления крепостных из поместий было связано с инициативой пензенских чиновников.
Пензенский прокурор обратил внимание на то, что решение Государственного совета от 3 марта 1822 г. на вверенной ему территории трактуется двояко: некоторые помещики с просьбами о ссылке обращаются в губернское правление, которое действует через земские суды; другие владельцы отправляют провинившихся в уездные суды, представляющие свои решения на утверждение уголовной палаты, а последняя, в свою очередь, гражданскому губернатору.
В качестве примера неправомерной деятельности прокурор привел дело о ссылке в Сибирь помещиком Алферьевым за дурное поведение своего крестьянина Дементьева, рассмотренное саранским уездным судом. Со слов прокурорского работника, на его замечание уголовной палате относительно выявленного нарушения, председатель судебного органа ответил, что он действовал в соответствии с законом, «не смотря ни на чьи требования или предложения»10.
Правительствующий Сенат, признав правильным мнение пензенского прокурора, указом от 13 июня 1823 г. повелел довести до сведения всех присутственных мест о необходимости отсылать удаляемых из поместий крепостных только в губернские правления11.
Другой указ, уточнявший порядок ссылки крепостных, был опубликован 29 февраля 1824 г. В соответствии с данным узаконением, губернские правления должны были принимать крепостных для отправки на поселения без каких-либо возрастных ограничений12. Право употреблять «домашние средства исправления по своему усмотрению, но без увечья» было подтверждено в «Своде законов о состояниях» (ст. 971 и 972, т. IX). К концу 1830-х гг. телесные наказания представлялись действенной мерой удержания крепостных в повиновении и в «добром порядке»13.
Нерешенность крестьянского вопроса, рост выступлений низов и радикализация настроений различных слоев российского общества сделали контроль над взаимоотношениями между крепостными и их владельцами приоритетной задачей внутренней политики царизма. В правление Николая I профилактика правонарушений в данной сфере становится первоочередной среди многочисленных обязанностей дворянских предводителей. Основным институтом, призванным оградить крепостных от излишне жестоких и требовательных помещиков в то время оставалась введенная еще «Учреждениями для управления губерниями» (1785 г.) дворянская опека.
Опубликованные во второй четверти XIX столетия «Высочайшие повеления» позволяют проследить изменение характера надзорной деятельности.
В рескрипте Николая I управляющему МВД от 19 июня 1826 г. выражалась уверенность в том, что помещики, видя заботу императора о сохранении прав и привилегий благородного сословия, в свою очередь, не будут выходить за пределы законодательных ограничений их статуса. Сожалея об имевших место нарушениях, самодержец поручил дворянским предводителям отслеживать соблюдение законности14.
Конкретизации способов воздействия на взаимоотношения в помещичьей деревне был посвящен Высочайший рескрипт управляющему МВД от 6 сентября 1826 г.
Основные новшества изложены в следующих правилах:
1) уездные предводители должны конфиденциально собирать сведения и без предварительного согласования посещать поместья с целью контроля за соблюдением законности;
2) донося о нарушении «пределов» помещичьей власти, земские исправники обязаны вводить в курс дела уездных предводителей;
3) установив факты злоупотреблений, выражавшиеся в чрезмерных наказаниях крепостных и безмерности возложенных на них повинностей, предводители должны поступить следующим образом: собрав всеми возможными способами доказательства правонарушений (не допуская при этом огласки), предводители должны убедить дворянина изменить свое отношение к подчиненным; повлиять на нарушителя благочиния предлагалось посредством, во-первых, описания негативных последствий продолжения противоправной деятельности, во-вторых, уведомления о том, что в противном случае о происшествии будет доведено до сведения губернатора;
4) поступив вышеописанным образом, уездный предводитель информировал губернского предводителя, а тот, в свою очередь, гражданского губернатора;
5) если оказанного воздействия было недостаточно, то дело передавалось руководителю губернского дворянского общества, который вместе с губернатором поступали в соответствии с законом15.
25 октября 1826 г. Министерство внутренних дел разослало циркуляр, содержащий очередное напоминание дворянским предводителям и начальникам губерний о необходимости осуществлять строгий надзор за помещиками16.
Организация деятельности земских судов и роль в них дворянских выборных
Уже при Петре I с введением должности земского комиссара шляхетству делегировалось право осуществлять полицейский контроль в уездах. Данная должность с некоторыми изменениями сохранилась до правления Екатерины II, еще более усилившей административно-полицейские полномочия привилегированного сословия1.
В соответствии с «Учреждением для управления губерний Всероссийской империи» 1775 г.2 дворяне контролировали основной административно-полицейский орган уездного уровня – нижний земский суд. Один раз в три года благородная общественность определяла кандидатуру земского исправника («капитана») и двух-трех (в зависимости от размеров уезда) дворянских заседателей. Окончательное утверждение предложенных дворянами кандидатур находилось в ведении губернатора. В том случае, если на территории уезда дворянских имений было мало либо не было вовсе, закон предусматривал процедуру назначения исправника и заседателей начальником губернии.
Рассматривая структуру органов власти, необходимо остановиться на самом названии рассматриваемого учреждения.
Выполнявший административно-полицейские функции, данный орган носил непривычное для современного человека название – суд.
По мнению Ю. Н. Смирнова, слово «суд» было употреблено в архаичном значении – «орган власти вообще»; сам нижний земский суд ученый называет администрацией уезда3.
На несовпадение наименования и функций также обратила внимание историк О. В. Лазарева. В ее работе нижний земский суд – «исполнительный орган широкой компетенции, с преимущественно полицейскими функциями»4.
Кроме того, вышеупомянутые ученые сходятся в оценке роли, выполняемой земским судом в провинциальном социуме: порядок формирования и состав нижнего земского суда позволяет говорить о том, что данный орган являлся средством дворянской диктатуры на уездном уровне5.
Первым заседателем земского суда законом признавался земский исправник, обязанный с «непрестанным бдением» наблюдать, «дабы везде установленный порядок всеми и каждым в уезде сохранен был в целости» (п. 236).
«Учреждение…» определяло круг обязанностей нижнего земского суда:
1) наблюдение за благочинием и порядком;
2) надзор за исполнением законов;
3) претворение в жизнь распоряжений губернского правления, судебных палат и уездных судов.
Вместе с тем делегируемые данным узаконением земским чиновникам функции (см. пп. 225–252), на наш взгляд, были слишком разноплановыми и явно выходили за пределы вышеописанных сфер:
– наблюдение за состоянием дорог и мостов;
– контроль над торговлей, мерами и весами;
– сбор сведений о ценах на продовольствие;
– наблюдение за наличием запаса хлеба в селениях;
– пресечение антиправительственных и антифеодальных выступлений;
– контроль над пристанодержательством (укрывательством беглых), устранение «скопищ» беглых;
– предупреждение и борьба с эпидемиями и эпизоотиями;
– ведение предварительного следствия;
– сопровождение войск по территории уезда и обеспечение военнослужащих (квартирами, дровами, пастбищами для лошадей);
– противопожарные мероприятия;
– забота о нищих, борьба с тунеядством6.
Многие разделы «Учреждения…» были направлены на охрану крепостного строя.
Статьей 242 предусматривалось, что в случае ослушания жителей селения исправник, доложив в вышестоящие инстанции, должен был навести порядок собственными силами.
На основании ст. 243 исправник действовал в том случае, если в поместье совершалось насильственное действие, от которого пострадали как крепостные, так и их владельцы. Узнав о совершаемом на вверенной территории насилии, земский капитан немедленно должен был начать выяснять обстоятельства дела, не проводя формального расследования. Последнее входило в круг обязанностей другого вводимого «Учреждением…» органа – уездного суда.
Статья 244 содержала инструкцию исправнику на случай обнаружения в уезде скоплений беглых крестьян: уведомив о происшествии губернское начальство, капитан, не теряя времени, должен был задержать «воров» (т. е., по терминологии XIX в., преступников); в этом важном деле земскому суду законом обязывались помогать выборные той местности, в которой были обнаружены беглецы. Если в результате следствия окажется, что пришлых никто из сельских выборных не пытался задержать, то земским судам полагалось штрафовать старост, сотских и десятских по 1 руб. за каждого обнаруженного беглого человека.
Реалии XIX столетия (об этом свидетельствуют, в частности, проверки органов местной власти по линии МВД и сенатские ревизии) определили необходимость уточнения требований к организации деятельности сельской полиции.
В результате создания центрального органа управления полицией (одноименное министерство было образовано 23 июня 1811 г.) земские суды получили новые права и обязанности.
Капитан-исправник приобрел право обращаться по делам службы минуя губернское правление, не только к равным себе, но и в «высшие» учреждения других уездов и губерний7. Данное нововведение, несомненно, повысило оперативность земских судов.
Исправникам также было вменено в обязанность заполнение журнала о происшествиях. Регулярно представлявшийся в губернское правление документ вводился с целью усиления контроля над полицейскими структурами8.
Анализируя совершенствование нормативно-правового обеспечения правоохранительной деятельности, следует принять во внимание то, что ввиду исполняемость законов (особенно в начале рассматриваемого периода) оставляла желать лучшего. Так, судя по регистру дел нижних земских судов Саранского уезда за 1802 г. было не использовано 60 указов начальства9.
Рассматривая регламентацию деятельности полиции, следует отметить, что годы правления Николая I оказались гораздо более плодотворными, чем предшествующий период.
Первое направление совершенствования законодательства в контексте рассматриваемой проблемы – привлечение достойных и способных дворян на выборные места.
6 декабря 1831 г. императором был подписан манифест, в котором губернским предводителям дворянства приказывалось обращать внимание на личные качества господ, выдвигавшихся от губернских обществ10.
Манифестом утверждалось «Положение о порядке дворянских собраний, выборов и службы по оным», существенно ограничивавшее право участия в выборах мелкопоместных дворян. Избирательным правом отныне наделялись лица, записанные в дворянскую родословную книгу, в собственности которых находилось не менее 100 душ крепостных или не менее 3 тыс. десятин земли. Для дослуживших до чина полковника или статского советника дворян ценз был снижен до 100 десятин или 5 душ крепостных11. Дворяне, владевшие меньшим количеством крестьян или земли, составляли избирательные участки, посылавшие на выборы своих представителей12.
Поставив избирательный процесс под контроль состоятельных помещиков, в то же время царское правительство пыталось сделать общественные должности более привлекательными как для потомственных дворян, так и для чиновников. Деятельность выборных уравнивалась с госслужбой; для определения чина каждой выборной должности к положению прилагался «Табель должностям, замещаемым по дворянским выборам и классам, присвояемым должностям сим зауряд». Данным положением класс должности земского исправника был поднят до VIII, заседателей земского суда – до IX; срок избрания на должность исправника был увеличен до 6 лет13.
Впрочем, после обнародования манифеста от 6 декабря 1831 г. надеждам Николая I на предложение российским дворянством более достойных блюстителей порядка, сбыться было не суждено.
Борьба с бегством из частновладельческой деревни
В условиях функционирования феодально-крепостнической системы одним из главных направлений деятельности земских судов являлась профилактика и борьба с бегством крестьян.
«Устав о предупреждении и пресечении преступлений» (1754 г.) разрешал помещикам для поддержания порядка применять «домашние средства исправления», под которыми в первую очередь понимались телесные наказания. Помещик, не имевший возможности выпороть крепостного, мог обратиться за содействием к земскому суду, и капитан-исправник был обязан распорядиться об экзекуции94.
Злостные нарушители вотчинных порядков удалялись из своих селений95, и здесь также инициатором являлся собственник, который в крайнем случае мог рассчитывать на помощь местных властей.
В соответствии с «Учреждением для управления губерний» (1775 г.) предотвращение незаконной миграции входило в круг обязанностей нижних земских судов. В законе были прописаны следующие сферы деятельности органа, возглавляемого дворянскими выборными:
–задержание беглых;
–борьба с укрывательством преступников (по терминологии рассматриваемого периода – «предержательством»);
–искоренение нищенства и тунеядства96.
Для установления личности в полицию отправляли праздношатающихся как вотчинные власти, так и выборные из сельских и городских обществ. При обнаружении бродяг и преступников сельские обыватели по закону должны были не только сообщить в земский суд, но и предпринимать все необходимые меры для поимки беглых. С целью установления контроля над движением населения на основных дорогах и речных переправах полицейские устраивали временные дозоры и засады, задействовав при этом местных жителей. В экстренных случаях вместе с судейскими в задержании преступников участвовали солдаты (инвалидной команды, внутренней стражи или расположенных поблизости полков), командируемые по распоряжению начальства.
Пойманные беглые содержались под арестом и предавались суду. Длительность следствия зависела от быстроты установления личности беглеца или обстоятельств противоправных деяний. Местных крестьян обычно после задержания пороли в воспитательных целях и возвращали в поместья.
В подтверждение сказанного приведем реестр материалов, переданных на хранение сенгилеевскому архивариусу из разных присутственных мест в конце 1850-х гг. В данном документе упоминается 586 следственных дела, открытых в административно-полицейских и судебных структурах Сенгилеевского уезда Симбирской губернии в период с 1828 по 1857 г.97
В общей сложности в официальных органах Сенгилеевского уезда отложились дела, в которых фигурировали 34 помещичьих крестьянина, незаконно покинувшие свое место жительства. Из них были наказаны полицейскими 3 чел., становыми приставами – 2 чел., выпорот в своем селении по приказу помещика – 21 чел. (61,8 % всех осужденных за побег), 1 чел. был отправлен в работный дом; 7 чел. (20,6 % осужденных) были оставлены на свободе и не получили никакого наказания, в основном по силе Высочайшего манифеста.
Весьма показательны способы наказания беглых: 1) нанесены удары палками (самый незамысловатый способ «исправления», чаще всего таким образом экзекуции производились в поместьях) – 8 чел.; выпороты плетью – 7 чел.; высечены розгами – 5 чел. Обычно беглому наносилось от 10 до 20 ударов98.
Определенные сложности для полиции в 1800-е гг. представляла идентификация личности беглого. В том случае, если крепостной называл свое место жительства, то земские суды или городская полиция письменно обращались к помещикам с просьбой подтвердить факт самовольного ухода этого человека. В противном случае полицейским приходилось давать объявления в газетах либо писать в суды соседних уездов и губерний.
Так, задержав в начале 1846 г. на территории Ардатовского уезда подозрительного человека, по ряду признаков явно представлявшего собой беглого крепостного, земский суд доложил о происшествии симбирскому губернскому правлению. По распоряжению правления в январском выпуске «Симбирских губернских ведомостей» было помещено объявление следующего содержания: «…не окажется ли кому принадлежащим, взятый в Ардатовском уезде, без письменного вида человек, который в отобранном у него допросе показал, что он Оренбургской губернии, крепости Разсыпной, полковника Лефорта Васильевича Вольского, дворовый человек Аким Николаев Удалов, бежал от него неделю спустя после Св. Троицы, но это показание его оказалось ложным. Приметами он: роста 2 ар. 5 вер., волосы на голове, бровях, бороде и усах светлорусые, глаза голубые, борода окладистая, нос малый, рот и подбородок обыкновенные, лицо несколько рябое, 52 лет; особые приметы: на левом плече круглая родинка, величиною с простой орех, на спине и плечах крестообразные следы наказания»99.
Судя по официальной статистике, в первой половине XIX столетия незаконное оставление места жительства было одним из самых распространенных видов преступлений.
В «Материалах для статистики Российской Империи», издаваемых при Статистическом отделении Совета МВД, приводятся сведения о том, что в период с 1822 по 1833 г. с территории Пензенской губернии в Сибирь за «бродяжничество» были сосланы 339 чел. об. п. (24,18 % ссыльных); из Симбирской губернии были высланы 585 чел. (32,66 % всех ссыльных)100.
В 1838 г. в тюрьмах Пензенской губернии в общей сложности содержалось 549 чел., из которых за побег – 36 чел., за «ложное о себе показание» – 25 чел., за отсутствие документов, удостоверяющих личность – 19 чел., за бродяжничество – 35 чел. Таким образом, по причинам, связанным с незаконным оставлением места жительства, всего в заключении содержалось 115 чел. (20, 9 % всех арестантов)101.
Анализ данных, содержащихся в отчетах пензенского губернатора в МВД102, позволил сделать вывод о том, что численность задержанных довольно существенно варьировалась по годам (рис. 1).
По результативности задержания нелегалов четко выделяются два периода: 1) начало 30-х – начало 40-х гг. XIX столетия; 2) 1844 г. – конец 1850-х гг. На общем фоне выделяется 1841 г., в который по какой-то причине многократно возросло число задержаний беглых, дезертиров и бродяг.
Сведения за начало 1850-х гг. отсутствуют, однако данные за следующее десятилетие позволяют предположить, что весь этот период количество беглых также было незначительным. Судя по рис. 1, с середины 1840-х гг. ситуация с беглыми стабилизировалась и оставалась таковой вплоть до отмены крепостного права.
Довольно интересные выводы об эффективности полицейского аппарата могут быть сделаны при изучении данных о задержании беглых в уездах Пензенской губернии в конце 1820-х – начале 1830-х гг.103
Судя по представленным на рис. 2 сведениям, в некоторых уездах Пензенской губернии (в Краснослободском, Керенском и Инсарском) беглых практически не задерживали, в ряде других же (Пензенский, Нижнеломовский, Чембарский, Городищенский, Мокшанский и Саранский уезды) действия местных властей в этом направлении отличались стабильностью и были более результативными.
Среди факторов, определивших формирование криминогенной ситуации в Пензенской губернии, следует выделить:
1) максимальное количество арестованных приходилось на южные и юго-восточные уезды, находящиеся в непосредственной близости от степных, менее заселенных губерний (речь идет о граничивших с Саратовской губернией Чембарском, Пензенском и Городищенском уездах, рис. 3);
2) распространение нелегалов в Пензенском, Мокшанском, Городищенском и Саранском уездах происходило в связи с прохождением по их территории значительных транспортных путей, близости довольно крупной р. Суры, являвшейся в рассматриваемый период судоходной.
Изменение характера антифеодального движения в конце 1830-х – 1850-е гг. и участие земских судов в ликвидации его последствий
В условиях нерешенности крестьянского вопроса во второй половине 30-х гг. XIX в. административно-полицейские структуры Российской империи начали сталкиваться с существенными изменениями поведения крепостного крестьянства, определившими ухудшение криминогенной обстановки.
Индивидуальные и групповые жалобы крестьян, отказ выходить на работу и бегства дополнились массовыми выступлениями против помещиков и представителей власти, уничтожением имущества, принадлежавшего представителям правящего класса. В 1830 – 1850-е гг. выступления крестьян начали приобретать более ожесточенный характер.
В южной части Симбирской губернии распространение получило небывалое для Российской империи явление – умышленные поджоги жилых и хозяйственных построек130.
Анализ хроники событий позволяет сделать вывод о новой форме социального протеста:
1. В 1836 г. Р. Красильников, Е. Климов, П. Кокарев и С. Кокарев, являвшиеся крепостными господина Скребитского (c. Тереньга Сенгилеевского уезда), были арестованы по подозрению в намерении поджечь селение. Провинившиеся получили 20 ударов палками131.
2. В 1839 г. Ф. Акимова, крестьянина господина Ермолаева (д. Чириково Сенгилеевского уезда), задержали «за похвальные слова выжечь село Смышляевку»132. В назидание за преступление судом было постановлено выпороть правонарушителя на мирском сходе. Десятские должны были нанести 30 ударов плетью.
3. В 1839 г. о своем желании «пустить по ветру» д. Федькино заявил местный житель К. Дмитриев. Удельные власти отнеслись к словам подопечного гораздо мягче, чем вотчинная администрация: Дмитриев после завершения следствия был отпущен без применения наказания133.
4. В том же году удельные крестьяне Сенгилеевского уезда Н. Кондратьев и З. Артамонов были обвинены в поджоге. Вследствие недоказанности вины суд постановил освободить их из-под ареста с формулировкой «оставлены в глубочайшем подозрении»134.
5. В 1839 г. Г. Николаев, крепостной господина Левашова (с. Маза Сенгилеевского уезда), заявил во всеуслышание, что помещики и чиновники являются поджигателями сел и деревень. Крестьянин был посажен в тюрьму и лишь в соответствии с Высочайшим манифестом был отпущен на свободу135.
6. В 1839 г. в с. Шигоны Сенгилеевского уезда крестьяне сожгли господскую усадьбу и бросили в огонь молодого барина П. Д. Кроткова. Для расследования данного резонансного дела была создана комиссия136.
7. В 1842 г. крепостная У. С. Окольнова была арестована по подозрению в поджигательстве, но впоследствии отпущена из-за недостатка улик137.
8. В 1844 г. против крепостных из сельца Трубетчина и с. Уваровка, а также удельных крестьян с. Кузоватово было возбуждено уголовное дело по обвинению в поджоге и краже лошадей. После установления всех обстоятельств дела нарушители спокойствия были выпороты полицейскими и владельцами138.
9. В 1844 г. крестьянин П. Ильин из с. Мазы, принадлежавшего господину Левашеву, был арестован по подозрению в поджоге винокуренного завода. Достоверных свидетельств вины П. Ильина обнаружено не было139.
10. В 1848 г. М. Л. Паничкин, крепостной господина Мотовилова (с. Белое Озеро), был наказан за неосторожное обращение с огнем – выпорот в стане розгами140.
Таким образом, судя по дошедшим до нас документам, в 1839 г. многие частновладельческие крестьяне южной части Симбирской губернии «отметились» в криминальной хронике в качестве злостных правонарушителей.
Официальная статистика того времени свидетельствует о небывалом росте интенсивности пожаров, возникновение большинства которых полицейские связывали с действиями злоумышленников и неустановленными причинами141. Ранней весной того же года начальник Симбирской губернии экстренно доложил в МВД о серии пожаров, от которых в первую очередь страдали частновладельческие села юга подвластной территории (рис. 4). Царское правительство взяло происходящее на особый контроль.
Антология конфликта и мероприятия земских судов, направленные на противодействие правонарушениям, могут быть раскрыты в результате рассмотрения конкретных фактов, имевших место на исследуемой территории.
В 1839 г. чрезвычайное происшествие произошло в с. Шигоны Сенгилеевского уезда. Взбунтовавшиеся крестьяне подожгли усадьбу и бросили в огонь молодого барина П. Д. Кроткова. Разъяренная толпа также расправилась с господским извозчиком Воробьевым.
В результате проведенных следственных действий была установлена мера вины шигонских крестьян: главными преступниками объявили Ф. Н. Левина (1000 шпицрутенов), С. Евдокимова и И. Девяткина (500 шпицрутенов); 10 чел. получили по 500 ударов розгами и оставлены в своем селении; 1 чел. получил 250 ударов розгами, 2 чел. – 100 ударов розгами. Важно отметить, что последние были дворовыми Кротковых142.
Причина, подтолкнувшая крепостных пойти на преступление нам представляется вполне очевидной. По воспоминаниям литератора В. А. Сологуба, жившего некоторое время в Симбирской губернии, П. Д. Кротков унаследовал многие далеко не лучшие качества своего родителя. Отец погибшего – Дмитрий Степанович Кротков, богатый симбирский помещик, пил много спиртного, отличался вспыльчивым и суровым нравом. По территории поместья Д. С. Кротков перемещался в сопровождении слуги, приноровившегося исполнять роль «экзекутора». Деспотичный помещик нагонял страх на весь околоток: завидев господина, крестьяне стремились по возможности скрыться; его боялись не только слуги, но даже домашние143.
Как нам представляется, не в силах терпеть произвол, шигонские дворовые оказались более других подвержены общему порыву и решились отомстить ненавистным хозяевам.
Через некоторое время разворачивавшиеся в Сенгилеевском и Сызранском уездах события приобрели черты массового неконтролируемого бедствия, породили слухи и волнения среди местного населения144.
Обыватели говорили о том, что села поджигают помещики, решившие разорить своих крестьян, которые якобы в скором времени будут отпущены на волю или поступят в ведомство одного из членов императорской фамилии. Самые отчаянные заявляли о необходимости казнить дворян, виновных в уничтожении селений.
По мнению жандармов, подобные разговоры «ожесточили крестьян, потерявших доверие к помещикам и земским чиновникам, и были причиной буйства неимоверного. Крестьяне, убежденные в том, что поджигают, кидались на первого, кто подавал сомнения, били и арестовывали сельских писарей, приказных голов, становых приставов»145. В отчете 1839 г. приводятся сведения о том, что карсунский исправник был брошен в огонь, такая же участь ожидала одного из помещиков с управляющим; другой дворянин был жестоко избит своими крестьянами146.
9 мая 1839 г. управляющий сызранской удельной конторой сообщил присутствию сенгилеевского земского суда о происшествиях, установленных им в ходе поездки по владениям императорской фамилии:
1. Крестьяне студенецкой округи, напуганные пожарами и слухами о поджигателях, покинули свои дома и вывезли пожитки в поле.
2. Житель сельца Студенец П. Федоров 25 апреля 1839 г. застал в собственном пчельнике неизвестных людей и оповестил о том выборного. Крестьяне поймали в лесу трех дезертиров, некоторое время спустя отловили еще одного беглого.