Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историография и источники 22
1.1. Историография 22
1.2. Источники 56
Глава 2. У истоков центризма в российском либерализме 83
2.1. Формирование идейных и организационных основ 83
2.2. «Срединное» течение на земских съездах (1902 – 1905) 119
Глава 3. Политические организации либералов-центристов в 1906 – 1907 гг. 133
3.1. Участие либералов-центристов в избирательной кампании в I Думу 133
3.2. Лидеры Партий демократических реформ и мирного обновления в I Думе 193
3.3. Либералы-центристы и II Дума 239
Глава 4. На пути к массовой общероссийской партии прогрессистов (середина 1907 г. – июль 1914 г.) 263
4.1. В поисках новых идей и форм самоорганизации 263
4.2. Фракция прогрессистов в III Думе: становление и облик 311
4.3. Законотворческая деятельность фракции прогрессистов в III Думе 320
4.4. Успехи избирательной кампании в IV Думу и радикализация тактики 343
Глава 5. Упрочение позиций прогрессизма в годы Первой мировой войны (июль 1914 г. – 1917 г.) 365
5.1. Идеи прогрессизма как основа организации общественности 367
5.2. Роль прогрессистов в консолидации думского большинства 394
5.3. Переформатирование центристского либерального пространства: от Февраля – к Октябрю 1917 г 427
Заключение 459
Список источников и литературы 466
Приложение: Либералы-центристы. Биобиблиографический словарь 560
Список сокращений 692
- Формирование идейных и организационных основ
- Либералы-центристы и II Дума
- Успехи избирательной кампании в IV Думу и радикализация тактики
- Переформатирование центристского либерального пространства: от Февраля – к Октябрю 1917 г
Формирование идейных и организационных основ
«Срединное» течение в русской либеральной мысли, впервые организационно оформившееся в период революции 1905–1907 гг., пробивало себе дорогу на протяжении ХIX столетия. Во многом именно в русле этого течения, учитывая масштаб влияния его идеологов, сформировался и, в целом, российский либерализм как своеобразное явление. Этот двуединый процесс был обусловлен нарастанием в обществе противоречий в связи с ускорением развития элементов рынка, расширением контактов с Западной Европой, усложнением представлений о путях преобразования российской жизни.
Либерализм как политическая доктрина первоначально «укоренялся» в России в «неполитической форме». Важную роль в этом играла художественная литература. На пороге ХIХ в. в ней обнаружилась тенденция к поиску путей формирования «нового человека». Протест против традиционности русского общества стал характерной чертой целого ряда литературных героев. «Они разрушают сложившиеся культурные стереотипы и ищут новую меру для себя за их пределами. И хотя эта мера у каждого очень разная, – констатирует современный философ А.П. Давыдов, – они формируют, культивируют медиацию, создают в России “cрединную культуру”1, специфиче ские, неполитические формы либерализма»1. «”Протестная личность”, вошедшая в ткань русской культуры и поднятая до уровня социального типа в творчестве Пушкина и Лермонтова, есть, считает Давыдов, свидетельство способности литературы, культуры и общества к самообновлению, соразмерному принятию либеральных идей и ценностей в качестве принципов социальной жизни»2.
«Начало самосознания литературы и общества» отразилось на страницах журнала «Вестник Европы», выходившего с 1802 г. в Москве под редакцией Н.М. Карамзина, а в 1805–1830 гг. – М.Т. Каченовского4. Продолжатель традиции просветительских идей ХVIII столетия, «Вестник Европы» был самым крупным и авторитетным печатным органом в России5.
Впервые в истории отечественной прессы разделы беллетристики и политики получили равные права на страницах журнала. В результате «Вестник Европы» положил начало новому в России типу литературно-политического издания, определив тенденцию преобладания журналов над книжными изданиями6. «Вестник Европы» стал также первым в России печатным органом, задуманным как пространство для спора, диалога. Редакции этого журнала, всегда защищавшей принцип свободы слова, принадлежала инициатива вы ступления против духа партийности в русской литературе. В дискуссии между «архаистами» и «карамзинистами» об историческом пути России и ее культуре журнал играл роль «третьей силы», осуждая обе крайности – патриотизм, обратившийся в нетерпимость, и «бесхарактерный космополи-тизм»1.
Своеобразная центристская позиция «Вестника Европы» обусловила двойственность и противоречивость оценок самого издания и взглядов его редактора. Так, А.Н. Пыпин характеризовал М.Т. Каченовского как «предтечу западников». Вместе с тем, в журнале последовательно проводилась мысль о вреде бессознательного подражания Западу: «Доколе не перестанем мы ненавидеть свое и любить чужое, до тех пор ничего у нас не будет… Народ, который все перенимает у другого… уничижает себя и теряет собственное свое достоинство; он не смеет быть господином, он рабствует»2. Важным направлением редакционной политики было знакомство читателей с обычаями и традициями русского и других славянских народов, историей и современным положением российской провинции. Все это дает основания исследователям рассматривать журнал М.Т. Каченовского и как предтечу славянофилов3. Фактически идеологи издания обосновывали мысль о модернизации России с учетом ее культурно-исторического своеобразия.
«Вестник Европы» первой трети ХIX в. представляет собой один из первых опытов создания нарождавшимся либеральным сообществом собственных «структур доверия», нацеленных, во-первых, на формирование в России общественного мнения путем последовательного «вживления» в ткань общественного сознания либеральных идей, во-вторых, – на расширение сферы социального сплочения.
Продолжателем дела Карамзина-Каченовского стал «Вестник Европы», основанный М.М. Стасюлевичем в Петербурге в 1866 г., в связи со 100-летним юбилеем Н.М. Карамзина1. И название, и программа издания (всесторонняя европеизация России, трансформация самодержавия в конституционную монархию путем последовательных реформ, объединение сторонников «третьего» пути развития России, чуждых крайностей, на основе широко понимаемых либерально-демократических принципов, идеях просветительства) – все это символизировало преемственность нового печатного органа с одноименным предшественником. Журнал М.М. Стасюлевича стал одним из самых долговечных изданий в истории российской прессы. С 1866 по 1873 гг. тираж «Вестника Европы» вырос с 2,5 тыс. экз. до 8,2 тыс. экз. и превысил тираж «Отечественных записок» на 1 тыс. экз. В конце 1870-х – начале 1880-х гг. «Вестник Европы» по числу подписчиков занимал 3-е место среди «толстых» журналов, уступая лишь «Отечественным запискам» и «Делу»2. В 1880-е гг. издание М.М. Стасюлевича разделяло влиятельные общественные позиции с «Отечественными записками» и «Русскими ведомостями»3. В 1895 г. тираж «Вестника Европы» достиг 6785 экз., обнаружив тенденцию к снижению лишь в начале ХХ в.4
Многие современники ставили в заслугу журналу М.М. Стасюлевича неизменность строго выдержанного западноевропейского направления, «безусловную порядочность» и «редкую терпимость». А.П. Чехов отзывался о «Вестнике Европы» как о лучшем журнале из всех «толстых»5. А.М. Горький характеризовал его как «наиболее глубоко понимающий значение культуры, наименее партийный»1. Мнение о «Вестнике Европы» как внеклассовом, надпартийном органе преобладает и в работах дореволюционных исследователей. Не случайно поэтому журнал оказался привлекательным для целого «созвездия» научно-литературных сил России. Их сближение с деятелями редакторского круга «Вестника Европы» происходило задолго до «старта» многопартийности. Между схожими по миропониманию и темпераменту людьми, нередко из разных идейных лагерей, наводились «мосты доверия» на почве единства профессиональных интересов и стремления к общей цели, «мирному обновлению» России.
Либералы-центристы и II Дума
Реагируя на ужесточение правительственного курса после роспуска I Думы, либералы-центристы продолжали утверждать: «единственный здравый метод политики – реформы как источник успокоения, а не наоборот»2. Признавая «печальный факт» неизбежности суровых репрессивных мер в периоды анархии, они считали необходимым соблюдение дополнительных условий, гарантирующих «успокоение» страны: «во-первых, эти меры не должны противоречить нравственным началам; во-вторых, они должны быть строго законны, и, в-третьих, они должны исходить от власти, пользующейся доверием страны»3.
Источник «всех зол» «демреформаторы» и «мирнообновленцы» видели в том, что «переход от абсолютизма к конституционному строю, возвещенный Манифестом 17 октября, совершился только на бумаге»4, а сам этот документ превратился для «сильных мира сего» в «бумажку, лишенную всякой обязательной силы»1. Однако они не снимали ответственности за «пробуксовку» конституционного процесса и с общества: «Само население должно еще воспитать в себе привычку руководиться в жизни не прихотью и произволом, а законностью и правом». Значимое место в «воспитании народа в духе правового государства» отводилось политическим партиям, которые должны укреплять в обществе «чувство законности», а не создавать «почву для новых насилий»2.
Лидеры ПДР и ПМО, как и прежде, считали «единственным способом предупредить разгром либерализма справа и слева»3 создание предвыборного блока партий – «всех тех, кто хочет мирного, но безостановочного движения вперед – к народному благу и народной свободе»4. Предостерегая кадетов и октябристов от ошибок первой избирательной кампании, кн. Г.Н. Трубецкой заявлял: «Партийное сектантство часто мешает сближению людей, которых разделяют оттенки во взглядах, а не серьезные разногласия, а неестественные союзы легче иногда заключаются между организациями, которые, казалось бы, должны иметь мало общего». Отмечая проявившуюся весной 1906 г. склонность кадетов к поддержке крайних левых партий и проправительственные настроения в рядах октябристов, известный «мирнообновленец» подчеркивал: «Союз между столь разнородными элементами мог быть только союзом всадника и лошади», в котором каждый «предпочитал положение первого». Отсюда – «полная неустойчивость, колебание курса и беспринципность», которые, по его мнению, нередко характеризовали деятельность наиболее крупных либеральных партий. А в результате – «почти полное поражение» «Союза 17 октября» на выборах в I Думу и две «гибельные ошибки» кадетов, сыгравшие роковую роль и в судьбе нижней палаты. Это – «слишком легкое отношение к требованиям нравственного характера в политике» и «переоценка сил в борьбе с министерством»1. Либералы-центристы рассчитывали на то, что руководители крайних флангов отечественного либерализма извлекут урок из прошлого опыта. В свою очередь, сами они надеялись сыграть конструктивную роль в предстоящей избирательной кампании.
Особую настойчивость в реализации этой цели проявили «мирнооб-новленцы», предпринявшие попытку возглавить процесс образования «конституционного центра». Стремясь к «наведению мостов» с Партией народной свободы, организаторы ПМО делали ставку на расширение сети внепартийных политических клубов конституционалистов («типа Клуба независимых»). Они не сомневались: неформальные встречи на таких «площадках» могли ускорить сближение либералов-центристов с кадетами и, соответственно, дистанцирование последних от революционеров. В сентябре 1906 г. «мирнообновленцы» приветствовали отказ кадетов от Выборгского воззвания, в связи с чем надеялись на приток в свои ряды «чистых конституционалистов» из Партии народной свободы.
Деятели ПМО были убеждены в том, что сама жизнь подталкивала и «Союз 17 октября» в сторону либерального центра. Они считали закономерным усиление разногласий в октябристской среде по вопросу об отношении к столыпинскому курсу. П.А. Гейден, М.А. Стахович и Д.Н. Шипов выступали (числясь пока еще октябристами) за «переформатирование» этой партии, т.е. возвращение ее к «истокам».
Каково же было отношение руководства двух крупнейших либеральных организаций к «объединительной» инициативе либералов-центристов? Соратники П.Н. Милюкова и А.И. Гучкова демонстрировали, что всерьез не рассматривают их, сидящих «между двух стульев» (к тому же численно слабых), ни как союзников, ни как соперников. «Этой партии не существует, потому что она не может и не будет существовать»2, – «приговор», вынесенный «мирнообновленцам» членом ЦК Партии народной свободы В.М. Гессеном, отражал и отношение кадетов к ПДР. Столь же категоричен был и П.Н. Милюков1. В унисон с ними выступал Ф.И. Родичев. Соглашаясь в лучшем случае на «выставление всей оппозицией общего списка левых кандидатов», он отрицал возможность избирательного соглашения с ПДР и ПМО – «так называемыми партиями», состоящими «из одних генералов», к тому же не имеющими механизма обеспечения «беспрекословного подчинения» своих сторонников решениям центральных партийных органов2.
В поддержку соратников из ПМО выступил тогда К.К. Арсеньев. Он считал позицию кадетского руководства крайне вредной. Подчеркивая, что не следует «провозглашать невозможным союз, который в недалеком будущем может стать неизбежным», лидер ПДР заявлял: «В минуту, когда приходится напрягать все силы в борьбе против правительства и против крайних, опасно поддерживать раскол в либеральном лагере… Для правительства не может быть более страшного удара, нежели блок между кадетами и обновленцами.
Успехи избирательной кампании в IV Думу и радикализация тактики
Кульминацией последовательных усилий думских прогрессистов и их соратников из внепарламентской оппозиции по созданию новой партии стал ее учредительный съезд. Он состоялся накануне открытия IV Думы (11–13 ноября 1912 г.) и обозначил финал избирательной кампании прогрессистов. На съезде были приняты документы, имевшие программный характер. Это – резолюции о «руководящих началах деятельности прогрессистов, а также об «основных положениях» новой партии. В сравнении с основным документом ПДР, программа Партии прогрессистов имела значительно усеченный вид. В частности, экономический раздел документа был ограничен всего лишь одним пунктом: «Защита народнохозяйственных интересов в области земледелия, промышленности и торговли»1. Это свидетельствовало фактически об отказе организаторов нового политического объединения либералов-центристов от детальной разработки практических мер по реализации демократических реформ впредь до «утверждения конституционно-монархического строя с политической ответственностью министров перед народным представительством»2.
Подобный настрой был характерен и для И.Н. Ефремова, лидера думских прогрессистов. Еще за месяц до начала работы IV Дум ы он предпринял энергичные усилия для «собирания» депутатов-единомышленников, повторив оправдавший себя первый опыт организации фракции осенью 1907 г. От лица соратников в III Д уме И.Н. Ефремов разослал письма вновь избранным «прогрессистам и беспартийным депутатам прогрессивного направления». И.Н. Ефремов информировал их о возможности использовать помещение фракции (Воскресенский пр., 19) в качестве «стартовой площадки» для обустройства в столице и начала парламентской деятельности. И.Н. Ефремов сообщал и содержание «проекта ближайших задач прогрессистов», подготовленного «центральным комитетом беспартийных прогрессистов»1. Фактически это было изложение программных целей новой партии2, принятых на упомянутом съезде.
Несмотря на административно-полицейские препоны во время избирательной кампании, депутатский состав IV Думы (по сравнению с ее предшественницей) отличался выраженным радикализмом. Хотя октябристы и сохранили руководящую роль в нижней палате, численность фракции заметно сократилась. Среди оппозиционных групп самой многочисленной была Партия народной свободы (в начале работы Думы – 59 депутатов, к концу 5-й сессии – 53 члена). Примечательно, что осенью 1912 г. (как и на выборах в III Думу) наблюдался ощутимый рост по всем избирательным куриям числа прогрессистских депутатов. В итоге фракция прогрессистов укрепила свои позиции в IV Думе1. Несмотря на то, что она по величине была лишь пятой в Думе, это был неплохой результат, особенно с учетом предполагаемой возможности объединения прогрессистов с другими думскими либералами. Власть отреагировала на усиление прогрессистов отказом в легализации их партии: определение ее целей (развитие конституционной монархии) было объявлено не соответствующим терминологии Основных законов.
Сохраняя деловой настрой, прогрессисты оценивали обстановку, в которой началась работа IV Думы, как «еще более тяжелое безвременье», в сравнении с предшествующим пятилетием. Они констатировали: «подорвано уважение к законности, к праву, и народные массы чувствуют себя вне закона», «недовольство и озлобленность достигли высшего напряжения». Подчеркивая, что «в этих печальных обобщениях нет сгущения красок», И.Н. Ефремов и его соратники ссылались на «тысячи фактов», иллюстрирующих «беспрерывный поток беззаконий». По их словам, даже в «самых умереннейших по либерализму и самых лояльных элементах страны» иссякала надежда на возможность «каких-либо улучшений и правовых реформ»2.
Взаимодействуя с нижней палатой, власть подтверждала неизменность своих политических установок. Две первые (довоенные) сессии (с 15 ноября 1912 г. по 14 июня 1914 г.)3 характеризовались тем, что правительство продолжило курс на «сдерживание» оппозиции, стремилось парализовать ини циативу депутатов и, по словам И.Н. Ефремова, «оставить Думу без дела, умалить ее значение»1. Власть «отмахивалась» от депутатских запросов. Серьезным тормозом в работе нижней палаты стала т.н. «законодательная вермишель» (в период первой и второй сессий правительство внесло в Думу свыше 2000 мелких законопроектов). Продолжалась практика внедумского законодательства, нарушавшая права Думы как законодательного учреждения. Это также заметно снижало эффективность работы нижней палаты.
Однако впечатление «скуки» и ощущение бесперспективности IV Думы, складывавшееся поначалу у современников, было обманчивым. За внешне малоуспешной деятельностью нижней палаты скрывалась интенсивная внутрифракционная работа, значительный объем которой был проделан и прогрессистами. В заседаниях фракции были детально изучены многочисленные проекты реформ, результатом чего являлись поправки, улучшавшие тексты этих документов («в смысле развития прав общественных организаций, поддержания общественной самодеятельности и ослабления бюрократических влияний»)2. Кроме того, сложившаяся в два предвоенных года обстановка в нижней палате отличалась напряженностью как в отношениях различных группировок внутри Думы, так и в ее взаимоотношениях с правительством. Обращаясь к представителям власти, Н.Н. Львов заявил от имени фракции прогрессистов: «Мы явились сюда, чтобы заявить вам, что в России есть общественное мнение, которое не потерпит, чтобы над ним издевались так, как издевались до сих пор, и что это общественное мнение есть сила, которая требует своего признания и уважения к себе»1.
Примечательно, что уже в самом начале работы IV Думы (на этапе выбора председателя нижней палаты, формирования ее рабочих органов) именно прогрессисты взяли инициативу в свои руки. Пока октябристы «выясняли отношения» с националистами, прогрессисты созвали совместное заседание оппозиции (фактически двух фракций – Прогрессивной и кадетской), на котором было принято решение добиваться формирования коалиционного президиума, т.е. представительства в нем основных думских политических течений. Эта тактика оправдала себя: оппозиция приобрела в президиуме Думы два места, причем на эти должности были избраны прогрессисты – Д.Д. Урусов (тов. председателя) и Н.Н. Львов (старший тов. секретаря). Как отмечал позднее И.Н. Ефремов, благодаря этому фракция прогрессистов заняла достойное и влиятельное положение в IV Думе. Прогрессисты были избраны также в руководство восьми думских комиссий, а также пяти отделов нижней палаты.
Уже в собственном проекте ответного адреса фракция заявила о своих взглядах на будущее страны и задачи IV Думы. Подчеркивая необходимость «совместной работы правительства и законодательных учреждений в направлении искреннего осуществления начал Манифеста 17 октября 1905 г. и водворения строгой законности», прогрессисты в то же время настаивали на том, что Дума должна не слепо следовать за правительством (подобно своей предшественнице), а, напротив, брать инициативу в свои руки и стремиться к достижению вышеупомянутой цели. Для этого они предлагали использовать, во-первых, бюджетные права Думы, во-вторых, право ее законодательной инициативы. Кроме того, как и прежде, они делали «ставку» на возможности конституционного центра, который предстояло создать в Думе нового созыва для объединения усилий оппозиции.
Переформатирование центристского либерального пространства: от Февраля – к Октябрю 1917 г
Несмотря на тревожные предчувствия, революция, разразившаяся в Петрограде в конце февраля 1917 г., стала неожиданностью для всех. «Режим, под гнетом которого жила Россия со времени освободительного движения, был режимом лжи. … Гнойный нарыв лжи назревал долго и назрел. Терпение у всех истощилось. … Нарыв лопнул. Царя Николая нет – Россия осталась»1, – выражал В.Д.Кузьмин-Караваев господствовавшее настроение в связи с «чудом» русской революции. Прогрессисты и их думские соратники предпринимали энергичные усилия, чтобы взять ситуацию под контроль. Члены фракции прогрессистов участвовали во всех знаковых событиях того времени. Мобилизованные из их числа комиссары ВКГД и Временного правительства, выполняли возложенные на них обязанности в различных местностях России, а также на театре военных действий2. Из 33 прогрессистов, состоявших в одноименной думской фракции к февралю 1917 г., активную позицию в революции занимали, по крайней мере, 26 человек3.
Характеризуя либералов-центристов в 1917 г., следует иметь в виду, что для их идентификации в тот период явно недостаточно лишь одного, формального, «маркера» – принадлежности к упомянутой фракции. «Размытость» границ «справа» и «слева», изначально отличавшая интересующий нас круг деятелей, стала еще более очевидной в условиях интенсивной перегруппировки партийных сил после февральско-мартовского «обрушения» прежних правил «политической игры»1. Некоторое время непосредственно после Февральской революции единственной несоциалистической партией оставалась Конституционно-демократическая партия. Нахлынувшие в нее справа элементы грозили превратить ее в крайнюю правую2, если бы не инициатива бывших членов «Союза 17 октября» В.П. Глебова, И.И. Дмитрюкова и Э.А. Эрштрема. Благодаря их усилиям в апреле 1917 г. заявила о себе Рес-публиканско-демократическая партия как зачаток возрождения октябристской партии.
Столь же объективно необходимым, как возникновение справа от кадетов этой новой политической организации, было и появление в марте 1917 г. несоциалистической партии левее конституционалистов-демократов. В этой роли как раз и выступила Российская радикально-демократическая партия (РРДП), учредительное собрание которой состоялось в Петрограде 11 марта 1917 г. Думская фракция прогрессистов почти в полном составе3 влилась в ее ряды, таким образом сохранив определенное единство в ситуации фактически «исчезнувшей» Государственной думы. Возглавили РРДП бывший лидер думских прогрессистов И.Н. Ефремов и Д.П. Рузский (1869–1937), профессор столичных институтов (Политехнического и Путей сообщения), старший инженер городской канализационной комиссии, «один из лучших в Европе знатоков канализационно-водопроводного дела»1. Наряду с прогрессистами ядро партии составили участники Петроградского кружка радикалов, возникшего в 1915 г. Среди них – известные ученые, публицисты, общественные деятели (М.В. Бернацкий, Б.Д. Бруцкус, Н. И. Коробка, К.А. Мациевич, С.В. Познер, М.А. Славинский и др.).
Образование РРДП стало закономерным итогом многолетних обоюдных усилий по наведению «мостов доверия» между прогрессистами и умеренными социалистами разных «оттенков» из числа партийной и внепартийной интеллигенции. Инициируя сближение со здравомыслящими деятелями из левого лагеря еще в период революции 1905–1907 гг., прогрессисты и впоследствии приветствовали встречные шаги своих потенциальных союзников. Стремясь к «мирному обновлению» России, либералы-центристы и деятели из названных кругов сотрудничали в периодических изданиях, общественных организациях, совместно участвовали в разнообразных просветительских проектах. Особенно активно это содружество развивалось накануне и в годы Первой мировой войны. Так, А.И. Коновалов поддерживал объединительные инициативы М. Горького. По собственному признанию писателя, он еще в 1910 г. начал думать о создании новой, «единой», партии, которая «должна всосать в себя всю – по возможности – массу людей, которая осталась неорганизованной между кадетами справа и социалистами слева». А.И. Коновалов входил в число тех, кто финансировал газету «Луч» (1912–1914), помог М. Горькому организовать издательство «Парус», выпускавшее журнал «Летопись» (1915–1917). Усилия М. Горького находили отклик среди меньшевиков, а также беспартийной интеллигенции, в том числе участников упомянутого кружка столичной интеллигенции2.
Формально не связанной с РРДП, однако близкой радикал-демократам по взглядам, была целая плеяда достаточно «разношерстных» деятелей. Среди них – как сохранявшие членство в своих партиях кадеты и «умеренные социалисты», так и «беспартийные прогрессисты». Они предпочитали не присоединять к своему имени какой бы то ни было «ярлык», как и прежде не придавая особого значения наличию формального партийного статуса. Показателен в этом смысле пример патриархов либерального центризма – лидеров ПДР, ПМО, членов ЦК Партии прогрессистов в 1912–1913 гг. Многие из них оставили след в «летописи» 1917 г. как государственные и общественные деятели, публицисты.
Революция придала дополнительный импульс многообразной гражданской активности 80-летнего К.К. Арсеньева. Он по-прежнему характеризовался как «лучший современный публицист и критик», «горячий, опытный и сильный заступник законности, справедливости и терпимости в общественных отношениях»1. Опыт К.К. Арсеньева был востребован в Сенате (назначен на пост сенатора 1-го Департамента), а также в комиссии для восстановления основных положений Судебных уставов и согласования их с происшедшей переменой в государственном устройстве2. В состав этой комиссии, образованной во главе с министром юстиции, вошел и 89-летний председатель Совета присяжных поверенных Петроградского судебного округа Д.В. Стасов. Традицию «заступничества» за гонимых и преследуемых, характерную для деятелей либерального центризма, продолжал В.Д. Кузьмин-Караваев, призывая новые власти к правовым методам борьбы с политическим инакомыслием и милосердию к тем, кто попал «под колесо» истории. С июня 1917 г. он занимал пост председателя Комиссии (при Министерстве юстиции) о помиловании и смягчении участи лиц, осужденных военными и военно-морскими судами1. Однако еще с самого начала революционных событий 1917 г. известный юрист и общественный деятель пытался противодействовать процессу разрастания анархии в стране, ходатайствуя за потерпевших2.
Дебют РРДП в роли общероссийской политической партии символизировал консолидацию «защитников приобретений революции» в лице «трудовой демократии» («многомиллионное крестьянство, ремесленники, мелкие и средние торговцы, служащие различных учреждений и трудовая интеллигенция», фабрично-заводской пролетариат), а также «умеренно настроенных» кругов казачества1 и офицерства2, демократических национальных организаций3. Выделяя среди своих союзников мелкобуржуазные слои («низы буржуазии, непосредственно соприкасающиеся с пролетариатом»), РРДП не спешила выносить «за рамки» демократии крупную буржуазию. Идеологи партии были убеждены: «Классовому раздражению и классовой политике, – слева и справа, – теперь не может быть места. Только совместные усилия всех классов в состоянии спасти Россию»4. Радикал-демократы отмечали предпосылки «движения» в этом направлении5.
Лидеры РРДП, отвечая на «нападки» кадетского руководства в свой адрес6, разъясняли, что возникновение их партии – не результат «индивидуализма, прихоти группки лиц, не нашедших себе места в кадетской партии», а стремление заполнить очевидный «пробел» в российской многопартийности – отсутствие «сильной демократической партии левее кадет», которая, не будучи враждебной социализму и последовательно поддерживая необходимые на пути к нему реформы, твердо стояла бы на реальной почве1. Подтверждением «жизненности» своей стратегии лидеры РРДП считали образование на российских просторах значительного числа («независимо одна от другой») радикально-демократических групп.
РРДП вошла в «пятерку» наиболее заметных политических сил (наряду с эсерами, социал-демократами, народными социалистами и кадетами). В короткий срок она развила интенсивную деятельность: создала собственную типографско-издательскую базу2, организовала выпуск партийной прессы3. Отделения партии возникли в ряде городов, в том числе Москве4, Киеве, Одессе, Кунгуре, Перми, Ярославле, Могилеве, Минске, Ташкенте, Ялте, Ар хангельске, Рогачеве, Лубнах (в последних пяти радикал-демократы были представлены в органах местного самоуправления). РРДП организовала широкую агитационную компанию, участвуя в столичных выборах1: в конце мая – начале июня – в районные думы (прошли 4 радикал-демократа), в августе – в Петроградскую городскую думу (кандидаты партии потерпели пораже-ние)2.
РРДП фактически заняла «срединную» позицию между кадетами и социалистами3. Это обстоятельство не препятствует трактовке РРДП как своего рода «конечного пункта» в развитии центристского течения в российском либерализме. Преемственность РРДП с либералами-центристами (прогрессистами) предшествующего периода прослеживается как на уровне личного состава, так и в программно-тактических взглядах. Более «революционное» (в соответствии с «духом времени») самоназвание («радикал-демократы») ничего не меняет, поскольку, согласно представлениям начала ХХ в., радикализм не противоречил либерализму4, а «радикал» воспринимался, по существу, как социал-либерал.