Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Зарождение курортной отрасли (1880-е гг. – 1920 г.) 21
1.1. Природные и социально-экономические факторы Карачаево-Черкесии как условия становления курортно-рекреационной отрасли к рубежу XIX-ХХ вв .22
1.2. Рекреационная практика имперского периода .53
1.3. Первый курортный поселок: возникновение и основные векторы развития 79
Глава 2. Курортное строительство: факторы, условия, динамика развития в 1920-1990-е гг 103
2.1. Восстановление курортно-рекреационной сферы и планы е развития (1920-е гг.). 103
2.2. Совершенствование курортной отрасли (1930-е – начало 1940-х гг.) 147
2.3. Основные тенденции и проблемы развития курортно-санаторного комплекса в послевоенный период (вторая половина 1940-х – 1990-е гг.). 160
Заключение 184
Список источников и литературы 189
- Природные и социально-экономические факторы Карачаево-Черкесии как условия становления курортно-рекреационной отрасли к рубежу XIX-ХХ вв
- Первый курортный поселок: возникновение и основные векторы развития
- Восстановление курортно-рекреационной сферы и планы е развития (1920-е гг.).
- Основные тенденции и проблемы развития курортно-санаторного комплекса в послевоенный период (вторая половина 1940-х – 1990-е гг.).
Природные и социально-экономические факторы Карачаево-Черкесии как условия становления курортно-рекреационной отрасли к рубежу XIX-ХХ вв
До революции бльшая часть современной Карачаево-Черкесской республики (КЧР) в административно-территориальном плане входила в состав Кубанской области, в основном – в южную часть е Баталпашинского отдела (отдельные участки в верховьях р. Большой Лабы относились частично к Ла-бинскому, частично – к Майкопскому отделам той же области). Восточные территории нынешней КЧР находились в составе Пятигорского отдела (бльшая часть нынешнего Малокарачаевского района) и Нальчикского округа (бассейн р. Хасаута) Терской области. То обстоятельство, что основная часть рассматриваемого региона расположена в бассейне р. Кубани, позволяет нам использовать распространенное в современной исторической литературе второе его наименование – «Верхняя Кубань». Разумеется, когда речь идт о собственно терской части нынешней КЧР, данное обстоятельство будет особо оговариваться.
Предметом исследовательских работ природные ресурсы региона стали ещ в позапрошлом веке. Речь тогда шла, в первую очередь, о богатстве его недр, которое обусловило появление в 1840-е гг. здесь первых структур горнодобывающей промышленности, связанных вначале с разработкой залежей каменного угля. В 1890-е гг. исследования, проводившиеся акционерным обществом «Эльборус», позволили выявить новые месторождения полезных ископаемых, в том числе серебросвинцовых руд (по рр. Учкулану, Дууту, Джалан-Колу, Индышу и др.), магнитного железняка (верховья р. Теберды), железного купороса (на водоразделе между рр. Большой Зеленчук и Уруп), серы (по р. Уллу-Колу). Указывалось на обилие таких природных строительных материалов как гипс, алебастр, строительный известняк (ст. Усть-Джегутинская) и др. Была определена угленосная область, простиравшаяся на 18 верст от р. Теберды до ст. Красногорской, а также залежи каменного угля («в незначительном количестве») в пределах Кубанско-Худесской рудной области1. В начале ХХ в. на территории нынешней Карачаево-Черкесии был выявлены новые месторождения, например, магнитного железняка «с 70% железа» (Марухская казенная лесная дача), хромистого железняка (Псе-менская войсковая лесная дача)2, залежи огнеупорной глины и известняка (у ст. Красногорской)3. В целом запасы угля, причем «большей частью хорошего качества», дающего «не менее 50% прекрасного кокса», оценивались в 500 млн. пудов (более 30,5 млн. тонн)4. По другим оценкам, минимальные запасы в районах 6-ти разрабатывавшихся копей составляли 364 млн. пудов, но отмечалось, что эти угли «относятся к жирным коксующимся углям» с содержанием кокса 66-77%5.
С середины XIX в. активно разрабатывались обширные лесные ресурсы края, расположенные преимущественно в нагорной его части. Бесконтрольность их использования, в особенности в районе населенных пунктов и прилегающих местностей, привела к острым негативным последствиям экологического порядка. «Все аулы карачаевские, - писал Н.Е. Талицкий (1909 г.), -особенно Карт-Джюрт, Учкулан и Хурзук, говорят, раньше стояли среди дремучих лесов, а теперь кругом них голая пустынная поляна»1. Его современник С. Шмыткин констатирует, что «недалеко то время, когда дивные Карачаевские леса станут одним горьким воспоминанием»2. Материалы тех лет свидетельствуют о том, что со стороны государства не предпринималось действенных мер по защите природного достояния, охрана которого была переложена на маломощные в финансовом плане сельские общины. Тем не менее, содержавшееся за их счет лесничество прилагало возможные усилия по защите общенародного достояния. Известно, что с 1912 г. Карачаевский лесничий прекратил выдачу лесорубных билетов «на свежие деревья», оставив для потребления только «отличный валежник, который валяется повсюду и правильно расценивается по полной лесной таксе»3.
Многолетние метеорологические наблюдения позволили исследователям того времени получить более-менее объективную картину климатических ресурсов. Было определено, что несущие влагу с Черного моря юго-западные ветры сталкиваются с Главным Кавказским хребтом (ГКХ), который в западной части – между г. Анапой и горой Оштен – «весьма не высок»; поэтому наибольшая часть осадков выпадает в западной части Кубани. В то же время восточная часть ГКХ – между Оштеном и Эльбрусом – «настолько возвышается, что во многих местах переходит далеко за снежную линию»; дождевые массы, гонимые с Причерноморья, встречают здесь наибольшее препятствие – особенно в приэльбрусской части. Было замечено, что юго-западные ветры «менее всего… дают осадков в котловине около Эльбруса», то есть в Большом Карачае; если «почти все нагорное пространство» орошалось «весьма равномерно и довольно значительно» (800-900 мм.), то в районе селений Учкулан, Хурзук, Карт-Джурт – лишь 403 мм. и даже, «быть может, еще менее»1. (Климатические и бальнеологические ресурсы региона будут рассматриваться ниже специально и более подробно в рамках основной проблематики темы настоящего исследования).
Добавим, что исследователями позапрошлого века был сделан вывод о более-менее устойчивой сейсмической ситуации; фиксировались слабые землетрясения в бассейне Лабы и Нижней Кубани (1879), пространстве между ст. Баталпашинской, гг. Екатеринодаром, Владикавказом и Главным хребтом (1881), «от верхнего течения р. Кубани до Владикавказа (1886). Отмечалось, что «все эти землетрясения были слабы, мало заметны и не вызывали разрушений», хотя, «впрочем, в горах они были сильнее, чем на северных окраи-нах»2. Таким образом, с точки зрения сейсмической безопасности регион также обладал определенной курортной привлекательностью.
До революции в регионе Верхней Кубани отмечаются три экономических уклада – натуральный («представленный значительной частью крестьянства, не связанной с рынком в силу слабого хозяйства»); мелкотоварный («объединяющий более зажиточную часть крестьянства, у которых значительная доля продукции шла на продажу», а также ремесленников, мелких торговцев); частнокапиталистический («крупные землевладельцы, скотопромышленники и владельцы зарождающихся промышленных предприя-тий»)3.
В начале ХХ в. по данным так называемой Абрамовской комиссии (1907) поголовье скота в собственности горцев Карачая составляло почти 658 тыс. голов скота (при населении 35 тыс. чел.), что привело к выводу о том, что карачаевцы «живут несравненно богаче, чем все народности Нагорной полосы Терской области». Хотя при этом в то же время 20% дворов в Карачае были безлошадны, а 40% не имели овец1.
От внимания дореволюционных авторов не ускользнуло также то, что в Карачае «летом большая часть народа находится на пастьбе скота»2, нередко находясь далеко за пределами родных поселений. Как писал В. Колесников, «стада карачаевцев разбрелись по горным станицам Кубанской области от Лабинской до Бекешевской и в Терской области до Кисловодска и Нальчи-ка»3. В этих местах создавались «постоянные – зимние коши», которые являли собой, по сути, скотоводческие хутора4. Такое положение дел сохранялось до начала 1920 гг.5
Первый курортный поселок: возникновение и основные векторы развития
До последней трети XIX в. каких-либо сведений о лечебных свойствах Тебердинской долины у российской общественности не было ввиду условий, сложившихся в ходе Кавказской войны. К е окончанию долина, по сути, обезлюдела – в том плане, что здесь исчезли населенные пункты горцев, удаленные отсюда царским командованиям по соображениям контроля над стратегически важными перевалами, связывающими Северный и Южный Кавказ.
Здесь действовали лишь военные подразделения, выполнявшие задачи ограничить пространство маневрирования вооруженных отрядов из числа «немирных» горцев с обеих сторон Главного Кавказского хребта.
По окончании войны (1864) коренное население получило возможность повторного освоения благодатной земли, где появились аулы Тебердинский (1868) и Сентинский (1870)1. Их возникновение обусловило начало прокладки более-менее устойчивых путей сообщения, связывавших новые поселения с административным центром – сначала Эльборусского округа (укрепление Хумаринское), затем Баталпашинского уезда (станица Баталпашинская). Дорожные коммуникации, в свою очередь, облегчили доступ в долину путешественникам, ученым, альпинистам и обывательской массе, в целом, желавшей поправить здоровье и попутешествовать.
Идею создания курорта («климатической лечебной станции») в верховьях р. Теберды связывают с именем князя Г.С. Голицына (главноначаль-ствующего гражданской частью на Кавказе), который в 1896 г. лично проехал от Сухума через Клухорский перевал до ст. Невинномысской2. Именно в те годы в публикациях стали впервые указывать на курортную привлекательность Тебердинской долины, отмечая, что она является одним из красивейших уголков земного шара»3 и имеет «чрезвычайно благоприятные условия для устройства санаторий и климатических лечебных станций»4.
В 1900 г. Г. Чурсин указывал, что Теберда являлась самым высокогорным в России курортом, будучи «выше всех известных Кавказских курортов – Кисловодска, Железноводска, Анапы, Боржоми и Аббас-Тумана». Он справедливо полагал, что «при своей мягкой зиме Теберда могла бы быть не только летней, но и прекрасной зимней станцией. Надо ожидать, что в недалеком будущем она и будет таковой»5.
Тот же автор указывал на то, что здесь «летом никогда не бывает жары», а «зима довольно теплая». Подчеркивалась сухость климата, в то время как «курорты Кисловодска, Боржоми страдают избытком дождей и сыростью», а в Теберде ничего подобного нет». По метеорологическим сводкам за 1897-1899 гг., среднее годовое количество осадков в Теберде составляло 685 мм., причем выпадали они в основном в начале лета, то есть, до начала основного периода курортного сезона (июль – сентябрь)1.
По данным доктора Некрасова («Вестник бальнеологии и физиотерапии», 1910 г.), Теберда превосходила швейцарский Давос не только по количеству ясных дней в году, но по среднегодовым показателям температуры (Теберда – +5,3С; Давос – +2,8С)2.
Со второго десятилетия ХХ в. увеличилось количество и, если можно так выразиться, качество публикаций, популяризировавших приоритет развития отечественных курортов. С. Анисимов (1915 г.) утверждал, что климат Теберды, «по отзывам специалистов, благоприятнее даже знаменитой Давос-ской котловины в Альпах». Данный автор отмечал важнейшие лечебные факторы долины. Первый – воздух: Теберда – «это совершенно безветренный уголок в глубине гор, среди хвойных лесов с альпийской растительностью». Здесь воздух «совершенно чист и свеж, и благодаря высоте здесь наиболее благоприятны условия для дыхания». Второй – фактор инсоляции: «это подлинный юг с его горячим, сияющим солнцем, и на Теберде очень велико относительное количество солнечных дней. Здесь 145 безоблачных дней в году. В Давосе их 99». Третье – «ровная и умеренная температура без острых колебаний, без изнуряющей южной жары»1.
В те годы отмечалось, что в рекреационном воздействии на курортников важнейшее значение имела «пищевая терапия», связанная с местной средой. К числу элементов курортной инфраструктуры в тот период относили систему питания, основанную на факторе эндемиков. В частности, речь шла о кефире и кефирном грибке. «Родиной этого грибка, - отмечал А. Вязигин, -является подножие Эльбруса. Отсюда он начал с 1867 года бродить по свету, постепенно теряя свою силу. Просьбы выслать грибков кавказского кефира поступают в Ростов даже с Америки»2. Рассматривая перспективы развития Карачая, указанный автор выражал уверенность, что «карачаевский кефир в будущем приобретет всемирную известность при условии создания в каком-нибудь ауле… завода кефирных грибков. Доходность кефирного производства и значение его для курортного дела (курсив мой - Р.Д.) ясны сами со-бой»3. На то, что родиной кефирного грибка Приэльбрусье считают и некоторые германские ученые указывал также А. Дьячков-Тарасов, отмечавший, что «только здесь можно купить в засушенном виде похожие на крупную дробь кефирные грибки»4. В свое время С. Анисимов указывал, что «к лечебным средствам Теберды нужно отнести также айран, похожий на кефир, приготовляемый из коровьего молока»5. По данным В. Новицкого (1903 г.), горцы широко применяли айран «как лекарство… при расстройствах желудка, ожогах, различных ядовитых укусах, сильных отравлениях и т.д.»1. Упоминавшийся выше профессор Г.Н. Минх, лично обследовавший Баталпашин-ский отдел (в том числе аулы Карт-Джурт, Хурзук, Учкулан, Каменномост-ский, Теберда, Сентинский, Джазлык, Дуут, станицы Исправная, Сторожевая, Кардоникская, Усть-Джегутинская)2, отмечал, что карачаевцы даже проказу «лечат айраном, причем часто добиваются определенного успеха»3. Кроме того, местность характеризуется исключительным богатством необходимых для лечебного питания «натуральных витаминов», в первую очередь – ягод. Еще М. Венюков (1863 г.), например, отмечал, что «малина особенно изобильно растет в верховьях р. Теберды, где есть урочище, именуемое Малиновым лесом»4.
Начало заселения курортного места связывают с 1880 г., когда здесь было возведено несколько хижин5. В 1883 году на правобережных угодьях Тебердинского аульного общества («Карачаевская сторона"), была построена первая дача. Е возвл тогдашний начальник Баталпашинского уезда полковник Ф.А. Кузовлев, чья жена Татьяна страдала от чахотки и не могла (из-за отсутствия средств) продолжить лечение в Крыму, рекомендованном врачами. Семья обратилась к тебердинцам с просьбой о выделении участка, и 2 июля 1882 г. решением аульного общества Кузовлевым было даровано 25 десятин у озера Кара-Кль. Как отмечал Г.М. Гречишкин, горцы подарили землю «с единственной целью, чтобы больная жена Кузовлева Татьяна имела возможность жить в здоровой местности с чистым горным воздухом, с сосновыми лесами, как ей советовали врачи, а к тому же, по горскому обычаю, женщине нельзя отказывать в просьбе»6. Большая дача Кузовлевых, по сло вам современников, была «выстроена в средневековом стиле» и имела «до 12 комнат»1.
Восстановление курортно-рекреационной сферы и планы е развития (1920-е гг.).
Гражданская война на территории Верхней Кубани закончилась в октябре 1920 г. восстановлением советской власти в Карачае и Черкесии1. Прошедшие потрясения нанесли большой удар по основной отрасли экономики региона, где на тот год по сравнению с 1917 г. е показатели резко снизились, зафиксировав падение поголовья крупного рогатого скота почти на 30%, а овец – на 61,4%. Более чем на 28% сократились и посевные площади, то есть огромный ущерб понесло и региональное земледелие. На 40% сократилось число работавших промышленных (в основном кустарных) предприятий, полностью прекратили деятельность угольные копи, была остановлена добыча полиметаллических руд («Эльбрус») и глауберовой соли2. Пришли в упадок дорожные коммуникации, годами не поддерживавшиеся в должном порядке. В совершенном упадке, можно сказать в руинах, находилась практически вся местная, только зарождавшаяся система здравоохранения. Знаменитый врач-офтальмолог С.В. Очаповский, приехавший с глазной экспедицией в Большой Карачай летом 1921 г., свидетельствовал: «Лучшее здание в Карачае, постоянная больница [в Учкулане]… оказалась совершенно разгромленной во время гражданской войны»; на здании «нет окон, дверей, оконных рам… Печальная картина современной разрухи». Побывав в Тебер-де, он нашел там такую же картину: «дачи разрушены», причем «на некоторых сняты даже крыши», и «уцелело весьма немного построек»3.
Начало возрождения курортного дела в период новой экономической политики (нэп) было обусловлено как государственными усилиями, так и легализацией частного предпринимательства. В ноябре 1922 г. был создан Ка-рачаево-Черкесский областной союз кооперативов (тогда действовало 12 обществ потребкооперации)1. В сфере торговли по официальным данным по состоянию на ноябрь 1924 г. полностью доминировал частный сектор (75% торгового оборота), за ним следовала кооперативная торговля (21%), а госторговля составляла лишь 1%. При этом кооперативы существенно стимулировались поставками товаров «крестьянского ассортимента» от Краевого управления торговли (Крайторга), в то время как частные торговцы зависели исключительно от собственной оборотистости. Нэповская либерализация позволила в форсированном темпе восстанавливать животноводство, где поголовье (в основной массе – частное) демонстрировало с 1922 по 1923 год следующие показатели роста: крупный рогатый скот – с 121 до 174 тыс., овцы – с 210 до 262 тыс., козы – с 33 до 46,6 тыс., свиньи – с 8,4 до 14,5 тыс.2 (Согласно материалов подворной переписи, проведенной наркоматом продовольствия РСФСР в 1922 г. В Карачае удельный вес домохозяйств /семей/ по крупному рогатому скоту составлял: хозяйств без скота – 16,3%; 1-2 головы – 42,4%; 3-4 головы – 22,9%. В то же время семьи, имевшие свыше 4-х голов составляли 18%, что превышало показатели по соседним регионам: в Кубано-Черноморской области, Терской и Ставропольской губерниях таковых в среднем было 5,1-5,4%, в Кабарде – 13,1%)3.
Как и до революции, эта отрасль экономики стала обретать рыночные черты, когда реализация избытка животноводческой продукции позволяла удовлетворять потребности в зерновых. В целом за первые годы нэпа продовольственная проблема в регионе была решена, что естественным образом восстанавливало его курортную привлекательность (см. подробнее параграф 2.3.).
Отметим, что сам нэп совпал с массовым переселением коренного населения КАО с нагорной зоны в предгорно-равнинную, где возникли десятки новых населенных пунктов в бассейнах рр. Подкумка, Малки, Аксаута, Марухи, Большого Зеленчука и др.1 Интересно, что такая миграция вызывала негативную оценку у некоторых интеллектуалов того времени. «Наблюдаемое среди карачаевцев стремление к переселению на плоскость, - полагал А. Вязигин (1927), нельзя одобрить с точки зрения охраны народного здоровья. Организм, привыкший к здоровому климату, не справляется с более вредными условиями жизни на равнине. В видах самосохранения карачаевцы не должны покидать своих родных гор». Учитывая, что миграция вызвана соображениями социально-хозяйственного плана, автор считал, что «для улучшения своего материального положения» карачаевцам «следует лишь перейти к более интенсивным формам хозяйства», включая «курортное дело», заводское сыроделие, маслоделие, рыбное хозяйство, современные технологии агрикультуры, фабричное и кустарное производство2.
Медицинское обеспечение курортной зоны напрямую было связано с проблемами общего состояния системы регионального здравоохранения. В нэповские годы государство предпринимало ощутимые усилия по е возрождению и развитию. 3-й съезд Советов КЧАО (январь 1925 г.) отметил, что за истекший год сеть лечебных учреждений увеличилась на 300%, открылись новые лечебные учреждения (4 аульных больницы), увеличились врачебно-фельдшерские пункты (на 5 единиц), полностью восстановлены санаторий в Теберде и лепроколония, созданы малярийная станция и химико-бактериологическая лаборатория, подготовлена к открытию грязелечебница, учреждена должность уполномоченного Красного Креста и организована амбулатория3.
По официальным данным властей Карачаево-Черкесской автономной области, если до Первой мировой войны на е территории действовали 4 лечебных учреждения /ЛУ/ на 90 коек, 10 фельдшерских пункта /ФП/, то в 1923 г. – 6 ЛУ (на 180 коек), 11 ФП, а в 1924-м – 16 ЛУ (на 305 коек), 18 ФП1.
В 1925 г. план по открытию новых ЛУ был выполнен лишь на 75-80% «ввиду недостаточности средств и квалифицированного медперсонала». Тогда удалось открыть медицинские объекты в Баталпашинске (4 единицы), Зелен-чукском, Учкуланском, Ногайско-Абазинском, Эльбурганском округах. В г. Баталпашинске было «оборудовано и приспособлено здание для грязелечения… с пропускной способностью до 200 человек в день». Удалось преодолеть очаги таких эпидемий как сыпной тиф (Учкуланский округ), скарлатины (Хумаринский округ), снизить угрозу малярии2. В целом эпидемиологическая ситуация заметно улучшалась, что способствовало восстановлению курортной привлекательности региона.
В документах 4-го (последнего) съезда Советов КЧАО (апрель 1926 г.) констатировался успех линии на «неуклонное расширение лечебных учреждений, строительство новых специальных зданий для них». В резолюции съезда давалась установка на то, чтобы «провести до конца намеченную работу на открытие новых больниц и врачебно-фельдшерских пунктов» и «усилить борьбу с социальными болезнями путем восстановления курорта и организации вендинспансера»3.
Основные тенденции и проблемы развития курортно-санаторного комплекса в послевоенный период (вторая половина 1940-х – 1990-е гг.).
В послевоенные годы существенных мероприятий по развитию рекреационных зон Карачая и Черкесии практически не проводилось. Депортация карачаевцев и ликвидация КАО (1943) привели к тому, что большая часть современного Карачаевского (тогда Микояновского) района вошла в состав Грузинской ССР. В е составе оказался и курорт Теберда. Новая административно-территориальная единица Грузии получила название Клухорский район (14.01.1944 г.). Однако этот регион в условиях отсутствия нормальных путей сообщения стал, по сути, грузинским анклавом на северной стороне Главного Кавказского хребта. Поэтому уже в январе 1944 г. в соответствии с решением оргкомитета Президиума Верховного совета Грузинской ССР (созданного непосредственно по вопросу Клухорского района) в распоряжение Управления строительства дороги Черкесск-Сухуми стали поступать средства, предназначенные для е реконструкции и завершения участка через Клухорский перевал1. В 1944-1945 гг. строительство автомобильной дороги на перевальном м прилегающих к нему участках было завершено. Известный местный краевед П.А. Утяков, отмечал в то время, что проехал по ней «на автомашине с капустой – личный подарок строителям дороги на ее южной сто-роне»2. В 1946 г. В. Князев отмечал, что через Клухорский перевал (2816 м) «проходит в настоящее время автомобильная дорога, сообщающая Клухор-ский район с г. Сухуми»3. Прокладка и обустройство трассы осуществлялись военными строителями; по ней стал возможным даже транзит грузовых автомобилей1. Однако, как и в имперский период, время функционирования автомобильной дороги оказалось недолгим. Уже к концу 1940-х гг. она стала разрушаться, перевальный участок пришел в полную негодность, движение транспорта прекратилось, а денег на ремонт не выделялось. Таким образом, Клухорский район, оставшись без нормальной дорожной коммуникации с остальной территорией Грузии, опять превратился в анклав и оказался на периферии внимания руководства этой союзной республики.
В сложившихся условиях оправданным шагом союзного центра стал в 1951 г. перевод Тебердинского заповедника из ведения Главного Управления по заповедникам, зоопаркам и зоосадам при Совмине Грузинской ССР (где он находился с 1.01.1944 г.) в подчинение Главному управлению по заповедникам при Совмине СССР (с 1953 г. – в ведение Минсельхоза СССР, а с 1955 г. – Главного управления охотничьего хозяйства и заповедников при Совмине СССР)2.
В то же время финансовая и материально-техническая база лечебных учреждений Тебердинского курорта продолжала оставаться слабой; качественного роста не наблюдалось. Общее число лиц, находившихся здесь на лечении, составляло: в 1951 г. – 4,7 тыс. чел., в 1955 г. – 4,5 тыс. чел., в 1956 г. – 5,2 тыс. чел., в 1957 г. – 5,4 тыс. чел., в 1958 г. – 5,9 тыс. чел. (Для сравнения: показатель посещаемости 1938 г. – 3,5 тыс. чел.). То есть, количественный рост также был не существенным. В 1950-е гг. в Теберде действовало 7 санаториев (в 1956 г. – 6)1. Перспективные рекреационные ресурсы современного Карачаевского района за пределами тебердинского курорта (Махар, Индыш и др.) властями Грузинской ССР совсем не осваивались.
Ситуация стала меняться после восстановления указом президиума Верховного совета СССР от 9.01.1957 г. Карачаево-Черкесской автономной области (КЧАО). Постановлением Совмина РСФСР «О мерах помощи Карачаево-Черкесской автономной области» от 22.02.1957 г. Минторговли РСФСР поручалось начать в п. Теберде строительство в том же году столовой и кафе на 50 посадочных мест каждое и двух магазинов на 3 рабочих места каждый. Следующее постановление российского правительства («о мероприятиях по хозяйственному и культурно-бытовому строительству в 1958 году» в КЧАО «в связи с возвращением карачаевцев в область» от 27.09.1957 г.) предусматривало выделение средств на укрепление системы здравоохранения (постройка больниц, санэпидстанций, увеличение коечного фонда и др.), мосто- и дорожно-строительные работы, часть которых напрямую была связана с курортными местами. Вскоре Совмин РСФСР принял новое постановление («О мероприятиях по хозяйственному строительству» в КЧАО от 24.08.1958 г.), где также были предусмотрены ассигнования на здравоохранение и на «капитальный ремонт дороги курорт-Теберда – Домбайская поляна, протяженностью 8 км с устройством черного покрытия»1.
В соответствии с приказом Минздрава РСФСР «О специализации санаториев» (1957 г.) практически все они в Теберде были профилированы для лечения больных активными формами туберкулеза легких. В 1957 г. в них было 995 койко-мест, в 1960 г. – 1050, в 1973 г. – 1600. Таким образом, в начале 1970-х гг. Теберда, «благодаря большой коечной емкости, развитой инфраструктуре, уникальным климатическим факторам» обрела значимость крупнейшего в Советском Союзе противотуберкулезного курорта (число его работников достигало более 1,2 тыс. чел.), через который ежегодно проходило лечение более 14 тыс. пациентов1. Как видим, число последних за пятнадцать лет возросло почти в 2,5 раза.
Основная масса приезжавших на обычный, оздоровительный отдых в 1960-е гг. проходила по линии Карачаево-Черкесского областного совета по туризму через туристические базы /ТБ/ «Теберда» (414 мест), «Азгек» (200 мест), «Солнечная долина», «Архыз». Их пропускная способность в летний период увеличивалась в 2-2,5 раза за счет домиков и палаток. Например, пропускная способность ТБ «Теберда» в январе составляла 12 тыс. чел., а в августе – 27,3 тыс. чел.; ТБ «Азгек» - 1,5 и 17 тыс. чел. соответственно. В год обе турбазы обслуживали более 115 тыс. чел. (1960-е гг.). Кроме того, в КЧАО располагались туристские базы Ростовского института народного хозяйства, Ростовского государственного университета, Черкесского химического завода, Черкесского завода низковольтной аппаратуры. Но они в течение года не всегда были загружены в полной мере, а сдавать в аренду свободные места и получать прибыль управленцы почему-то не догадывались1.
В те годы актуальным оставался вопрос рентабельности отрасли, который не решался экономистами свыше десятилетия после воссоздания КЧАО. «До 1969 г., - отмечала А.Х. Ерижева, - расчеты по обслуживанию туристов производились по себестоимости. Прибыль по туризму не планировалась. С 1969 г. расчеты стали производиться по продажно-расчетным ценам. Прибыль областного совета по туризму в 1970 г. составила 300 тыс. руб. Переход всех туристских баз области на круглогодичное обслуживание резко повысил прибыль областного совета… Достаточно отметить, что в 1970 г. при плановом объеме обслуживания туристов в 487,6 тыс. чел.-дней, фактически было обслужено около 530 тыс. чел.-дней. И это несмотря на то, что два Всесоюзных маршрута были сняты с 18 августа в связи с карантином»1.
Указом президиума Верховного Совета РСФСР от 8.02.1971 г. административно-территориальный статус Теберды был существенно повышен – поселок был преобразован в город районного подчинения2. Однако возможности областных властей и, в особенности, областного бюджета ограничивали масштабное проектирование на данной территории.
Следует признать, что качественный рост этого курорта был невозможен без прямой поддержки ведущих отраслевых структур российско-союзного центра и крупных профильных научных учреждений. Так, тебер-динские санатории курировал Московский НИИ туберкулеза Минздрава РСФСР, чьи научные сотрудники «систематически и плодотворно оказывали организационно-методическую и консультативную помощь». Влияние горного климата /Теберды/ «на течение сопутствующей туберкулезу бронхиальной астмы, хронических заболеваний легких нетуберкулезного характера, сахарного диабета и др.» изучалось также в тесном сотрудничестве с Ленинградским НИИ туберкулеза, Каунасским, Ставропольским и Свердловским мединститутами. Большой вклад в развитие курорта (укрепление его материальной базы, повышение квалификации кадров, внедрение технологических инноваций) внес А.Г. Сычев, возглавлявший Главное управление противотуберкулезной помощи и специализированных санаториев Минздрава РСФСР1.
За счет средств Минздрава РСФСР на 1966-1970 гг. планировалось построить 4 спальных корпуса на 600 коек, два климатопавильона на 500 мест, курортную поликлинику и школу-интернат на 480 мест2.
В немалой степени развитию курортов Карачаево-Черкесии в 1960-70-е гг. помогала и личная протекция председателя Совета министров СССР А.Н. Косыгина, который любил отдыхать на правительственных дачах в Домбае («Чинара») и в Архызе1.