Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Изменение социально-экономического портрета Северо-Восточного Кавказа в период реформ императора Александра II 23
1.1. Модернизационные трансформации в Российской империи: общие тенденции и региональная специфика 23
1.2. Развитие аграрного сектора в хозяйственной структуре региона 48
1.3. Капиталистические новации в промышленном развитии и торгово-финансовые процессы в крае 81
Глава 2. Административно-судебные и общественно-политические новации: особенность регионального воплощения 115
2.1. Административно-судебные преобразования в регионе 115
2.2. Общественно-политические процессы на Северо-Восточном Кавказе: традиционные проблемы и новые задачи 144
Заключение 177
Список источников и литературы 182
- Модернизационные трансформации в Российской империи: общие тенденции и региональная специфика
- Развитие аграрного сектора в хозяйственной структуре региона
- Капиталистические новации в промышленном развитии и торгово-финансовые процессы в крае
- Общественно-политические процессы на Северо-Восточном Кавказе: традиционные проблемы и новые задачи
Модернизационные трансформации в Российской империи: общие тенденции и региональная специфика
Человеческое сообщество, составляя целостный мир, в силу естественноисторических и социальных процессов и обстоятельств, не может оставаться неизменным и всегда находится в движении, определяемом поступательным или волновым прогрессивным развитием или энтропией. Прогресс способствует силе и росту жизнеспособности человеческих сообществ в отдельности или на глобальном уровне укрепляет жизненный потенциал всего человечества, а энтропия ведет к стагнации, кризису, упадку и гибели.
Одной из форм прогрессивного развития общества сделалась модернизация, получившая свое воплощение в Европе, начавшись Ренессансом и Реформацией.
Первоначально этот путь был локальным явлением, замыкался в рамках небольших социокультурных ареалов Европы. Лишь по прошествии определенного времени и получения позитивных результатов преобразовательной деятельности, данный путь добился исторического доминирования, выдвинув Европу (Запад) в лидеры и гегемоны мировой истории. Это лидерство сделалось доказательством не только успешности, но и правомерности происходящего и инициированного обновления всего комплекса условий существования европейских сообществ. Поскольку организационная, управленческая, правовая, научно-техническая, технологическая, экономическая, интеллектуальная и культурная деятельность в рамках модерна позволяла укрепить конкурентный потенциал каждого данного общества в ряду подобных общественных систем и обогнать и даже подчинить своей воле развитие близких или отдаленных сообществ, неспособных участвовать в модерне.
С точки зрения этимологии и социального содержания термин «модернизация», или «современность», по мнению известного в научном мире социолога Петра Штомпки (Piotr Sztompka), означал широкий комплекс социальных, политических, экономических, культурных и интеллектуальных преобразований, которые происходили в Европе с XVI века и которые достигли своего апогея к XX веку. Модернизация в этом смысле означала достижение современности, т.е. такого состояния общества, «для которого характерны машинная технология, рациональные и секулярные отношения, а также высоко дифференцированные социальные структуры». В таком развитии комплексного преобразовательного процесса, происходившего в обществе, модернизация превращалась в «синоним всех прогрессивных социальных изменений, когда общество движется вперед соответственно принятой шкале улучшений»43.
Отталкиваясь от данного подхода, можно утверждать, что модернизация выступает в качестве варианта совершенствования базового потенциала того или иного общества, его политических, экономических, социально-культурных и демографических структур способных трансформироваться в позитивные по своему качественному содержанию сущности.
Шмуэль Эйзенштадт (Shmuel Eisenstadt), выявляя сущность модернизации, отметил, что она представляет процесс изменений, который получил воплощение и реализовался в двух ведущих типах систем, которые сложились в Западной Европе и Северной Америке в период между XVII в. и XIX в., а потом распространились в глобальном пространстве в качестве универсальных практик и образцов44.
Все исторически существующие социумы в поисках собственной эффективности могли пользоваться преобразовательными достижениями евро атлантического модерна, адаптируя получившие признание системы под свои нужды и способы миросуществования. Это значительно ускорило ход исторического процесса, так как сократило время и усилия, направленные на поиски и апробацию путей эффективного и продуктивного развития.
Современный российский исследователь Е. М. Скворцова отмечает, что модернизация, в основе которой лежал западноевропейский капитализм Нового времени, был «прямым продолжением социально-экономических тенденций развития античного мира и одновременно был качественно новым явлением всемирной истории»45. Иначе говоря, автор те только подтверждает европейский фундамент модерна, но указывает на преемственность и относительную длительность его вызревания. Западная Европа (часть стран), сделавшись наследником Античности, воспользовалась на определенном этапе своего развития е достоянием, вспомнила о нем, и в преобразованном виде воспроизвела типы и состояние социокультурного и технологического лидерства, успешности и конкурентоспособности в существующем мире.
При этом в Западной Европе «параллельно с развитием капитализма восстанавливались и элементы политической надстройки греко-римского мира – демократическое государство, гражданское общество с высоким уровнем правосознания его членов и приоритетом закона в жизни страны, культура с е мировоззренческим наукоцентризмом и личностным активизмом»46. Эта сторона модерна является неотъемлемой частью всей его системы и структур, влияет на весь механизм его функционирования и осуществления.
Вильберт Мур (Wilbert Moore) видит в модернизации «тотальную трансформацию традиционного домодернистского общества в такую социальную организацию, которая характерна для «продвинутых», экономически процветающих и в политическом плане относительно стабильных наций Запада»47.
Этот автор подчеркивает европоцентрический характер модерна, в какой-то мере настаивает на его исключительности, но упускает из виду его универсальность, которая в силу распространения идей и практик Европы по всему миру после Великих географических открытий, позволила феноменам европейского генеза транслироваться по многим направлениям и континентам.
Можно также констатировать, что где бы и когда бы ни совершался процесс модернизации, он, с точки зрения мирового исторического развития, всегда «имеет отношение к инновациям в моральных, этических, технологических и социальных установках, которые вносят свой вклад в улучшение условий человеческого существования»48.
Сходным образом думает Шимон Чодак (Szymon Chodak), который считает, что модернизация является важным, даже определяющим моментом в развитии обществ: там совершаются совокупные действия, направленные на достижения более высоких желаемых стандартов жизни, которых только и можно добиться через обновление и совершенствование существующего49.
Обусловленная этим стремлением модернизация предполагает наличие активно действующих субъектов, которыми в данных условиях могут выступать либо большинство населения той или иной страны, либо элита общества, стремящиеся превзойти уже существующие стандарты высокоразвитого существования.
В этой связи, по мнению Джеймса Коулмена (James Coleman), модернизация может рассматриваться как постоянный «процесс взаимодействия факторов дифференциации, императивов равенства и интеграции, адаптивных и творческих способностей социальной системы... Модернизация предстает как сознательное и нарастающее обретение качественно новых расширенных возможностей, проявляющихся в эффективном утверждении: а) новых типов интеграции и устроения общества, сдерживающих противоречия и конфликты, возникающие в ходе дифференциации; б) новых типов участия населения и распределения ресурсов в соответствии с требованиями, порождаемыми императивами равенства. В постоянной гибкости в выдвижении и достижении новых целей»50.
Одновременно ситуация несколько усложняется и вносит коррективы в социальные устремленности, поскольку т.н. «эпицентры модернизации» гарантированно не закрепляются навсегда за какими-то обществами, могут варьироваться и меняться в зависимости от времени, места и социокультурной локализации, многих иных обстоятельств.
Эдвард Тиракьян (Edward Tiryakian) предложил свое видение причин и путей перемещения таких «эпицентров модернизации» от «колыбели цивилизации … к Соединенным Штатам Америки и современным государствам Дальнего Востока»51. С точки зрения этого исследователя причинностью для мобильности таких эпицентров стали истоки потребности и основания форм существования модерна. Модерн, во-1-х, может осуществляться на собственной основе (Европа и США); во-2-х, к собственной основе могут привлекаться заимствования в большей или меньшей степени (Россия, Турция); в-3-х, может осуществляться как тотальное заимствование при отсутствии собственных оснований52.
Многие исследователи модернизационных процессов при выявлении причинно-следственных связей, вынуждающих то или иное общество становиться на путь модерна, используют эволюционные теории, и, прежде всего, дарвинизм, в котором доминирует необходимость борьбы за выживание наиболее приспособленных.
Развитие аграрного сектора в хозяйственной структуре региона
Специфика аграрного развития Северо-Восточного Кавказа в 60-70-е гг. XIX в. заключалась в том, что на не оказывали влияние сразу несколько важных факторов. Прежде всего, завершились активные боевые действия, и большая часть населения могла вернуться к созидательному труду. Кроме того, этносы, проживавшие на Кавказе, так же, как и другие народы Российского государства оказались участниками революционных по своей сути преобразований, связанных с отменой значительной части преград, присущих феодальной эпохе и бурным развитием капиталистических отношений. Конечно, такого рода процессы не могли дать сиюминутный результат, но постепенно меняли облик региона.
От них ожидали не только экономических, но и социально-политических последствий, которые должны были обеспечить мир и стабильность в крае111. Аграрный вопрос являлся самым болезненным для России в рассматриваемый период и Северный Кавказ здесь исключением не являлся. А потому он был отнесн к числу первоочередных задач, которые ставила перед собой царская администрация.
Проводя аграрные преобразования на территории Дагестана, власти должны были учитывать не только внутриполитическую нестабильность, но и наличие неблагоприятного внешнего фактора. В Петербурге опасались спровоцировать новый виток сепаратистских настроений среди местных народов. Приходилось лавировать между интересами дагестанской знати и рядовых общинников, которые были весьма противоречивы и конфликтны112.
В отчте по военно-народному управлению за 1863-1869 гг. предоставленном императору главнокомандующим Кавказской Армией, говорилось о сложностях, которые препятствовали решению земельного вопроса в крае: «Определение поземельных прав, как целых горских обществ, так и, в частности, отдельных членов оных, издавна служило предметом заботы Кавказского начальства; ибо неопределнность прав на земли, существовавшая у горских племн, в особенности на Северном Кавказе, где случайностями войны повсеместно, более или менее, был разрушен прежний порядок землевладения, постоянно порождала, как между частными лицами, так и между обществами, многочисленные поземельные споры, предоставляло широкий простор неосновательным притязаниям и произволу частных лиц, вредила народному хозяйству и затрудняла промышленное развитие края. Однако, тем не менее, сначала по военным обстоятельствам края, а потом по неустановившемуся ещ положению начальство вынуждено было ограничиваться в этом отношении паллиативными мерами, мало соответствовавшими общему улучшению дела. По тем же причинам и все попытки радикальных мер и назначение для того особых поземельных комитетов и комиссий не имели должного успеха»113. Но постоянно терпеть такое положение было нельзя.
Уже на следующий год, после того как было объявлено о прекращении вооружнной борьбы, в крае начался сбор необходимых сведений для проведения аграрных преобразований в Кумыкском округе. Он продолжался до 1867 г., что позволило получить общее представление об имеющемся здесь земельном фонде и отчасти разрешить имеющиеся споры между владельцами участков.
Почти сразу пришлось столкнуться с категорическим нежеланием феодальных владельцев передать часть земли крестьянам. Чтобы решить эту проблему пришлось применить весь административный ресурс, имеющийся у местных властей и в 1865 г. передать крестьянам половину княжеских наделов на безвозмездной основе. Немалые трудности были связаны и с урегулированием межевых споров и между самими феодалами. «Правила» о разделе земель утверждал лично император, что придавало им дополнительную значимость, а заодно свидетельствовало о том внимании, какое уделялось кавказским проблемам в столице.
Следует особо отметить, что, приступив к реформам, имперская власть стремилась не только поддержать частное землевладение, но и сохранить общинную форму землепользования. Это позволяло сдержать опасную тенденцию на пролетаризацию горского населения. Учитывался и менталитет местных жителей, которые были воспитаны на идеалах патриархального равноправия и крайне болезненно относились к происходившей имущественной и социальной дифференциации.
По мнению главнокомандующего Кавказской армией князя Орбелиани, оптимальной стала бы ситуация, при которой общинное землевладение сочеталось с частной собственностью. Об этом он писал в свом проекте земельной реформе, который в 1861 г. был представлен на рассмотрение военному министру и в дальнейшем получил высочайшее одобрение114.
К 1870 г. кумыкские крестьяне получили около 203123 десятин земли. Е распределили между 6884 дворами, в которых были объединены до 30 тысяч крестьян. Таким образом, на одну душу приходилось примерно 6,8 десятины. Для сравнения, 184396 десятин получили 166 феодалов. Среди крупных землевладельцев числились такие известные в крае фамилии, как Темировы, Казанолиповы, Аджаматовы и др.
Если говорить о пропорциях, то за крестьянами числилось 52% от всего фонда, а за феодалами 48%. Но механически к такой статистике подходить нельзя. Необходимо учесть и тот факт, что среди наделов, перешедших в руки крестьян, далеко не всегда была земля удобная для обработки. Примерно четверть площади считалось негодной для занятия земледелием. Фактически на одну душу приходилось не более 5 десятин земли. Нередко крестьяне лишались водопоев, выпасов, без которых обойтись было невозможно.
Собственником земли считалась община, которая выполняла передельно-уравнительную функцию. В этом отношении дагестанское крестьянство не отличалось от крестьян в остальной части страны, которое также подчинялось общинному институту. В отличие от феодальной собственности, общины имели временные границы наделов, что в дальнейшем станет причиной многочисленных поземельных споров между ними, станет дополнительным дестабилизирующим фактором в Дагестане. Объясняется это большой запутанностью в поземельных отношениях, которая досталась «в наследство» царской администрации с предшествующих времн. В Петербурге посчитали целесообразным вообще не вмешиваться в этот вопрос, т.к. при любом раскладе сохранялись бы недовольные и обиженные. В дальнейшем проектная карта вообще оказалась утерянной, и даже временные границы определить было невозможно.
В наиболее сложной ситуации оказались семьи чеченцев, которые переселились в Кумыкский округ после 1859 г. На них указанные правила не распространялись и землю им не выделили. Так же были поражены в правах и 142 семейства горских евреев. Фактически они обрекались на статус батраков.
Для себя казна удержала 20 тыс. десятин, которые предполагалось использовать в качестве поощрительного фонда115.
С 1864 г. началось решение сословно-поземельного вопроса и в будущем Темирханшуринском округе. Он образовался лишь в 1867 г., а до этого данная территория входила в состав шамхальства Тарковского, ханства Мехтулинского и наибства Присулакского. Сформированная из офицеров, которые хорошо разбирались в местных особенностях «Временная комиссия для разбора личных и поземельных прав населения Темирханшуринского округа» пошла по-другому, нежели их коллеги в Кумыкском округе пути. Они сохранили за местными общинниками все земли, которыми те владели ранее, однако не провели межевания между их наделами и владениями феодалов. Крестьяне бывших зависимых сословий получили от владельцев наделы, но за эту землю они должны были выплатить компенсацию. Например, князь Казанолипов безвозмездно передал своим бывшим подвластным 1433 десятины, а за 28567 десятин они рассчитались деньгами116.
Одним из последствий проведнного перераспределения земель стало внедрение государственной подати. Это был крайне болезненный для горцев шаг, т.к. они психологически были не готовы отдавать свои деньги некому абстрактному владельцу – государству. Местные власти не без основания опасались, что такой шаг может привести к волнениям в крае117.
Задачей максимум для властей стало превращение региона из убыточного для казны, в место, которое приносит доход118. Для этого нужно было, прежде всего, провести преобразования в аграрной сфере, которая была ближе всего местному населению. Свою миссию царская администрация видела в упорядочении поземельных отношений, отличающихся запутанностью и неопределнностью. Отмечалось, что ранее горцев неоднократно заставляли переселяться с одного места на другое. Это не только подрывало доверие к властям со стороны населения, но и не позволяло нормально вести хозяйство. У общинников вырабатывалась психология «временщика», что не способствовало рачительному землепользованию.
Капиталистические новации в промышленном развитии и торгово-финансовые процессы в крае
Российские власти хорошо понимали, что окончание Кавказской войны не превратило Северный Кавказ в Россию, и ещ предстояла большая работа по упрочению российского влияния в Кавказском крае. Предстояло убедить Кавказ, что именно российское, «а не иное правление необходимо для благоденствия края», и «тогда только Россия будет спокойною обладательницею Кавказа, когда власть е будет основана не на одной грозной силе штыков и пушек» 204.
Обеспечив каждому, кто согласился жить под покровительством России, его собственность и безопасность, предстояло доказать выгодность мирного труда, который теперь становился единственный источником улучшения не только частного, но и общего благосостояния народной жизни.
Предстояло развить и укрепить в народах, населявших, в том числе северовосточную часть Кавказского края, промышленный дух, который бы не только не вызвал у них опасения за свою свободу, но принес много пользы от возможности каждому приобрести выгоду лично для себя.
В 60-70-х гг. XIX века происходило не просто развитие тех или иных отраслей промысловой деятельности на Северо-Восточном Кавказе, но совершалась экономическая интеграция местных (коренных) народов Северного Кавказа в структуру экономической системы Российской империи. Этот процесс не был прямым и гладким. На этом пути имелось немало негативных последствий, но был и позитив, который, в конечном счете, обеспечил дальнейшее экономическое развитие региона в целом на новых социально-экономических основаниях (рыночных), к которым Северо-Восточный Кавказ постепенно приспосабливался, вплетаясь в общую канву экономического развития Российской империи пореформенного периода. Все тенденции, которые были характерны для промышленного развития России в той или иной мере постепенно получали отображение в северокавказском регионе.
В то же время, необходимо отметить, что стартовые позиции состояния местной северокавказской промышленности значительно уступали по уровню своего развития и структуре многим губерниям России. По существу, на Северном Кавказе до окончания Кавказской войны промышленности в классическом понимании не существовало, если не считать кустарных промыслов205.
Вследствие того, что в крае долгое время не было объективных условий для становления машинной промышленности, отсутствовало не только машинное производство как таковое, но даже мануфактурная промышленность находилась в зачаточном состоянии.
Особенностью функционирования местной северокавказской экономики было то, что она представляла собой хозяйственную систему традиционного типа, которая «базировалась на высоком уровне географического разделения труда и развитом товарообмене»206 и которая умела удовлетворять, прежде всего, местные потребности.
Например, жители Нагорного Дагестана выменивали произведения своего хозяйства на продукцию жителей Прикаспийской низменности или произведения чеченцев207.
Кустарные производства, между тем, в регионе имели давние традиции и были связаны с переработкой произведений сельского хозяйства. Однако они хоть и имели давнюю традицию, долгое время не могли достигнуть промышленного значения и масштабов. До распространения среди горцев капиталистического духа, количество ремесел и объемы домашнего производства ограничивались необходимыми нуждами семьи и потребностями близкой округи. С проникновением в горы товарно-денежных отношений производство стало обусловливаться потребностями рынка, который значительно увеличился за счет нарождавшегося платежеспособного спроса и обновления потребностей. Горские промыслы стали приобретать расширенный товарный характер, а сбыт выходил за пределы прежних обыкновений. Одновременно часть из них либо перестала существовать, либо претерпела значительные перемены, подстраиваясь под запросы рынка.
Домашними промыслами большей частью занимались жители гор. Среди домашних промыслов видное место занимали те, которые использовали в качестве сырья кожи и шесть. Из кожи изготавливали обувь, конскую сбрую, ремни, воловьи упряжи, походные вещевые мешки, а из овчины шили тулупы, шубы и папахи208. Все предметы кустарного производства шли на домашние надобности, и только часть из них сбывалась в ближайших к горным селениям местечках и городах209.
В Чечне обработкой шерсти, главным образом, занимались женщины. Изделия из шерсти имели достаточно высокое качество. Мастерицы изготавливали ковры, домотканые сукна, башлыки, паласы, чулки, хурджины, войлоки, бурки. Большой и традиционный спрос способствовал производству войлочных ковров, которые были обязательным атрибутом чеченского жилища.
Сукно в Чечне и в Ингушетии производилось повсеместно. Особенно славились домотканые сукна, выделанные в селениях Базоркино, Ведено, Ножай-Юрт, Харачой, Яндырка. Из этого сукна шили черкески, башлыки, казачьи вицмундиры, шаровары210. В то же время постепенно производство домотканого сукна сокращалось из-за конкуренции с более дешевыми тканями фабричного производства, привозимыми из центральных губерний России. К концу XIX века выделка сукон сохранялась только в отдаленных горных селениях.
Широкую известность имели бурки, выделанные в селениях Белгатой и Старый Юрт211. В последнем селении бурочным производством занималось до 25% жителей212. Столь широко развитое производство не могло быть обеспечено достаточными объемами местного сырья и требовало внешних поставок. Шерсть в Старый Юрт привозили ингуши или уроженцы селений Малой Чечни213.
Много шерсти закупалось на весенних и осенних ярмарках в Грозном214. Годовое производство бурок в Чечне приблизительно равнялось 7400 штук на сумму в 73300 рублей. На их производство шло до 3400 пудов черной овечьей шерсти215. В 1881 г. бурочным промыслом в Чечне уже занималось до 500 семей с общим количеством работниц, насчитывавшим 1230 человек216.
Изготовление бурок было многотрудным ремеслом, «требующим коллективного труда 4-8 работниц»217. За год работы они могли изготовить от 15 до 25 бурок, при том, что (в зависимости от качества сырья) каждая бурка могла стоить от 3-7 до 50 рублей218.
Бурки стоимостью 50 и более рублей изготавливались на заказ из высококачественной шерсти и занимали один месяц напряженной работы. Доход семей, занимавшихся бурочным ремеслом, составлял в среднем 67 рублей в год219.
Бурки, изготовленные в чеченских селениях, в силу того что выщелачивались в минеральных источниках, отличались легкостью и тонкостью выделки, придававших им отличные потребительские качества, влияя на цены при продаже220. В то же время из-за отсутствия налаженной местной логистики, а также из-за отсутствия у горцев достаточного количества гужевого транспорта, мастера бурочного производства не могли получить хорошие рыночные цены за свою продукцию. Этим пользовались перекупщики, которые скупали бурки в чеченских селениях и продавали их в станицах Терского Казачьего войска, а так же с выгодой развозили их по ярмаркам во Владикавказ, Екатеринодар, Кизляр и другие города221.
Общественно-политические процессы на Северо-Восточном Кавказе: традиционные проблемы и новые задачи
Общественно–политические процессы на Северо-Восточном Кавказе во второй половине XIX столетия определялись двумя важными для региона событиями – окончанием Кавказской войны и «Великими реформами» 60-70-х гг. в России, кардинальным образом, переменившими жизнь населявших край народов.
Перемены касались всех сторон горского существования, начиная с того, что российские власти уже в 1860 г. произвели перемены в административно-территориальном устройстве Северного Кавказа. Были упразднены все военные линии и на их месте учреждены Кубанская, Терская и Дагестанская области379. Данное размежевание кавказской территории призвано было в первую очередь утвердить владычество империи в крае и мало учитывало многие аспекты этно-территориальной или этнокультурной традиции, закладывая тем самым базу для несогласия и противостояний.
Этнические границы, например, в Терской области к началу 1860–х гг. «также являются в значительной мере результатом имперской военно-поселенческой «инженерии». Конфигурация ареалов расселения этнических групп в Терской области – итог военных действий, вынужденных миграций, организованного расселения казачества...»380.
После завершения активной фазы Кавказской войны горцы, каждая этническая группа и е сословия, по–своему вынуждены были переваривать «проблему России» – проблему извне навязанной государственности и порядка»381.
Горские общества сильно настораживал курс российских властей на «слияние» населения Кавказа с остальными подданными империи, на приближение войсковых (казаки) или военно-управляемых (горцы) социальных групп к гражданскому состоянию...»382.
В качестве одного из следствий «Великих реформ», вышедших из России, можно рассматривать активизацию в 1863–1864 гг. земельной реформы в крае, межевание земель внутри горских обществ и разграничение земель между различными горскими этносами и «общему правовому оформлению пределов их землепользования»383.
Кроме того, проводимое землеустройство было направлено как на ослабление сословной замкнутости, так и на сближение горцев и казаков с прочими частями имперского населения.
Другим следствием реформ 1860–1870-х гг. стал приток в край многочисленных аграрных переселенцев, спасавшихся от малоземелья в центральных губерниях империи. Их приток вызвал многочисленные земельные споры, перемежевания земель, рост цен на земельные наделы и аренду земельных участков. Одновременно происходил рост промышленности и торговли в масштабах, ранее не известных в регионе, стимулировались процессы нового социального расслоения, изменялись параметры социальной ценностной мотивации существования людей в новых условиях.
Все эти и другие процессы порождали неоднозначную реакцию как среди казаче–крестьянского или иногородческого населения Северного Кавказа, так и среди местных горских обществ, порождали значительную напряженность почти во всех сферах социальной жизни.
Завершение активной фазы вооружнного противостояния в крае позволило приступить к мирному переустройству жизни. Далеко не все местные жители смирились с произошедшими изменениями, и латентное недовольство продолжало сохраняться. Это не значит, что горцы массово горели желанием взяться за оружие. Судя по воспоминаниям современников, в конце 60–х гг. XIX в. обстановка была достаточно спокойной, и вчерашние противники могли спокойно заниматься созидательным трудом384. Расширилось межкультурное общение, усилился взаимовыгодный экономический обмен и хозяйственные контакты.
Вместе с тем, оказавшись в условиях капиталистической модернизации, горцы далеко не сразу могли принять новшества, которые разрушали привычную картину мира. Особенно сложно это было тем, кто в силу возраста не желал отказаться от устоявшихся традиций. Да и молодежь не желала подчиняться всем правилам, которые выдвигала царская власть.
Так, были зафиксированы многочисленные случаи рубки казнного леса. Раньше он считался общественной собственностью, и все нуждающиеся могли использовать его для своих нужд. Теперь за это приходилось платить. Чиновники выдавали специальные билеты, которые давали возможность собирать хворост и заготавливать брвна. Если такого разрешения не было, виновника могли задержать и подвергнуть штрафу. Эта практика привела к тому, что лесная стража стала подвергаться нападениям и избиению со стороны недовольных жителей. Нередко она вступала в сговор с ними и «закрывала глаза» на нарушения внедряемых правил.
Раздражающим фактором стали и налоговые сборы. Отчисления в пользу местных владельцев считались чрезмерными и унизительными. Так, за право косить траву на участке, принадлежащем старшине, следовало отдать один воз сена, за пользование пастбищем – овцу и ягннка с отары из ста голов и т.п.385 Учитывая, что последствия разорительных боевых действий вс ещ сказывались на благосостоянии местных жителей, а традиция централизованного налогообложения была непривычной, не стоит удивляться крайне негативной реакции горцев на внедряемые новации.
Болезненно воспринимались и те перемещения населения, которые активизировались в крае во второй половине столетия. Власти практиковали переселение в аулы новых жителей, которых требовалось снабдить земельными участками386. Между тем их фонд был весьма ограничен и зачастую не удовлетворял потребности старожильческого населения. Мнение тех, кто должен был принять и разместить новослов, в расчт не бралось. Перед ними просто ставилась задача, невыполнение которой расценивалось как враждебное выступление против государства.
Недовольство вызывали и земельные споры, которые вспыхивали между различными селениями. Эта проблема была и раньше, но теперь решать е приходилось российской администрации, которая недостаточно хорошо разбиралась в тех особенностях землепользования, которые прежде существовали в крае.
Это приводило к вспышкам насилия в крае, которые заканчивались серьзными человеческими потерями. Достаточно вспомнить вооружнное крестьянское выступление в Чечне, произошедшее в 1860 г. и ставшее своеобразным предвестником кровавых событий, потрясших Северо-Восточный Кавказ в конце 70–х гг. XIX века, о чм будет сказано ниже. Недовольство населения вызвали административные преобразования, затеянные властями, и проблема земельного вопроса, на решение которого рассчитывали горцы.
В целом выступления имели локальный характер, и у них отсутствовала общая координация. Как правило, вс ограничивалось территорией отдельных селений, максимум округов. Впрочем, нередки были случаи, когда повстанцев одного района начинали поддерживать соседи, и территория, неподконтрольная имперским властям, расширялась387.
Сами власти считали такого рода недовольство, рецидивами прошлого, не всегда критично оценивая свои шаги по реформированию жизни местных народов. В частности, в обзоре «Кавказ в течение двадцатипятилетнего царствования Государя императора 1855–1880» говорилось о том, что «нам следовало неизбежно ожидать в разных местах края частных вспышек, так как они представляют собою естественное явление долгой войны и покорения обширного разноплеменного края. Это отпрыски рухнувшего громадного, векового дерева, которые сами собою не могли быстро подгнить или усохнуть и требовали некоторых, хотя вполне незначительных, ударов, чтобы их навсегда и безвозвратно отделить от него»388. Между тем ситуация была не столь радужной, о чм свидетельствует целая череда событий, связанных с восстаниями обществ Северо-Восточного Кавказа.
Поводом для одного из таких выступлений стало расселение жителей Беноя в другие аулы и запрет им пользоваться прежними наделами. Но когда началась посевная пора, беноевцы вернулись обратно и наотрез отказались покидать родное селение. Они обратились с ходатайством к властям, в котором говорили, что готовы умереть, но не покидать свои дома. Ни одна из сторон не желала пойти на уступки, и вскоре конфликт вышел за рамки обычного спора. Горцы выбрали себе предводителя, которым стал авторитетный в их кругах Байсангур, некогда бывший наибом при имаме Шамиле. В начале июня 1860 г. недовольство вылилось в вооружнное противостояние389.
На подавление выступления беноевцев были отправлены как части регулярной армии, так и милицейские подразделения. Но быстрого решения проблемы российское командование не добилось. Недовольные горцы не стали дожидаться, когда их блокируют в селении, а сами начали нападать на царские силы в различных местах. Благодаря высокой мобильности они долгое время оказывались, неуязвимы для ответных ударов, т.к. старались быстро покинуть место, где было боестолкновение. К беноевцам потянулись те, кто не желал мириться с новыми порядками. Часть жителей, хотя и не брала в руки оружия, но помогала повстанцам продовольствием и сообщала сведения о перемещении отрядов царских войск.