Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Торговцы и власть как субъекты взаимодействия 30
1. Торговец и законодательное регулирование торговой деятельности в Российской империи во второй половине XIX – начале XX в. 30
2. Структура и полномочия органов власти Енисейской губернии 58
Глава 2. Взаимодействие власти и торговцев по вопросам организации торговли в Енисейской губернии во второй половине XIX – начале XX в. 97
1. Получение торговых документов 97
2. Аренда торговых мест и помещений 137
3. Пространство торговли 182
4. Время и торговля 226
5. Торговля и санитария 272
Глава 3. Взаимодействие власти и торговцев при проведении проверок в Енисейской губернии во второй половине XIX – начале XX в 309
1. Поверка и проверка как ситуации взаимодействия 309
2. Практики проведения поверок и проверок 339
Заключение 383
Список использованных источников и литературы 389
Приложения 431
- Торговец и законодательное регулирование торговой деятельности в Российской империи во второй половине XIX – начале XX в.
- Аренда торговых мест и помещений
- Торговля и санитария
- Практики проведения поверок и проверок
Торговец и законодательное регулирование торговой деятельности в Российской империи во второй половине XIX – начале XX в.
На повседневном уровне взаимодействие власти и торговцев происходило в рамках правового поля, сформированного всероссийским законодательством рассматриваемого периода. Именно закон определял права и обязанности сторон, ситуации их взаимодействия, сферы регулирования торговли.
Изучение пореформенного законодательства о торговле началось еще современниками, преимущественно юристами. Жанр юридического исследования предопределил тот факт, что законы о торговле рассматривались в трудах юристов статично, описывалось действующее на момент написания законодательство, а изменения подвергались анализу в самом общем виде или же вообще отсутствовали. Тем не менее можно констатировать, что в дореволюционный период велась активная работа по упорядочиванию торгового законодательства, и классические труды специалистов по торговому праву являются прекрасным подспорьем в исследовании данного вопроса1.
В советский период изучение торгового законодательства Российской империи не являлось приоритетным направлением. В 1960-1980-е гг. появились работы, в центре внимания авторов которых оказалось промышленное, банковское, акционерное законодательство2.
Интерес к проблеме законодательного регулирования экономики дореволюционной России в последние десятилетия очевидно возрос. Характерной чертой современных работ является комплексное изучение торгово-промышленного законодательства и регулирования предпринимательской деятельности в целом1. В обстоятельной монографии И. В. Поткиной «Правовое регулирование предпринимательской деятельности в России, XIX – первая четверть XX в.» проанализирован весь комплекс законодательства по всем сферам предпринимательской активности2. По этой причине вопросы регулирования именно торговли рассмотрены в одном параграфе «Правовые нормы в области торговли и промышленности»3. Современные авторы во многом идут за дореволюционными исследователями как в рассматриваемых проблемах, так и в склонности к статичной подаче материала. Правовое регулирование торговой деятельности и торговое право продолжают оставаться в сфере интересов исследователей-юристов4.
Таким образом, законы, регулирующие торговлю, неоднократно оказывались в центре внимания исследователей, и их соответствующие статьи выявлены, систематизированы и обобщены. В данной работе не ставится задача изучить всё торговое законодательство комплексно, она ограничивается необходимым рассмотрением законов, регулирующих повседневную деятельность торгующих. В некоторой степени исследователь становится на место торговца, который более ста лет назад должен был разобраться в требованиях к нему со стороны государства. Законы определяли рамки, в которых происходило изучаемое в работе взаимодействие власти и торговцев, формировались тактики поведения сторон.
Кто такие торговцы? Существовала ли такая категория в дореволюционном законодательстве? Какие существовали ограничения для торговцев? Какие требования предъявлялись к торговцам и к организации торговли? Для того чтобы ответить на эти и другие вопросы, были проанализированы основные уставы и положения, регулировавшие торговую деятельность в Российской империи, в их историческом развитии. Особенностью российского законодательства о торговле являлась его раздробленность, разбросанность по различным уставам. А именно: уставы о торговле, о прямых налогах, врачебный устав, уставы об обеспечении народного продовольствия, торгового судопроизводства, о промышленности, о векселях, кредитный и др.
Торговцы являются одним из основных действующих лиц настоящего исследования. Из самого понятия следует, что это люди, которые занимаются торговлей. В историографии право на торговлю, как правило, связано с пребыванием в купеческом сословии, поэтому термин «торговец» используется в качестве синонима к слову «купец». Изучение купечества является популярным направлением исследований как на российском, так и на сибирском материале1, в то время как торговцы в целом крайне редко оказывались главными героями исторических трудов. Как правило, о них повествуют в работах, посвященных торговле, быту и нравам горожан, в краеведческих работах, но их авторы не рефлектируют по поводу употребления слов «торговец» и «купец».
Термин «торговец» известен в законодательных актах с XV в. Одна из глав Судебника Ивана III 1497 г. называется «О торговцах»2. В XVII в. употреблялся термин «торговые люди», в частности, в Новоторговом уставе (1667 г.)3.
О том, что слова «купец» и «торговец» вплоть до недавнего времени употребляются правоведами как синонимы, красноречиво свидетельствует указатель понятий к «Российскому законодательству X – XX в.», в котором сказано «Торговец – см. Купец», «Купец, купечество – см. также Гости, Люди торговые», а «Люди торговые – см. также Гость, Купец»1. Данный пример относится к XVII в., но подобное смешение характерно и для последующих периодов. В толковом словаре В. Даля нет определения термина «торговец», но в нем указывается, что такое торговля и приводятся наименования лиц, занимающихся торговлей: «торговый человек, купец, торговец, промышляющий торговлей»2.
В то же время обращение к документам показывает, что купцы и торговцы в юридическом смысле, а не в бытовой лексике – не одно и то же. Один из современников эпохи золотопромышленник Н. В. Латкин, характеризуя Енисейскую губернию, писал, что «торговля составляет излюбленное занятие жителей губернии; торгует здесь не только купец, мещанин или оборотистый крестьянин – кулак, торгует и мелкий чиновник, и даже духовенство, преимущественно сельское, в особенности тех отдаленных уголков губернии и приходов, где проживает инородческий элемент, водится ценная «пушнина» и красная рыба, хотя в этих последних местах торговля имеет характер меновой»3. Торговлей занимались абсолютно разные люди, вне зависимости от их принадлежности к купеческому сословию.
Впрочем, и в налоговом законодательстве речь шла о лицах, «выбравших», то есть получивших промысловые документы, в том числе и торговые, а на уровне конкретных законов и постановлений о торговле появлялись именно торговцы, как лица, которые должны были исполнять их требования. О них говорится и в Уставе торговом, и в обязательных постановлениях органов городского самоуправления4. Торговцами являлись и те, кто получал торговые документы, и те, кто этого не делал, нарушая законодательство; и крестьяне, приехавшие на рынок, так как должны были выполнять правила ведения торговли, и приказчики в магазинах.
Среди дореволюционных юристов термин «торговец» в своих работах использовал П. П. Цитович, посвятивший параграф «Торговец. Право на торговлю; торговая дееспособность. Торговое заведение» изучению этого вопроса1. Он указывал на то, что «термин «торговец» взят готовым из Уст[ава] Торг[ового] (напр., ст. 607–608); и из ст. 104 и 128 Полож[ения] о пошлин[ах]; он короче, чем другие термины, господствующие в Уставе и в Положении, как-то: «торгующий, производящий торговлю, занимающийся торговыми оборотами»; термин, далее, обнимает «всех вообще торгующих» (ст. 23 и 21 Полож[ения] о пошлин[ах], в том числе и «купцов», взявших гильдейские свидетельства: но он вне всякого отношения к их «званию купеческому и соединенным с оным личным преимуществам» – ст. 12, ст. 84: кто и когда «получает наименование купца»; ст. 85–87). С другой стороны, есть еще и «неторгующее купечество» (напр[имер], ст. 75 Полож[ения])»2. Цитович использовал термин «торговец» для обозначения человека, занимающегося торговлей. Однако торговлю он, вслед за Положением о сборах за право торговли и других промыслов 1863/1865 гг., понимал не только в узком, но и в расширенном смысле, в соответствии с которым к торговцам он относил банкиров, содержателей справочных контор и контор объявлений, перевозчиков и экспедиторов и т.д.3
Аренда торговых мест и помещений
Торговец в своей деятельности неразрывно связан с местом её осуществления. Расположение торгового помещения могло сыграть важную роль в успехе или неудаче всего предприятия. Трудно представить ситуацию худшую для торговца, чем остаться без лавки по результатам торгов. Поэтому вопрос обзаведения местом торговли был для торгующего человека даже более важен, чем получение документов на право торговли. Торговец видел в этом свой личный интерес, и поэтому тактики его взаимодействия с властью по этому вопросу заслуживают отдельного внимания.
Цель данного параграфа – выявить особенности тактик взаимодействия торговцев и власти по вопросам аренды торговых помещений у органов городского самоуправления. Наличие места для торговли было обязательно для городского торговца, так как развозной и разносной торг разрешался только в сельской местности1.
Торговцы имели разные варианты обзаведения местом торговли. Можно было обустроить его в собственном помещении или построить в своей усадьбе, построить на земле, принадлежащей городу, или же арендовать магазин, лавку или место. Первый вариант был недоступен большинству мелких торговцев, которые собственного дома в городе либо не имели, либо же имели его в отдаленных районах города, а не в непосредственной близости от базарных площадей. В то же время обустройство части имевшегося жилого дома под лавку было чревато неудобствами, на которые не каждый был готов пойти. Если же торговец имел возможность построить собственную лавку, то делал он это на городской земле, участок которой также необходимо было арендовать у города. В такой ситуации аренда торгового помещения оказывалась более привлекательным, а порой и единственным возможным вариантом.
Аренда помещений для торговли у собственников среди городских жителей находится за пределами рассмотрения настоящего параграфа, так как городские власти не принимали в этом участия. Они проводили торги на лавки и места на городской земле, в частности, на городских площадях или иных людных местах. Лавки могли находиться в каменных или деревянных торговых корпусах, или же располагаться в отдельных рядах, предназначенных для различных видов торговли. Свободное от лавок пространство базарных площадей сдавалось в аренду, главным образом, для торговли со столов и телег. На фотографиях, приведенных в приложении 1, демонстрируются разнообразие помещений и мест для торговли на базарах Красноярска.
Материалы г. Красноярска показывают, что в первой трети XIX в. лавки на базарных площадях находились в собственности1 купцов и мещан, производивших из них торговлю. Коренной перелом произошел в январе 1829 г., когда владельцы лавок решили подарить их городу. Обратимся к конкретному опыту: 29 января 1829 г. красноярская мещанка, вдова Кристина Ивановна Ошарова обратилась в городскую думу Красноярска с прошением: «…известилась я ныне, что многие купцы и мещане к умножению городских доходов и к облегчению бедного состояния людей и сверх сего на заведение здесь в городе предполагаемого каменного гостиного двора жертвуют свои собственные лавки и балаганы»1.
Лавку, о которой шла речь, Ошарова получила по наследству от мужа «в вечное и потомственное владение»2 и сдавала ее в аренду. Ее муж в свое время эту лавку купил у мещанина Емельяна Песегова. Таким образом, торговые помещения на базарных площадях принадлежали самим торговцам или их наследникам, и они могли выбирать – вести из них торговлю самостоятельно, продать или же сдавать в аренду. Существовал свободный оборот лавок среди торгующих. Теперь же Ошарова, как и многие другие торговцы, решила пожертвовать свою деревянную лавку в гостином дворе городской думе «в вечное распоряжение»3.
Важно отметить, что торговля на базаре – это определенный тип торговли, и поэтому лавку на базаре не всегда было можно заменить арендой лавки в другой части города. Это было связано, главным образом, с ассортиментом товаров и контингентом покупателей. Базар являлся точкой соприкосновения города и деревни, поэтому крестьяне из окрестных деревень не только реализовывали на нем свою продукцию, но и являлись активными потребителями товаров повседневного спроса. Необходимость осуществлять торговлю именно на базаре ставила торговцев в зависимое положение от городских властей, их взаимодействие по данному вопросу изначально было ассиметричным.
Аренда лавок являлась давней практикой, поэтому арендные взаимоотношения властей города и торговцев были вполне устоявшимися. Процедура отдачи помещений с торгов была отработана годами, и изменения в нее вносились нечасто. Тем не менее практики сдачи в аренду не были идентичны в разных городах Сибири. Так, могло отличаться время торгов, сроки аренды и внесения денег за нее, обычный был торг или с переторжкой и другое. Но эти отличия не выходили за рамки общей процедуры и могли меняться не только от города к городу, но и в рамках одного населенного пункта в разные периоды времени.
По общему правилу торги проводила городская управа. Сравнение процедур торгов, проходивших в 1881 и 1912 гг. в Красноярске, показывает, что за 30 лет процедура организации торгов претерпела незначительные изменения, связанные, как представляется, с общим развитием торговли и городской жизни в губернии. Торги на разные группы лавок происходили отдельно, так как с увеличением числа торговцев и лавок они стали занимать все больше времени. В Красноярске в 1911 г. для торгов было назначено 10 дат: с 10 по 28 ноября – на лавки, и 15 декабря – на 15 помещений для чайной и харчевен и весы на базарных площадях1. Как мы видим, торги занимали большую часть ноября. В декабре же была возможность провести в случае необходимости повторные торги. Оставшиеся после торгов свободные лавки и места отдавались желающим без торгов, но только на годичный срок и с увеличением на 20% от стартовой цены2.
Изменились практики извещения торговцев о торгах. В 1880 г. о вызове к торгам желающих сообщали в Енисейских губернских ведомостях, вывешивали объявления на дверях городской управы и отправляли повестки под роспись торговцам3. Спустя 30 лет жизнь в городе изменилась. Новые возможности позволяли печатать объявления о торгах в типографии и развешивать их по городу, в том числе, и на самих базарных площадях4. В объявлении указывались даты и типы лавок, на которые проходились торги. В случае каких-либо изменений, информация о них сообщалась также через объявления5.
Ко дню торгов городская управа составляла торговые листы и кондиции. На смену написанным от руки текстам пришли отпечатанные типографским способом документы. С ними можно было ознакомиться в управе – с 9 до 14 часов в присутственные дни6.
Нововведением была подача заявлений желающими участвовать в торгах на специальных бланках, полученных в красноярской городской управе. Кроме того, необходимо было предоставить до начала торгов 20% от суммы аренды, назначенной за каждую лавку1. На практике же при подаче заявления на участие в торгах торговцы сдавали по 20 руб., которые потом «дополнялись» до 20% залога с суммы аренды, выданной на торгах2. В результате городская управа еще до начала торгов знала, кто будет в них участвовать, а серьезность их намерений была подтверждена материально. Вероятно, такие требования явились результатом неблагоприятного опыта именно красноярских властей, когда торги срывались из-за участия в них «неблагонадежных лиц», отказывавшихся от лавок, «переторгующих» ими и вообще не выполнявших обязательств. В других городах Енисейской губернии внесения суммы аренды до торгов не практиковалось. Первая часть суммы аренды уплачивалась каждым победителем после торгов3.
Все желающие участвовать в торгах должны были подписать кондиции – условия содержания лавок. Ставя свою подпись, торговец соглашался с условиями аренды. Это была своеобразная гарантия для властей на случай, если торговец откажется заключать контракт после торгов, а также подтверждение того, что он ознакомился с условиями аренды, и обязуется их выполнять. Подписи торговцы ставили лично, в редких случаях кто-либо другой расписывался за неграмотного.
В кондициях указывались места, отдаваемые в аренду, и её срок. Так как торги различались по видам рядов и мест, то и кондиции существовали в разных вариантах. Их содержание могло корректироваться, в зависимости от места торговли или ее вида: некоторые статьи исключались как не актуальные, а новые добавлялись. Могли прибавляться условия важные для текущего года. Например, согласно кондициям на 1882 г. содержатели лавок гостиного двора на Старобазарной площади имели возможность установить в своих лавках стеклянные двери, а арендаторам деревянного гостиного двора разрешили построить подвалы под лавками, если в этом была необходимость4.
В том случае, если торговец арендовал место для строительства лавки, то в тексте кондиций перечислялись требования к будущим помещениям. Так, в 1880 г. в Канске места на базарной площади сдавались на 12 лет с условием строительства на них однотипных по размеру и фасаду лавок в определенные сроки1. На практике же данное требование было невыполнимым. Оказалось, что в Канске недостаточно как лесных материалов для постройки новых лавок, так и плотников2. В результате сроки постройки лавок были продлены до шести лет вместо ближайшего года3.
Торговля и санитария
Конец XIX – начало XX в. – период, в который стали особенно актуальны проблемы санитарии и гигиены, что было связано как с научными открытиями в этой сфере, так и с формированием медицинского сообщества и ростом авторитета врачей. Для отдаленных территорий Российской империи распространение научных знаний о санитарии и выработка единых представлений о чистоте являлись одним из признаков включения их в сферу влияния имперской власти, так как дихотомия «чистый» – «грязный» традиционно интерпретировалась как «свой» – «чужой»1.
Трансфер научных знаний и технологий в сфере медицины и санитарии, их распространение и адаптация на новой почве в последние десятилетия привлекает внимание исследователей, использующих новые подходы к данной теме2, в том числе взгляд на медицину и санитарию «с противоположной стороны» - не врача, а пациента или людей, далеких от современной науки, но имеющих свои собственные о ней представления. При таком подходе на первый план выходят ситуации взаимодействия акторов разной культурной ориентации. Так, взаимодействие научной медицинской культуры и народной культуры в Поволжье рассмотрено в статье Д. В. Михеля. Автор показывает как просвещение населения и трансформация его культурных практик являлись средством борьбы с эпидемиями3. М. М. Пироговская анализирует конфликты между общественными силами, проявившиеся во время эпидемии Ветлянской чумы4. Проблемы сотрудничества государства и врачей в деле распространения российской медицины на территории Казахской степи рассмотрены в статье А. Афанасьевой5.
Взаимодействие власти и торговцев по вопросам санитарного состояния торговли имело свою специфику по сравнению с другими поводами этого взаимодействия.
Во-первых, интерес к проблемам санитарии – новое веяние эпохи – распространился на Восточную Сибирь в 80-90-е годы XIX в. и достиг своего пика в начале XX в. Именно в это время вопросы санитарного состояния торговли начали активно обсуждаться. Хотя и ранее существовали законы, регулировавшие качество продукции и чистоту в торговых заведениях, но в указанный период их стало заметно больше именно на местном уровне. Новые санитарные нормы внедрялись в жизнь торговца, заставляя его менять привычный образ ведения торговли, устоявшиеся практики.
Во-вторых, появился новый актор: основным лицом, общавшимся с торговцами по вопросам санитарного состояния их заведений и качества товаров, являлся санитарный врач, а не гласные городских дум или чиновники казенной палаты. Он, работая на город, не отождествлял себя с городским управлением, и его взгляды на многие вопросы городской жизни были отличны от взгляда других властей.
Распространение знаний о санитарии на окраинах Российской империи в Сибири представляло собой сложный и многогранный процесс. Санитарные врачи, получившие образование в Санкт-Петербурге, Москве и даже в Томске, являлись носителями принципиально иного знания, чем то, которым владели обыватели сибирских городов. Каким же образом санитарные врачи распространяли на вверенной им территории свои представления о санитарии, заменяя ими санитарию «народную»? Для ответа на этот вопрос рассмотрим взаимодействие санитарных врачей с торговцами и другими жителями сибирских городов
Политика распространения европейской цивилизованности на национальные окраины и колонизованные земли повсеместно, в разных странах, включала в себя как основу основ – гигиену. «Гигиена» являлась признаком «высокой» культуры и цивилизованности в отличие от «варварства»1, она – часть «просветительского проекта», осуществляемого медициной.
В-третьих, торговля не являлась основным объектом внимания санитарного врача. Перед ним стояли задачи улучшения санитарного состояния городов в целом, распространения знаний о санитарии и гигиене. Санитарные нарушения торговцев и вызвавшие их причины не были чем-то необычным, а были типичны для городов Енисейской губернии в целом. Торговля оказывалась в центре внимания санитарного врача по причине осуществления ее в пространстве города, а также в силу увеличения социальной значимости качества продаваемых продуктов и товаров.
Как уже было сказано во введении, данный параграф основан на источниках, в которых практически не слышны «голоса» торговцев, так как представляют точку зрения только одной из сторон – образованной части общества. Впрочем, в центре рассматриваемой темы находится именно позиция санитарного врача, так как именно он определял, что правильно и законно, а что нет. Именно под «взглядом врача»1 торговец становился нарушителем санитарных правил.
Итак, основным субъектом взаимодействия по вопросам санитарного состояния торговли являлись санитарные врачи. Они существенно отличались от членов городских дум и управ тем, что имели специальное образование и являлись носителями знания, которое стремились распространить на вверенной им территории. Поэтому необходимо выяснить, какие полномочия они имели в своей сфере, какие новые знания они несли торговцам и горожанам в целом, и какое у них было «видение» нарушений?
Источником санитарных норм были не только общероссийские законы, рассмотренные в первой главе, но и постановления городских дум. На примере двух обязательных постановлений, принятых в 1909 г., «О торговле съестными припасами в городе Красноярске» и «О производстве и продаже кваса, прохладительных напитков и мороженого в городе Красноярске»2 видны самые общие санитарные требования, предъявляемые к торговле продуктами питания и напитками. Запрещалось устраивать торговлю продуктами вблизи от отхожих мест, помойных ям, конюшен, загонов для скота и вообще вблизи помещений, дающих вредные и зловонные испарения. Внутри помещения должны были соблюдаться чистота и порядок, отсутствовать пыль и мухи, в них запрещалось стирать белье, спать, хранить посторонние вещи, держать кошек, собак, птиц и других животных1. Также в каждом постановлении предъявлялись требования к продавцам. Они не должны были болеть заразными или кожными болезнями, и их следовало подвергать медицинскому освидетельствованию. Торговцам следовало соблюдать чистоту рук, одежды, весов, посуды, а также должны были носить чистые белые плотные фартуки2. Соблюдение этих нехитрых, на сегодняшний взгляд, правил всеми торгующими способствовало бы улучшению санитарного состояния города.
По мнению санитарных врачей, в Красноярске санитарный надзор был безрезультатен именно потому, что многие обязательные постановления «устарели и не полны»3, «изложены далеко не безукоризненно со стороны ясности, а потому дают свободу для субъективных суждений»4, «устарели и в них имеются совершенно излишние запрещения и разрешения»5. Поэтому они считали, что нужны были новые, более точные постановления, но их не принимали, даже если проекты таких постановлений были.
Санитарные врачи участвовали в разработке обязательных постановлений на заседаниях врачебно-санитарной комиссии при городской управе. В нее входило восемь врачей, в том числе санитарный и ветеринарный. Проекты постановлений передавались через управу в думу на утверждение. Другими словами в ряде случаев санитарный врач являлся автором требований, которые должны были исполнять торговцы.
Так, автором проекта обязательного постановления «О порядке открытия, устройства и содержания хлебопекарен, булочных, сушечных, пряничных, кондитерских и конфетных заведений в городе Красноярске»6 в 1913 г. был санитарный врач Н. Гланц1. Предыдущие правила были изданы 25 апреля 1900 г., и Гланц добавил ряд новых требований, собрав перед этим санитарно-статистические сведения о вышеперечисленных заведениях.
Практики проведения поверок и проверок
В данном параграфе поставлена задача изучить конкретные проверки, демонстрирующие «голоса» и различные модели поведения власти и торговцев. Эти истории различаются по объему, но не по важности. Авторами используемых документов были как торговцы, так и представители власти, что определяет специфику источника. Каждый из них представлял собственное видение ситуации, которая сложилась в ходе проверки, а главное – акцентировал внимание на неподобающем, на его взгляд, поведении противоположной стороны.
Уже упоминавшийся врач Шмелев являлся автором донесения от 12 июня 1867 г., в котором он жаловался Енисейской врачебной управе «о препятствиях, встречаемых от торговцев, при свидетельстве им заведений, и раздаче штемпельной бумаги»1. Разъясняя подробности, он сообщил следующее: «при свидетельстве торговых заведений в отношении гигиеническом, и при раздаче штемпельной бумаги беспрерывно встречаются возражения торговцев не только мелочных, но и капиталистов, отказывающихся платить за бумагу; почему и приходится нередко выслушивать не приличные, даже обидные замечания торговцев насчет неустановленного сбора, будто бы самовольного и неправильного осмотра предметов торговли. При осмотре же многие не дозволяют не только входить за прилавок, но и осматривать самые предметы торговли, не подают и не показывают их, отзываясь, что достаточно осмотреть издали, потому что они хорошего качества и просят довериться торговой совести»2.
Шмелев описывает практику, при которой торговцы запрещали входить за прилавок и осматривать товары, то есть препятствовали проникновению во внутреннее пространство лавки, в котором имел право распоряжаться только хозяин. Причем «проникновение» проверяющих было не только физическое, но и моральное. Шмелев претендовал на то, чтобы выносить суждения о явлениях, которые прежде контролировал сам торговец, руководствуясь «торговой совестью».
Перед нами сопротивление торговцев нововведению, причем сомнению подвергался не только «неустановленный» сбор штемпельной бумаги, но и сам факт проверки. Осмотр в глазах торговцев был самовольным и неправильным. Описанная реакция именно на проверку качества товаров вполне объяснима. В 1860-е – начале 1870-х гг. были введены новые нормы, регулирующие именно этот вопрос1. Для решения возникшей проблемы Шмелев предложил2 «предписать думе внушать каждому торговцу справедливость требований врача, прочитывая правила во время собраний общественных»3. То есть нововведения доносились до торговцев, в том числе, через прочтение и разъяснение законов и постановлений, причем особо важна была именно справедливость требований врача, а не их законность. То есть сам врач Шмелев не оценивал свою деятельность в категориях законности, хоть и опирался на действующие правила. Куда важнее для него была справедливость его деятельности.
В то же время, по мнению Шмелева, губернскому правлению следовало «безотлагательно сделать надлежащее распоряжение, предупредив притом торгующих, что за всякое ослушание против распоряжений начальства они будут подвергнуты законной ответственности»4. То есть причиной наступления законной ответственности считалось не нарушение закона, а «ослушание против распоряжений начальства». О законности распоряжений речь не идет. Сами представители власти ставили себя выше закона, считая себя его источником.
Шмелев удивлен, что такая реакция характерна для разных категорий торговцев. Судя по его словам, сопротивление осмотрам в большей степени свойственно мелким торговцам. Вероятно, мелочные торговцы были менее грамотны и хуже знали действующие правила или же, имея небольшие обороты в лавках, активнее сопротивлялись необходимости платить «неустановленные» сборы1. Эти предположения подтверждает сам Шмелев: «Таковые случаи упрямства составляют причину неприличных и пустых споров с людьми неграмотными и с доверенными приказчиками, которых хозяева находятся в отлучке из города на продолжительное и неопределенное время и отзывающихся неимением денег или права расходовать их без дозволения хозяев»2.
Имели ли торговцы основания считать данный сбор неустановленным? Мнение Государственного Совета «Об установлении, в виде опыта, особой штемпельной бумаги для судебно-медицинских и врачебно-полицейских актов, и порядке назначения, из штемпельного за сию бумагу сбора, прибавочного содержания и вознаграждения уездным и городовым врачам» было Высочайше утверждено 5 февраля 1862 г., то есть являлось достаточно новым и вводилось «в виде опыта» на три года3. Жалоба Шмелева рассматривалась спустя пять лет, так как правило продолжало действовать в Красноярске.
Решение сложившейся проблемы врач Шмелев видел в уплате денег за штемпельную бумагу и выдаче ее торговцам одновременно со взятием торговых документов4. Осмотру подлежали абсолютно все предприятия, и уплачивать этот сбор торговцам все равно приходилось, поэтому такая мера избавила бы проверяющих от ненужных споров и возражений.
Также Шмелев предлагал «назначить особого полицейского чиновника, который бы был готов по первой повестке врача явиться на место осмотра, а квартальный надзиратель в точности этого исполнить не может, при частой экстренности полицейских занятий, между тем полицейский чиновник постоянно необходим в случае упрямства торгашей»5. Последнее слово своей пренебрежительностью отражает чувство превосходства образованного врача над необразованными и стоящими ниже на социальной лестнице торговцами. Енисейское губернское правление отказалось выделять полицейского чиновника, рекомендовав квартальным надзирателям являться на проверку по первой повестке врача1.
Таким образом, новые правила вызывали сопротивление со стороны торговцев, и требовалась специальная работа властей над его преодолением, включавшая знакомство торговцев с правилами через их прочтение и разъяснение их справедливости.
Следующий сюжет, подлежащий рассмотрению – прошение на имя императора Александра II от купца второй гильдии Никиты Матвеевича Воронова2, торговавшего скобяными3, шорными4 и москательными5 товарами в собственном доме по Гостиной улице в городе Красноярске.
Никита Воронов просил о возмещении ущерба, который он понёс из-за запрета торговать определенными товарами, сделанного после поверки его заведения. По этой причине он не смог продать покупателю уже сторгованные им 50 пудов керосина на значительную сумму в 800 руб. Этот непроданный керосин Воронов и просил обязать выкупить проверяющих за те же 800 руб. Кроме того, он хотел, чтобы виновные в этом понесли ответственность «по законам»6. Это представляется важным, так как в отличие от предыдущего казуса речь не идет о справедливости и ее восстановлении.
Действительно, согласно ст. 135-136 Положения о пошлинах за право торговли и других промыслов составление протоколов о нарушениях не должно было препятствовать торговле, и если было доказано, что закрытие заведения или производство обыска прошло неправильно, то виновные в этом должны были отвечать за принесенный вред и убыток7. Каким образом Воронов аргументировал аргументировал свою просьбу о возмещении ущерба?
Событийную сторону дела, рассказанную Вороновым в прошении, можно представить следующим образом. В мае 1872 г. командированный Енисейской казенной палатой для генеральной поверки торговли надворный советник Маюров совместно с членом городской управы Чередовым1 и депутатами от купечества проводил поверку в лавке Никиты Матвеевича Воронова. Нарушений обнаружено не было, о чем Маюров и сделал соответствующую запись на свидетельстве.
Спустя почти два с половиной месяца, 9 августа 1872 г. в 11:30 утра надворный советник Маюров, член городской управы Щепеткин2, депутаты Иван Ростовых3 и Никифор Шевяков пришли в лавку Воронова, который в городе отсутствовал, выехав по делам. В тексте на факт своего отсутствия Воронов обращает особое внимание, видя в этом злой умысел проверяющих. Соответственно, информацию о проверке4 мы получаем из вторых рук, так как очень подробный рассказ о случившемся 9 августа 1872 г. Воронов излагает со слов жены. Проверяющие, пробыв в лавке с 11:30 до 14:30 часов дня, «остановили в лавке всякую торговлю»5. По итогам проверки был составлен протокол, который и не позволил Воронову совершить сделку.
Воронов делает упор именно на то, что это была уже вторая проверка его заведения, и оформлена она была как часть генеральной поверки торговли и промыслов. Он говорит, что в протоколе «а) не объяснено всех вышеизложенных происходивших событий, а также и то, что Г. Маюров в моей лавке при члене Управы Чередове и депутатах в мае месяце с. г. производил уже генеральную поверку торговли, и не находя никакого нарушения подписал о том на
1 Чередов Николай Николаевич – гласный Красноярской городской думы.
2 «Щепеткин Егор Андреевич (р. 1833) – красноярский купец 2-й гильдии. (…) Член городской управы (1871-1872, свидетельстве, б) чтобы без всяких законных1 оснований производить поверку во второй раз, и притом с изъясненными происходившими событиями на это г. Маюровым, не объявлено подлежащего узаконения в протоколе2. Таким образом, Воронов поднимал вопрос о процедуре проведения поверки торговли и о фиксации нарушений.