Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Раннее народничество 1860- X гг. и Кубань 30
1.1 Кубань и Кавказ в общественно-политических взглядах народников 50 60-х гг. XIX в 30
1.2 Пропагандистские компании революционных народнических организаций на территории Кубани в 60-е гг. XIX в 41
Глава 2. Народничество 70-Х гг. XIX в. и Кубань 64
2.1 Народническая артель станицы Бриньковской 64
2.2 «Хождение в народ» и деятельность организации «Земля и Воля» на Кубани 72
2.3 Народническая пропаганда в образовательных учреждениях Кубанской области 94
2.4 Участие кубанцев в народническом движении Юга России второй половины 70-х гг. XIX в 106
Глава 3 Кубань и черноморье в истории народнического движения 80-90-Х гг. XIX в 123
3.1 Кубанская войсковая гимназия и народническая пропаганда в г. Екатеринодаре 123
3.2 Город Ейск в истории русского народничества 143
3.3 Народнические кружки и группы Кубани и Черноморья 1880 - 1890-х гг 161
3.4 Учащаяся молодежь Кубани в народническом движении за пределами области 181
3.5 Русское народничество в общественно-культурной жизни Кубани и Черноморья 207
Заключение 226
Список использованных источников и литературы
- Пропагандистские компании революционных народнических организаций на территории Кубани в 60-е гг. XIX в
- «Хождение в народ» и деятельность организации «Земля и Воля» на Кубани
- Город Ейск в истории русского народничества
- Учащаяся молодежь Кубани в народническом движении за пределами области
Пропагандистские компании революционных народнических организаций на территории Кубани в 60-е гг. XIX в
Кавказ и степное Предкавказье привлекли внимание лидеров освободительное движение в России XIX в. в самом начале его развития. Еще декабристы восторгались свободолюбием здешнего народа и его революционным потенциалом: по замечанию В.Г. Белинского «Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, страною кипучей жизни и смелых мечтаний!»61. Кубань, в числе других регионов Северного Кавказа, была привлекательна в глазах революционно-демократического лагеря вследствие своих особенностей, которые оказали существенное влияние на ход и развитие на этой территории революционного движения и в последующие годы.
Среди главных особенностей можно выделить: наличие казачества как основного населения, окраинное положение края. Для первого этапа освободительного движения (1825-1861гг) большую роль играла также военная обстановка Кавказской войны - насыщенность региона войсками и вооруженная борьба горцев. И взгляды идеологов русского народничества на эти особенности были более чем оптимистичны, что способствовало втягиванию Кубани в орбиту действий революционного лагеря
Казачество всегда привлекало особое внимание лидеров и идеологов революционного движения в России. В глазах революционеров-народников казачество обладало уникальными социальными качествами: «природным» демократизмом, инициативностью, свободолюбием, а так же связанным с ним бунтарским духом и антигосударственными началами, которые, сочетались с особым чувством «общей земли» - Отчизны. Основоположник «русского социализма» А.И. Герцен в своих статьях восхищенно писал о них: ««Казачество было отворенная дверь людям, не любящим покоя, ищущим движения, опасности, независимости. Оно соответствовало тому буйному началу молодечества и удали, которая рядом с мирным и добродушным нравом славян составляет их характеристику. Общинный дружинник, казак, становился бессменной стражей на крайних пределах Отечества и берег его; он не хотел знать никакого правительства, кроме своего выборного; лучше становился разбойником, нежели подданным, но Родине служил верой и правдой и, не жалея, лил за нее кровь». Особое восхищение в этой связи у него вызывали положившие начало черноморскому казачеству запорожцы - «славянские витязи, витязи-мужики, странствующие рыцари черного ордена (простонародья - В.М.)»62.
Указывая на особые внутренние качества степного рыцарства, Герцен замечал, что «казачьи общины не поглощали, не подавляли личность». Посетивший в 1838 г. Северный Кавказ друг и соратник Герцена Н.П. Огарев соглашался с этим мнением: «Самое казацкое племя произвело на меня благотворное впечатление. В нем было что-то более свободное, - не было тех запуганных лиц, которые я привык встречать... Тут чувствовался кряж народа посамостоятельнее». Он с большим воодушевлением смотрел на казаков: «Степной человек любит волю, ему границы чужды и противны. В степи человек неуловим; его нельзя придушить, как человека, прижатого к забору. Он отхлынет в пространство, а если уж когда сам да нахлынет, то вся степь дрогнет от Астрахани до верховья, и по северным лесам гул пойдет, качнется и московский колокол» 63.
Отмечая специфические черты казачьего духа, А.И. Герцен и его последователи между тем не отделяли казачьи общины от крестьянских, которые в его учении должны были стать основой перехода России к более прогрессивному социалистическому строю. Для них казачество являлось наглядным примером возможности существования и жизнеспособности «коренных» форм самоорганизации общества в сочетании с «первобытной независимостью»: «Общине, я знаю, ставят в вину несовместность ее с личной свободой. Но разве чувствовался недостаток в этой свободе до отмены Юрьева дня (дня св. Георгия)? Разве наряду с постоянными поселениями не развивались подвижные общины - вольная артель и чисто военная община казаков? Неподвижная сельская община оставляла достаточно широкий простор для личной свободы и инициативы...» 64. Герцен подчеркивал: «Казачество -наглядное доказательство того, что русская народная жизнь сама в себе находила средства восполнить мирное существование сельской общины... Неутомимая стража крайних рубежей страны, казачество основало на этих опасных передовых постах военные, республиканские и демократические общины, сохранившиеся еще к началу восемнадцатого столетия. История их блистательна...». Он гневно обвинял царизм в планомерном истреблении «вольного казачества», подрыве его демократических основ и превращении его в служилое сословие: «Прежде всех начал его притеснять Петр Великий, обрадовавшись предлогу, который дал ему Мазепа. Екатерина закрепостила миллионы казаков, Николай разрушил их демократическое устройство, жалуя дворянство выборным казачьим есаулам; Николай, даже пытался исказить их народные песни. Разумеется, уклад казачьих общин плохо вязался с русским военным уставом. Считалось разумнее грубой силой насаждать нелепые военные поселения, нежели допустить развитие цветущих и глубоко народных казачьих общин»65. «Надобно было иметь все жалкое непонимание немецкого правительства, чтоб не оценить такого учреждения, как казачество», - заключал он свое обвинение66.
Общая идеализация казачества «отцами» народничества в немалой степени опиралась на исторические примеры бунтарства и республиканства «вольного братства», наиболее яркими из которых были восстание под предводительством Степана Разина (1667 - 1671 гг.) и Пугачевский бунт (1773 - 1775 гг.), ставшие в глазах народников на долгие годы классическим проявлением революционности масс. Идеолог «бунтарского» направления в народничестве Михаил Александрович Бакунин, видевший весь русский народ ««социалистом по инстинкту и революционером по природе», в казачьем атамане Степане Разине признавал «первого и самого страшного революционера в России»67. Склонный к преувеличениям, он полностью разделял мнение о социалистической и антигосударственной природе казачества, боровшегося за крестьянский мир, пока тот спит, «задавленный тяжестью государства». Его представления о прогрессивности казачьего мироустройства доходила до крайней степени идеализации и противопоставления славянского «казацкого» социального опыта западному социалистическому утопизму: «В казацком кругу, устроенном Василием Усом в Астрахани, по выходе оттуда Степана Тимофеевича Разина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых социалистов, более, чем в ассоциациях Чернышевского»
«Хождение в народ» и деятельность организации «Земля и Воля» на Кубани
«Хождение в народ» стало знаковым событием, впервые широко затронувшим и всколыхнувшим жизнь провинциального общества пореформенной России. На Кубани к середине 1870-х гг. складывается ряд условий, способствовавших активизации революционной пропаганды на территории края. В первую очередь это приток в Кубанскую область значительного числа крестьян-переселенцев (в основном из южных губерний), по оценкам исследователей ставшей в пореформенное время основным переселенческим районом России201. Если на момент отмены крепостного права в 1861 г. иногородних в области насчитывалось около 5 000, то в 1873 - уже 112 и число их продолжало расти .
Такой резкий рост невойскового населения был обусловлен важными изменениями в жизни края - окончанием Кавказской войны и принятием ряда законов, способствовавших активизации переселенческого движения: 1 мая 1867 г. утверждено Положение «О заселении и управлении города Екатеринодара», по которому в войсковой столице было разрешено селиться всем желающим вне зависимости от сословной принадлежности , а так же постановлениями Государственного совета «О дозволении русским подданным невойскового сословия селиться и приобретать собственность в землях казачьих войск» от 29 апреля 1868, «Положение об общественном управлении казачьих станиц» от 13 мая 1870 г. и др., дающих право жительства в казачьих станицах204. Непосредственно перед началом массового «хождения в народ» революционной молодежи, число иногородних в области с 1868 по 1873 гг. увеличилось более чем в 10 раз, достигнув 256 000 человек205.
Широкое переселенческое движение крестьян - традиционного объекта народнической агитации, в данном случае служило хорошим прикрытием для пропагандистов, часто проникавших в казачью область под видом ремесленников или поденных работников. Рост населения и экономическое развитие края способствовали обращению на него внимания революционного лагеря как на полигон для пропагандистско-революционнной деятельности как в среде коренного населения, так и среди оседлых лиц невойскового сословия и сезонных рабочих.
В деле развития пропаганды огромную роль играло противодействие со стороны органов полиции. В Кубанской области в этом плане так же создались благоприятные условия для противоправительственной деятельности - отсутствие собственного жандармского управления и неразвитость местной полицейской службы довольно скоро стали еще одной причиной появления в крае революционеров. Полицейские функции в станицах выполнялись мало сведущими в политических делах местными казаками под начальством станичных атаманов, а в самом Екатеринодаре «полицейская служба состояла в том, что казаки охраняли население от воров и разбойников, помогали ему в исключительных случаях несчастий при пожарах, болезнях и пр. и ни к каким политическим розыскам и наблюдениям причастны не были»206. Пополнявшаяся из казаков «не самых смышленых и расторопных», городская полиция, по отзывам начальства, состояла «из чинов вообще не соответствующих целям учреждения оной» . В своих воспоминаниях революционеры-народники подтверждали, что «в полицейском отношении времена на Кубани были еще существовали, а казачье начальство не замечало нас» .
Определенную роль сыграло и то, что пик развития народнического движения пришелся на время правления на Кубани атамана Н.Н. Кармалина (1873-1882 гг.), который по отзыву Е.Д. Фелицына «был не только выдающимся администратором, но и высокообразованным начальником и редким для населения человеком. Солидное образование, обширная эрудиция в области экономических и общественных интересов, широкое знакомство с делом, простота в обращении и глубокий интерес к нуждам края и казака - таковы те основные черты, которыми была проникнута от начала и до конца деятельность Николая Николаевича в Кубанской области»209. Особо отмечалось, что «население относилось к нему с редкой доверчивостью» и в этой связи кажется показательной гневная фраза Александра III, сказанная им по поводу многочисленных сообщений об общей революционности кубанской молодежи: «Это уже давно так, в особенности благодаря действиям наказного атамана Кармалина в 70-х гг.» . Во многом именно либеральные взгляды Н.Н. Кармалина способствовали развитию в окраинной Кубанской области в эти годы революционного движения: еще в 40-х годах XIX в. поручик Кармалин, во время службы и учебы в Петербурге, входил в научно-литературный офицерский нелегальный кружок будущего петрашевца Н.А. Момбелли, где подготовил и зачитывал исследования по русской истории XVIII в. на «полузапретные темы» -о процессе царевича Алексея Петровича, о Петре III, о восшествии на престол Екатерины II, о Павле I и пр.211 Его «весьма привлекали» социалистические идеи Шарля Фурье о фаланстерах, о будущем гармоническом обществе и учение Сен-Симона: Ш-им Отделением в 1862 г даже было заведено дело
Как отмечали исследователи, в 1870-х гг. на Дону, на Кубани, а также в Ставрополье и на Тереке не только побывали почти все выдающиеся участники «хождения в народ», но и самостоятельно возникли свои организации и кружки революционных разночинцев . Внутренняя агитация уроженцев области, примером которой служила «Бриньковская артель», уступала место организованному внешнему потоку народников-пропагандистов, направлявшихся на Кубань.
В развитии народнического движения в Кубанской области в это время решающую роль сыграла близость крупных очагов развивающегося движения -городов Ростова-на-Дону и Харькова. В официальных отчетах Ростов именовался не иначе как «бойкий центр социалистической пропаганды», где успешно функционировало «гнездо социалистов» . В середине 70-х гг. XIX в. здесь возникла одна из активнейших народовольческих групп, ставшая впоследствии одним из главных составных элементов возрожденной партии «Земля и Воля». Члены ростовской группы, состоявшей в большинстве своем из бывших студентов и семинаристов, вели успешную работу как в самом Ростове, так и близлежащих городах и селениях. Они наладили тесный контакт с революционными кружками г. Харькова, который к тому времени усилиями С.Ф. Ковалика стал одним из революционных центров: революционные кружки действовали как в Харьковском университете, так и в местной семинарии и
Ветеринарном институте . Современник отмечал, что харьковско-ростовский объединенный кружок «не богат был материальными средствами, но зато умственными и моральными он прямо таки выдавался»216.
Город Ейск в истории русского народничества
31 декабря 1885 г. Иннокентий Концевич был взят под стражу, 7 сентября 1886 г. по Высочайшему повелению был подвергнут тюремному заключению на 1 год, с водворением «его затем по месту приписки в Иркутской губернии, с подчинением гласному надзору полиции на два года» . Проведя год в Екатеринодарском тюремном замке, в мае 1887 г, беспокоясь за судьбу оставшейся литературы и думая получить возможность связаться с товарищами, Концевич перед высылкой писал в прошении к Начальнику Кубанской области: «... Мне нужно заблаговременно устроить свои дела и распорядиться имуществом, оставшимся на квартире. Но для этого необходимо мое личное присутствие... Я обращаюсь к Вашему Превосходительству с просьбой сделать распоряжение о представлении мне возможности самому в течении нескольких дней заняться приведением в порядок своих дел...»413. В этом ему было категорически отказано и педагог-пропагандист навсегда покинул Кубань. В Иркутске он продолжил свою активную общественную деятельность, писал статьи в журнале «Восточное обозрение, был гласным городской Думы, приняв заметное участие в жизни города414. Но его деятельность в Кубанской области оставила глубокий след на развитие революционных идей в регионе.
Еще когда И.И. Концевич отбывал срок заключения в Екатеринодарской тюрьме, 1-го марта 1887 г на жизнь Императора Александра III было совершено неудачное покушение - на Невском проспекте было арестовано несколько террористов вооруженных бомбами, которые ожидали царский кортеж. Среди них оказался бывший воспитанник Кубанской войсковой гимназии и активный участник кружка самообразования Пахомий Иванович Андреюшкин, входивший в «Террористическую фракцию партии «Народная Воля», у которого оказался «метательный снаряд... в форме цилиндра 6-ти вершков вышины», а «кроме того заряженный револьвер» поступления в Петербургский университет «уже имел вполне сложившиеся революционные убеждения, в них я склонялся к программе партии «Народной Воли», хотя к самой партии еще не принадлежал»416. После начала следствия по делу выяснилось, что кроме Андреюшкина в работе народовольческого подполья столицы и подготовке покушения принимали участие и другие бывшие гимназисты. Кроме этого случая, бывшие участники гимназического кружка самообразования были замечены в другом факте революционной борьбы, но уже в кубанской столице.
Связан он был с деятельностью так называемой «екатеринодарской социалистической мастерской»: в ночь на 26 марта 1887 г. в г. Екатеринодаре полицией был произведен обыск в слесарной мастерской казака Н.Н. Дробышенко, которую «посещали преимущественно личности сомнительной политической благонадежности». С началом следствия выяснилось, что на самом деле мастерская была по сути своей «социалистической» и действовала с целью революционно-народнической пропаганды среди рабочих - при обыске в ней было найдено «значительное количество разных революционных изданий, цинковые листы для гектографа и проект устава кассы вспомоществования»417. Довольно скоро стало ясно, что казак Николай Дробышенко лишь формально являлся хозяином слесарной мастерской418, а ее реальным организатором и идейным вдохновителем стал ростовский народоволец Тимофей Маркович Романченко - 18-ти летний юноша, с 1884 по 1885 гг. обучавшийся в Кубанской войсковой гимназии и исключенный из 8 класса. Директор А.А. Топорков сообщал, что он «с первых же дней поступления в гимназию зарекомендовал себя как ученик дерзкий, неисполнительный», кроме того, «был близок к Концевичу» и «по выходе из гимназии проживал в Екатеринодаре, не прерывая связей с учениками гимназии»419.
У Т.М.Романченко к 1887 г., несмотря на молодость, был большой опыт пропагандисткой работы в рабочей среде: в 1886 г. в г. Ростове-на-Дону он вошел в местную революционную народовольческую группу, организовал и руководил нелегальным кружком рабочих металлургического завода Д.А. Пастухова, ведя культурно-просветительскую и агитационно-революционную работу420. «Я сам был интеллигентный человек, - вспоминал Т. Романченко, - но под влиянием народовольцев меня потянуло стать ближе к массам, познакомиться с ними, и поступил на завод и овладел ремеслом...» . В середине 1886 г. ростовская группа посчитала возможным распространить агитационную работу в пределы Кубанской области422: одной из причин этого шага стало строительство железнодорожной ветки Тихорецкая - Екатеринодар Владикавказской железной дороги и наплыв на Кубань большого числа рабочих - основного объекта агитации. Ростовские пропагандисты в качестве рабочих и мастеровых вели пропагандистскую работу на участках строительства ветки, в том числе и в областном центре: «В Екатеринодаре на таких постройках концентрировались квалифицированные рабочие. Жили они вне города. Там были очень подходящие условия для пропаганды» . Продолжая воспоминания, Т. Романченко писал: «К лету у группы созрела мысль построить на артельных началах в городе Екатеринодаре, тогда приобретавшем огромное значение на Северном Кавказе, мастерские. Город этот сделался одним из больших экономических и культурных центров, куда тяготела вся периферия»424. Прошлое участие в ученическом кружке самообразования сыграло свою роль в том, что именно Романченко оказался во главе организуемой мастерской: «Меня послали в этот район. У меня были большие связи как в городе, так и в гимназии» . В среде ростовских народников было нередким, когда члены кружков переводились на работу по рабочими и крестьянами» , а общая организация стремилась к тому идеалу «мастерской, заведенной по новому порядку», описанной в Н.Г. Чернышевским в романе «Что делать?» (который был в числе одной из самой читаемой книг артели), где «получение прибыли - не вознаграждение за искусство той или другой личности, а результат общего характера мастерской, - результат ее устройства, ее цели, а цель эта - всевозможная одинаковость пользы от работы для всех, участвующих в работе, каковы бы ни были личные особенности»429. В состав артели, кроме Романченко и официального ее хозяина Дробышенко, вошли как местные революционно настроенные гимназисты - Николай Фадеев, Михаил Иваненко, Николай Скляревский и действующие ученики гимназии братья Михаил и Григорий Киселевы, так и рабочие-народовльцы ростовской группы -Степан Презов и Михаил Ромась430. Причем, по сообщению жандармов, Дробышенко, Романченко, Презов, Худыковский и Скляревский «совместно» проживали в помещении мастерской431 - «жили на одной большой квартире, имели общий стол, запасались провизиею тем порядком, как делается в больших хозяйствах»
Учащаяся молодежь Кубани в народническом движении за пределами области
На протяжении всего народнического периода освободительного движения студенчество оставалось одним из самых восприимчивых к революционным идеям слоев российского общества. Удар, нанесенный правительством партии «Народная воля», не ослабил стремление молодежи активно участвовать в общественной жизни страны - в середине 80-х гг. в университетских городах России происходил пик протестного молодежное движения. Сворачивание правительством либеральных реформ привело к отмене университетского Устава 1863 г. и введения в 1884 г. нового, который практически ликвидировал автономию и устанавливал жесткий контроль над внутренней жизнью университетов. Особому контролю подвергалось студенчество: запрещались сходки, кружки и всевозможные студенческие организации. Новый устав вызвал закономерное возмущение как преподавательского состава, так и в особенности учащихся - среди университетской молодежи началось брожение и уход в подполье большинства студенческих организаций и кружков. Наиболее распространенными среди них были так называемые «землячества», объединявшие студентов, приехавших учиться из одной местности (губернии, области): в 80-х годах в Петербурге, по воспоминаниям современника, насчитывалось 20 землячеств, охватывавших до 1 500 студентов602.
Землячества собирали взносы среди молодежи и интеллигенции для поддержки нуждающихся студентов, организовывали библиотеки, кружки саморазвития и т.п. Вместе с тем землячества способствовали сближению между собой людей одинаковых взглядов, возникновению кружков радикально настроенных студентов. Члены землячеств помогали политическому Красному Кресту, пропагандировали нелегальную литературу, устраивали библиотеки с фондами нелегальных или запрещенных книг, организовывали акты политического протеста. По определению Е.И. Яковенко, «в то время каждый приезжающий в центры юноша, желавший здесь учиться и делать революцию, прямо с вокзала попадал в землячество и в кружок саморазвития, а оттуда прямым рейсом - в революционную конспирацию»603.
Со второй половины 1880-х гг. все большую роль в столичном студенческом движении стало играть объединение студентов - уроженцев Донской, Кубанской областей - «Землячество донцов и кубанцев» (кроме того, в него входили и студенты из некоторых других регионов Северного Кавказа), численность которого в разное время колебалась от 15-20 до 112 человек604. Студентов-кубанцев в нем особо сплачивало то обстоятельство, что практически все они были выпускниками одного среднего учебного заведения - Кубанской войсковой гимназии, в стенах которой к тому времени успешно действовал кружок самообразования, дававший им первое политическое воспитание и способствовавший утверждению крепких товарищеских связей между ними: Товарищ министра внутренних дел генерал П.В. Оржевский докладывал Александру III, что «прибывающие в столицу и другие университетские города уроженцы Кубанской области отличаются вредным направлением»605. «Очень революционно настроенные» студенты-южане «играли почти преобладающую роль среди революционного студенчества университета»606 и составили активное ядро созданного в начале 1886 г. «Союза землячеств» - нелегального органа, объединяющего и координирующего деятельность всех столичных землячеств и ставившего целью «выработку сознательных революционеров»607. У «Союза» были далеко идущие планы - на волне молодежного недовольства попытаться создать полноценную революционную организацию взамен разгромленной к середине 1880-х гг. «Народной Воли».
В ноябре 1882 г. «кубанцы и донцы» в Петербурге впервые активно проявили себя участием в студенческих беспорядках («Поляковская история») и распространении нелегальных изданий, после чего 9 лидеров землячества были высланы «по месту родины»608. Для большинства студентов было сохранено право поступления в провинциальные высшие учебные заведения Империи, в которые они перенесли свою революционную деятельность, не теряя при этом связей с товарищами в столице. Так, принятые в 1883 г. в Харьковский университет отчисленные за прошлогодние беспорядки студенты - питерцы «очень усилили революционную группу студенчества»: среди «лиц большой инициативы», относящихся к «уже определившимся революционерам», кроме прочих, были и активисты «Землячества донцов и кубанцев» - уроженцы г. Ейска Кубанской области Степан Иванович Невзоров и Василий Петрович Бражников, который занимал «наиболее видное положение» среди прибывших народовольцев609. Пробыв недолгое время на родине под гласным надзором полиции, Бражников, став студентом юридического факультета Харьковского университета, быстро занял лидирующие позиции среди участников харьковских народовольческих кружков - созданием кружков самообразования, по свидетельству современника, в Харькове в то время занималась «почти вся революционная интеллигенция»610. Он стал одним из основателей возникшего в Харькове в 1884 г. «Общества помощи политическим ссыльным и заключенным» и во многом благодаря усилиям Бражникова в 1884 г. начала формироваться центральная харьковская народовольческая группа, включившая в себя в качестве подгрупп рабочие и студенческие кружки, кружки активной работы и кружки самообразования. После разгрома лопатинской организации и арестов на юге, харьковская группа живо откликнулась на план приехавшего в это время в Харьков из Одессы революционера-нелагала Б.Д. Оржиха, предполагавший объединить южные кружки, связать их с севером и таким образом воссоздать разбитую организацию партии «Народная Воля»611.
Студент-кубанец, пользовавшийся среди харьковчан, по признанию Б. Оржиха, «большим влиянием»612, не стремился, вместе тем, к руководящей роли в городской народовольческой группе, которая окончательно сформировалась к концу 1885 г. - его целью стало еще большее сплочение разрозненных народовольческих кружков: «Бражникову ... принадлежала инициатива образования харьковской группы; но по конспиративным соображениям, а отчасти, быть может, и по соображениям другого порядка - нежелания разыгрывать роль генерала-руководителя, - Бражников почти не посещал наших собраний. Это не мешало ему вносить непосредственно или через кого-нибудь из нас на обсуждение группы то или другое задание и ставить всей группе, части ее или отдельным лицам задачи и предложения практического характера»613. В сентябре 1885 г. на съезде южных народовольцев, проходившем в окрестностях Екатеринослава, он выступал делегатом от харьковских народовольцев: при обсуждении материалов предполагавшегося к печати очередного номера «Народной воли», автор одной из статей студент Л. Штернберг сделал особый упор на важность политической борьбы и террора, что вызвало резкое неприятие у В.П. Бражникова - «народника старого типа», указавшего, что политическая свобода является «синонимом буржуазии, которая будет опаснее для крестьянства, чем самодержавие»614. В целом же съезд подтвердил, что «только систематический террор, только ряд последовательных ударов может привести самодержавие на край гибели615. Бражников был вынужден принять новые установки революционного сообщества: еще весной 1885 г. он участвовал в подготовке покушения на министра внутренних дел Д.А. Толстого, приняв на хранение от Оржиха снаряды и оружие, привезенное им из Ростова616. «Мы считали, - вспоминал член харьковской группы В.П. Денисенко, - что общее положение в этот момент таково, что политическая борьба не может быть оставлена и должна вестись с применением террора»617.
Под руководством В.П. Бражникова харьковская группа выполнила ряд поручений Южнороссийской народовольческой организации: после ареста в январе 1886 г. Таганрогской типографии с ним связались В. Богораз и 3. Коган с просьбой приготовить для новой предполагавшейся подпольной типографии, шрифт и некоторые принадлежности для набора, что с успехом было выполнено: «... Было предложено достать из легальных типографий гор. Харькова шрифт и наборные части. Вскоре рабочие сообщили нам, что достать бесплатно шрифт невозможно, и предложили купить, на что требовалось несколько десятков рублей. Средств у нас не было, но через Бражникова необходимую сумму удалось достать, и весной 1886 г. ... было доставлено нам около 1 - 2 пудов шрифта весьма хорошего качества и еще какие-то принадлежности»618. Кроме этого, В.Г. Богораз получил от Бражникова и помощь деньгами619.