Проблемы бытия личности в русской философии 1920 -1930-х годов Колесниченко Юлия Викторовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Теоретико-методологические подходы к проблеме бытия личности и концепция трансгрессии в исследовании русской философии 37

1.1. Из предыстории исследования личности в западной философии (краткий обзор) 37

1.2. Бытие личности как ипостась – основные теоретические подходы к пониманию личности в русской религиозной философии 41

1.3. Онто-психологические аспекты концепта личности в философии славянофильства 45

1.4. Идеи личностного бытия в произведениях Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого и их рецепция русской мыслью пореволюционного периода развития России 47

1.5. Личность как феномен в творчестве Вл. Соловьева 53

1.6. Понятие и философемы трансгрессии в исследовании русской философии 1920-1930-х годов 65

Глава 2. Образно-символическое и онто-гносеологическое раскрытие бытия личности в русской философии 1920-1930-х годов 73

2.1. Личность индивидуальная и коллективная (А. Белый) 73

2.2. Личность как мифический символ бытия (Вяч. Иванов) 77

2.3. Философское портретирование личности и обратная перспектива (П.А. Флоренский) 82

2.4. Симфоническая личность (Л.П. Карсавин) 92

2.5. Учение о субстанциональных деятелях и «иерархический персонализм»: Н.О. Лосский 106

2.6. Личность постижимая и непостижимая в философии С. Л. Франка 116

2.7. Личность как точка схождения горнего и дольнего. Принцип личности (А.А. Мейер) 134

Выводы по Главе 2: 145

Глава 3. Феноменологическое и персонологическое понимание бытия личности как трансгрессия онтологии в персонологию 149

3.1 Личность как одиночество. «На отмели времен»: Л.И. Шестов 149

3.2. Личность как свобода: Н.А. Бердяев 155

3.3. Личностное бытие в «Диалектике мифа» А. Ф. Лосева 164

3.4. Личность как ответственный поступок: М.М. Бахтин 180

3.5. Неявленная субстанциональность личности: Г.Г. Шпет 204

Выводы по Главе 3: 221

Глава 4. Личность как социально-философский проект в ранние годы становления советской философии 223

4.1. Педологические апории 1920-1930-х годов – социум как проектировщик личности. 223

4.2. Институциональная философская психология Советской России (Г.И. Челпанов, К.Н. Корнилов, Л.С. Выготский) – о личности 227

4.3. Личность и поиск смысла жизни; личность как субъект деятельности (М.М. и С.Л. Рубинштейны). 229

4.4. Проблема личности в философии педагогики (С.И. Гессен) 245

4.5. Личность и метафизика детства (В.В. Зеньковский) 248

4.6. Личность в педологии (П.П. Блонский, А.Б. Залкинд) 251

4.7. Личность в педагогической системе (А.С. Макаренк 259

4.8. Евразийский тип личности как личности социальной 264

4.9. Индивидуальная личность в социальном строительстве (тектология А.А. Богданова) 287

4.10. Социальное измерение личности в советском марксизме 291

Выводы по Главе 4: 294

Заключение 300

Список литературы 308

• Бытие личности как ипостась – основные теоретические подходы к пониманию личности в русской религиозной философии
• Симфоническая личность (Л.П. Карсавин)
• Личность как ответственный поступок: М.М. Бахтин
• Личность в педологии (П.П. Блонский, А.Б. Залкинд)

Введение к работе

Актуальность темы исследования. В духовном становлении и развитии современного российского общества, в столкновении разноуровневых цивилизационных ценностей тема личности становится все более актуальной. Решение вопросов ее действенного проявления в мире, ее ответственного поступательного движения в процессе диалога культур традиционно являет собой фундирующую составляющую отечественной мыслительной традиции.

Философское осмысление действительности, сопряжнное с выходом в над-бытие (божественный Абсолют), в европейской философии, по существу, прекращается уже в середине ХIХ века. На смену приходят поиски иной тотальности, существующей исключительно в плоскости персонального, с возможностью выхода в транс-бытие, в Другое, – не покидая человеческой экзистенции. Уже не Бог, не Абсолют качествует, ипостазирует, олицетворяется в человеке (и в различных формах социообразований), но личность, как самодостаточная определенность.

Личность была ключевым моментом духовного интереса (в самом
широком смысле слова) европейской культуры, с XIX в. начиная становиться
как феномен в понятийных границах различных научных интерпретаций. Она
вырастала до себя самой, вбирала новые определения, стремилась к полноте
своего понятийного бытия. В современный нам исторический период личность
«переросла» свое исходное понятие. Героика как фоновая составляющая
классического понимания Личности с большой буквы уходит на второй план. На
первый же план выдвигается проблема личности как субъекта,

«уже-пережившего» становление своей свободы, растворившегося в ее полноте. Свобода теперь превосходит субъекта по своему объему. Она самодостаточна и самозначима, несообразна самому субъекту, запредельна, личностно неподконтрольна. Личность – это ставшее бытие субъекта, живущего в условиях осуществленной свободы, в условиях максимальной полноты последней. Свобода, превратившись в осуществлнную цель, из цели внутренней, личностной переходит в цель исключительно внешнюю, теряя статус цели, превращаясь в ставшее бытие. Личность же, в своем изначальном понимании, всегда есть до конца неосуществимая цель (онтологически – самоцель). В условиях отсутствия цели личность перестат существовать, уступая место простой персонификации, векторность которой заменяется иными формами свободного проявления вне-личностной субъективности, наблюдаемой в сегодняшних реалиях.

Терминологический пафос личности гуманитарного знания 20 – 30-х годов ХХ столетия придавал глубоко прочувствованное, испытанное стремление к свободе. Именно в те годы свобода и сопряжнная с ней личность (как субъективное олицетворение свободы) понимались как слиянные в момент освобождения, как возможность достижения свободы, как понятийный потенциал. Свобода еще не превратилась в данность, она была лишь волей к свободе, лишь вектором, лишь освобождением, движением, но не данностью.

Все остальные проявления личности рассматривались лишь как проекция свободы, как второстепенные по отношению к главной ее составляющей – социальной активности личности в бытии, направленной, в первую очередь, на обретение свободы, на обретение самой себя. Личность в те годы формировалась вокруг и относительно своей свободы как «возможности», сама будучи лишь возможностью.

Поколение русских и советских исследователей 20–30-х годов ХХ
столетия относилось к понятию личности как к своему детищу. Личность –
краеугольный, мета-теоретический концепт того времени, равно

принадлежащий психологии, философии, литературоведению, живописи, музыке, педагогике, юриспруденции, политическим наукам, физике. Одной из центральных тем онто-гносеологического понимания личности в 20–30-е годы является также тема смысла жизни личности. К этой теме обращаются Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, М.М. Рубинштейн, С.Л. Рубинштейн, Л.И. Шестов, М.М. Бахтин, А.А. Мейер и другие. Исторический период 20–30-х годов ХХ столетия – период максимальных тектонических сдвигов российской культуры. Абсолютной трансформации подверглись решительно все слои и уровни российской культуры.

Таким образом, внутренняя логика построения работы, в центре исследования которой поставлена идея преемственности национальной философской традиции в сложные годы исторического и парадигмального излома 1920–1930х годов, с необходимостью должна учитывать особенности понятийного и методологического «обращения» с феноменом переходности. Данный феномен, известный в политических и филологических науках, тем не менее, остается малоизученным в историко-философской среде.

Изучение феномена переходности предполагает изначальную заданность
исследовательской позиции, некоторую методологическую и предметную
субъективность (авторскую исследовательскую позицию). Изначально

предполагаемая собственная ценность «переходности», может насыщаться большим или меньшим количеством оттенков того или иного полюса, с двух сторон ограничивающего изучаемый феномен. В наших целях смысловые оттенки сказанного будут смещены в сторону акцентуации единства философской традиции, нежели ее разнородности в процессе «переходности».

Исследование парадигмальности как отдельного философского феномена
не входит в компетенцию нашей работы. Однако, мы оставляем за собой право
авторского применения методологического инструментария теории

переходности при изучении феноменов философской трансгрессии

отечественной мыслительной традиции.

Определение, под которое подпадает тот или иной философ, носит до
некоторой степени условный характер и используется для удобства
классификации, соответствующей формату исследования (например,

творчество А.Ф. Лосева отнесено нами к феноменологическому направлению, хотя символическая составляющая его творчества также не вызывает сомнений). Практически у всех исследуемых авторов творчество носило подчеркнуто синкретический характер, что означало возможность усмотрения

разнообразных мотивов философского и общегуманитарного профиля в трудах 1920 – 1930-х годов. В диссертации обозначаются ведущие, системообразующие паттерны философского творчества того или иного автора в процессе философского решения проблемы личностного бытия.

В 1920 – 1930-е годы происходит изменение угла зрения в философии, наблюдается очевидное замещение объективного бытия (онтологоцентризма) рассмотрением тех же вопросов бытия, но с точки зрения абсолютной онто -гносеологической ценности индивидуального, личностного бытия. Развитие основных направлений в психологии происходит в направлении углублнного познания мира личности, точнее, мира «изнутри» самой личности, мира, как он есть, глазами самой личности.

На наш взгляд, пришло время, требующее вдумчивого, сквозного диахронического анализа философской ситуации 1920 – 1930-х гг. и с целью выявления ее ключевых понятийных, концептуальных моментов, и с целью уяснения специфики своеобразного понятийно-методологического аппарата того историко-философского периода (например, теории живой формы, концепции внутренней формы слова, симфонической личности и других), парадигмально отличающегося от современного научного инструментария. Перед отечественной историко-философской наукой в настоящее время стоят задачи не комментаторского (описательного) характера, но, в большей степени, герменевтического, аналитического плана.

Общетеоретический компендиум идей личности как таковой в русской философской мысли в исторической ретроспективе позволяет провести непротиворечивое исследование фундаментальных концептов бытия личности и уникальной архитектоники философского мышления культурной Атлантиды русской философии 20 – 30-х годов ХХ века.

Степень научной разработанности проблемы. Источниковой базой диссертационного исследования являются труды философов 1920 – 1930-х гг., а также ее непосредственных идейных предшественников: И.В. Киреевского, Ф.М. Достоевского, Вл.С. Соловьева, Вяч. И. Иванова, М.О. Гершензона, Л.П. Карсавина, Н.С. Трубецкого, Н.О. Лосского, С.Л. Франка, А.А. Богданова, Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, Л.И. Шестова, М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Г.Г. Шпета, А.А. Мейера, Ф.А. Степуна, Н.О. Лосского, М.М. Рубинштейна, С.Л. Рубинштейна, С.И. Гессена, А.М. Деборина и др.

В нашей работе были рассмотрены труды тех авторов, в которых тема
личности определена максимально сущностно и методологически

репрезентативно. Философия таких мыслителей, как А.З. Штейнберг, П.С. Попов, С.И. Поварнин, М.А. Курчинский, влиятельных фигур философского небосклона тех лет, не отражена в диссертации по причине незначительной репрезентации личностной тематики в их творчестве.

Следует подчеркнуть чрезвычайно плодотворное влияние западной, а именно французской (А. Бергсон) и немецкой (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер) философий на русскую мыслительную традицию указанного периода – впоследствии совершенно искорененный элемент отечественной философской культуры времен 20-х – 30-х годов ХХ столетия.

Большую роль в формировании методологической базы диссертации
сыграли результаты исследований современных отечественных и зарубежных
философов, занимающихся проблемами философии и методологии науки,
анализирующих принципы и методы научной деятельности, структуру
знания: А.А. Гусейнова, В.А. Лекторского, В.С. Степина, К.А.

Абульхановой-Славской, Н.М. Ракитянского, М.А. Маслина, А.Л. Доброхотова, В.В. Ильина, Б. В. Раушенбаха, В.А. Песоцкого, В.Т. Фаритова, М. Холквиста, А. Валицкого.

Проблема личности глубоко разрабатывалась в западноевропейской религиозной и философской традициях. В аспекте рассмотрения личности в данном исследовании представляются наиболее значимыми идеи Аврелия Августина, Боэция, Петра Ломбардского, Бонавентуры, Александра из Гэльса, Фомы Аквинского, гуманистов эпохи Возрождения, Р. Декарта, Г.В. Лейбница, Д. Беркли, Д. Локка, Хр. Вольфа, Ф. Шлейермахера, И. Канта, И.Г. Фихте, Ф. Шеллинга, Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, З. Фрейда, М. Бубера, Л. Бинсвангера, Э. Левинаса, М. Шелера, Э. Фромма, А. Бергсона, Э. Мунье и других.

Основные идеи и концепции, касающиеся бытия личности, почерпнуты в классических работах русских философов А.Ф. Лосева, Н.С. Трубецкого, Л.П. Карсавина, М.М. Бахтина, А.Н. Бердяева, С.Н. Булгакова, С.Л. Франка, П.А. Флоренского, Н. О. Лосского, И.А. Ильина, Г.Г. Шпета, М.М. Мейера, Л. И. Шестова, Ф.А. Степуна, П.А. Флоренского, В.И. Вернадского, А.Л. Чижевского, М.М. Рубинштейна, С.Л. Рубинштейна, С.И. Гессена и других мыслителей, работавших в 1920 – 1930-х годах как в советской России, так и за ее пределами. Отдельные моменты аналитической герменевтики и археографического знания, связанные с исследуемыми в диссертации проблемами, затрагиваются В.В. Зеньковским¹.

Различные философские подходы к проблеме личности в своих трудах рассматривали отечественные исследователи: М.К. Мамардашвили, А.М. Каримский, В.Г. Табачковский, Н. Хамитов, В.Д. Губин, В.С. Барулин, В.Е. Попов, В.П. Кохановский.

Современные исследования на заданную тему присутствуют в работах К.Г. Исупова², И.И. Евлампиева³, Н.В. Мотрошиловой⁴, М.А. Маслина⁵, Т.Г. Щедриной⁶, Б.П. Пружинина⁷, В.В. Кравченко⁸, П.С. Гуревича⁹, В. Л. Махлина¹⁰,

¹ Зеньковский В.В. Собрание сочинений. Т.1: О русской философии и литературе: Статьи, очерки и рецензии
(1912–1961) / Сост., подгот. Текста, вступ. ст., и примеч. О.Т. Ермишина. – М.: Русский путь, 2008.

² Исупов К.Г. Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. – СПб.:
Русская христианская гуманитарная академия, 2010.

³ Евлампиев И.И. История русской метафизики в XIX–XXвека. Русская философия в поисках Абсолюта. Части
I и II. – СПб: Алетейя, 2000.

⁴ Мотрошилова Н.В. Мыслители России и философия Запада (В.Соловьев, Н. Бердяев, С. Франк, Л. Шестов). –
М.: Республика; Культурная революция, 2006.

⁵ М.А. Разноликость и единство русской философии. М.: Изд-во РХГА, 2017. а

⁶ Щедрина Т.Г. Архив эпохи: тематическое единство русской философии. – М.:РОССПЭН, 2008.

⁷ Пружинин Б.И., Щедрина Т.Г. Личность как проблема культурно-исторической эпистемологии (по
материалам архива Густава Шпета) // Теории и исследования. Психология, философия. Психологические и
философские проблемы развития личности. 2015, № 2.

⁸ Кравченко В.В. Мистицизм в русской философской мысли XIX–начала XX веков. М.: Издатцентр, 1997.

⁹ Гуревич П.С. Философская интерпретация человека. СПб.: Петроглиф, 2013.

Е.А Счастливцевой¹¹, С.М. Половинкина¹², В.Л. Махлина¹³, О.Т. Ермишина¹⁴, А.А. Ермичева¹⁵, И.М. Чубарова¹⁶, В.В. Сербиненко, Н.С. Плотникова¹⁷, И.В. Гребешева ¹⁸ , Р.А. Гальцевой, И.Б. Роднянской ¹⁹ , В.П. Зинченко ²⁰ , С.А. Нижникова²¹, В.К. Кантора²², В.Н. Поруса²³, В. М. Розина²⁴, О.М. Седых²⁵, А.А. Королькова, И.Б. Романенко, К.В. Преображенской²⁶.

Заметный вклад в постижение концептуальной специфики личности в указанный исторический период внесли также А.А. Тахо-Годи ²⁷ , Л.А. Гоготишвили²⁸ (по вопросам творческого наследия А.Ф. Лосева, М.М. Бахтина и др.), П.П. Гайденко (вопросы философии личности Н.О. Лосского и Н.А. Бердяева)²⁹, В.Я. Пащенко³⁰, Л.И. Новикова и И.Н. Сиземская ³¹(философские аспекты евразийской теории), С.С. Хоружий ³² , Ю.Б. Мелих ³³ (концепция личности Л.П. Карсавина), А.Е. Рыбас³⁴ (тектология А.А. Богданова) , В.А. Кувакин ³⁵ , О.А. Назарова ³⁶ (философская система С.Л. Франка), И.И.

¹⁰ Махлин В.Л. Второе сознание: Подступы к гуманитарной эпистемологии. М.: Знак, 2009.

¹¹ Счастливцева Е. А. Очерки развития феноменологической мысли в России. М.: Летний сад, 2012.

¹² Половинкин С.М. Русская религиозная философия: Избранные статьи. – 2-е изд., испр. – СПб.: Издательство
Русской христианской духовной академии, 2010.

¹³ Махлин В.Л. Второе сознание: Подступы к гуманитарной эпистемологии. – М.: Знак, 2009.

¹⁴ Ермишин О.Т. Философия религии: Концепции религии в зарубежной и русской философии. – СПб.:
Издательство ПСТГУ, 2009.

¹⁵ Ермичев А.А. «Я всегда был ничьим человеком…» / Бердяев Н.А. Рro et contra. Кн. 1 / Сост. А.А. Ермичев.
СПб.: РХГИ, 1994.

¹⁶ Чубаров И. М. Коллективная чувственность: теории и практики левого авангарда. – М.: Издательский дом
Высшей школы экономики, 2014.

¹⁷ Персональность. Язык философии в русско-немецком диалоге. Под ред. Н.С. Плотникова и А. Хаардта (при
участии В.И. Молчанова). М.: Модест Колеров, 2007.

Сербиненко В.В., Гребешев И.В. Русская метафизика XIX –XX веков. М.: Руниверс, 2016.

Гальцева Р.А., Роднянская И.Б. К портретам русских мыслителей. М.: Петроглиф; Патриаршее подворье

храма-домового мц. Татианы при МГУ, 2012.

²⁰ Зинченко В.П. Г.Г. Шпет и М.М. Бахтин (оппоненты или единомышленники?) / Вопросы психологии. 1999,
№ 16.

²¹ Нижников С.А. Метафизика веры в русской философии. М.: Инфра-М, 2012.

²² Кантор В.К. «Крушение кумиров», или Одоление соблазнов (становление философского пространства в
России). М.: РОССПЭН, 2011.

²³ Порус В.Н. Перекрестки методов (Опыт междисциплинарности в философии культуры). М.: Канон+, РООИ
Реабилитация, 2013.

²⁴ Розин В.М. Личность и ее изучение. М.: Едиториал УРСС, 2004.

²⁵ Седых О. М. П.А. Флоренский, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин: Взгляд на Ренессанс // Творчество А.Ф. Лосева в
контексте отечественной и европейской культурной традиции: К 120-летию со дня рождения и 25-летию со дня
смерти: Материалы Международной научной конференции ХIV «Лосевские чтения». Часть 1. – М.: Дизайн и
полиграфия, 2013.

²⁶ Корольков А.А., Преображенская К.В., Романенко И.Б. Педагогическая антропология в зеркале философии.
СПб.: Алетейя, 2017.

²⁷ Тахо-Годи А.А. Лосев, 2-ое издание, допол. и исправл. – М.: Молодая гвардия, 2007.

Гоготишвили Л.А. Непрямое говорение. – М.: Языки славянских культур, 2007.

Гайденко П.П. Иерархический персонализм Н.О. Лосского // Николай Онуфриевич Лосский. Философия

России второй половины ХХ века. / Под. ред. В.Н. Поруса. М.: РОСCПЭН, 2016.

ЗО

Пащенко В.Я. Социальная философия евразийства. – М.: Альфа-М, 2003.

Новикова Л.И., И.Н. Сиземская. Мир России – Евразия: Антология. – М.: Высш. шк. 1995.

Хоружий С.С. Диптих безмолвия. М.: Центр психологии и психотерапии, 1991.

Мелих Ю.Б. Персонализм Л.П. Карсавина и европейская философия. – М. Прогресс-Традиция, 2003.

Рыбас А.Е. Александр Богданов: Пролегомены к философии эмпириомонизма. Монография //Вече. СПб.:

Изд-во СПбГУ, 2006. № 20. С. 59 – 159.

Франка: Эссе о н вание интуитив

³⁵ Кувакин В.А. Непостижимое Семна Франка: Эссе о неизветсности. – М.: Книжный дом «Либроком», 2014.

³⁶ Назарова О.А. Онтологическое обоснование интуитивизма в философии С.Л. Франка. – М.: Идея-Пресс, 2003.

Блауберг (персоналистические воззрения Н.О. Лосского)³⁷, С.Г. Бочаров (ранние философские взгляды М.М. Бахтина)³⁸, Н.А. Бонецкая ^{39 40}, С.М. Половинкин⁴¹ (проблема персонализма в ранних работах П.А. Флоренского и М.М. Бахтина), В.И. Молчанов (проблемы русской философии «я») ⁴² , К.А. Абульханова– Славская ⁴³ и А.В. Брушлинский (принцип субъектности раннего С.Л. Рубинштейна), В.А. Песоцкий (философема в русской мыслительной традиции)⁴⁴, Я.В. Бондарева (методологические аспекты постижения феномена русской философи) ⁴⁵ , В.Л. Курабцев (экзистенциальная философия Л. Шестова)⁴⁶, Е.В. Алехина (вопросы смысла жизни в русской философии XIX– XX веков)⁴⁷, К.В. Фараджев (философия М.М. Рубинштейна)⁴⁸, И.В. Семаева⁴⁹ (традиции исихазма в философии личности ХХ века), С.Н. Корсаков (вопросы раннего советского марксизма ⁵⁰ ), К.А. Антонов ⁵¹ , А.И. Резничено ⁵² (общетеоретические вопросы русской мыслительной традиции), Н.А. Дмитриева (история русского неокантианства)⁵³, А.А. Грякалов, А.Я. Кожурин (историко-философские проблемы XIX – ХХ в.в.).

Некоторые важные аспекты отечественной философской персонологии и онтогносеологии периода 20–30-х годов ХХ столетия находят место в исследованиях зарубежных философов. Известны труды таких авторов, как Г. Кляйн ⁵⁴ (общие вопросы истории русской философии, концептуальные

³⁷ Блауберг И.И. Трактовка персональности в философии Н.О. Лосского (семантический анализ) // Николай
Онуфриевич Лосский / Под ред. В.П. Филатова. М.: РОССПЭН, 2016.

³⁸ Бочаров С.Г. Примечания к работам 20-х годов / Бахтин М.М. Сочинения. В 2-х т. Работы 20-х годов. Киев:
Next, 1994.

³⁹ Бонецкая Н.К. Бахтин глазами метафизика. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016

⁴⁰ Бонецкая Н.К. Русский Фауст ХХ века. – СПб.: ООО «Издательство Росток», 2015.

⁴¹ Половинкин С.М. Христианский персонализм священника Павла Флоренского. – М.: РГГУ, 2015.

⁴² Молчанов В.И. Проблема и термин «я» в русской философии//OMNIA CONJUNGO. Сборник научных работ
в честь 65-летия проф. В.В. Сербиненко. М.: РГГУ, 2015.

⁴³ Абульханова – Славская К.А., Брушлинский А.В. Философско-психологическая концепция С.Л.
Рубинштейна. М.: Наука, 1989.

⁴⁴ Песоцкий В.А. Философема в структуре философского знания: опыт классификации философем. Вестник
МГОУ. Серия «Философские науки», 2016, № 2. С. 22–35.

⁴⁵ Бондарева Я.В. Методологические основы русской религиозной философии: историко-философский анализ.
М.: Изд-во МГОУ, 2011.

⁴⁶ Курабцев В.Л. Миры свободы и чудес Льва Шестова: жизнь мыслителя, «странствия по душам», философия.
М.: Рос. гуманист. о-во, 2005.

⁴⁷ Алхина Е.В. Русские религиозные философы о возможностях философии в познании смыла жизни, или об
особенностях предмета и метода русской религиозной философии // Вестник МГОУ (Электронный журнал).
2011. № 1. С. 176 – 183.

⁴⁸ Фараджев К.В. Философия и жизнь Моисея Рубинштейна // Вступит. Статья к книге М.М. Рубинштейна «О
смысле жизни». Труды по философии ценности, теории образования и университетскому вопросу. – М.:
Территория будущего. – Т.1. – 2008. С. 7 – 40.

⁴⁹ Семаева И.И. Поиск идентичности: русская религиозная философия ХХ века и ее духовные основания.
Учебное пособие. Балашиха: ВТУ, 2004.

⁵⁰ Корсаков С.Н. Советская марксистская философия во второй половине 1920-х годов. // Императорская
академия наук и художеств, Академия наук СССР, Российская академия наук – триединая академия. К
290-летию основания РАН. Сост. и отв. ред. Д. В. Джохадзе. М.: Энциклопедист-Максимум; СПб.: Мiръ, 2015.

⁵¹ Антонов К.М. Философия религии в русской метафизике XIX – начала XX века. М.: Изд-во ПСТГУ, 2009.

⁵² Резниченко А.И. О смыслах имен: Булгаков, Лосев, Флоренский, Франк etdiiminores. М.: Издательский дом
РЕГНУМ, 2012.

⁵³ Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. М.:
РОССПЭН, 2007.

⁵⁴ Kleine G. Gustav Shpet as Interpreter of Hegel / Archiwum Historii Filozofii i Myli Spoecznej//Special issue
dedicated to Andrzej Walicki, ed. Z. Ogonowski. Vol. 44. Warsaw. 1999. P. 181–90.

построения Г. Г. Шпета. А. Ф. Лосева), Х. Дам⁵⁵, М. Ларюэль⁵⁶ (философия евразийской личности), П. Элен⁵⁷ (философия личности С. Франка), Д. Хейнс⁵⁸ (философия портрета в творчестве М.М. Бахтина), Д. Рубин⁵⁹, Д. Эрдинст-Вулкан ⁶⁰ (ранняя философия личности у М.М. Бахтина), Т. Оболевич (символизм А.Ф. Лосева)⁶¹, А. Джубара (философия мифа А.Ф. Лосева), К. Эмерсон (философия М.М. Бахтина) ⁶² , Н. Валентини (метафизика П. Флоренского) ⁶³ , А. Деблассио ⁶⁴ , В. Финк ⁶⁵ , Дж. Клер ⁶⁶ , Ч. Парнелл, П. Кословски⁶⁷, К.-Д. Шнайдер⁶⁸, А. Хаардт^{69 70}, Е. Мюллер, Л. Люкс, М. Ден, Э. Ван дер Звеерде, Р. Гольдт и др.

Следует отметить, что, несмотря на солидный список работ российских и зарубежных философов по теме личности в отечественной мыслительной традиции 20 – 30-х годах ХХ столетия, обобщающей аналитической работы по данной проблематике обнаружить не удалось. Фрагментарные же исследования проблем данной тематической направленности нуждаются в обобщении, а сама личностная тематика русской философской традиции, как она сложилась к 20 – 30-м годам ХХ века – в поиске фундирующих, «сквозных» понятий и концептов, способных представить картину философского бытия тех лет как единое целое. Сущностное противоречие, главная коллизия личностной философии тех лет, лежащая в парадигмальном поле пост-религиозной архитектоники мышления, является главным моментом в попытке осознать уникальность мыслительной традиции исследуемого периода.

Объектом диссертационного исследования является русская

философская мысль 1920 – 1930-х годов.

Предметом – проблема бытия личности в ситуации философской

⁵⁵ Dahm H. Grundzuege Russisches Denkens. Personlichkeiten und Zeugnisse des 19 und 20 Jahrhunderts. Munchen: Johannes Berchmans Verlag, 1979.

Ларюэль М. Идеология русского евразийства, или мысли о величии империи. М.: Наталис, 2004.

Элен П. Семн Л. Франк: философ христианского гуманизма. – М.: Идея-Прес, 2012.

HaynesD.J. Bakhtin. Reframed. Interpreting Key Thinkers for the Arts. London, I.B. Tauris& Co. Ltd., 2013.

Rubin, Dominic. «The life and thought of Lev Karsavin; 'strength made perfect in weakness...'.» Reference & Research Book News June 2013. Academic OneFile. Web. 4 Mar. 2014.

⁶⁰ Erdinast-Vulcan D. Between philosophy and literature: Bakhtin and the questions of the subject. – Stanford,
California: Stanforn University Press. 2013.

⁶¹ Оболевич Т. От имяславия к эстетике. Концепция символа Алексея Лосева. Историко-философское
исследование. М.: Отдельное издание, 2014.

⁶² Emerson C. The First Hundred Years of Mikhail Bakhtin. Princeton: Princeton University Press. 2000.

⁶³ Валентини Н. Павел Флоренский. М.: Изд. ББИ, 2015.

⁶⁴ Deblasio A. The end of Russian Philosophy: Tradition and Transition at the turn of the 21^st century. N.Y: Palgrave
Macmillan, 2015.

⁶⁵ Fink W. Diskurse der Personalitaet. Die Brieffgeschichte der «Person» aus deutcher und russischer Perspеrktive.
Muenchen: Wilhelm Fink Verlag, 2008.

⁶⁶ Mueller E., Klehr J. Russische Religioese Philisiphie. Das wiedergewinnene Erbe: Aneigung und Distanz. Stuttgart:
Akademie der Rottenburg-Stuttgart, 1992.

⁶⁷ Koslowski P. (Hg.) Russische Religionsphilosophie und Gnosis. Philosophie nach dem Marxismus. Hildesheim:
Bernward Verlag GmbH, 1992.

⁶⁸ Eichler K.-D., Schneider U.-J. (Hg.) Russische Philosophie im 20. Jahrhundert. Mit einem Anhang: Die Philosophie
in der DDR zwischen Bolschewisirung und deutcher Tradition. Leipzig: Leipziger Universitaet GmbH, 1996.

⁶⁹ Haardt A., Plotnikov N. (Hrsg.). Das normative Menschenbild in der russischen Philosophie// SYNEIDOS.
Deutch-Russische Studien zur Philosophie und Ideengeschichte. Berlin: LIT Verlag, 2011.

⁷⁰ Haardt A. Husserl in Russland. Phaenomenologie der Sprache und Kunst bei Gustav Schpet und Aleksej Losev.
Muenchen: Wilhelm Fink Verlag, 1993.

трансгрессии 1920 – 1930-х годов.

Целью диссертационной работы служит проведение комплексного историко-философского анализа возникновения и развития концепта личности в философском дискурсе 1920 –1930-х годов, в рамках которого содержится решение ситемообразующей задачи – разработка концепции бытия личности как трансгрессирующего феномена, в диапазоне от религиозно-философского, символико-мифологического, феноменологического и персонологического – к философско – психологическому, философско - педагогическому и идеологическому способам его проявления, в условиях переходного периода отечественной философии.

Для достижения этой цели необходимо решение следующих задач:

1. Определить исходные теоретико-методологические основания историко-философского анализа компендиума идей русских мыслителей 1920 – 1930-х гг. в области исследования бытия личности, выявляя новые подходы как к самой личности, так и к формам и условиям ее существования и самоосуществления в исследуемый историко-культурный период;

2. Исходя из гипотезы исследования, отрицающей «перерыв» в развитии русской философии в 1920 – 1930-х годах, провести сравнительный анализ ведущих концепций бытия личности в ситуации трансгрессии основных направлений – религиозно-философского, идеалистического, естественно-научного, марксистского;

3. Выявить специфику своеобразного понятийно-методологического аппарата рассматриваемого историко-философского периода, парадигмально отличающегося от известного современному ученому инструментария;

4. Исследовать процесс философской трансгрессии религиозного и квази-религиозного личностного бытия в область психологии, педологии и педагогики и экзистенциалы бытия личности в их детерминированных философско-психологических связях и отношениях;

5. Рассмотреть с точки зрения методологии проектирования и конструирования личности нового (советского типа) концепции личностного бытия в сфере новаторского социального строительства советского государства;

6. В поле отечественных историко-философских исследований обосновать необходимость применения междисциплинарных методов исследования, основываясь на переосмыслении не только известных, но и слабо разработанных философско-психологических идей по проблеме бытия личности, с привлечением материалов малоизвестных русских философов исследуемого периода;

7. Раскрыть социально-философский базис евразийской теории личности, философско-психологический базис трудов ведущих теоретиков нового философско-педагогического (педологического) направления в идеологии формирования бытия личности социалистического типа;

8. Осуществить историко-философский анализ процесса трансформации духовного феномена личностного бытия, завершившегося институционализацией социально-философского проекта коллективистской личности в советском государстве в рамках 1920 – 1930-х гг.;

Рабочая гипотеза исследования:

Понятие «Личность», как главный организующий принцип объективного
и субъективного бытия, ставший исходным пунктом ведущих и

трансгрессирующих направлений философской рефлексии в России 1920 –
1930-х годов, в связи с объективными обстоятельствами исторического периода
(а именно, в связи с революционными преобразованиями общества в России,
противостоянием религиозно-философских и социалистических идей,

становлением новой советской философии и «рассеиванием» оригинальной русской мысли в мире), определяет главенствующую парадигму и базис новой архитектоники мышления как в области собственно философских, так и других социальных и гуманитарных наук, в первую очередь, психологии, педагогики, социологии.

Теоретико-методологические основы исследования:

Основной исследовательский интерес сложнейшего этапа развития
отечественной мысли в 1920 – 1930-е годы в современной

историко-философской науке представляют не только и не столько работы
комментаторского или обзорного плана, сколько проблемы аналитической
репрезентации архивного знания. Поиск аналитического решения этой
проблемы осложняется отсутствием достаточно разработанного

методологического аппарата, способного обеспечить объективную и научно
обоснованную концептуализацию философского знания указанного

исторического периода. Выводы, полученные в результате некорректно выбранного методологического пути, с неизбежностью приводят к разрушению самого предмета исследования, к подмене непротиворечивой объяснительной схемы множеством субъективных е интерпретаций, обусловленных политическими, этническими, социокультурными и личными интересами.

Объект, предмет, гипотеза исследования и специфика исследуемого материала приводят к необходимости использовать необычные методы для современных историко-философских работ, те методы, которые были разработаны отечественными мыслителями в рассматриваемый период.

Одним из устойчивых элементов личностной стратегии философского творчества указанного исторического периода является (само)портретирование (начиная с традиции славянофильства, в частности, И.В. Киреевского), как устойчивая философско-психологическая практика, позволяющая отнестись к теме бытия личности с максимальной эвристической полнотой.

Самопортретирование собственной личности практиковали Вл. С. Соловьев, а также С.Л. Франк и А. Ф. Лосев (профессиональные психологи), Ф. А. Степун, Г. Г. Шпет, П.А. Флоренский, М.М. Бахтин. В процессе самопортретирования автор всегда мыслил себя как цельную личность, пропускал психологическое видение себя сквозь алгоритм собственной философской рефлексии. Самопортретирование становилось, таким образом, символичным, в некоторой степени, эйдетическим, поскольку цель его всегда предполагала полное освобождение от эмпирики, а также придавала некоторым знаковым элементам символический статус.

Метод портретирования был успешно опробован нами на современном

материале⁷¹ и признан научным сообществом. Так, в статье А.И. Юрьева, в частности, отмечалось: «Проблема, поставленная статьей Н.М. Ракитянского и Ю.В. Колесниченко, отнюдь не схоластическая – она совершенно практическая. Авторы статьи взывают к рефлексии и формулированию новых ориентиров практической деятельности отечественных психологов с учетом опыта и достижений русской философско-психологической школы».⁷²

Диссертант считает закономерным и плодотворным непосредственно применить этот метод в своем исследовании.

Соловьевская философская традиция, выраженная, как известно, в идеях
всеединства, Софии, тут–бытия, была бы не полна без фундаментальных идей в
области методологических приемов познания (органической логики, а именно,
применяемости принципа единичного объема, адекватной формы познания
феноменов, характеризующихся своей единственностью как качеством, а
потому несводимых к неодушевленной, вещной, однопорядковой

множественности), без представления о феномене как «второго абсолютного» (в соловьевской интерпретации, это и есть личность). Данный корпус эвристических идей и принципов, а также соответствующий исследовательский инструментарий, начинает использоваться в философии периода Серебряного века, на рубеже веков получая свое оригинальное развитие в символизме. Своеобразное поэтическое, образное видение личности как обобщающей философской категории, отражено в учениях А. Белого, Вяч. Иванова, М. Гершензона, П. Флоренского, в их триединой категориальной схеме лика-личности-личины.

Применение эвристических приемов из иных областей знания
(синкретизм, свойственный философствованию того времени, возвращающийся
в наши дни в форме междисциплинарных исследований), таких, как прямая и
обратная перспектива (живописный прием), прерывность множественных
пространств (мнимости в геометрии), круглого мышления (лейбницианской
модели мира), представления о понятии как о мыслимом образе, неприятие
пространственно-временной причинности, в противовес причинности

органической (иерархичность), «замедление над объектом», вкупе с
вышеуказанным методом философского (само-) портретирования (П.
Флоренский), – все они обогащают область исследования личностного бытия
уникальным методологическим аппаратом, позволяющим превратить

философскую категорию личность в главную эвристическую категорию бытия.

Основатели новой философской парадигмы в отечественной философии (А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, Л.П. Карсавин, Г.Г. Шпет) анализировали новую субстанциональность исключительно через отражение и исследование ее качеств-проявлений: у Л.П. Карсавина – «качествованиях» личности;

⁷¹ Ракитянский Н.М., Колесниченко Ю.В. Потенциал русской философско-психологической школы и
методология портретирования личности политика // Вестник Московского университета. Серия Политические
науки. 2014. № 6. С. 6 – 31.

⁷² Юрьев А.И. Потенциал русской философско-психологической школы в пространстве методологических
проблем политической психологии // Вестник Московского университета. Серия 12. Политич. Науки. 2015. № 3.
С. 98 – 115.

бытие-событие, не-алиби в бытии – у М.М. Бахтина, интуиция и миф – у А.Ф. Лосева, Абсолютное бытие «Я» – у Г.Г. Шпета. При этом они не переходят на исследование собственно источника этих качеств, субстанции, этими качествованиями обладающей. Указанные авторы отвечали на вопрос о субстанциональности парадигмально по-новому, то есть основным вопросом своей явленной философии видя производный вопрос «как» (вопрос метода), тогда как традиционно для осуществления философской понятийной полноты (отражнного знания) необходимо было ответить, прежде всего, на вопрос «что». То есть ответить на вопрос о субстанциональной принадлежности названных качеств, на вопрос о Личности-понятии, отражающем не только «что»-, но и «как»-бытие в широком смысле.

В диссертации широкого применяется метод сравнительного анализа основных отличий философских понятий личности, лика, лица, личины, субъекта, Я, индивида, человека и персоны в генезисе отечественной мыслительной традиции. Проведена демаркационная линия, обозначающая категориальные границы приведенных в анализе понятий, с целью более адекватного их применения в различных сферах гуманитарного знания (так, личность – понятие, общее как для онтогносеологии, так и для социальной философии и философской психологии; термин Я – психологическая константа целостности элементов сознания; субъект есть термин для обозначения активности человеческого индивида, применяется для определения деятельной составляющей личностной экзистенции, и так далее).

Терминологический аппарат диссертационного исследования расширен понятием сОбъективного бытия, отражающего в едином термине специфику понимаемого в период 1920 – 1930-х годов конкретного бытия феноменологического толка, снимающего противостояние субъекта и объекта в моменте его целостного непротиворечивого схватывания.

Личность – универсальная категория единственного наличного бытия, «тут-бытия» (Вл. Соловьев). Личность рассматривается как субъект и организующий принцип конкретного бытия (макрокосма), а также как основа, внутренний базис бытия индивидуального (микрокосма). В обоих своих субстанциональных проявлениях она самодеятельна, находится в непрерывном самораскрытии и самоопределении своих потенций, являясь источником непрестанного саморазвития, образуя основу сОбъективности.

Философское знание рассматриваемого периода часто было представлено
в виде разного рода философем, бытовавших в различных областях культуры.
Историко-философское пространство того времени характеризовалось
проникновением идей философии – в психологию и этику; социальной
философии– в методологию; эстетики – в онтологию и так далее. Данный
гуманитарный синкретизм, нерасчлененность философского дискурса на
привычные современному сознанию академические дисциплины,

представляется нам отправным моментом в попытке «узрения» смысла любого произведения философской направленности тех лет. Философское сообщество периода 20–30-х годов ХХ столетия не являлось, в современном понимании этого словосочетания, строго философским. Философствовали поэты (Вяч. И.

Иванов), психологи и педагоги (ранний С.Л. Франк и М.М. Рубинштейн), лингвисты, филологи (Н.С. Трубецкой, А.Ф. Лосев), географы (П.Н. Савицкий), музыковеды (П.П. Сувчинский), литературоведы (М.О. Гершензон), художники (К.С. Малевич, В.В. Кандинский). Философия являла собой не столько утвержденную в своем академическом статусе область научного знания, сколько пространство духовной «встречи» отечественной гуманитаристики.

Таким образом, «чистой» методологии, равно как и «чистой» истории
философии, социологии, этики, эстетики в те годы не существовало и
существовать не могло по причине исторического становления, оформления
данных академических дисциплин в своих новых понятийных границах.
Подобная ситуация вызвала необходимость применения в диссертации
междисциплинарных методов, ориентированных на стыки наук, находящихся в
тесной взаимосвязи и взаимовлиянии. Так, философско-психологическое
направление в русской психологии 1920–1930-х г.г., основанное классиками
советской психологии (Г.И. Челпановым, К.Н. Корниловым, С.Л. Рубинштейном
и другими), философами по образованию, изначально создавалось как
междисциплинарное, требующее применения соответствующих синтетических
методов. К сожалению, это направление не было развито в связи с известными
социально-политическими событиями и невозможностью для большинства
выживших в репрессиях ученых продолжать свободные научные исследования.
Однако в данной диссертации при рассмотрении конкретных концепций бытия
личности в учениях отдельных философов-психологов, а также

философствующих психологов, мы считаем необходимым возродить аутентичные междисциплинарные методы философско-психологических исследований.

Автор диссертации рассматривает проблемы бытия личности в историко-философском дискурсе в русле сопоставления классического и неклассического подходов к пониманию концепта личности, применяя следующие философские методы: системный, сравнительно-исторический, проблемный, дескриптивный, аналитический общенаучные походы, а также методы и данные культурологи, герменевтики, психолингвистики, глубинной семиотики, других смежных наук.

Одним из основных методологических принципов в диссертации является принцип историзма, в сочетании с необходимыми элементами синхронии и диахронии.

В качестве методологического инструментария для осуществления
анализа проблем бытия личности как философской категории предложены:
сравнительный анализ проблемы личности в историко-философском дискурсе
различных традиций (пост-соловьевской религиозно-философской,

философско-психологической, философско-педагогической,

социально-философской, социально-психологической, феноменологической, герменевтической, марксистской).

В объяснительную схему, при анализе понятия личности в ее субстанциональном инварианте, мы вводим термин личностность, с целью семантической акцентуации, углубления онтологического звучания последнего.

Операционное понятие личностности, таким образом, облегчает понимание
субстанционального движения данного понятия по линии аналитического,
герменевтического вскрытия базовых философских смыслов обозначенной
исторической эпохи. Личность, применительно к исследовательским интересам,
преследуемым данной работой, следует определить, как особую

субстанциональную категорию для обозначения объективной реальности конкретного живого бытия.

Понятие личности, взятого как личностность, определяет собой узловой центр мировоззренческой картины мира 1920 – 1930-х годов, представляет собой мыслительную парадигму, фундирующую теоретическое знание разнообразных исследовательских направлений (философии, филологии, психологии, теории социального строительства, педагогики, эстетики, этики, искусствознания, поэтики, математики, теоретического искусствознания). Личность – универсальная категория единственного наличного бытия, «тут-бытия» Вл. Соловьева, Dasein М. Хайдеггера, философии жизни. Личность как субъект есть организующий принцип конкретного бытия, она есть также основа, внутренний базис бытия индивидуального. В обоих своих субстанциональных проявлениях самодеятельна, находится в непрерывном самораскрытии и самоопределении своих потенций, есть источник непрестанного саморазвития, образуя основу сОбъективности. Понятие сОбъективного бытия снимает противостояние субъекта и объекта в моменте его целостного непротиворечивого схватывания. Логика единичного объма, феномен философской методологии Вл. Соловьева (а именно, составная часть его органической логики), исследуется в данной работе применительно к оперированию понятием личности не как множественности (данная логическая операция возможна лишь над классом вещей), но как центра единственности, когда феномен выступает как множество единичного (неповторимого) объма.

Методологической основой диссертации выступает междисциплинарный историко-культурный подход. Разработка концепций личности в отечественной философской мысли первой трети XX столетия базируется на диалектических принципах детерминизма, а также системного, комплексного подхода к познанию социальных явлений.

Основу исследования составляют метод восхождения от абстрактного к
конкретному в познании социальных явлений и метод соответствия логического
и исторического. В работе используются методы диалектический и системный,
а также методы феноменологии, аналитической и исторической герменевтики,
принципы диахронного и синхронного, идеографического

и номотетического типов анализа, принцип культурно-исторической

компаративистики. Также используется инструментарий аналитической
герменевтики, в том числе, метод реконструкции и интеграции (по Ф.
Шлейермахеру), принцип отстояния во времени (Ф. Шлейермахер), техника
обратного перевода, принцип замедления над объектом (М. Бахтин), принцип
вненаходимости автора (М. Бахтин), техника применения принципа обратной
перспективы в процессе постижения феномена образности в русской
религиозной философии (П.А. Флоренский), техника

философско-психологического портретирования; психолигвистический прием нахождения философского затекста; типология деления философских концепций на положительные (субстанциональные учения) и отрицательные (философии метода) (типология по Г. Шпету); принцип применения исследовательской эмпатии при герменевтическом анализе исторического текста, рассмотрения текста как субъекта исторического действия.

В исследовании применяются приемы дешифрования вынужденного идеологического «идейного камуфляжа», используется герменевтический прием получения предструктуры понимания (М. Хайдеггер, Х.-Г. Гадамер) как особого философского гештальта, как синонима понятия личности при анализе системной проблемы выявления философской субстанциональности. К разряду вновь предложенных методологических приемов исследовательской мысли (применительно к исследованию историко-философских феноменов) относится используемый в работе метод обратной диахронии (оборачивания, исторической ретроспективы) – рассмотрение сути философствования указанного периода, исходя не столько из основ его генезиса, сколько из качественных характеристик философствования последующих лет.

Научная новизна диссертационного исследования состоит в том, что автор получила ряд результатов, которые до сих пор не были должным образом отражены в отечественной научной литературе. Наиболее важные научные результаты работы включают в себя следующие положения:

1. Впервые историко-философский период развития русской философии 1920– 1930-х годов рассматривается как переходный, представляющий собой не «перерыв» отечественной мыслительной традиции, а сложный, противоречивый этап трансгрессии (как преодоления предела философски «возможного», но также – «напластования» новых идей и концептов на традиционные, с их последующим вытеснением). В центре этого периода оказалась проблема бытия личности, в том или ином решении которой выявлялись этапы трансформации философствования о сущности и существования личности, и способов ее бытия.

2. Уточнено понятие «личности», сущность которого представляется главным бытийствующим принципом экзистенции индивида. В современный научный оборот введены понятия «личностности», «сОбъективного бытия», «философского затекста», до сих пор не используемые в современном философском дискурсе.

3. Исследована динамика проблемы бытия личности в отечественной философии в ее непрерывном развитии от классической религиозной парадигмы (на основах онтогносеологии Вл. С. Соловьева) вплоть до марксистско-ленинского направления.

4. Разработана общеметодологическая схема герменевтической интерпретации феноменологических идей бытия личности в трудах А.Ф. Лосева и М.М. Бахтина, рассматривавших мифологические и этико-эстетические инварианты данного понятия, а также неявленного (затекстового) концепта личности Г.Г. Шпета.

5. Исследованы онтогносеологические постулаты концепции «симфонической

личности» Л.П. Карсавина, «иерархического персонализма» Н.О. Лосского, «непостижимой личности» С.Л. Франка.

6. Определены сущностные характеристики символического направления философии личностного бытия отечественной мыслительной традиции переходного периода: особенности философского портретирования личности у П.А. Флоренского, личности как мифического символа бытия у Вяч. Иванова, личности индивидуальной и коллективной у А. Белого, а также принципа личности у А.А. Мейера, труды которого впервые введены в современный научный историко-философский дискурс.

7. Впервые проведен герменевтический анализ концепта личностного бытия в философии Г.Г. Шпета.

8. Разработан алгоритм построения концепции личностного бытия в русской персонологической философии (Л. Шестов и Н.А. Бердяев).

9. Выявлено качественное своеобразие евразийской теории личности как основы социально-философского концепта личности нового типа; реконструирована синхронно выстраиваемая теория личности в философской психологии (М.М. и С.Л. Рубинштейны), философской педагогике (С.И. Гессен и В.В. Зеньковский), педологии (П.П. Блонский и А.Б. Залкинд), а также педагогической теории А.С. Макаренко.

10. Раскрыты конституирующие философские принципы рассмотрения сущности личности и ее бытия в социально-философской теории А.А. Богданова.

Положения, выносимы на защиту:

1. Данная диссертация представляет собой, по существу, первое в отечественной научной литературе систематическое исследование проблемы бытия личности в русской философии 1920 – 1930-х годов, особого периода переходности в отечественной философской мысли.

2. В контексте соответствующих концепций русских мыслителей 1920–1930-х гг. проанализированы их новаторские методы исследования: теория живой формы, концепции внутренней формы слова, симфонической личности (Л.П. Карсавин), логики единичного объема, апофатического «вненаходимого» повествования и замедления над объектом (М.М. Бахтин), а также другие методы. Детально рассмотренный метод «портретирования» (от его формирования у И. В. Киреевского до его развития в «конкретной метафизике» П.А. Флоренского) непосредственно применен в данном диссертационном исследовании.

3. На первом этапе философской трансгрессии (начало 1920-х гг.) бытие личности рассматривалось в русле религиозно-философской традиции на основе субстанционального видения личности, понятой как личностность (антропомерной, феноменальной исполненности конкретного, живого бытия). Личность, как точка схода божественного и человеческого Абсолютов, становится фундаментом философской реальности. Метафизика меняет свое качественное своеобразие, трансформируясь в свое «другое», в феноменальное производное, предполагающее личностное ядро новой философской парадигмой.

4. На следующем этапе философской трансгрессии символическое измерение бытия предполагает трактовку личности как символа «обоженного», где образность выступает символической явленностью субъекта, имеет место «органическое сочетание непосредственного и опосредованного значений». Личностность как явленность есть средство самообнаружения бытия в концептуальных формах философского символизма (Вяч. Иванов, А. Белый, П.А. Флоренский).

5. Параллельно с символистской трактовкой бытия личности формируются феноменологическое и персонологическое прочтение. «СОбъективность» бытия, как главное требование, предъявляемое феноменологическим направлением к философии, предполагает личность трансгрессивной моделью переходности от онтологического к индивидуальному видению человеческого бытия. И если феноменологическое направление предполагает «личностное» субстратом одновременно общего и особенного, то персонологическое направление трактовки личностной сущности (А. Бердяев и Л. Шестов) стремится к слиянию понятий личность (синоним субстанциальности) и субъекта.

6. СОбъективная специфика религиозного (А. Лосев), квази-религиозного (М. Бахтин), а-религиозного (Г. Шпет) мышления русской религиозной феноменологической традиции состоит в том, что она явилась предпосылающей тезой и главной мировоззренческой установкой всех инвариантов мышления в рамках указанной философской (шире, мыслительной) парадигмы указанного исторического периода.

7. Существенное значение для раскрытия логики выстраивания «бытия личности» в советской России 1920 – 1930-х гг. имели философия личности М.М. Рубинштейна, и «принцип личности» А.А. Мейера, впервые включенные в современный историко-философский научный оборот;

8. Принцип коллективизма в преломлении главного личностного качества – абсолютной свободы – не обогащает (как полагали мыслители социалистического толка), но уничтожает личность в своем субстанциальном качестве. Становясь коллективным, внеличностным, социальное бытие соборного типа вырождается в механическое слияние индивидуальных человеческих единиц, сущностная нерасчлененность которых есть основной гарант существования единицы коллективной.

9. Максимально идеологизированное направление личностной тематики в педагогической философии России 1920 – 1930-х годов, явилось порогом парадигмальной трансгрессии в трансформации корневых, системных значений, сущностных смыслов конкретного бытия как такого, вплоть до полного их оборачивания в свое противоположное. Личностное здесь поднимается до жертвенных высот растворения в новом Абсолюте – социуме, до полного слияния индивидуальной судьбы с судьбой бытия, уступая метафизике объективного.

Теоретическая и практическая значимость

Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в том, что полученные результаты могут быть использованы в качестве нового

концептуального подхода в дальнейших исследованиях личности, ее разнообразных форм и уровней ее бытия, в рассмотрении как отдельных направлений, так и различных тенденций развития истории русской философии в целом.

Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории философии, истории русской философии, истории философской психологии, истории социальной философии, спецкурсов по истории и теории русской культуры, по философии личности, по антропологической тематике. Они также могут быть использованы в теоретических учебных курсах по таким дисциплинам, как философия, психология, история и теория науки, теория управления, история и теория государства, политология, политическая психология.

Методологию и методы диссертационного исследования формируют труды классиков мировой и отечественной философии, принципы диалектического мышления, системный, историко-компаративистский подходы, историко-философский, структурный, герменевтический, феноменологический методы, а также общенаучные методы – анализ, синтез, абстрагирование, обобщение, классификация, аналогия, экстраполяция.

В диссертации впервые разработан и применен новый

теоретико-методологический подход трансгрессии при формировании
концепции бытия личности на основе анализа, синтеза, обобщения,
систематизации основных этапов нелинейного развития различных

направлений исследования бытия личности в русской философии 1920 – 1930-х гг. Этот подход позволяет сформировать новое концептуальное образование на основе сущностных элементов изучаемого феномена. Применение данного эвристического метода можно экстраполировать за пределы проведенного исследования, поскольку он обладает высокой степенью универсальности и применимости в различных предметных областях.

Апробация диссертационного исследования. Результаты диссертации апробированы в деятельности в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова, в Индианском университете (г. Блумингтон, США), Российском государственном педагогическом университете им. А.И. Герцена, АНО ВО «Московский институт современного академического образования» (МИСАО).

Основные идеи работы отражены в докладах, выступлениях и сообщениях на конференциях по проблемам истории философии, философии, философии и психологии, развития современной России, философским проблемам современного гуманитарного образования, проблемам развития личности, в том числе: на Ломоносовских чтениях в МГУ им. М.В. Ломоносова, (2012–2014 г.г.), на Международной научной конференции «XIV «Лосевские чтения» (Москва, 2013 г.)», на научной конференции «Российское философское сообщество: история, современное состояние, перспективы развития» (МГУ им. М.В. Ломоносова, 2015 г.), на VII Российском философском конгрессе (Уфа, 2015 г.), на VI Международных Бахтинских чтениях (Саранск, 2016 г.), на VII Международной научно-практической конференции «Церковь и казачество:

соработничество на благо Отечества» (Москва, 2017), на конференции «Ребенок в современном мире. Детство: праздник и повседневность», РГПУ им. А.И. Герцена, (Санкт-Петербург, 2017), на Первом Белорусском философском конгрессе (Минск, 2017 г.), на Итоговом Международном конгрессе «Возможности психотерапии, психологии и консультирования в сохранении здоровья и благополучия человека, семьи, общества» (Москва, 2017 г.).

Материалы исследования легли в основу разработанного автором учебного курса «Евразийская теория личности», прочитанного на кафедре социальной философии МГУ им. М.В. Ломоносова в 2006 – 2007 г.г.; также подготовленного к чтению на кафедре общегуманитарных дисциплин МИСАО лекционного и специального курсов «Философия бытия личности в отечественной мыслительной традиции 1920 – 1930-х годов», а также спецкурса «Советская философская педагогика 1920 – 1930-х годов и современность».

По теме диссертации опубликовано 54 научные работы по главным проблемам диссертации (в том числе, в 20 научных статьях, опубликованных в ведущих научных журналах, рекомендованных ВАК РФ, и одной на платформе Web of Science).

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, основной части, включающей в себя четыре главы, заключения и списка литературы.

Бытие личности как ипостась – основные теоретические подходы к пониманию личности в русской религиозной философии

Русская философская традиция развивалась внутри дихотомического принципа «неоплатонизм versus аристотелизм», через понимание исторического спора о верховном принципе мысли. Отечественная мыслительная традиция фундируется платоническим чувственно-волевым началом, в свою очередь, предопределившим антропологическую направленность русской философской мысли в целом, ее личностное качественное своеобразие. Неоплатоническое течение мысли, прежде всего, представленное в произведениях Псевдо- Дионисия Ареопагита («О божественных именах», «Мистическое богословие» и «О Небесной иерархии»), сыграло огромную роль в формировании русской религиозно-философской рефлексии.

В философском плане наиболее значительное влияние на становление отечественной философии оказала также религиозная традиция исихазма. Именно она не только заложила основы особого отечественного инварианта личностной парадигмы, но также обеспечила верное направление поиска национальной идентичности отечественной философской мысли в целом. Мы соглашаемся с И.И. Семаевой, отмечавшей, что в исихазме «оказываются сфокусированными проблемы, осмысление которых позволяет выявить духовные основания отечественной философской мысли, определить целостность русской религиозной философии, ее идейное единство и общность типа философствования»76. Антропологическая модель позднего исихазма, во всем ее идейном разнообразии, способствовала глубинному постижению проблем в системе отечественного философского знания о личности. В исихазме «...личность есть нечто суверенное, самостоятельное, что не может определяться или управляться чем-то внешним себе и что заключает в себе некий собственный смысл и ценность. Иными словами, личность онтологически содержательна и онтологически суверенна»77, отмечает С.С. Хоружий.

Таким образом, в русском философствовании органично, самобытно, образно сплелись две ветви интеллектуального влияния: западной традиции разума и религиозной традиции сердечного молитвенного делания. И если арсенал западной философской традиции явился поставщиком понятийно концептуального, методологического инструментария, то исихасткая традиция умного делания предложила для усвоения иную познавательную тактику – через энергийное, мистическое, интуитивное раскрытие и усвоение сути вещей, через эмпатию и суггестию, через вживание и воссоединение объекта и субъекта в едином онто-гносеологическом источнике внутреннего знания. «Исихастское присутствие в русской религиозно-философской мысли не является демонстративным, легко идентифицируемым, а имеет глубинный характер»78. Оно, выражаясь языком М. Бахтина, составляет «эмоционально-волевой тон», ментальность самой философской традиции в России, до сих пор определяющей свое родовое свойство в «умозрении в красках» духовного вчувствования. «Активно-христианская линия русской религиозной философии вырастает на идеях христианского синергизма, развитых в исихастской, паламистской традиции»79.

Исихастская традиция идейно связана, прежде всего, с наследием Гр. Паламы, обосновавшим концепцию видения божественного света и возможности личностного обожения. Два инварианта бытия – сущностного и энергийного – позволяют ищущему Бога иметь возможность лицезреть его непостижимость в его мирских проявлениях (божественный свет, красота, благодать и т.д.). Важнейшим моментом в установлении отношений личности и Бога у Гр. Паламы выступает, таким образом, энергийный характер обращения человека к Богу, возможности взаимообращения. Неразрывная связь духовного, душевного и телесного начал в человеке есть личностное основание к соединению с Богом в Боге, синергии, обеспечивающей динамизм характеру подобных отношений80.

Влияние исихазма на русскую религиозную (и шире, на русскую философскую мыслительную традицию, в принципе) можно проследить в исторической перспективе следующим образом: от Феофана Грека и Андрея Рублева – до Нила Сорского и Паисия Величковского, определивших традиции исихиазма на долгие годы как «оптинское (аскетическое) православие». Сущностный онтологизм, антропоцентризм, энергетизм исихасткой традиции заложили основы русского философского стиля мышления, способа усвоения философских истин любой этимологической и стилевой природы. Выработанный в «теоретическом исихазме образец православной духовности, чертами которого были мистичность, «пережитость» религиозных истин, признание личности как «соратника» Бога (синергия) в преображении мира, был не только воспринят, но и существенно развит русскими философами»81.

«Тип философствования и философские методы в русской религиозной философии имели немало признаков, свидетельствующих об их близости исихастской традиции, – это доверие к внутренней духовной жизни человека, уверенность в реальности лично пережитого в религиозном опыте, понимание свободного творчества как отказа от опоры исключительно на рационалистические способы доказательств, логику обоснований, системность.

Этот тип философствования можно определить, как бытийный (экзистенциальный)»82. Религиозно-философские идеи исихазма и, в более широком плане, религиозного аскетизма в значительной степени определили и философские идеи личности в русской традиции. В результате их переосмысления один из родоначальников славянофильства И.В. Киреевский создал оригинальный философско-психологический концепт личности (что будет рассмотрено ниже), который, в свою очередь, был развит в творчестве П.А. Флоренского в 20-30-е годы ХХ в. Так, «аскетическая литература в своих классических образцах — не что иное, как точная протокольная запись работы самособирания, «работы сердца» ... Как передача внутренней жизни, внутренней драмы человека, она нередко обнаруживает большую близость к литературе художественной, в особенности, и таких классических и для аскетики и для литературы темах, как переменчивость и пластичность человеческой природы, способность человека и к безднам греха и к высочайшим духовным взлетам… Здесь аскетический опыт оказывается глубоко сродни опыту художника... Так с новой стороны оправдывается название «духовного художества», издревле данное православной аскетике (философско-психологическое портретирование – комментарий мой – Ю.К.)».83

Исихастские идеи отразились и в классической русской литературе. Это можно проследить в творчестве Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, в свою очередь, оказавших наиболее значительное влияние на мировую философскую мысль ХХ в. Влияние творчества этих выдающихся русских писателей на русскую мыслительную традицию будет рассмотрено ниже.

Немалую роль исихастская традиция сыграла и в становлении философии личности у Вл.С. Соловьева, в своем влиянии тесно переплетясь с широким спектром оккультно-мистических традиций не только восточного, но и западного толка. Органичным развитием философии личности Соловьева стало учение П.А. Флоренского, которого в советское время клеймили как одного из видных «богостроителей», но который успел создать довольно законченное учение о личности на основе соловьевских идей, развернутых в восточно-христианском духе84.

Воспринятое символизмом влияние не только отечественной мистико-аскетической, но и западной оккультно-мистической традиции в значительной мере отвечало заложенной Вл. Соловьевым тенденции. Однако, в силу целого ряда исторических, а главное – политических и идеологических проблем в советской России, это направление угасло в официальной философии, сохранившись в подпольных религиозно-мистических течениях. Философско-мистическое учение личности было разработано С.Л. Франком в достаточно завершенном виде в русском зарубежье.

Симфоническая личность (Л.П. Карсавин)

Философия Льва Карсавина, в своих основных постулатах, носит онтологический религиозный характер. Однако, следует сразу оговорить, что автор использует в своих философских, по стилю и специфической проблемной заострнности, именно семантическую сторону христианского понятийного аппарата. «Совершенство и несовершенство», «обожение», «жертвенная смерть» выступают лишь средством методологического построения достаточно строгой философской (в отличие от богословских конструкций человеческого бытия, например, у С.Н. Булгакова, иерархии личностных структур.

Впрочем, понятием личности Л. Карсавин пользуется для обозначения всякого результата «качествования» (мирополагания) божественного начала в миру. Термины христианского учения используются для обозначения личностного состояния бытия и не-бытия. Причм, небытие у Карсавина есть дурная бесконечность, несовершенная смерть личности, иными словами, не-бытие опять же личностно, по своему определяющему качеству.

Уже на первых страницах своего капитального труда «О личности» (1929), написанного в традициях средневековой схоластики, автор отмечает, что «мы можем предварительно определить личность как самосредоточение и самораскрытие бытия в особом его образе, из коего и коим бытие соотносит иные свои образы».204 Иные же образы бытия сущностно связаны с личностью и приобретают свою определнность через самоопределение личности. Так, философ подчркивает, что «Акту знания предшествует первичное единство, или первичная слиянность инобытия и личности».205 Это «двуединство личности с бытием само должно быть личностью, даже в том случае, если инобытие – не личность, а мртвое тело. Иначе как может быть личностью один из моментов этого двуединства?».206 По Карсавину, в моментах – качествованиях целого не может содержаться чего-либо, не содержащегося субстанционально в самом единстве этого целого. Окружающему нас миру приписывают, таким образом, личностные качества, но качества преобразованные, уже включающие в себя аспект иерархичности как тип системного соподчинения индивидуумов в структурах более высокого порядка.

Одна из особенностей карсавинской философии – постулирование непричинного первенства и второстепенной значимости явлений сопряжнности, взаимосвязи элементов. Причинное соподчинение географического, экономического и политического факторов в социальной жизни индивидов носит подчркнуто устойчивый онтичный характер: «…Для нас в данной связи вполне достаточно утверждать практически только органическую, а вовсе не причинную (курсив мой – Ю.К.) связь культуры, этнографии и географии, их так называемую «конвергентность» (сообращнность)».207 Карсавина, по сути дела, не интересует возможность объективного существования мира. Он сознательно выводит этот аспект из проблемного поля своей теории познания: «Мы оставляем, далее, пока без ответа: возможно ли, чтобы ни один из моментов симфонической личности (то есть вопрос объективного существования бытия, – комментарий мой – Ю.К.) не был личностью. Возможен ли мир без личного своего бытия? Вопрос, конечно, важный, но – обладающий только теоретическим значением. – Единый в свом времени и пространстве, мир осуществляет сво личное бытие, по крайней мере в человечестве… Наш мир уже не может без личного бытия, ибо оно в нм уже есть».208 Этот момент дезобъективации неличностного мира касается и пространственно-временного континуума, что в приложении к личности (в данном случае, индивидуальной) означает ее независимость от последних. Карсавин, давая описание «пространственно-временной личности, описывает ее на языке пространственно-временных отношений и тех противоречий, которые были как раз отмечены Эйнштейном в то время, когда Карсавин писал эту книгу (квантованные характеристики личностного бытия – Ю.К.)»209.

Налицо факт недвусмысленного введения в концепцию важнейшего постулата теории познания: «Единство мо с инобытием есть первичный исходный факт».210 Личность же может быть индивидуальной, «симфонической» и социальной. Индивидуальной личность может быть лишь в проекции на само себя. Как кантовская «вещь в себе», индивидуальная личность, являясь в область социального пространства (где только ей и можно явиться), превращается в момент уже более высокоорганизованной – симфонической – личности, перестат существовать в качестве индивидуальной, но сохраняет свою наличность, сво действительное бытие. «В социальной личности всякая индивидуальная личность целиком пространственно определяется по отношению ко всем другим, так что любой е момент противостоит им в качестве е самой».211

Таким образом проявляет себя «собственно» религиозная компонента сложносоставного двуединого комплекса «религиозная философ: «Философия стоит на той же почве, на которой стоит и религия, имеет тот же предмет: вообще, в себе и для себя сущий разум, – писал по этому поводу Гегель, – Благоговейность является лишь соприкосновением мышления с предметом; философия же хочет свершить это примирение посредством мыслящего сознания…»212. Религиозно-философская мысль, таким образом, с необходимостью сохранения своего определения минует логически выверенные доказательства некоторых объектов исследования, противится осуществлению данной мыслительной процедуры по «философскому» принципу.

Позволим себе обратиться к некоторым концептуальным аналогиям. Размышления русского философа демонстрируют необыкновенную схожесть с теоретическими выводами современника евразийцев, одного из интереснейших мыслителей современности, Пьера Тейяра- де- Шардена, чья гносеологическая установка красноречиво говорит сама за себя: «Проследить в природе данную в опыте цепь последовательности, а не «онтологическую» причинную связь. Иначе говоря, смотреть, но не объяснять – такова…единственная цель настоящего исследования».213 Подобно Карсавину с его симфонической личностью (слияние инобытия и личности в момент познания),Тейяр-де- Шарден усматривает присутствие сознания на всех уровнях мирового бытия на том основании, что «раз в данной точке самой себя ткань универсума имеет внутреннюю структуру (в человеческой точке – сознание – комментарий мой – Ю.К.), то она неизбежно двусторонняя по самой свой структуре, то есть в любой области пространства и времени…Таким образом, у вещей имеется не только внешнее, но и сопряжнное ему, нечто внутреннее».214

Воспроизводя картину становления современного облика Земли, учный пытается научно описать переходные фазы общего генезиса планеты, что в подобного рода исследованиях традиционно является наиболее сложным моментом. Как правило, именно этот аспект определяет уровень философской значимости, оригинальность научного труда. Корреспондируются с приведнными выше высказываниями Карсавина и рассуждения Тейяра-де-Шардена относительно неуловимости начала всех вещей: «Поскольку появление клетки представляет собой событие, происшедшее на грани бесконечно малого, и поскольку в нм участвовали весьма хрупкие элементы, ныне разошедшиеся в давным-давно преобразованных осадках, то…нет никаких шансов как-либо отыскать его следы. Таким образом, с самого начала…мы сталкиваемся с фундаментальным условием опыта, в силу которого начала всех вещей имеют тенденцию становиться неуловимыми – закон, повсюду встречаемый в истории, который мы …назовм «автоматическим устранением черешков».215

То, что у Тейяра-де-Шардена представлено в научно-материалистической форме, у Карсавина оформлено в религиозно-личностную концепцию. Но нечто общее усматривается без особых усилий: осознание неуловимости, невозможности постижения начал самого бытия, религиозная смиренность перед неизбежной ограниченностью познавательных способностей человека, сопряженность онтологии и гносеологии в едином акте познания, понимание опасности идеализации человеческого мышления, естественного ограничения его мощи.

Проблема отношения философии и религии (не как подсистем того или иного конкретно-исторического социума, а как соотношения различных сторон самореализации личности), усложняется по мере того, как вс более расплывчатым становятся контуры словарных определений обоих понятий. Сегодня религия секуляризуется философскими допущениями свободы в интерпретации божественных ценностей. Философия через вс большее признание экзистенциального характера бытия стремится за пределы чистой онтологии, вс чаще подвергая сомнению принципиальную возможность последней. Религия и философия, будучи «моментами – аспектами» (термин Л. Карсавина) индивидуальной личности, тем не менее, принадлежат этому единому целому, что определяет и конституирует современную личность, являют цельность этой личности в мир. Таким образом, две сферы человеческого (как индивидуально-личностного, так и социального) бытия видятся уже не как сближающиеся, а как «переливающиеся», «перетекающие» друг в друга, дополняющие друг друга до степени экзистенциональной полноты, достигаемой человеческой личностью. Связь религии и философии в сознании одной личности – отношение исключительно интимного свойства, имеющее сутью вопрос о границах человеческого познания, поднимающегося до высот постижения первоначал.

Личность как ответственный поступок: М.М. Бахтин

Итак, Личность как феномен гуманитарного знания все более становилась фокусом, центром «исходящей» философии. Личность не была «объектом» исследования, понятие личности было философской онто- гносеологической базой, оно (подобно пониманию «иконы русской философской традиции) ничего (концептуально) не изображало, оно «являло». Через понятие «личность» философия нового времени штурмовала ранее неизвестные онтологические вершины, добивалась нового видения бытия, присваивала, покоряла «личностностью» само бытие.

Основатели данной философской парадигмы (как западные – Гуссерль, так и отечественные – Лосев, Бахтин, Карсавин) анализируют новую субстанциональность исключительно через отражение и исследование качеств-проявлений (у Карсавина – «качествованиях») личности (феноменология – у Гуссерля, бытие-событие, не-алиби в бытии – у Бахтина, интуиция и миф – у Лосева), но не переходят на исследование собственно источника этих качеств, субстанции, этими качествованиями обладающей.

Указанные авторы (равно как и откровенно заявивший об этом Гуссерль) отвечают здесь на вопрос о субстанциональности парадигмально по-новому, то есть основным вопросом своей философии видят производный вопрос «как» (вопрос метода), тогда как традиционно для осуществления философской понятийной полноты (отражнного знания) необходимо было ответить, прежде всего, на вопрос «что». То есть ответить на вопрос о субстанциональной принадлежности названных качеств. В связи с этим встает принципиальный вопрос о том, кто есть субъект многочисленных предикатов, содержащихся в «Философии мифа», в «Идеях феноменологии», в статье «К философии поступка»? Для достижения целостного понимания парадигмальной подосновы философствования того периода необходимо реконструировать философскую мысль вышеобозначенных мыслителей именно в этом ключе, в плоскости воссоздания субстанционального общего на фоне многочисленного особенного. Безусловно, древнейший духовный опыт «описания мистерий» (исключительно через описание качеств, без называния субстанционального «владельца» этих качеств) применялся авторами указанных текстов не случайно. Есть все основания предполагать, что и М.М. Бахтин, и Л.П. Карсавин, и А.Ф.Лосев прекрасно отдавали себе отчт в том, о чем, о ком идет речь в их философских построениях. Герменевтическое прочтение указанных текстов позволяет практически всегда угадывать «вторым рядом» понятийно и методологически однозначно непротиворечивые «ссылки» на субстанциональность Личности при изучении основных свойств и характеристик современным образом трактуемого бытия. (Единственный, кто делает это декларативно, это Карсавин в своей философии личности). Исторические причины такого типа философствования имелись у каждого из вышеупомянутых авторов. У Лосева это было вызвано прямым запретом (со стороны советских властей) на возможность заниматься исследованиями современного мифа (Лосевское понимание мифа есть своего рода феноменологическая личностная парадигма, о чем сам автор с предельной ясностью говорит в своем фундаментальном труде «Диалектика мифа»). У Бахтина также возникли непреодолимые идеологические трудности в прямом общении с философски мыслящими современникам.

Это было время экстремальных идеологических экспериментов, время пролетарского максимализма, имевшего катастрофические по своей разрушительности последствия. Многим философам-профессионалам (Лосев, Бахтин) приходилось кардинальным образом перепрофилировать свои философские исследования из идеологических (как было принято в таких случаях говорить, «камуфляжных») соображений. Масштабы этого вынужденного перепрофилирования и «камуфляжа» идей подчас вынуждала авторов уходить в своих истинных изысканиях на недосягаемую для идеологического противника (а именно, для пролетарской цензуры) глубину («спорные тексты», «Бахтин под маской»445), что делает современную дешифровку текстов тех лет герменевтически чрезвычайно сложной философско-аналитической задачей.

Погружение в научно-философский, в широком смысле слова, контекст того времени, попытка применить щадящие, методологически близкие понятийным предпочтением тех лет методы исследования – главная задача предлагаемого исследования. Превратить ушедшее (по Бахтину, «отпавшее в бытие») в методологическое и парадигмальное прошлое, философское «тогда-бытие» – в «сейчас- бытие» (с целью демонстрации чрезвычайной мировоззренческой значимости философии тех лет для истории мировой философии), есть цель данной работы.

Герменевтически погружаясь в контекст ранних философских работ М.М. Бахтина (прежде всего, «К философии поступка», «Автор и герой в эстетической деятельности»), реконструируя Бахтинскую мысль «изнутри» в е максимальной логико-понятийной непротиворечивости и полноте, мы имели возможность обнаружить одну из наиболее интересных и «показательных» (с точки зрения революционного парадигмального прорыва в эпистемологии) концепций личности периода гуманитарного модернизма.

Для логико-понятийной реконструкции философской мысли Бахтина, точнее, с целью выявления главной ее составляющей (так сказать, мета-идеи, концептуального фокуса, точки притяжения, средоточия выстраиваемого доказательства) необходимо было применить метод «аналитический реконструкции» мысли лишь фрагментарно сохранившегося авторского текста446. Текста, написанного, что ещ больше осложняло исследовательскую ситуацию, в условиях экстремального цензурно-идеологического гнта, с вынужденным применением того же метода идейного «камуфляжа»447 (о чем говорилось ранее).

Необходимо добавить, что метод анализа философского наследия Бахтина, используемый в данной работе, принципиально отличается от традиционно применяемых в Бахтинологии методов историко-философского комментария и «обратного перевода».448

Сегментированные части, фрагменты Бахтинских текстов потребовали, таким образом, полноценного мыслительного погружения в ткань философского повествования, погружения, позволившего, как нам представляется, в конечном итоге, довольно полно и непротиворечиво реконструировать/воссоздать авторскую мысль «изнутри». Мысль, никогда не доводившей определенный (given) предмет или момент до конца»449.

Для «повторного» выстраивания авторского контекста чрезвычайно плодотворной оказалось, как нам видится, практика обнаружения центральной (или центрирующей) понятийной категории-идеи Бахтинской концепции (вероятно, обозначенной, или предполагавшейся к обозначению, в первой, утерянной, части работы «К философии поступка»).

Указанное обнаружение центрирующего концепта позволило объединить понятийную, логическую, доказательную, методологическую, наконец, парадигмальную составляющие авторской философской концепции в единый непротиворечивый контекст. Таковым концептом Бахтинской философии поступка, философии героя и других ранних (сугубо философских) работ 20-х годов ХХ столетия, как нам видится, является понятие личности как субстанционального единства, средоточия конкретного живого бытия. Именно реконструируя философский контекст указанных произведений, фундируя его на протяжении всего прочтения субстанциональным понятием личности/ личностности (как основы конкретного бытия-события, ответственного бытия, не- алиби в бытии (центральных философских понятий бахтинской философии), мы добиваемся принципиального «снятия» всех терминологических и доказательных «на- первый-взгляд» – противоречий бахтинской философии.

Гипотетическое введение «личностности» в философский контекст (своего рода герменевтическое моделирование историко-философского текста) дат возможность осознать неясное на первый взгляд «что» в философии Бахтина (в противовес его очевидно феноменологической «как» – компоненты).

Последовательное использование данного методологического прима позволяет увидеть в Бахтинской философии не пресловутое нагромождение этико-эстетических конструктов, не культурологическое переложение феноменологии на язык литературоведения и не новое направление психопатологического исследования человеческого Я450, но фундаментальную философскую систему, основанную на субстанциональном (а именно, личностном) концепте наличного бытия.

Необходимо также отметить, что понятийное «реконструирование» субстанциональности (в случае с ранними философскими работами Бахтина) дало положительный результат лишь потому, что субстанциональность как центробежная «заданность» авторской концептуальной системы имплицитно содержалась в философском дискурсе изначально, она не есть нечто привнеснное, но лишь обнаруженное нами в процессе историко-философских аналитических изысканий. Личность как субстанциональность есть средоточие Бахтинского знания о бытии вообще, понимание собственно бытия (бытия perse) как живого бытия-действа, погруженного в единственно доступное нашему видению человеческую, личностную протяжнность.

Личность в педологии (П.П. Блонский, А.Б. Залкинд)

Относясь к личности как к объекту проектирования и, как следствие, конструирования, П.П. Блонский, как отмечает Т.Д. Марциновская, рассматривал «личность ребенка... прежде всего, как объект (курсив мой– Ю.К.) воспитания и обучения»609. Занимаясь непосредственно вопросами становления личности, Блонский настаивал на том, что всякая индивидуальная человеческая личность есть отражение ее классовой принадлежности. Так, он писал: «Воспитание в любом эксплуататорском обществе... есть не что иное, как искажение, уродование развития ребенка, воспитание неполноценного человека... Воспитание в СССР ставит своей задачей воспитание всесторонне развитых строителей социалистического общества...»610. Мыслитель дает четкое определение основной задачи педологической науки: «Педология, стремясь дать полную картину развития ребенка по всем закономерностям его, призвана помогать воспитанию нового – полноценного, всесторонне развитого человека, члена социалистического общества»611.

Тем не менее, впоследствии Блонский отходит от однозначного социогенетического понимания генезиса человеческой личности (предпочитая определять основы индивидуальных различий через генетику), оставляя А.Б. Залкинда практически единолично продолжать социогенетическое направление педологии.

Теоретическое построение Залкинда – кристализованная теория социального проектирования личности на базе подросткового человеческого материала. Уравнительный порядок педагогических мер, направленный на формирование обязательной к социалистическому строительству унитарной личности – будущего строителя коммунизма – определенчески включал в себе устроение личности по заданному плану, плану соответствия некоему общепринятому идеалу – образу революционного героя прометеевского типа. «Именно в это время складывается также основная проблематика персональности в русском педагогическом дискурсе, формируется соответствующий набор понятий, в частности, «воспитание личности» начинает трактоваться как основная цель педагогического воздействия»612.

Символическая архаика античности, взятая за образец в проектировании требуемой личности, предполагала нивелирование индивидуальных особенностей не-героической, не – трудовой личности. Во главу угла как теоретической, так и практической областей философско-психологического знания становится личность, сформированная по принципам коллективности. Психологическое портретирование преобразуется в действенное проектирование, а само бытие становится коллективной Личностью: единым самосозидающим, поступающим, творческим Субъектом.

Залкинд выступает против пан – сексуальности психоанализа, противопоставляя фрейдистскому пониманию личностного вопроса идею коллективисткой сублимации (социального замещения, переключения индивидуального психического переживания на общественное посредством личностного, ответственного, деятельного включения в конкретную жизнь социума и его значимые задачи). Пришедшая из возрастной (подростковой) психологии идея переноса (в терминах Залкинда – переключения) акцентуаций личности с индивидуального зависимого на социально зависимый аттрактор, определяющий дальнейший характер личностного роста и развития, является фундаментальной теоретической, а также практической компонентой педологической теории 1920-х годов. Данный аспект предполагает, более того, полагает социальность основой формирования личностного пути развития, таким образом делая возможным и социальный заказ на формирование у личности требуемого набора качеств.

Залкинд выстраивает свою прикладную концепцию на базе понимания субъекта как деятельного, самосозидающего начала личности. «Коллективные установки переходного (подросткового – пояснение мое, – Ю.К.) периода чрезвычайно своеобразны. Резко выпячивается личностное начало, чувство «я», но вместе с тем, рост актуальной романтики, волевого напора, обострение самолюбия – требуют обязательных связей с социальностью, с коллективом, без которого у подростка нет нужной пищи для культивирования сгустившегося чувства «я». Эгоистически-социальная установка, где «эго» («я») – центр действий, но «социо», коллектив – опорная база для действий, без которой «эго» впустую повиснет в воздухе»613. Становящаяся личность подростка принимает установки общесоциального плана как установку на общее и дальнее – в противовес специальному и близкому, то есть узко индивидуальному. Залкинд не устает подчеркивать коллективную природу подростковой личности, ее центробежную (по отношению к коллективу) силу.

Статья Залкинда «Детские психопатии и педология» легла в основу педологического пересмотра дефектологического дела в СССР в 1923-1927 годах, обозначив новейший подход к сугубо социальному (марксистскому) подходу к излечению детских психопатий. Теория отношений, основанная в своих базовых принципах на сущностной идее диалоговости как коммуникативной основе личностных взаимоотношений, позволила в дальнейшем создать теорию коммуникацией на базе диалектического противоречия как сущностного принципа человеческих отношений, выстроенных в форме-сущности диалога (М. М. Бахтина). Теория межличностных отношений, взятых за основу психологического механизма функционирования социума, нашла также сво отражение в трудах А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии.

Главным патогенным фактором развитиям психопатии, по мнению Залкинда, лежит «в области социально-контактной установки личности, в области «взаимоотношений его с другими людьми».614 Патологии есть, по Залкинду, прежде всего, асоциальные и антисоциальные проявления индивидуума. «Проблемы личности и новая концепция просвещения в целом сводились к вопросу о методах организационного и всестороннего влияния на человека, который ещ не успел приобрести тврдые коммунистические инстинкты, заменяющие прежние рефлексы, пригодные для естественно-натуралистической, но не социально- технократической жизни»615.

Подчеркивая свое отношение к маленькому ребнку как к материалу («детский материал»616), Залкинд настаивал на творческом развитии ииндивидуальной личности ребнка в коллективе, отдавая системе коллективного целевого взращивания главную роль в новой педагогической системе, резко критикуя «мистически сентиментальный» индивидуализм, «индивидуалистическая хаотичность ребнка».617 Механистическая схема представления о развитии психических механизмов личности определялась влиянием эпохи, духом времени. Машинерия становится метрологическим правилом не только портретирования объектного, но и субъектного планов бытия, являясь не только общим планом социально-философской объяснительной схемы, но также основой проектной социальной деятельности. Атрибутивность (субъектность, активность вовне) как свойство, начинает превалировать над субстанцией (личность как основа и цель атрибутивности). Функциональное Свойство вырождается в псевдо- субстанциональность, подменяя собой цельность в угоду экстраполяции, предвещая крайние формы подобного рода экстраполяции – постмодернизм.

Механистический (разновидность машинерии в науке) перенос свойств линейной причинности в область многоуровневых, сложноорганизованных систем, каким является отдельная человеческая личность, с необходимостью вела к пониманию того, что организм всегда функционирует «не как индивидуум, а как неотрывная органическая часть коллектива (организма коллективного -комментарий мой. – Ю.К.), вне которого немыслимо ни одно движение тела, ни одна хотя бы самая интимная функция»618. Слиянность индивидуальной личности в коллективную приобретает, таким образом, в педологии Залкинда аксиоматическое свойство не только социально-философского, но психофизиологического свойства.

Залкинд наделял, тем не менее, психику человеческой личности структурой, изоморфной телеологическим качествам культуры. Педология Залкинда есть, таким образом, своего рода теория личностного бессмертия, решаемая земными средствами, посредством существования в социуме коллективной личности, связанной поколенческой преемственностью (поколение как «продуктивный социокультурный масштаб»619). Главной эсхатологической целью педологии становится, в конечном итоге, стремление «избавить человека от страха смерти благодаря жертвенной причастности новым абсолютным основаниям бытия, благодаря вере в грядущее завершение истории священного коллективизма»620, творческой самореализации социального организма, понятого в философском плане эпохи, как коллективная личность.