Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Социально-экономические факторы формирования социокультурного облика донских шахтеров 37
1.1. Развитие угольной промышленности Дона 37
1.2. Происхождение и социодемографический портрет донских шахтеров пореформенный период 61
Выводы по главе 1 76
Глава 2. Экономическая культура донских шахтеров в пореформенный период 80
2.1. Трудовая этика донских шахтеров 80
2.2. Отношение донских шахтеров к богатству и собственности 111
Выводы по главе 2 .135
Глава 3. Культурно-бытовой уклад донских шахтеров в пореформенный период .141
3.1. Особенности социальной самоорганизации шахтеров Дона 141
3.2 . Материально-бытовая культура донских шахтеров 168
3.3. Особенности досуга донских шахтеров 217
Выводы по главе 3 242
Заключение 250
Список источников и литературы .264
- Развитие угольной промышленности Дона
- Трудовая этика донских шахтеров
- Материально-бытовая культура донских шахтеров
- Особенности досуга донских шахтеров
Развитие угольной промышленности Дона
Одним из факторов формирования социокультурного облика шахтеров Дона в пореформенный период являлись условия труда, которые, в свою очередь, зависели от общего состояния угледобывающей промышленности, а также тех требований, которые она предъявляла к своим работникам. В этой связи особый интерес представляет выяснение вопроса о общем состоянии каменноугольной и антрацитовой промышленности Области Войска Донского в пореформенный период и о тех требованиях, которые она предъявляла к профессиональному облику рабочего, а также о условиях труда и их влиянии на трудовую этику и трудовое поведение шахтеров.
Описание начального этапа развития угольной и антрацитовой промышленности Дона представлено С. Ф. Номикосовым в его «Статистическом описании Области Войска Донского». В главе, посвященной развитию на Дону горного промысла, он сообщает, что уже в начале XIX века донские казаки, создавая так называемые «ползовые шахты», отличавшиеся крайне незначительной глубиной, начали примитивными способами добывать каменный уголь и антрацит, а с 1825 года донские углепромышленники стали копать уже так называемые «вертикальные шахты», отличавшиеся большей глубиной и требовавшие большего количества шахтеров.77 С середины 1830-х годов земли, на которых были обнаружены месторождения угля и антрацита, стали отчисляться в войсковую собственность с обязательной компенсацией их владельцам в виде предоставления участков таких же размеров за счет фонда войсковых земель.78 В 1836 году на земле, отчисленной в войсковую собственность, на базе возникших в районе реки Грушевки шахт был создан Грушевский рудник, где началось устройство неглубоких вертикальных шахт. Однако, до 1841 года на Дону по-прежнему преобладали «ползовые шахты». 79 В «ползовых шахтах» не было никаких механизмов, только ручные инструменты: клеваки, долота и ломы, с помощью которых шахтеры вырубали антрацит из пласта. Добытый антрацит доставляли на поверхность сами рабочие на салазках с полозьями, окованными железом. Такие салазки вмещали от 5 до 7 пудов антрацита. Лямки этих салазок прикреплялись к специальному хомуту, который рабочий надевал на шею и затем ползком по низкой шахте тащил этот груз наверх. Воду из шахт в первой половине XIX века удаляли исключительно вручную – выносили ее из шахт либо ведрами, либо в бочонках. Только в начале 1840-х годов, в связи с более широким распространением вертикальных шахт, появились ручные и конные вороты, при помощи которых поднимали на поверхность антрацит в деревянных ящиках, окованных железом и вмещавших в себя до 8 пудов каждый. Воду из шахт удаляли также с помощью конного ворота бадьями емкостью от 4 до 7 ведер.80
В целом, в период 1840-1850-х годов каменноугольная и антрацитовая промышленность Дона развивалась исключительно в виде предприятий кустарного промысла или незначительного числа небольших производств мануфактурного типа, действовавших на владельческих, станичных и войсковых землях. Число рабочих на таких предприятиях составляло, как правило, от 5 до 10 человек. На войсковых землях частным подрядчикам исключительно из представителей войскового (казачьего) сословия раздавались отводы для выработки антрацита.81 Несмотря на то, что в течение 1850-х годов количество шахт на Дону существенно возросло, крупных механизированных предприятий среди них не возникло.
Эта характерная особенность развития угольной промышленности Дона, заключавшаяся в наличии в регионе предприятий исключительно кустарного и мануфактурного типа при абсолютном преобладании первого, в полной мере сохранилась и в начале 1860-х годов. Согласно имеющимся данным, в начале 1860-х годов на шахтах Дона по-прежнему совершенно отсутствовали какие-либо сложные механизмы и не было паровых машин. Характеризуя состояние угольной промышленности Дона на данном этапе ее развития, Управляющий Горной и Соляной частями в Земле Войска Донского горный инженер Желтоножкин в Докладной записке в Военное министерство, озаглавленной «О прочном водворении горного дела в Донской области», писал, что «до 1863 года в целом крае на рудниках не было ни одной действующей паровой машины».82
Согласно Рапорту Смотрителя Грушевских копей от 23 февраля 1863 года о объемах угледобычи и числе работающих шахт, всего на Грушевских угольных копях с начала угольного промысла до начала 1863 года было заложено, в общей сложности, 256 шахт. Из них было пройдено до рабочих антрацитовых пластов лишь 183 шахты, причем 12 из них к началу 1863 года были окончательно выработаны из-за незначительной их глубины. В том же отчете также указано, что в 1862 году в Грушевке из всех имеющихся 256 шахт вырабатывали антрацит лишь 59 шахт. Остальные шахты не работали, как отмечено в рапорте, или из-за сильного притока воды, или из-за недостаточности спроса на антрацит, или «по нежеланию углепромышленников».83Недоведенных же до угольных пластов шахт на Грушевском руднике в том году, согласно рапорту, было 73.84 Также на руднике у реки Большой Несветай к началу 1863 года было заложено еще 9 шахт. Из них в 1863 году было доведено до угля только 6 шахт.85
Фактором, существенно тормозившим развитие угольной промышленности, являлся недостаточный спрос на антрацит, особенно сильно снижавшийся летом. 86 О недостаточности спроса на антрацит в рассматриваемый период свидетельствует, как отмечено в указанном выше рапорте, то, что «к 1 января 1862 года оставалось нераспроданного антрацита при шахтах на Грушевском руднике 5 397 483 пуда. Причем в течение 1862 года было добыто еще 5 366 841 пудов. Было вывезено в течение 1863 года 6 043 184 пудов, а осталось – 4 721 170 пудов», что свидетельствует о том, что в тот период достаточно большие объемы добытого антрацита из-за проблем со сбытом скапливались на складах. 87 Затруднения со сбытом продукции снижали прибыльность предприятий и, как следствие, тормозили дальнейшее развитие угольной промышленности, препятствовали увеличению числа предприятий и улучшению их технического оснащения. В этой связи в период начала 1860-х годов нередко до 80% всех зафиксированных угольных отводов, как было показано выше, бездействовало: шахты были либо просто заброшены, либо затоплены водой. Кроме того, особенно сильное снижение спроса на антрацит наблюдалось в летний период, что обусловило сезонный характер труда шахтеров.
Важнейшей причиной полного отсутствия механизации угольной промышленности Дона в начале 1860-х годов было и то, что подавляющее большинство шахт в это время находилось в руках мелких и средних предпринимателей из числа представителей войскового сословия, не имевших достаточных капиталов для расширения производства и улучшения его технического оснащения. Лишь небольшая часть предприятий принадлежала относительно крупным углепромышленникам, но и они, как правило, не имели средств, достаточных для полноценной механизации угледобычи. Данное обстоятельство затрудняло развитие крупной промышленности, так как перекрывало доступ на Дон крупным капиталам из Центральной России.
Горный инженер Л. Ф. Фелькнер описал условия труда шахтеров на типичной для Грушевского рудника начала 1860-х годов шахте: «Сырость, ветер и мороз – вот три элемента, с которыми приходится бороться их (рабочих) закаленному здоровью. Поистине должно признаться, только русская натура, без стона и упрека, без жалобы и ропота в состоянии переносить эти невзгоды. Может быть, потому, впрочем, что русские рабочие не видали лучшего устройства, они, так сказать, по силе привычки потеряли сознание опасности и, залив в горло добрую рюмку водки, с веселою песнею на ветхом канатике опускаются в обледенелую шахту, тогда как в глазах немца она представляется верною могилою».88
В начале 1860-х годов правительство взяло курс на поддержку развития крупного механизированного производства в сфере тяжелой промышленности. Так, для развития антрацитовой промышленности в Грушевском районе началось строительство Грушевско-Аксайской железной дороги, по которой должен был перевозиться грушевский антрацит к Аксайской пристани. Горный журнал отмечал, что «при проектировании этой железной дороги предусматривалось, чтобы она захватывала, по возможности, по пути донецкие залежи каменного угля».89 Там же отмечалась необходимость продвижения угля и антрацита на север страны.
Добываемый антрацит с грушевских копей перевозили за 34 версты гужевым транспортом на волах к Дону, к станице Мелеховской (7 верст от Новочеркасска) перегружали на баржи и уже оттуда отправляли заказчикам. Такой способ доставки был доступен только во время летней навигации, а в межсезонье вывозу мешала распутица.
Трудовая этика донских шахтеров
Важной составляющей социокультурного облика рабочих является их экономическая культура, включающая в себя трудовую этику и трудовое поведение. Различаются два идеальных типа трудовой этики, один из которых можно назвать потребительским, традиционным, или минималистским, а другой -современным, или максималистским. Согласно принципам традиционной трудовой этики, следует работать до удовлетворения потребностей в питании, одежде и жилище. Максималистская трудовая этика, напротив, ориентирует работника на достижение в труде максимально возможного результата. В этой связи особый интерес представляет вопрос о характере и постепенной трансформации в период модернизации трудовой этики шахтеров Области Войска Донского.
Отношение к труду, включает в себя много аспектов. Эмпирическими признаками, позволяющими дать ему операционную интерпретацию, могут служить: уровень самоэксплуатации, проявлявшийся в продолжительности рабочего времени, количестве прогулов и праздников. Еще одним важным признаком, указывающим на характер трудовой этики субъекта, являются нарушения им трудового договора и правил внутреннего распорядка, частота производственного травматизма в связи с нарушением дисциплины.
В силу указанных выше особенностей социального происхождения донских шахтеров в пореформенный период их трудовая этика должна была формироваться на основе крестьянской трудовой этики. В этой связи особый интерес представляет рассмотрение основных особенностей трудовой этики беднейшего общинного крестьянства Центрального Черноземья, Дона и некоторых малороссийских губерний в пореформенный период.
Ценные сведения о трудовой этике и трудовом поведении крестьян Центрального Черноземья и других регионов выхода донских шахтеров дает массовый опрос о положении пореформенного крестьянства 958 представителей местной администрации, священников, торговцев, землевладельцев из 41 губернии Европейской России, проведенный в 1872-1873 годах «Высочайше учрежденной Комиссией для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России» под председательством П. А. Валуева. 214 Среди вопросов, заданных экспертам данной Комиссии, особый интерес с точки зрения определения специфических особенностей трудовой этики и трудового поведения крестьян представляют вопросы о продолжительности рабочего года и о числе праздников. Как отмечал один из экспертов Комиссии, в Воронежской и Тамбовской губерниях в начале 1870-х годов крестьянам в день обновления Цареграда, который приходится на рабочую пору, нельзя работать.215 В Тамбовской и Воронежской губерниях в это же время, по мнению другого эксперта Комиссии, «в рабочем люде заметно уменьшение труда: если крестьянин удовлетворен в минутных своих желаниях, то уже не трудится. В особенности это заметно в женщинах». 216 «Если у меня местный праздник, отмечал один землевладелец, то все крестьяне лежащих вокруг меня местностей не работают. Кроме того, наши крестьяне по средам и пятницам не выезжают пахать».217 В Курской губернии, как отмечал один из экспертов Комиссии 1872 года, крестьяне, при увеличении своих доходов, меньше работают, больше гуляют и больше пьют водки. «По-видимому, отмечал он, крестьяне вполне довольны. Ежели бы этого не было, то они не позволили бы себе праздновать все возможные и невозможные праздники и даже пятницы (в нашей местности считается грехом пахать в этот день)».218
Такие же суждения высказывали эксперты Комиссии П. Валуева и в отношении крестьян малороссийских губерний. Так, отмечал один из экспертов Комиссии, в Екатеринославской губернии в начале 1870-х годов наблюдалось «громадное количество праздников, празднуемых преимущественно в летнюю и осеннюю пору, когда всюду работ масса, а работать часто некому, что отзывается на крестьянском хозяйстве «крайне разорительно». Нередко, отмечает эксперт, «ценные хлеба под пекло жгущего солнца высыпаются, а рабочие празднуют самими ими сочиненные праздники». «Живущие рядом с нами, сельчанами, немецкие колонисты празднуют на 20 или 30 дней праздников менее, чем наши сельчане, а это в крестьянском быту отзывается убыточно для целой семьи до 50 рублей в год».219
Выводы экспертов Комиссии 1872 года совпадают с оценкой, данной в 1884 году С. Ф. Номикосовым донскому крестьянину-малороссу: «Крестьянин-малоросс все посты и праздники исполняет даже через-чур усердно, что вредно сказывается на экономическом его благосостоянии. Если батюшка в церкви «приказал», то есть объявил, что в такой-то день праздник, малорос ни за что не станет работать в этот день, хотя бы праздник был только церковный. Таких праздников в году несколько десятков и потеря времени на празднование вознаграждается только усиленным трудом в дни рабочие. Умея сберегать трудовую копейку, он к деньгам нежаден и насиловать себя ради лишнего рубля не станет».220
Таким образом, анализ выше приведенных сведений позволяет сделать вывод о том, что трудовая этика российского крестьянства в XIX – начале ХХ века представляла собой классический образец традиционной трудовой этики. Крестьянин работал до удовлетворения основных жизненных потребностей. В случае повышения потребностей по разичным причинам он увеличивал уровень самоэксплуатации, но до определенных пределов. Главным побуждением к труду была нужда. Для крестьянина было свойственно отношение к труду не как к ценности, а как к средству удовлетворения потребностей.
Этот вывод подтверждается трудовыми пословицами и поговорками крестьян, собранными еще в дореформенный период В. И. Далем. Так, среди крестьянских трудовых пословиц значительное место занимают такие, в которых отразилось негативное отношение к труду. Например, «дело не сокол – не улетит»,221 «от работы не будешь богат, а будешь горбат»,222 «пилось бы да елось, да работа на ум не шла»,223 «подать оплачена, хлеб есть, лежи на печи»,224 «всех дел не переделаешь, всех работ не переработаешь»,225 «дело не малина, в лето не опадет»,226 «работа не черт, в воду не уйдет»,227 «у Бога дней впереди много, наработаемся», и т.д.228 В целом, содержание трудовых пословиц российского крестьянства указывает на то, что труд для них являлся средством удовлетворения потребностей и обеспечения выживания, а не важной жизненной ценностью, что также указывает на их приверженность традиционной трудовой этике. Очевидно, что эти особенности трудового поведения должны были быть характерны и для шахтеров Дона, состав которых, по большей части, формировался именно за счет занятого отхожими промыслами беднейшего общинного крестьянства Центрального Черноземья.
С точки зрения определения характерных особенностей трудовой этики показательным является продолжительность рабочего дня. Такие данные могут указать на степень самоэксплуатации и интенсивность труда рабочего. Наиболее подробно рабочий день донских шахтеров в 1890-е годы был описан управляющим одного из крупных грушевских рудников штейгером Е. К. Колодубом. Смена горнорабочих, по его словам, производилась в 6 часов утра и в 6 часов вечера. Спуск в шахту начинался ровно в 6 часов и продолжался при большом количестве шахтеров 1,5 – 2 часа. Далее, по его словам, рабочий должен был добраться до места своей работы иногда за 300 – 400 сажен от ствола шахты. «Прибыв в уступ, отмечал Е. К. Колодуб, только забойщики и отбойщики немедленно готовятся к работе, то есть осматривают место работы, если нужно, подставляют стойки и упоры, затем, выкурив «цыгарку», начинают работу. Тягальщики и вагонщики ждут, пока для них накопится материал». «Полная работа, по его словам, обыкновенно начинается не ранее 9 часов. Среди смены обычно бывают отдых и закуска». Причем, отмечал Е. К. Колодуб, «хорошие, опытные горнорабочие, зарубщики и выдавщики, оканчивают работу за 2 – 3 часа до смены и только плохие работники досиживают до смены». Таким образом, по его словам, «горнорабочий, находясь в руднике и рудничном здании много часов, на производство затрачивает не более 8 – 9 часов в сутки». 229 Слова Е. К. Колодуба подтверждает Л. А. Либерман, по словам которого, забойщики действительно работали не более 9 часов.230
Материально-бытовая культура донских шахтеров
Важным компонентом социокультурного облика донских шахтеров является их материально-бытовая культура, включающая в себя закрепившиеся в массовом сознании данной социальной группы стандарты жилищного строительства, установки в сфере благоустройства своего жилища, отношение к проблеме охраны здоровья и медицине, а также ряд таких аспектов их материальной культуры, как одежда и внешний облик.
Представляется очевидным, что донские шахтеры в пореформенный период в силу своего крестьянского происхождения были носителями типичных для крестьян центрально-черноземных губерний России моделей бытового поведения.
В этой связи особый интерес представляют данные об особенностях материально бытовой культуры крестьянства Центрального Черноземья, выступавшего в качестве важнейшего источника комплектования контингента донских горнорабочих в изучаемый период.
Представление о характере крестьянского жилища в пореформенный период дают свидетельства и воспоминания современников. Так, в начале 1850-х годов корреспондент Русского Географического Общества, П. Малыхин, следующим образом описал жилье воронежского крестьянина: «Жилище поселянина – деревянная, большей частью курная изба». В таких избах, отличающихся небольшим объемом жилого пространства и совмещением в одной комнате кухни, столовой, спальни, гостиной, крестьяне, по его словам, «живут большими семействами, очень счастиво, и до того свыкаются со своею жизнью, что мало тяготятся ею и не заботятся об улучшении своих жилищ».560
По описанию А. А. Корнилова, бывшего в 1881 году членом комиссии для помощи голодающим крестьянам Моршанского уезда, их избы, как правило, представляли собой небольшие по объему жилые строения с маленькими окнами, сквозь которые свет «едва проникает».561 По его словам, от четверти до половины такой избы занимала печь с лежанкой».562
По сведениям доктора А. Никольского, в середине 1880-х годов избы тамбовских крестьян чаще всего были деревянными, крытыми соломой».563 Также имелись избы каменные и кизяковые (они строились из кирпичей, изготовленных из навоза, смешанного с соломой).564 Средняя крестьянская изба в Тамбовской губернии, по его словам, имела по 7,5 аршин длины по обеим сторонам при высоте в 3 аршина. За вычетом места, занимаемого печью, средняя изба «заключает около 150 кубических аршина воздуха».565 Если учесть, отмечал В. И. Никольский, что средняя крестьянская семья «состояла из 7 человек, то на одного человека приходилось 24,4 кубических аршина воздуха, что было, по его расчетам, недостаточно с медицинской точки зрения».566
Эти конструктивные особенности крестьянского жилища сохранились и в начале ХХ века. Так, Г. И. Попов отмечал в начале ХХ века, что обычно крестьянская изба «состояла из одной сплошной комнаты, пол которой, кроме печи и полатей, является и кроватью жильцов». 567 Также, по его словам, «обыкновенно даже в лесистых губерниях семья в 10–15 человек, имея две избы, зимнюю и летнюю, ютится зимой только в одной».568
Таким образом, крестьянская изба, как сообщают многочисленные свидетельства современников, на протяжении всей второй половине XIX века и в начале ХХ века представляла собой сравнительно небольшое помещение, состоящее, как правило, из одной комнаты, в которой совмещались кухня, столовая, спальня и гостиная. Большую часть такой комнаты занимала печь, служившая как для обогрева, так и для приготовления пищи. В то же время, крестьяне, как свидетельствуют различные источники, были готовы мириться с такой теснотой и воспринимали ее как норму.
В этой связи также крайне интересно зафиксировать и специфические особенности жилых помещений донских крестьян, выступавших в пореформенный период одним из источников комплектования горнорабочих Дона. Так, С. Ф. Номикосов отмечал, что дома в населенных пунктах сильно различались по внешнему виду, что определялось материальным достатком домохозяев: широко распространенная в пореформенный период на юге России «хата с каморкою уступает иногда место прехорошенькому домику, напоминающему казачий курень, а в другой раз превращается в безобразную конуру».569
Внутренняя планировка типичного жилища донского крестьянина, по данным С. Ф. Номикосова, включала в себя три составные части: сени с чуланом, «жилую» комнату, где повседневно располагалась семья, готовилась еда, находился весь кухонный скарб, и, иногда, «горницу», предназначавшуюся для семейных торжеств. В жилой комнате находилась печь с лежанкой, здесь же располагались стол и лавки, на которых крестьяне спали. 570 Таким образом, жилище донского крестьянина также отличалось небольшими размерами и, как следствие, совмещением в одной жилой комнате столовой, кухни и спальни.
В целом, крестьянские избы и хаты, как сообщают многочисленные свидетельства современников, на протяжении всей второй половине XIX века и в начале ХХ века представляли собой сравнительно небольшое помещение, состоящее, как правило, из одной комнаты, в которой совмещались кухня, столовая, спальня и гостиная. Большую часть такой комнаты занимала печь, служившая как для обогрева, так и для приготовления пищи. В то же время, крестьяне, как свидетельствуют различные источники, были готовы мириться с такой теснотой и воспринимали ее как норму.
Также особый интерес представляет вопрос об отношении крестьян к проблеме благоустройства своего жилища, дворов и поселений в целом и о свойственных им моделях поведения и притязаниях в этой сфере. По словам П. Малыхина, из-за топки «по-черному» «внутренность» крестьянской избы «от всегдашнего дыма бывает закопчена чрезвычайно, так как сажа нарастает толстым слоем».571 О том же сообщает А. А. Корнилов: «внутри избы потолок был «черный», «все стены закопчены». Согласно его подсчетам, в конце 1880-х – начале 1890-х годов подобные жилища встречались в Моршанском уезде очень часто: в 13 селениях двух волостей Моршанского уезда из 1558 изб – 548 топились «по-черному», причем в одном из селений этого уезда курные избы составляли преобладающее большинство: 442 из 533.572
По словам П. Малыхина, в дореформенный период крестьянские избы содержались крайне неопрятно, особенно «зимою, когда к людям присоединяются на жительство разные домашние животные». 573 По словам А. Никольского, тамбовские крестьяне в середине 1880-х годов также зимой держали скот в избах.574 В начале ХХ века Г. И. Попов отмечал, что зимой крестьяне держали в избах рядом с маленькими детьми «коров, телят и ягнят», а также кур, собак и кошек.575 При этом «изба даже среднего крестьянина, утверждал Г. И. Попов, обыкновенно содержится грязно, пол метется кое-как или даже не каждый день, а моется, большею частью, только три раза в год: к Пасхе, престольному празднику и к Рождеству».576
Особенности досуга донских шахтеров
В силу своего крестьянского происхождения донские шахтеры должны были быть носителями крестьянской досуговой культуры. В этой связи особый интерес представляет собой выяснение вопроса о особенностях досуга крестьян Центрального Черноземья в пореформенный период.
Важнейшим компонентом досуговой культуры крестьянства Центрального Черноземья, выступавшего в качестве основного источника формирования контингента донских шахтеров, являлись религиозные праздники. Обильный материал о праздничном досуге крестьян Центрального Черноземья в пореформенный период дают материалы Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева.
В рассматриваемый период почти все праздники крестьян были религиозными. Важнейшим праздником было Рождество. Весной крестьяне отмечали Благовещенье и Пасху, которая, обычно, праздновалась ими неделю или две. Также крестьяне отмечали Троицу. Девятого мая крестьяне Курской губернии праздновали день святого Николая Чудотворца.768 В сентябре крестьяне отмечали престольные праздники. На первое октября в крестьянском праздничном календаре приходился Покров, а на первое ноября - праздник Козьмы и Демьяна.769
Курские крестьяне, как сообщал в 1898 году корреспондент «Этнографического бюро», в праздничный день посещали церковь, а затем «чинно садились за праздничный стол». 770 При этом праздничный стол по крестьянской традиции должен был быть обилен. Так, в день святого Николая Чудотворца курские крестьяне, как отмечал один из корреспондентов
Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева, «заранее белят хаты, покупают водку, бьют скотину для принятия гостей. Надев лучшие наряды, спешат в церковь. После обедни расходятся по домам. Здесь пир идет горой, много выпивают водки, а к вечеру гости разъезжаются по домам».771Курская крестьянка Акулина Агеева сообщала одному из корреспондентов Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева, что на праздник крестьянская семья и гости-родственники накрывали стол, а также пили водку: «по 15 рублей и больше уходит на угощенье». Всех гостей, по ее словам, «обносили водкой после каждого блюда». Однажды ее родственники зарезали к празднику молоденького бычка и четырех овец и зараз все съели. «А уж водку ведрами покупали».772 Курский крестьянин Егор Клейменов в это же время рассказывал о праздниках: «Пьяные как перепьются, так пускаются плясать после обеда. Девки не пляшут, а все бабы да мужики. Пляшут и старики. Так целый день гуляют». 773 Таким же образом крестьяне отмечали и другие торжественные события, например, свадьбы. Так, священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету Этнографического бюро в 1899 году писал: «Свадьба обходится в 60 рублей. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4–5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: «смотри, дескать, как мы гуляем». 774 В селах Орловской губернии, по данным того же источника, «в престольный праздник пьянство начинается сразу же после обедни и продолжается 2–3 дня. Крестьяне небольшими группами ходят друг к другу в гости и везде выпивают водку. Многие пьют до тех пор, пока не свалятся». 775 «Престольные праздники празднуют так: крестьяне варят пиво (брагу) и покупают водку. Из соседних селений приходят знакомые и родственники, старшие члены семьи обоего пола. Тот, кто не принимает участие в праздниках, тот считается скаредным». 776 Престольный праздник в Курской губернии в конце XIX века праздновался обыкновенно три дня. Причем, если же крестьяне «разопьются», то празднуют и четыре дня.777 По вечерам во время праздников крестьянская молодежь Курской губернии танцевала. «Девки и молодежь, взявшись за руки, «вытопывают» в такт музыке. Пляска продолжается до двенадцати часов, после чего все расходятся с песнями по домам». Также крестьяне водили хороводы («карагоды»).778 О том, что хоровод был широко распространенной формой развлечения русской крестьянской молодежи, свидетельствует также М. М. Громыко.779
Таким же образом крестьяне отмечали и другие торжественные события, например, свадьбы. Так, священник А. Кудрявцев из Курской губернии в ответе на анкету Этнографического бюро в 1899 году писал: «Свадьба обходится в 60 рублей. Самый бедный крестьянин покупает на свадьбу 4–5 ведер водки. Обильная попойка при браке поддерживается отчасти крестьянским самолюбием, старанием не ударить лицом в грязь, показать себя особенно перед новой родней, перед людьми другого прихода, другой местности: «смотри, дескать, как мы гуляем». 780
Важной частью досуга крестьянской молодежи были народные гуляния, происходившие, как правило, на деревенской улице, а также у околицы, в поле, на лугу или в любом другом специально для этого предназначенном или произвольно выбранном месте. Начинался хоровод примерно так: две—три девушеки становились посреди улицы и начинали «играть песни». К ним присоединялись постепенно многие молодые женщины и девушки. Затем, так же постепенно, подходили молодые мужчины и парни. Парни приходили нередко с гармониками, скрипками, бубнами. Мог возникать хоровод и иначе: в праздничный день, в центре селения, где была ярмарка или некоторое подобие ее, несколько девушек сначала пели потихоньку «прибаутки», сидя рядом на каком-нибудь бревне; парни подыгрывали им или подпевали слегка.
По словам М. Громыко, важной частью досуга крестьян в пореформенный период было фольклорное творчество, а именно, сочинение песен, частушек, сказок и легенд.781
Важной составляющей крестьянского фольклорного творчества было создание фантастических сюжетов, легенд и преданий, в которые, в отличие от сказок, крестьяне верили как в правдивые истории и которые они рассказывали друг другу в свободное время, в основном – во время праздников. Широкое бытование среди крестьян такого рода легенд и преданий свидетельствует о сохранении у них архаического мифологического сознания.
Так, В. И. Даль еще в первой половине XIX века в своей работе «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» собрал обширные сведения относительно бытовавших в то время в крестьянской среде легенд и преданий мифологического характера. Согласно собранным им фольклорным материалам, крестьяне верили в существование таких мифологических персонажей, как домовой, леший, водяной, овинный, банник, русалка, кикимора, черт, ведьма, приведение и других существ, а также - в колдовство, порчу, нечистую силу и заговоры.782
По словам одного из корреспондентов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева, отмеченные В. И. Далем в первой половине XIX века мифологические представления крестьян сохранились и в начале ХХ века. По его словам, в это время в среде курских крестьян были по-прежнему распространены легенды и поверья о ведьмах, русалках, приведениях, а также о Христе.783
Как свидетельствует один из корреспондентов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева, курские крестьяне, как дети, так и взрослые, любили из любопытства общаться с образованными людьми, задавая им различные вопросы об устройстве мира или жизни в других странах. Особенно им нравилось, отмечал корреспондент, слушать чтение книг. По его словам, в одной курской деревне «крестьянам нравились рассказы про Робинзона и Тараса Бульбу». 784 Тот же корреспондент отмечал, что крестьяне крайне уважительно относились к образованным людям и многие из них отправляли своих детей в земские и церковно-приходские школы учиться грамоте. «Бывало так, отмечал он, что старшие дети в семье учат грамоте младших».785