Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I Анализ источников и историография проблемы
ГЛАВА II Подготовка сражения и планы сторон :
2.1 Вопрос генерального сражения в планах русского командования.
2.2 Осуществление переправы, как первый шаг к сражению.
2.3 Замысел битвы по мнению русского генералитета.
2.4 Ранение короля и действия русской армии 24-25 июня .
2.5 Цель и время возведения редутов и ретраншемента.
2.6 Конфигурация системы редутов и их ориентировка на местности.
2.7 Состав гарнизона редутов.
2.8 Артиллерийское обеспечение редутов и лагеря.
2.9 Численность русских войск и нерегулярных формирований.
2.10 Положение шведской армии и проблема продовольствия .
2.11 Количественный состав шведских войск и союзников.
2.12 Необходимость битвы и план шведского командования.
ГЛАВА III Первый этап сражения
3.1 Подготовительные мероприятия шведского командования.
3.2 Состав и численность шведских сил.
3.3 Действия генерала Рённе и начало операции.
3.4 Русская кавалерия в бою у редутов и причины её отвода .
3.5 Отступление генерала Росса.
3.6 Обход редутов шведами и атака ретраншемента.
3.7 Меры русских по контролю над территорией вокруг лагеря.
ГЛАВА IV Второй этап сражения 164
4.1 Борьба за инициативу и боевой порядок войск.
4.2 Анализ действий русской артиллерии.
4.3 Наступление войск и первоначальный успех шведов .
4.4 Решающий момент сражения.
4.5 Потери сторон.
4.6 Обстановка в шведском лагере у Пушкарёвки и отступление.
4.7 Причины капитуляции у Переволочны.
4.8 Сравнительная характеристика оснащённости русской и шведской артиллерии.
4.9 Причины поражения шведской армии.
Заключение 204
Список использованных источников и
Литературы
- Ранение короля и действия русской армии 24-25 июня
- Положение шведской армии и проблема продовольствия
- Русская кавалерия в бою у редутов и причины её отвода
- Наступление войск и первоначальный успех шведов
Ранение короля и действия русской армии 24-25 июня
Журнал продолжает манеру изложения, которой придерживался Гюйссен, т.е. по годам, месяцам и дням [52]. Во-вторых, отдельные периоды войны поданы настолько сжато, что не дают возможности вынести о них какое-либо суждение. К примеру, напряженнейший период с 4 по 26 июня занимает немногим более одной стр., а все события дня 27 июня помещены на двух стр., в том числе, ключевому моменту битвы едва ли отведено полстраницы, тогда, как перечисление пленных и трофеев занимает более 18 (!) страниц [53]. В-третьих, Журнал не точен хронологически и местами фактически. Это можно проверить на стр. 164-165, где неправильно изложены события 9-15 сентября 1708 г., дата ухода русской армии из Решетиловки 15 июля 1709 г. (на самом деле 14, 15 и 16) и другие ошибки [54]. Освещение событий с 1 по 10 июля вообще отсутствует. Следовательно, Журнал, составлявшийся и исправлявшийся значительно позже описанных в нем событий, с соответствующими недостатками является документом не актового, а мемуарного характера [55]. Поэтому есть смысл рассматривать его как историю Северной войны в понимании и освещении императором.
Пятую группу источников составляют мемуары участников и свидетелей событий, публичные труды военных, гражданских лиц, сторонников и противников или лиц волей случая попавших в зону боевых действий.
Полтавская победа была связана с ростом военного и экономического могущества России и являлась школой как для армии, так и для народа. Эта идея раскрыта в «Рассуждении» П.П.Шафирова, являвшимся чисто пропагандистским документом. Рассуждение имело четкую политическую задачу опровержения « неправедных клевет и шведских внушений"[56]. Выполняя поручение царя, Шафиров дает перечень "чудесных и славных дел" и далек от боевых будней и попыток критического отношения к подаваемому материалу, в смысле чрезмерной идеализации этих "дел". На военных вопросах «Рассуждение» останавливается редко, в русле официальных трактовок, упоминая места крупных битв и соотношение сил. Полтава не исключение, " ...о том пространно не объявляем, ибо о той баталии выданные реляции довольно то изъясняют" [57]. Рукой Шафирова водила рука Петра, лично редактировавшего некоторые части и написавшего послесловие [58]. Не надо забывать, что Шафиров являлся главным автором "Обстоятельной реляции", не совсем удовлетворившей царя и, вероятно, подработавшим ее для "Книги Марсовой".
В 1706-1710 гг. князь Б. И. Куракин пишет труд « Русско-шведская война», доведя его до 1709г. и перелома в войне [59]. Подполковник Куракин командовал в битве гвардейским Семеновским полком и единственный из высших командиров не был отмечен никакой наградой. Труд Куракина размечен по дням и дает предысторию сражения- приказы и распоряжения по армии и полкам. В целом работа интересна как критический взгляд, цепко подмечающий различные события сквозь призму личностных оценок и характеристик современников.
Существенно дополняют картину боя материалы шведских участников тех событий. Чрезвычайный интерес представляет реляция генерал-майора К. М. Рооса о "законченных действиях у шанцев неприятеля при Полтаве 28 июня 1709"[60]. Этот мемуарный источник, охватывая срок около суток ( вт. пол. дня 27 июня - вечер 28 июня 1709), показывает действия генерала Рооса в бою за редуты, вплоть до его капитуляции между 11-ю и 12-ю часами дня 28 июня. Командуя 3-ей пехотной колонной, он вспоминал, что только с опозданием "днем" поступил приказ короля - наступать на продольные редуты. Из описания видно, что редуты брались с боем, причем, второй"...с большей затратой сил и с большими потерями, чем предыдущий" [61], т.е., это меняет расхожее мнение о захвате первых редутов почти без сопротивления. Здесь же, Роос упоминает "раскассированный" Хельсинский полк, вообще не значившийся в росписи пех. колонн накануне [62]. Следует подчеркнуть, что управление войсками в данный период боя было заметно дезорганизовано, что в конце концов привело к изоляции и гибели пехоты Рооса [63] .
Словацкий посол и протестанский епископ Даниэль Крман оставил исключительные по наблюдательности и насыщенности записки. Размеченные по дням, они велись сразу, по первым следам. Потому и получили название -Дорожный дневник, хотя и дополнялись впоследствии. Источником Крману служили личные впечатления, встречи, документы шведской канцелярии, свидетельства очевидцев, многие из которых стали его приятелями. Крман имел возможность сравнивать взгляды многих групп людей, знать их настроение, нужды, чувствовать и оценивать ситуацию с разных сторон. Документализм рукописи и мирские взгляды автора привлекают именно потому что мы видим описание сражения глазами духовного лица, далекого не только от боевых будней, но и военной жизни вообще. Волей обстоятельств оказавшись в гуще событий, Крман нашел в себе мужество побывать в самом пекле роковой битвы, и тот кошмар, который он пережил там, сохранил в памяти на всю жизнь. Размышляя о битве, ставшей для одних фатальной, а для других -памятной на века, Крман писал: "Всегда, когда я вспоминаю о ней, волосы подымаются на моей голове, а душу охватывает ужас " [64] .
Главную беду шведов он видит в том, что вместе с генералом Роосом, в руки неприятеля, якобы попал реестр всех шведских полков как выстроенных в боевом порядке, так и расположенных в других местах. Это подбодрило русских. Особенно Крмана поразила пушечная и мушкетная канонады: "Пока длилось сражение, мы слышали такой сильный грохот ручниц и гул пушек, что тот, кто не слышал этого собственными ушами, вообще не может себе этого представить"[65]. Всего, по его подсчетам, было слышно 6 канонад, каждая продолжалась по четверти часа. Объясняя поражение, автор, вслед за участниками боя, привыкшими полагаться на короля, указывал: "...если бы он смог, как всегда перед этим, исполнить роль главнокомандующего, для шведов, как утверждают остатки его солдат и др. умные люди, все могло сложиться лучше" [66]. Вобщем, труд Крмана не тенденциозен, но проникнут сочувствующим отношением к Карлу XII, как покровителю протестанизма.
Одно из наиболее известных описаний битвы оставил Г. Адлер-фельд. Последний 4-й том сочинения "Военная история Карла XII ... ", посвящен событиям под Полтавой. К тому прилагается «точная реляция Полтавской битвы с дневником пребывания короля в Бендерах» [67] . Это типично пропагандистское сочинение с ярко выраженной апологетикой в пользу короля. Однако личный хронограф и капеллан Карла XII, писавший с 1700 г. историю его походов, 38 летний Густав Адлерфельд пал(сраженный пулей) в самый разгар сражения, "как будто история Карла XII должна была кончиться на Полтавском поле" [68]. Значит, реляция писалась и прилагалась кем-то другим, на что обращал внимание С.Томашивский, упоминая «безымянную» реляцию [69]. Установлением авторства документа занимались Н.Костомаров, Х.Виллиус, Т.Мацкив и др. [70] . Как видно из реляции, написана она неким майором, который, резко критикуя тогда еще живых генералов, пожелал остаться в тени. Шведская наука установила имя "анонимного майора"- им был секретарь королевской полевой канцелярии Петр Шенстрем [71].
Положение шведской армии и проблема продовольствия
Меняя тактику, русские решили обойти шведские шанцы, растянувшиеся к 17 июня почти на 2.5 км вдоль реки. 16-го южнее Полтавы, у Нижних Млынов, на топкой позиции "против неприятельских редут" провела демонстрацию переправы и заняла пост дивизия ген. Л.Н.Алларта. В ту же ночь, севернее города в знакомом месте у Петровки, где раньше хотели перейти шведы, зацепился десант ген.-лейт. К.Э.Рённе, включавший волохов, казаков и калмыков, охранявших переправу. Укрепившись 4-мя редутами и вынудив отойти находившийся там шведский обоз, Рённе получил приказ "учинить транжемент" [16]. Значит, местность возле Петровки более благоприятствовала переправе, постановке лагеря и дальнейшим планам, т.е. была удобна для развёртывания больших масс войск. Но военный совет не состоялся 16-го июня, как пишется в литературе. Окончательного решения о сражении ещё не было принято, т. к. не было ясного представления, где и каким образом его осуществить в наиболее выгодных условиях и в подходящем месте. В этом смысле обращает на себя внимание вывод Е.П. Подъ-япольской: "Рассматривая историю июньских советов 1709 г., мы снова сталкиваемся с тем обстоятельством, что история военных советов Северной войны и, в частности, Полтавского периода, далеко не разработана. Состав их неизвестен, даты нередко заимствованы из сомнительного источника". [17]. Под этим днём у Б.И.Куракина помечено: " 16-го также прошло без всякого промыслу, токмо обыкновенная работа была в шанцах, в которую ночь сам фельдмаршал был с генералом Аллар-том"[18]. Картина должна была вырисовываться постепенно, по мере поиска переправы, и сближения с противником. А 16-го царь ещё указывал Шереметеву: "Линею конечно делай по указу, також на крайний редут, как мало потемнеет, 50 гранодир и 100 мушкетёров отреди (или сколько возможно по вашему разумению) и опыт... учини, а кажетца, что в редутах зело малолюдно. Богом вас прошу потрудитца сей вечер и ночь"[19]. Его просьба вытекала из наблюдений Шереметева, Алларта и Ренцеля, уверявших царя: "... шведская работа новая, ежели не за рекою, то, пока не закроютца, возможно от оной работы отбить"[20]. Проведённые днем и ночью демонстрации отвлекающих переправ и атак позволили Алларту и Рённе выполнить поручения. Г. Адлерфельт вспоминал: "В тот день, как русские перешли Ворсклу, они произвели... различные ложные атаки, но в особенности в двух местах, одну выше города, где перешли реку, другую ниже"[21]. 18 июня для поддержки Рённе прибыла дивизия Алларта, усиленная тремя 8-фн пушками, что конечно же, говорило о серьёзности намерений и выборе варианта переправы у Петровского моста. Постепенное наращивание сил указывало на возрастающую уверенность командования в прочности позиций под Петровкой, надёжности её оборонительного потенциала, достаточного для строительства и защиты лагеря, и возможности переправы всей армии. По крайней мере, в этом должна была убедить разведка, проведённая генерал-квартирмейстером Ф.-Р. Гольцем и Аллартом, побывавшими 18 июня за рекой и наметившими позиции для артиллерии [22]. В этом же убеждала уверенность самого Рённе, докладывавшего 16 июня: "... сколь наша можность будет, старатца будем. И чаю, что неприятель нас безубыточно себе с сего места збить не может"[23]. Подобная уверенность была следствием неудачной попытки К.Г. Рёншельда сбросить десант вниз, а ранение короля вообще заставило фельдмаршала перейти к пассивным, чисто оборонительным действиям [24]. Русские получили хорошую возможность закрепиться на противоположном берегу, прикрыв броды строительством ещё 7 редутов, соединенных флешами.
Таким образом, выбрав место переправы и обозначив плацдарм, 17 и 18-е июня стали ключевыми днями в принятии решения переправлять армию у Петровки, окончательно убедили командование в необходимости пробиваться к городу с севера.
Характер местности здесь позволял перебросить на правую сторону не только пехоту и кавалерию, но главное - тяжелую артиллерию (по мосту у Гавронцев, км в 6 к северу по течению Ворсклы). Путь, по которому следовало приблизиться к неприятелю (включая подъём на высокие склоны берега), вплоть до города, был достаточно удобным для развёртывания крупных сил и лежал на участке старых дорог, не раз обкатанных шведами при перемещениях войск и обоза. Та лёгкость, с какой русским удалось перевести и закрепить авангард, говорит о полной неожиданности для неприятеля и может быть поставлена в заслугу Петру I и его генералам. Виной тому было не столько ранение короля, как считают шведские историки, что само по себе внесло элемент растерянности и болезненно отозвалось на состоянии солдат, а оперативность и продуманность переправы. Кратко объясняя план, принятый 17-18 числа, царь сообщал Келину 19-го июня: "Понеже, как сами вы видите, что мы всею силою добивались коммуникацию зделать з городом..., но за великими болоты и что неприятель место захватил, того ради за такою трудностью того учинить невозможно. И для того мы, покинув все шанцы, пойдем со всем войском к Петровскому мосту (где уже наш пост ещё четвёртово дни занят и укреплён) и тамо, перешед и осмотрясь, пойдём, с помощию божиею на неприятеля искать со оным баталии и чтоб пробитца всем войском к городу..."[25]. Таким образом, впервые царь заговорил о "баталии", как последнем способе спасения города. Значит, командование, останавливаясь на варианте открытого сражения, должно было взвесить всё и в высшей степени тонко прочувствовать и оценить переживаемый момент, т.н. реальную обстановку, являвшуюся "главной повелительницей в войне". О подготовке решительных действий говорил ещё один факт. Указом 18 июня повелевалось весь армейский обоз и "прочие тягости" отправить к Рублёвке (Малая и Великая Рублёвки - сёла, км. в 40 выше по течению реки), "Також и от артиллерии тягости, которыя в нынешний случай к неприятельскому отпору непотребны, послать к Рублёвке ж и быть им купно с полковыми обозы" [26]. Артиллерийский обоз оставался в подчинении подполковника князя Юрия Шаховского, а армейский охранял полк Ивана Кондратьева, прибывший к Рублёвке 22 июня [27]. Этот шаг показывал не только понятную в данном случае предусмотрительность, но и ту долю сомнений, которая, безусловно, витала в русском стане. Останься обоз на прежнем месте, в случае неудачи он был бы зажат в остром углу между Ворсклой и Коломаком и делался легкой и желанной добычей противника. Учитывая и это соображение, армия покинула лагерь у сел Крутой берег, Искровка и Рябиновка, оставив заслон в шанцах, и двинулась вверх по течению к деревне Черняхово (у ручья Сечка). Движение началось с часу ночи 19 июня в таком порядке - впереди гвардейская бригада, за ней дивизия "светлейшего князя", главная артиллерия, и завершала походный ордер дивизия Репнина [28]. Стараясь скрытно уйти от Полтавы, армия сразу приступила к форсированию реки и к 20 числу завершила переправу. 19 июня "при ходу из лагеря от Полтавы" Пётр I писал Г.Ф. Долгорукому: "А переход наш... кончае завтра будет, ибо неприятель не может оного помешать, понеже преж 5-ю днями уже пост крепкой там взят", (т.е. 15 июня)[29]. Тяжёлые орудия, как указывалось, перетягивали в другом месте. Весь правый берег был изрезан глубокими оврагами. Существовала одна только относительно пологая дорога, идущая по оврагу от самой северной окраины деревни Петровки. По ней и провезли после переправы у Гавронцев артиллерию, почему её местные жители долго называли "московской дорогой" [30]. Тет-де пон, который «учинил» Рённе не мог прикрыть всей массы войск, поэтому, без труда расширив занимаемый плацдарм, армия южнее разбила лагерь. Он вместил пехоту и артиллерию, конница расположилась севернее за оврагом. Нежелательное появление русских встревожило и так обеспокоенных шведов. В начале июня дезертиры рассказывали, что шведы: "... на сю сторону Ворсклы переправлятся не хотят, опасаются от войска Царского.., что будут перебиратца, и ожидают со всех сторон непрестанно... А живут в осторожности... "[31]. Тревога возросла, когда перебежчики стали сообщать о намерении русских атаковать 21 числа. Резидент прусского короля барон Зильтман описал приготовления шведов отразить нападение днём 21 июня. Об этом же сообщали Меншикову А.С.Келин и бригадир Ф.В.Шидловский [32]. Сознавая трудность стеснённого положения, шведы попытались ещё раз взять Полтаву, не желая оставлять в тылу беспокойный гарнизон. Последний затяжной штурм в ночь с 21 на 22 июня был отбит, и им ничего не оставалось, как сконцентрировать внимание на переправившейся русской армии.
Русская кавалерия в бою у редутов и причины её отвода
Широко распространённая легенда о имевшемся желании Петра I дать битву 29 июня, ввиду завершения к этому времени постройки продольных редутов и усиления армии ожидавшейся калмыкской конницей, очень сомнительна [187]. Документальных доказательств она не имеет, кроме ссылки на "Дневник", утверждавший, что по инициативе шведов 22 июня! (за неделю!), царь назначил 29 число днём баталии [188]. Здесь, достаточно вспомнить, как атаковали друг друга противники под Головчином, у Чёрной Напы, под Кадиным, у Лесной, при Рашевке, под Соколками и Опошней, чтобы снять все вопросы. Успеть к 29 числу калмыки И.Бахметева не могли (опоздав на 6 дней), что, в свою очередь, не мог не понимать царь, следивший за их передвижением. Обычно, намеченный день битвы сохраняют в глубокой тайне. В целях пресечения утечки информации о нём узнают в последний момент, как сделали шведы, а не за несколько дней. Поэтому, маловероятно, чтобы царь, назначая или даже намечая сражение на 29 июня, чуть ли не за три дня, открыто обсуждал и осуществлял действия, обнаруживающие его намерения. И если говорить о 29 числе, как дне предполагаемой битвы, то только в качестве дезинформации, умело распускаемой шведами. Перехватывая в таком случае инициативу, по мнению А.Ригельмана, Карл XII действительно разглашал слухи о якобы намечавшемся торжественном праздновании Дня Петра и Павла в шатре Петра I и назначении 29 числа решительным днём во всей войне [189]. Этим ходом он усыплял бдительность русских, волей-неволей обязанных проглотить "утку", чем отвлекал их внимание и развязывал себе руки, по крайней мере, на ближайшие дни; либо, явно подталкивал на быстрые и, возможно, опрометчивые шаги пытаясь выманить из укреплений в открытое поле, учитывая их тяжеловестность и неповоротливость.
В Журнале Гюйссена читаем: "Июня 25-го и 26-го... царское величество изволил с несколькими генералы ездить рекогносцировать местоположение лагеря короля шведского. И после малого совету взял его величество резолюцию тот лагер аттаковать назавтрее. Сам он ордр де баталии устроил... Не люблю бо носить имя и титула без действа"[190]. То есть битва намечалась на 27-е. Головкин в письме к П.А. Толстому 26 июня пишет: "И изволил его величество осматривать с генералами положение места, откуда бы удобнее атаковать. И тако вскоре главной акции ожидати, в чём дай вышний щастие" [191]. Однако, в письме ни словом не говорится о том, что сражение произойдёт завтра (27-го). Понятная конспирация не играла роли, так как письма шли в обход вражеских постов и, в случае перехвата, принимать контрмеры было поздно. Во-вторых, Головкин пишет о расположении шведских войск "в крепких местех и дифилеях". Т. е. атаковать противника надо на неудобных позициях вокруг Полтавы (под монастырём и Мазуровкой), минуя дефиле, где стояли шведские посты мешавшие осуществить внезапный выпад. В-третьих, письмо самого Петра к Келину в этот день дышит спокойствием и не предвещает никаких бурных перемен, о чём царь, конечно же, извещал коменданта, обязательно посвящая его в планы и тайны касающиеся города, тем более такие, как битва. Письмо же, наоборот, настраивало на совсем иной лад. Отменяя предыдущий указ от 19 июня, царь приказывал: "... чтоб вы ещё держались, хотя с великою нуждою до половины июля, понеже мы лутчаю надежду отселя... имеем вас выручить, о чём паки подтверждаем: держитесь, как возможно, и нам давайте знать о себе"[192]. Интересно, о какой "лутчей надежде" говорил царь, оттягивая развязку. Важность письма заключалась в том, что оно недвусмысленно ограничивало сроки, в которые он собирался пробиться к городу - около двух недель до середины июля. Любой из тех дней мог стать решающим, но то, что битва произойдёт на следующий день (27-го), нет ни малейшего намёка. Эти же указы убеждали в поиске командованием какого-нибудь удобного случая для атаки, особо благоприятных обстоятельств (скажем, вести о ранении короля), но совсем не обременяли жёсткими обязательствами или узкими временными рамками в отношении битвы. И ещё одно. Завершить строительство продольных редутов успевали, максимум, к полудню. Следовательно, нападение предполагалось днём, в светлое время суток, что, трудно допустить. Предшествующий ход военных операций неопровержимо доказывал - все важнейшие акции и мероприятия армия совершала ночью, в тёмное время. Вспомним : отряд Головина прорвался в город в ночь с 14 на 15-е мая; в ночь с 15/16 июня осуществили переправу отряды Рённе и Алларта; с 18/19-е войска покинули лагерь у с.Крутой Берег и рано утром начали переправу; к вечеру 24-го продвинувшись вперёд, ночью с 24/25 авангард занял позицию у с. Яковцы, а в следующую ночь с 25/26-е в основном завершили строительство ретраншемента и части редутов. Возникает вопрос, почему русские должны были менять тактику и проводить рискованную атаку среди дня, а не рано утром? Для этого нужны были слишком весомые доводы.
Все эти размышления наталкивают на вывод - версии с началом сражения 29-го и 27-го июня, являются позднейшими легендами призванными оправдать медлительность Петра и скрыть его неуверенность, а с другой стороны показать вероломство шведов, нарушивших договорённость и не сдержавших слова.
25- 26-го июня в лагере велась подготовка к отражению возможной атаки. Близость противника настоятельно требовала повышенного внимания и осторожности. Подобными указаниями пестрят документы тех дней. В одном из них читаем: "Расположив войска царь повелел быть в готовности сражаться"[193]. Участник событий Ф. Прокопович писал:
"Сам же Государь в 25 и 26 день, как онаго места редутами занятого ситуацию, так и с онаго неприятельский лагерь осматривал, и велел всякое приготовление чинить к нападению неприятеля...", и делает в скобках многозначительное замечание: "... ещё бо тогда царь Пётр не мыслил давать баталии..."![194]. Князь Б. Куракин вспоминал приказы тех дней по полкам: "ружьё пересмотреть, чтобы справно было"; "чтоб господа офицеры и солдаты были во всякой готовности и во опасении, чтоб не разувались и не раздевались, и при солдатах было бы ружьё". [195]. Приводимые цитаты говорят за то, что армия действительно готовилась сражаться, но пока, не в наступательном бою за пределами редутов, а в сугубо оборонительном, защищая собственную позицию. Ничего плохого в этом не было. Наоборот, здравый расчёт и владение ситуацией подсказывали не торопить событий. И те, кто считали иначе , не верно оценивали шансы сторон и не учитывали реальностей. Приняв решение биться, армия форсировала реку и сблизилась с противником до такого критического уровня, какой практически не позволял вести осаду и уверенно чувствовать себя на занимаемом рубеже. Давление возросло до предела. Огромная масса войск, сконцентрированных чуть ли не под носом у неприятеля, воздействовала на психику и без того утомлённых солдат и генералов не меньше, а, может быть, и больше, чем ежедневные стычки и "акции", к которым мало-помалу привыкали. Сознавая силу врага и собственные недостатки, русские не собирались давать битву на шведских условиях, а шли к главной цели - деблокированию города, попутно, выискивая подходящий момент для атаки. В этом смысле отдадим должное Петру и его генералам: они правильно просчитали ситуацию.
Наступление войск и первоначальный успех шведов
Стараясь наступать быстро, шведам пришлось решать трудную задачу. Дело в том, что фронт 24 батальонов русских вытянулся почти на 2.5 км., на много превышая фронт 15 бат. шведов. По некоторым источникам, каждый из шведских батальонов имел 100 метров по фронту при интервалах 50 метров [35], в то время, как русский батальон занимал 80-90 метров при интервале 10 метров. Даже по этим, весьма условным цифрам, фронт русских был метров на 200 длиннее. Строясь в "логовине" леса против лагеря, шведы не могли правильно сориентироваться в численности неприятельской пехоты. С одной стороны было далеко и определить на "глазок" сложно, с другой, перестроение русских и дерзкое наступление, отчасти скрываемое облаками пыли, дыма и гари тянувшими со стороны лагеря и редутов, стало для них неожиданным. Им не хватало времени и пространства. Исходные позиции армии оказались тесными и наряду с топографией поля, позволили только с началом движения батальонам растягиваться вширь, хоть как-то выравниваясь с фронтом русских. Получилось так, что правое крыло начало брать больше вправо, а левое, и так отстававшее, влево. Равнения удержать, естественно, не удалось. В результате стали образовываться разрывы. И хотя король шёл на это сознательно, нарушены были все допустимые нормы.По утверждению Н.Юлленшерна мы "... могли сформировать не более одной линии, да и то с большими брешами...; оба наши фланга перекрывались мощной линией неприятеля.., противник не имел брешей в своих позициях, наши же батальоны на фланге были совершенно недоукомплектованы..."[36]. То есть левый фланг оказался слабейшим. Впрочем, многократное превышение уставных дистанций, как между батальонами, так и отдельными подразделениями включая солдат, в какой-то мере снижало потери личного состава от фронтальных и косоприцельных залпов русской артиллерии. Особенно большой разрыв произошёл между Далекарлийским и Уппландским, Уппландским и Остготским полком, безнадёжно отстававшим со всем левым крылом [37]. Наиболее тяжёлые потери шведы понесли от картечи и бомб. Очень благоприятные условия стрельбы сложились у орудий сгруппированных на флангах. Ведя беспрепятственный огонь и простреливая всю глубину боевого порядка, они производили страшные опустошения. По свидетельству Адлерфельда, сильнее всех пострадали Уппландский и шедший во втором эшелоне бат. Калмарского полка [38]. "Русские вели огонь сначала ядрами... а потом картечью из батарей, которые были сделаны по новому манеру"[39]. Это была "артиллерия нового дела" сконструированная и испытанная в апреле-мае 1708 г. Её автором являлся французский изобретатель (валлонский) офицер Ле-Метр де-Со (Lemestre de Sault), прибывший в Москву в марте 1708 г. Рімея чин полковника артиллерии с генеральским окладом он занимался созданием лёгких переносных дальнобойных мортир. Работы велись в строгой секретности Монастырским приказом на дворе А. Меншикова в Семёновском [40].
Кроме того валлонец работал над конструированием "некоторой штуки", отдалённо напоминавшей пулемет. В документах она упоминается, как "батарейка" с малыми пушками "обвивными" новой моды. В каждую пушечку вставлялась медная трубка обвитая пенькой. А в каждой трубке было по 13 пуль. Пушечки размещались друг возле друга в один ряд - 30 штук (если предназначались, по большей части, для стрельбы пулями -картечью) или в два ряда и устанавливались на двухколесном лафете [41]. Испытания прошли успешно и по сообщению Ч. Витворта от 5 мая 1708 г.: "Его переносные мортиры выдержали двадцать выстрелов, выбрасывая 24-фн. бомбы на 1.500 ярдов, а гранаты на 1.200 ярдов. Ему приказано приступить к работе со всевозможной поспешностью..." [42]. 12 июля в армию отправлено 20 батарей и 10 мортир. По данным И.А. Мусина-Пушкина, из 20 батарей - 10 малых по 26, 25 и 24 пушки в каждой, 4 - по 50 пушек и 6 больших по 13 пушек [43]. "Батарейками" вооружили бомбардирскую роту Преображенского полка и с лета 1708 г. они были в "деле". В частности, В.Д. Корчмин докладывал царю, что в августе их прислали в Смоленск для ремонта [44]. Еще в 1706г. поручик Корчмин разработал новую конструкцию переносной 6-фунтовой медной мортирки. После успешных испытаний она поступила на вооружение гренадеров и драгун с целью усиления мощи их ружейного огня. Причем, мортирки применялись в бою как на станках, так и на седлах и на легких переносных подпорах - треногах. Вероятно, эти мортирки состояли на вооружении гренадеров и драгун вместе с 3-х фунтовой, о которой говорилось выше. Любопытно, что Крман, также отмечавший ураганный огонь больших и малых пушек, многие из которых были переносные, считал, что Ле-Метр изготовил знаменитые кожанные пушки "из шкуры-кожи натянутой на тонкое железо", прославившиеся ещё в годы Тридцатилетней войны вместе с Густавом-Адольфом и графом Л.Торстенсоном [45].
Первыми сблизились с противником 6 батальонов гвардии и Далекарлийского полка, позже - Остготского, выйдя на фронт Шлиссельбургского, Новгородского, Бутырского и Московского полков. "Они, - вспоминал Ф.Х. фон Вейе, - сломя голову неслись навстречу смерти и по большей части бывали сражены грохочущими русскими пушками, прежде чем получали возможность применить мушкеты" [46]. Потом от пленных узнают, что именно русская артиллерия с первых же залпов расстроила неприятельские ряды и привела короля в гнев и отчаяние. Губительному огню подверглись лучшие полки: Уппландский, Калмарский, Иончёпингский, Нюландский, и всё, что оставалось от королевской гвардии вообще - больше половины боевого состава этих полков было истреблено... Пали, прежде всего, почти все офицеры перечисленных отборных полков [47]. Принц М.Вюртембергский писал: "шведская пехота с новым чрезвычайным одушевлением пошла в атаку, но была остановлена русской артиллерией, которая гремя с фронта, валила целые шеренги, производила страшное опустошение; бой закипел с ожесточением, но в шведских полках уже распространилось везде смятение и беспорядок..."[48]. По данным Н.Г.Юлленшерна:" Наша пехота принуждена была выдерживать огонь и залпы войск неприятеля до тех пор, пока те не сближались до расстояния в 60 с чем-то шагов. Только тогда наши впервые начинали отвечать огнём и далее по мере подхода ближайших сил неприятеля.. "[49]. Остановившись друг от друга метрах в 40, противники изготовились к мушкетному залпу. Правила ведения стрельбы требовали от шведов: "первые ряды не открывают огонь, пока они не окажутся среди багинетов врага, а после того как они открыли, благодаря господу не много врагов остаётся в живых" [50]. Другими словами, атака начиналась с согласованного открытия огня несколькими рядами, когда становились видны "белки глаз" врага. Потом его атаковали со шпагами, багинетами и пиками. Причём, практика штыкового боя тогда ещё не была освоена. Устав обязывал мушкетёра атаковать, держа мушкет в левой руке, а обнажённую шпагу в правой. Колоть штыком было несподручно [51]. "Такая тактика яростных атак, - отмечал Ё. Энгстрём, - в целом отличалась от других европейских армий, чья тактика сводилась к длинным построениям для залповых упражнений с непрерывным счётом-маршем" [52]. Для стрельбы пехота обеих армий построилась в 4 шеренги, максимально усиливая, тем самым, плотность огня на занимаемый батальоном рубеж. Так, по крайней мере, пишет Алларт. Шёл девятый час утра, когда оглушительный треск мушкетных залпов разнёсся по полю, и "наши увидели, что после нашего одного выстрела неприятель едва могут построитца.., для чего многие ружья свои бросали и бежали. И в то время у обоих инфантерии весьма много кровопролития было, однакож шведы дважды по российской армии палили..."[53]. В подобном духе высказывался другой участник: "Бой начался снова сильным огнём с той и другой стороны..."[54].