Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблемы обеспечения безопасности Ингушетии в 1992–2000 гг 30
1.1. Осетино-ингушский вооруженный конфликт 1992 г.: исторические причины, особенности и последствия 30
1.2. Влияние местного криминала на политическую и социально экономическую жизнь региона в постсоветский период 55
1.3. Вооруженные конфликты на Северном Кавказе и ситуация в Ингушетии в 1990 – х гг. XX в 74
Глава 2. Усилия государства по обеспечению безопасности Ингушетии в 2001–2010 гг 96
2.1. Влияние смены руководства республики на протестную активность населения Ингушетии в 2001–2003 гг 96
2.2. Борьба органов государственной власти с террористическим подпольем и структурами радикального ислама на территории Ингушетии в 2004–2005 гг 121
2.3. Мероприятия органов государственной власти по стабилизации обстановки в Ингушетии в 2006–2010 гг 146
Заключение 168
Список использованных источников и литературы 175
- Осетино-ингушский вооруженный конфликт 1992 г.: исторические причины, особенности и последствия
- Влияние местного криминала на политическую и социально экономическую жизнь региона в постсоветский период
- Влияние смены руководства республики на протестную активность населения Ингушетии в 2001–2003 гг
- Мероприятия органов государственной власти по стабилизации обстановки в Ингушетии в 2006–2010 гг
Осетино-ингушский вооруженный конфликт 1992 г.: исторические причины, особенности и последствия
Вопрос возникновения осетино-ингушского конфликта не имеет однозначного ответа в современной науке. В настоящее время трактовки данной проблемы в высшей степени политизированы и полностью определяются актуальными интересами оппонирующих сторон. Единственное, в чем исследователи единодушны, это признание глубоких исторических корней сложившейся ситуации.52 Действительно, осетины и ингуши практически не имеют смягчающих механизмов буферного характера, процент межнациональных браков между двумя этими народами очень незначителен, в их прошлом также отсутствуют дружеские связи.
В первой половине XVIII и осетины, и ингуши находились в зависимости от кабардинских князей – во всяком случае, территория их проживания во многом вписывается в границы феодальной Кабарды.53 По свидетельству И. А. Гильден-штедта, осетины и ингуши начали освоение предгорных равнин приблизительно в одно и то же время – в середине XVIII века, после того, как эти территории были покинуты кабардинцами.54 Кроме того, часть осетин некоторое время платила дань ингушам за то, что после ухода нескольких ингушских групп на равнину, заняла их земли.55 Исходя из вышесказанного, территориальные споры между ингушами и осетинами имеют весьма давнюю историю.56 Необходимо отметить, что при рассмотрении территориальных проблем центральной части Северного Кавказа, Российская Империя не могла игнорировать цивилизационную толерантность осетин и потенциальную, вынужденную, конфликтность остальных народов. Так, спорадические территориальные конфликты ингушей с терскими казаками продолжались вплоть до революции. Особенно частыми они стали после столыпинских реформ 1905 г., к 1917 г. приняв характер вялотекущих боевых действий.57 Причиной служило то что, в сравнении черноморскими казаками, и даже кубанскими, терские (гребенские) казаки имели земельные наделы достаточно большой площади – от 40 десятин и выше. Столыпинская аграрная реформа, капитализирующая сельскохозяйственное производство, была весьма выгодна владельцами именно таких, достаточно крупных наделов. Ингуши, страдавшие от безземелья, не могли просто наблюдать, как земля уходит от них уже по законам рыночной экономики. 58
В 1919 г. территория Ингушетии стала ареной противостояния Советской власти на Северном Кавказе и белогвардейскими войсками. Нельзя не отметить, что именно ингуши оказали значительную поддержку во время становления молодой власти на Северном Кавказе. В своем докладе в Совет Народных Комиссаров 10 июля 1919 г. Г.К. Орджоникидзе отмечал: «…ингуши – авангард горских народов, за которыми… потянулись остальные горцы».59 Органы Советской власти принимали меры по подготовке к отражению агрессии со стороны белогвардейских войск – «Добровольческой Армии» генерала–лейтенанта Деникина, наступавшей в направлении Кантышево – Долаково – Владикавказ. Сопротивление ингушских отрядов существенно затруднило продвижение Добровольческой Армии по Северному Кавказу. Белогвардейское командование предъявило ультиматум вооруженным отрядам на территории Ингушетии и потребовало беспрепятственно пропустить их части на Владикавказ и далее в Грузию. Получив отказ, Добровольческая Армия начала боевые действия на линии Кантышево –Долаково – Базоркино. Боестолкновение продолжалось 9 дней, после чего ингушские отряды были вынуждены отойти в горные районы Ингушетии в направлении селения Галашки по ущелью реки Ассы. В январе 1920 г. вооруженные силы Советской власти организовали наступательную операцию на Северном Кавказе с целью разгрома основной группировки войск генерал-лейтенанта Деникина. 22 марта 1920 г. территория Ингушетии была освобождена от белогвардейских войск силами подразделений Красной Армии.
В сущности, гражданская война на Северном Кавказе со стороны ингушского народа была продолжением их вековой борьбы за жизненное пространство, при этом в реестре политических лозунгов Советской власти лидеров народа более всего привлекали обещания восстановления прав на ранее принадлежавшие им земли.60 Однако с приходом Советской власти отношения местного населения с новым правительством складывались не лучшим образом, приобретая периодически острый характер. С конца 20-х гг., в ответ на проявление протеста со стороны ингушей, советское правительство предпринимает жесткие меры для восстановления порядка. Подвергается преследованию мусульманское духовенство и последователи учения Кунта-Хаджи. Ответные акции ингушей имели аналогичный характер. Так, были убиты, в частности, секретарь Ингушского обкома ВКП(б) И. Черноглаз и начальник Назрановского районного ГПУ Иванов. За каждый теракт в отношении высокопоставленных представителей власти следовали новые репрессии, которым подвергались не только непосредственные исполнители акции, но и десятки других лиц, числившихся у ГПУ в т.н. «списках порочных элементов», куда заносились имена не только бывших, но и будущих, потенциальных «бандитов».61
Тема образования и распада Горской АССР выходит за рамки нашей работы. Здесь мы лишь укажем, что, в результате многочисленных перипетий, некоторые народы Северного Кавказа оказались лишены институтов суверенности и государственности в любых формах (абазины, карабулаки, трухмены, ногайцы и т.д.) или получили их частично, как ингуши.62 Объединение их с чеченцами как с родственным вайнахским народом было оправдано, однако, как показала практика, чеченцы обладают сильнейшим ассимилятивным потенциалом. Пример тому история быстрого и полного исчезновения достаточно крупного, по меркам Северного Кавказа, народа карабулаков. Видимо, за время совместного проживания ингуши выработали особые механизмы самоидентификации и средства этнического обособления, что, при переносе на неродственные народы, не могло содействовать сближению с ними. Кроме того, ингушский народ сильно пострадал в 30–е гг. прошлого века, т.к. не принял базовых норм и принципов советского общежития и хозяйствования. В марте–апреле 1930 г. в Ингушетии и Чечне прокатилась волна выступлений противников сплошной коллективизации, которые носили массовый характер и сопровождались применением оружия. Повстанческие отряды состояли из неграмотных крестьян, которые не смогли адаптироваться к новой жизни. Выступления вылились т.н. «кулацко-мулльское» восстание. В восстании принимали участие группа Дени Арсанова численностью до 30 человек, группа последователей Кунта-Хаджи численностью до 200 человек, представители Ачалуковского района.63 Накал недовольства и масштаб выступлений против Советской власти были таковы, что государство вынуждено было пойти на широкомасштабные боевые действия в виде чекистско–войсковой операции с применением артиллерии и авиации.64 Только за одну ночь с 31 июля на 1 августа 1937 г., в соответствии с решением бюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 г. «Об антисоветских элементах» на территории Чечни и Ингушетии, была проведена «генеральная операция по изъятию антисоветских элементов». Правоохранительные органы арестовали около 14 тыс. человек, т.е. каждый восьмой представитель ингушского общества.65 В последующем аресты продолжались до 1938 г.66
Взаимоотношения с Советской властью, при традиционно сильных среди ингушей позициях мусульманства, приобрели к началу Великой Отечественной Войны в высшей степени неоднозначный характер. Ситуация углубилась в 1941– 1944 гг., после ряда репрессивных акций, проведенных воинскими частями НКВД на территории ряда национальных субъектов.67 Система нормальных взаимоотношений государства и ингушского этноса была явно нарушена. При том, что на фронтах Великой Отечественной Войны сражались более 30-ти тыс. чеченцев и ингушей, к 1943 г. в тылу Красной Армии в ЧИАССР действовало 42 антисоветских повстанческих отряда. Непосредственно на территории Ингушетии наиболее заметен был Ахмед Хучбаров, лидер повстанческого движения, называвший себя «народным мстителем, вставшим с оружием в руках на защиту своего народа».
Влияние местного криминала на политическую и социально экономическую жизнь региона в постсоветский период
К деструктивным образованиям Ингушетии, помимо появившейся в конце 80-х–начале 90-х гг. антиправительственной оппозиции, можно отнести организованные преступные группы, созданные по этническому признаку. Традиционно терминологический инструментарий нормативно-правового пространства СССР не включал в себя понятия «организованная преступность». Подразумевалось, что развитое социалистическое общество свободно от данного явления и применение термина было сугубо ситуативным. Лишь со снятием идеологических запретов в период «перестройки» словосочетание «организованная преступность» приобрело системно-терминологический характер и вошло в повседневную практику средств массовой информации и правоохранительных структур. Мы считаем целесообразным уточнить содержание некоторых определений и понятий, применительно к заявленной теме нашей работы. Существует несколько взаимодополняющих определений организованной преступности. Например: «Организованная преступность – негативное социальное явление, характеризующееся:
- сплочением криминальной среды в рамках региона с разделением на иерархические уровни и выделением лидеров, осуществляющих организаторские, управленческие, идеологические функции;
- коррумпированием, вовлечением в преступную деятельность работников государственных органов для обеспечения определенной безопасности и гарантий участникам сообщества;
- монополизацией и расширением сфер противоправной деятельности с целью получения максимальных доходов при максимальной же защищенности ее высших эшелонов от уголовной ответственности».146 Данное определение организованной преступности вполне типично и подразумевает незаконную деятельность по извлечению незаконной прибыли, путем формирования сложноструктурированных групп в условиях ослабленного правового поля. Этническая организованная преступность, имеет некоторые специфические черты, заключающиеся в самоорганизации по национальному признаку в условиях частичной коммуникативной изоляции в инокультурной среде.147 Этнические преступные группировки изначально тяготеют к крупным социально-экономическим системам – городам и сельским регионам, представляющим собой единое целое в плане управления и жизнеобеспечения населения.148
Преступные сообщества СССР традиционно возглавлялись группой так называемых «воров в законе», своеобразной управленческой, интеллектуальной элитой уголовного мира. На территории Советского Союза сосуществовали два направления криминальных потенций, находившихся в перманентном состоянии корпоративной солидарности и конкуренции – «российская» уголовная система и «грузинская». Стандарты управления у обеих практически совпадали, имея в своей основе вертикальную структуризацию при главенстве «воров в законе». Последние осуществляли контроль корпоративных взносов в общую кассу, выступали третейскими судьями при внутренних конфликтах, поддерживали межгрупповые контакты, вели альтернативное (помимо административного) управление в местах лишения свободы и корректировали нормы поведения в соответствии с реальной социальной обстановкой.149 Однако разница в прохождении статусной шкалы в «российском» воровском мире и в «грузинском» была довольно существенной. Для возведения в ранг «вора в законе» в российской системе было необходимо консолидированное мнение двенадцати авторитетных членов преступного мира. У грузин для возведения кандидата в ранг «коронованного» требовалось всего лишь три «вора в законе». Некоторые авторы приводят иные данные. Так, А.И. Гуров пишет, что для возведения в ранг «вора в законе» требовалось всего два авторитета, не уточняя при этом этническую окраску преступного сообщества.150 Видимо, именно по этой причине, а также ввиду территориальных предпочтений, во второй половине 80-х–начале 90-х гг. возникло большое количество этнических преступных группировок, возглавляемых выходцами с Кавказа вообще, с Северного Кавказа – в частности. Подавляющее большинство их лидеров были возведены в высший уголовный статус согласно нормам «грузинской» системы. Обширный контингент традиционных и новоявленных «воров в законе», связанных, к тому же, узами землячества, кровным или фамильным родством, контролировал, соответственно, значительные массы денежных средств в криминальных кассах. Необходимо учитывать, что наличные средства на Кавказе традиционно накапливались в обычных трудовых семьях ввиду значительной расходной части разовых общепринятых ритуально-обрядовых мероприятий – свадеб, юбилеев, разнообразных праздников, похорон и т.д. Чрезвычайно разветвленные и устойчивые родственные и внутриклановые связи, свойственные всем народам Северного Кавказа, сделали использование этой накопленной денежной массы в качестве оборотных средств уголовных сообществ повседневным и обыденным явлением. Кроме того, гигантские наличные суммы были накоплены представителями национальных элит.151 Происходило это за счёт использования разницы между реальной затратной частью исполнения государственных заказов и их финансированием в условиях плановой советской экономики. Накопление шло в самых разнообразных сферах, в основном, на предприятиях ВПК, в сфере курортов и туризма. Эта огромная денежная масса уже в конце 80-х гг. активно использовалась преступными сообществами в своих целях: для подкупа чиновников, приобретения недвижимости, формирования предпринимательской базы криминального мира – торговых точек, автомастерских, подпольных и официальных цехов, а затем и крупных производств.152
В конце 80-х гг. Северный Кавказ начал испытывать серьезные проблемы с жизнеобеспечением в различных сферах. Развал экономики СССР нанес тяжелейший удар по северокавказским субъектам. Некоторые республики, например, Северная Осетия, пострадали напрямую, ввиду развала структур ВПК. Другие, с преимущественным обеспечивающим направлением хозяйствования – косвенно, с актуализацией обвала экономики и систем жизнеобеспечения в таких формах, как потеря рынков сбыта, сужение и даже исчезновение сферы услуг.
В поисках источников существования, трудоспособная часть населения наиболее быстрым способом реализации насущных потребностей считала деятельность вне рамок правового пространства. Это было актуально для Северного Кавказа, где традиционная, сохранявшаяся веками педагогика народов региона, ориентирует подростков и юношей на стандарты мужчины-воина. Ответственность подразумевается перед собственной совестью и представлениями о справедливости и зачастую не принимает в расчет юридические нормы. Неудивительно, что в конце 80-х гг. и на протяжении всего последующего десятилетия прошлого века этническая северокавказская преступность в пределах Российской Федерации, СНГ и даже в дальнем зарубежье получала мощнейшую подпитку людскими ресурсами. Ситуация в Ингушетии усугублялась тем, что сама республика была вновь образованным субъектом, потерявшим интеграционные экономические и финансовые связи с Осетией и Чечней в силу причин политического характера. Сектор экономики, доставшийся республике в наследство от советских времён, был недееспособен, так как представлял собой отдельные элементы индустрии Чечни и остаточные фрагменты управленческих и финансовых структур Северной Осетии.153 Такое положение привело бы к серьёзнейшим затруднениям экономического плана и при нормальном развитии событий. Затяжной общероссийский кризис 90-х гг. обусловил практически нулевую потребность в кадрах со стороны легитимных хозяйственных систем.154 Поиск средств к существованию в республике, лишенной сельскохозяйственного производства и значимых промышленных предприятий, как правило, заканчивался вне территории Ингушетии.
Уже в первой половине 90-х гг. прошлого века многие регионы России были освоены этнической вайнахской диаспорой.155 В этот же период в криминальной среде обозначилась тенденция этнизации преступных группировок. Так, из 150 криминальных сообществ Москвы и Московской области уже в 1991 г. 11 были представлены мононациональным составом, хотя до этого, в системе «воровских понятий», этническая принадлежность отсутствовала как категория. Еще больше уголовных групп формируются интернационально, но при явном преобладании представителей того или иного этноса.156 Исследователи отмечают этот этап, в качестве новой стадии внутренней эволюции некоторых социальных образований, как очередной шаг развития российской преступности. Главным движущим фактором изменений в структуризации криминалитета было стремление к адаптации в доминирующей русской культурной среде. При этом малый численный состав компенсировался более высоким уровнем консолидации уголовных сообществ, основанном не только на корпоративных экономических интересах и преступным характером поведения в обществе, но и родственными связями, национальной солидарностью. Подобные этнические организации уголовного мира получили название «общины». По утверждению С. В Сухова и С. А. Россова, «Община» – преступное образование, состоящее в своей основе из неместных жителей, в первую очередь выходцев из Закавказья и Северного Кавказа (азербайджанская, чеченская, грузинская, дагестанская, ингушская «общины»), а также из компактно проживающих иностранцев (вьетнамцев, корейцев, китайцев)».157 Форма существования «общины», в отличие от традиционной преступной группы, не безусловные взаимные обязательства, диктуемые уголовными законами и актуальной экономической целесообразностью.
Влияние смены руководства республики на протестную активность населения Ингушетии в 2001–2003 гг
Как указывалось ранее, к 2000 г. на территории Ингушетии сложились благоприятные условия для образования радикальных форм экстремизма. Начиная с 2001 г. обстановка в республике и сопредельных субъектах начала обостряться. Этот процесс происходил под влиянием ряда факторов как внешнего, так и внутреннего характера. Группа внешних факторов была представлена ухудшением общественно-политической, социально-экономической и оперативной обстановки в макрорегионе вследствие эскалации вооруженного конфликта в Чечне и попытками международных террористических организаций и определенными структурами заинтересованных западных стран нарушить конституционный порядок и государственную целостность Российской Федерации на Северокавказском направлении. К внутренним факторам можно отнести рост амбиций отдельных региональных лидеров и социальных групп, обозначение их претензий на доминирующее положение в республике. С этой целью предпринимались усилия для искусственного обострения обстановки в Ингушетии, чтобы показать тем самым неспособность Федеральных и региональных властей к руководству в критических ситуациях, применявших непропорционально жесткие методы для поддержания стабильности. Исходя из вышесказанного, все события, происходившие в Ингушетии, рассматриваются через проекцию стиля работы руководителей республики.
Первые годы существования Ингушетии в качестве самостоятельного субъекта Российской Федерации неразрывно связаны с именем её первого Президента – Руслана Аушева.247 Кадровый военный, герой войны в Афганистане, удачно Распоряжение Главы Временной администрации на территориях Северо-Осетинской ССР и Ингушской Республики «О назначении Героя Советского Союза генерала-майора Руслана Султановича Аушева исполняющим обязанности Главы Временной администрации Инвписавшийся в политическую жизнь страны еще в годы существования СССР, он был способен контролировать ситуацию в молодой республике в сложных условиях 90-х гг. прошлого века. Аушев полностью соответствовал этническим представлениям о лидере и руководителе, обладая в жестких условиях конкуренции клановых образований необходимой харизмой и влиянием на население. Тем не менее, 28 декабря 2001 г. Р. Аушев добровольно уходит с поста президента Республики Ингушетия. По свидетельству М. Евлоева, бывшего прокурора Малго-бекского района, ставшего впоследствии одним из лидеров официальной оппозиции Аушеву, основной причиной отказа первого президента Ингушетии от власти было неприятие им политики сокращения полномочий субъекта, а также сложные конфликтные отношения с руководством полпредства Президента России в Южном Федеральном округе.248 Р. Аушев неоднократно выступал в качестве открытого оппонента Москвы по разным вопросам. Его инициативы лежали в различных областях, но суть предлагаемых новаций оставалась практически неизменной – повышение уровня суверенности Республики Ингушетия и расширение властных полномочий её руководства. Так, например, им было предложено переподчинение субъекту правоохранительных органов городского и районного уровней. Кроме того, показательным шагом Аушева был предложенный им на рассмотрение Госдумы проект закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон о Прокуратуре РФ», предполагавшего серьёзные изменения в порядке назначения руководителей и работников прокуратуры в субъектах. Изменения предполагали повышение самостоятельности местного руководства. Аргументация данного предложения не была ситуативно целесообразной, а напрямую апеллировала к провозглашенным Россией нормам федеративного устройства. Президент Ингушетии пытался создать прецедент возврата к недавнему опыту тотальной суверенизации территории государства, провозглашенной в свое время Б. Ельциным, и едва не разрушивший страну. Взаимно делегированные полномочия субъектов и Федерального центра в данном вопросе к моменту появления инициативы Аушева всеми реальными политиками уже оценивались как декларативные, но достаточно опасные моменты для нормативного пространства РФ. Проект Аушева был отклонен Госдумой.249 Ингушский президент высказал отрицательное отношение к самой идее института представителей Президента в федеральных округах. Аушев заявлял, что новая структура создана вопреки положениям конституции РФ и способствует нагнетанию напряженности в отношениях между Федеральным центром и национальными субъектами, считая необходимым сохранить политическую роль региональных лидеров. Достаточно неожиданными были попытки Аушева изменить семейное право. По его прямому указанию ЗАГСы Ингушетии допускали четырехкратное вступление в брак мужчинам республики в полном соответствии с нормами шариата вопреки светским основам законодательства РФ.250 Эту инициативу президент Ингушетии объяснял необходимостью преодоления демографического кризиса в республике и в России в целом. Указ Аушева был сразу денонсирован Президентом РФ. Минюст Российской Федерации в лице П. Крашенинникова также заявил об антиконституционном характере данного указа. История этой законодательной инициативы Аушева завершилась отменой на уровне субъекта – Верховным Судом Ингушетии.
В целом Аушев достаточно часто выступал с инициативами, свидетельствовавшими о недовольстве лидера Ингушетии уровнем суверенности республики. Его заявления в этом направлении сводились к вопросам соответствия Федерального законодательства национальным особенностям традиционного и религиозного поведения. Так, Аушев вынес на рассмотрение Госдумы России проект Федерального закона «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон о прокуратуре РФ». В предложенном документе рассматривалась необходимость расширения полномочий субъектов Федерации при назначении служащих прокуратуры в регионах. Глава Ингушетии объяснял свою законодательную инициативу тем, что назначение руководителей правоохранительных органов должно происходить Федеральным центром совместно с руководством субъектами. Документ ожидаемо был отклонен Государственной думой. 251
Стабильность и жесткость позиции Аушева в этом ряду проблем вызывали опасения экспертов, ожидавших развитие событий в республике по чеченскому сценарию.252 Однако практика постоянных контактов российских руководителей и президента Ингушетии показывала, что Аушев в высшей степени заинтересован в устойчивом геополитическом статусе государства на Северном Кавказе. Тем не менее, пессимистические прогнозы специалистов базировались на нескольких высказываниях Аушева, расцененных, как фактическая декларация позиций сепаратистов. Так, Аушев неоднократно призывал к немедленному прекращению боевых действий в Чечне и началу переговорного процесса, даже при несомненных успехах Федеральных сил и катастрофическом положении военных формирований Ичкерии. Ряд средств массовой информации объясняли происходящее давлением на него со стороны руководства незаконных вооруженных формирований. Появились компрометирующие утверждения о том, что «…лидеры экстремистов угрожали разгласить сведения о присвоенных Аушевым средствах, выделяемых странами Ближнего Востока на «джихад» чеченским полевым командирам».253 Кроме этого, пресса обвиняла Аушева в прямом пособничестве международному терроризму, утверждая, что он использует свое положение для создания на территории Ингушетии тыловой базы боевиков. Депутат Госдумы и участник боевых действий в Чечне Р. Ямадаев утверждал: «Пока был Аушев, там для них, боевиков, были созданы все условия. В Ингушетии они отдыхали, получали оружие и деньги и снова совершали вылазки в Чечню.254 В Чечне они уже не могли спокойно жить, потому что там много войск, работают местные правоохранительные оганы, у боевиков всё время на хвосте чеченский ОМОН, спецназ. А в Ингушетии они держали свой рынок оружия, у них были комфортные условия, базы, куда приходили все их связные».255 Трудно судить, насколько справедливыми были эти обвинения, однако стоит отметить несколько существенных моментов. Во-первых, позиция первого президента Ингушетии в системе взаимоотношений «субъект–Федерация» на протяжении всех лет его руководства республикой не менялась. Во-вторых, отрицательное отношение Р. Аушева к методам проведения войсковой операции на территории Чечни было известно задолго до ввода войск. В-третьих, сам приход его на пост руководителя республики был инициирован Федеральными силовыми структурами именно ввиду национальной принадлежности Аушева, его интегрированности в сложный конгломерат ингушского сообщества. Федеральному центру нужен был лидер такого плана – своеобразный посредник, корректирующий и адаптирующий шаги Федеральных структур к населению Ингушетии и наоборот.
Практически с начала второй чеченской кампании стало ясно, что восстановление Федерального контроля на территории Ичкерии неизбежно. По всей вероятности, в этих условиях Федеральное правительство решило, что вариативный политик типа Аушева на посту руководителя субъекта, находящегося в зоне риска, свою задачу выполнил. На федеральном уровне учащаются резкие высказывания в его адрес. Одновременно с этим у первого президента Ингушетии возникают проблемы республиканского характера. Первым признаком ослабления позиций Аушева стало выступление одного из его бывших соратников – М. Евлоева. В сентябре 2001 г. он чётко обозначил себя одним из лидеров республиканской оппозиции, обвинив президента республики в пособничестве торговле людьми, использовании своего положения в корыстных целях, в культивации клановости и т.д.256 В одном из своих интервью Евлоев ссылался на конкретные факты и заявил, что на судебном процессе докажет все свои обвинения.
Мероприятия органов государственной власти по стабилизации обстановки в Ингушетии в 2006–2010 гг
Начиная с 2006 г. ситуация в республике Ингушетия продолжала осложняться. Это было связано с радикальным изменением стратегии и тактики северокавказских сепаратистов, которые, в свою очередь, напрямую зависели от изменения целей зарубежных спецслужб по отношению к России. Всестороннее широкомасштабное укрепление России сделали нереальными планы глобальных оппонентов по разрушению целостности государства.388 Уже к середине первого десятилетия XXI в. идея мирового, а в отношении России – «северокавказского халифата» («Имарата Кавказ»), перестала рассматриваться спецслужбами западных стран и представителями международных террористических организаций, как приемлемая версия возможного развития событий.389 Примечательно, что с 2006 г. практически полностью прекращаются «полевые» выезды сотрудников миссий различных международных организаций в Ингушетию.390 Хотя официальным поводом к этим переменам и послужил ряд серьезных инцидентов с гражданами европейских стран на Северном Кавказе, полностью исключить связь между сменой геополитических ориентаций США и Запада и режимом работы международных структур на территории региона нельзя.391
Мы имеем достаточные основания предполагать, что, в рассматриваемый период, интересы основных деструктивных сил в Ингушетии локализовались в разных плоскостях. Подрывная деятельность западных разведывательных ведомств ограничилась обзорным наблюдением и ситуативным спорадическим вмешательством с целью общей дестабилизации. Потенциал исламских радикальных сил по-прежнему был направлен на подготовку и проведение террористиче ских актов различного масштаба, образование в регионе «Имарата Кавказ» и отторжение его от России. Деятельность радикальных исламистов Ингушетии шла по двум параллельным направлениям – во-первых, усиление террористического движения, расшатывание ситуации «традиционными» методами. Во-вторых – форсированное изменение ментального пространства республики, активизация пропаганды идей реакционного мусульманства, формирование методов духовной оккупации региона для последующего выведения его за пределы светской социальной жизни страны.
При этом внутренний региональный экстремизм приобрел свою окончательную форму террористического подполья, функционально замкнутого на себе, целью существования которого являлось добывание средств существования. Окончательная потеря легитимности и связи с аккредитованными в международном сообществе структурами, идеологическое банкротство, а так же экономическая и силовая состоятельность Российской Федерации, ряд других факторов привели к полной изоляции террористического подполья в качестве самостоятельного явления северокавказского региона. Востребованность в глазах международных исламских организации лидеры ингушских незаконных вооруженных формирований подтверждали поддержанием высокого уровня напряженности в республике и сопредельной территории Северной Осетии с использованием террористических акций, организацией системы пропаганды и прямой вербовки новых сто-ронников.392
Бессмысленность акций боевиков на территории Ингушетии, которая отчетливо наблюдалась с 2006 г., объяснялась борьбой за выживание в условиях жесткого давления государства.393 Террористические акты более не сопровождались требованиями политического характера и нередко оставались вовсе без комментариев и заявлений со стороны экстремистов. Взрывы, убийства, захваты и уни-чтожение заложников давали возможность заявить о себе, в ожидании очередных преференций из-за рубежа. Именно в связи с демонстрацией возможностей радикального ислама как идеологии, возросла общая координация действий подполья Ингушетии и Северного Кавказа. Особое внимание уделялось образованию системы вербовки и психологической обработки новообращенных.394 Началось активное строительство сети пропагандистских центров. Под вывесками «Исламские исследовательские институты» такие центры начали появляться на всей территории Северного Кавказа и за его пределами.395 В них, согласно оперативной информации, использовались не только духовные практики, но и новейшие психотропные средства. Вместе с тем, примерно с 2006 г. в лагерях подготовки боевиков особое внимание было уделено преодолению жесткого Коранического запрета на неспровоцированное физическое устранение единоверца. В результате этого произошли убийства несколько представителей мусульманского духовенства, в том числе достигших высших ступеней иерархии.396
В соответствии с изменениями стратегического и геополитического положения России, исламские радикальные организации меняли вектор приложения сил в подрывной деятельности на Северном Кавказе. Наработанный ими за предыдущие годы потенциал силовых и террористических возможностей также трансформировался, что особенно показательно выявлялось на примере Ингушетии. В 2006 г. в структуре ингушского бандподполья произошли масштабные изменения, в результате которых были образованы специальные оперативные группы (СОГ), выполнявшие задачи оперативно-тактического плана. Как сообщил лидер ингушских экстремистов М. Евлоев в интервью, размещенном на сайте «Кавказ-центр»: «…согласно указаниям Шамиля Басаева, главным направлением деятельности групп будет ориентация на отдельных людей, а также уничтожение конкретных целей».397 В сущности, это означало полный распад единой схемы бандподполья, переход на автономное существование с ситуативной координацией из общего центра и финансированием по окончательным результатам проведенных террористических акций. В трактовке Евлоева такое положение дел именовалось «гибкой системой управления». В соответствии с изменениями, подразделения бандподполья были переформированы в отдельные группы численностью по три-пять человек, занимавшихся адресным устранением сотрудников правоохранительных органов, администрации и других представителей властей.398 Одновременно с изменением тактики террористических действий приверженцы радикального ислама стали использовать новые способы борьбы в ментальном пространстве Северного Кавказа. К проведению противоправных акций массированно привлекались новообращенные мусульмане. Их участие, не всегда подтвержденное, всеми способами доводилось до сведения населения страны. Кроме того, бандподполье взяло на вооружение совершенно не свойственную ранее, бескровную, сугубо пропагандистскую модель демонстрации собственных возможностей. Так, 27 февраля 2006 г. в Назрани был похищен депутат Народного собрания Ингушетии М. Чахкиев – тесть Зязикова и прокурора Ингушетии М.-А. Калиматова.399 Вооруженные люди насильственно посадили его в машину и увезли в неизвестном направлении.400 28 марта 2006 г. похитители Чахкиева впервые вышли на контакт. Обращение к Зязикову и Калиматову появилось на сайте чеченских боевиков Kavkazcenter.com. Согласно ему, ответственность за похищение Чахкиева взял на себя некий Хабибулла, назвавший себя «амиром ингушского джамаата «Шариат». Хабибулла сообщил, что Чахкиеву предъявлены обвинения в сотрудничестве с оккупационным режимом, геноциде мусульман и разжигании розни между мусульманами. Как заявил «амир», Чахкиев признался в этих преступлениях и теперь его судьбу будет определять «военно-полевой суд». Однако, учитывая, что Чахкиев «активно помогал следствию», ему предоставлялась возможность до вынесения приговора выкупить свою жизнь и свободу. Для этого, как сообщил Хабибулла, пленник должен либо содействовать освобождению из тюрем «всех наших братьев-моджахедов», либо «добиться отставки обоих своих зятьев».401 1 мая 2006 г. стало известно об освобождении М.Чахкиева.
22 марта 2007 г. в Назрани вооруженными людьми был похищен дядя президента и отец руководителя его охраны Р. Зязикова – У. Зязиков.402 Похитители постоянно перевозили У. Зязикова и укрывали на территории Ингушетии и Чеч-ни.403 Спецслужбы были осведомлены о том, где находится похищенный, но поскольку существовала реальная угроза его жизни, то органы правопорядка не могли прибегнуть к силовому варианту освобождения заложника. «В результате многомесячных переговоров он был освобожден», – сообщил источник РИА «Новости». У. Зязикова вернули без выкупа и каких-либо условий.404
Изменение тактики действий боевиков было вынужденной адаптивной мерой к реально складывавшейся ситуации, в которой фактически исчезало общее управление силовой частью бандподполья. Окончательным итогом этого процесса, обусловленного мощным давлением федеральных силовых ведомств, стал фактический распад межнациональных связей на уровне бандподполья. В попытках предотвратить гибельную для себя тенденцию, экстремисты предпринимали шаги декларативного толка, рассчитывая на возврат этнической солидарности.