Проблема взаимосвязи истории и современности в западной философии 20-го – начала 21-го века Аванесян Артем Александрович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Соотношение истории и современности как проблема философской рефлексии в классической и постклассической западной мысли 34

1.1 Классическая философия модерности о соотношении истории и современности 34

1.2 Становление постклассического типа историософской рефлексии: современность и традиция прошлого 49

Глава 2. История и современность: дискуссии в западной философии XX – начала XXI веков 73

2.1 Б. Кроче: традиции прошлого и горизонты свободы 73

2.2 Р.Дж. Коллингвуд: прошлое и идея истории 87

2.3 Х.-Г. Гадамер: горизонты истории действия 103

2.4 П. Рикёр: история, память, забвение 117

2.5 Ф. Анкерсмит: исторический опыт и современность 140

Заключение 171

Список литературы 182

• Классическая философия модерности о соотношении истории и современности
• Б. Кроче: традиции прошлого и горизонты свободы
• Х.-Г. Гадамер: горизонты истории действия
• Ф. Анкерсмит: исторический опыт и современность

Введение к работе

Актуальность темы диссертационного исследования. На протяжении XIX – XX веков проблема специфики исторического познания становится одной из важнейших составляющих западной философской мысли. Крупнейшие философы в своих размышлениях обращаются к анализу взаимосвязи прошлого и современности, выстраивают обобщающие картины развития человеческого общества, формулируют различные методологические подходы, предлагая решение проблемы исторического познания. Подобное пристальное внимание к вопросам, связанным с процессом исторического становления, представляется логичным и даже неизбежным, поскольку само человеческое существование разворачивается во времени, и без учета этого факта осмысление философских проблем оказывается принципиально неполным. На этом фоне в западной философии XX – начала XXI века формируется традиция самобытных и глубоких исследований, посвященных непосредственно анализу феномена исторического. Такие мыслители как Б. Кроче, Р. Дж. Коллингвуд, Х.-Г. Гадамер, П. Рикр и Ф. Анкерсмит, представляя различные философские течения, предлагают детально проработанные концепции, отвечающие на вопросы о том, как прошлое связано с настоящим, как оно вообще может быть представлено из ситуации настоящего, каким образом должно проводиться историческое исследование, в чем специфика исторического опыта и т.д. В связи с чем, анализ итогов этого интеллектуального движения важен не только с точки зрения развития философской рефлексии, но и с точки зрения методологии истории, так как в центре его внимания находятся проблемы, зачастую не затрагиваемые в исследованиях профессиональных историков.

Актуальность темы исследования обусловлена, во-первых, необходимостью сравнительного историко-философского изучения различных подходов к решению проблемы взаимообусловленности восприятия прошлого и настоящего. Жизнедеятельность человека разворачивается во времени и, строго говоря, настоящее оказывается единственным временным измерением, в рамках которого реальность доступна непосредственному восприятию. Понимание прошлого же неизбежно оказывается, по крайней мере, связанным, так или иначе, с ситуацией современности, уже в силу того, что сам смысл этого понятия подразумевает нечто, предшествующее моменту, из которого оно обозревается. Но, с другой стороны, и момент настоящего не может быть адекватно осмыслен абстрактно, вне его вовлеченности в общий поток течения времени. С этой точки зрения исследование различных подходов к решению проблемы взаимосвязи прошлого и современности, сформулированных в трудах представителей западной философской мысли, приобретает большое значение в плане обусловленности исторического познания онтологией существования субъекта во времени.

Во-вторых, ретроспективный анализ конкретных историософских концепций позволяет раскрыть и критически осмыслить преемственную связь между ними. Теоретики философии истории XX века отталкивались в своих размышлениях от идей, выработанных в рамках постклассической философской традиции, не разрушая при этом полностью заложенного И. Кантом и Ф. Гегелем фундамента рефлексивного исследования истории. В этом отношении западная философия истории обсуждаемого периода складывается в диалоге с философской классикой Нового времени. И даже предпринятая Ф. Анкерсмитом попытка принципиального пересмотра фундаментальных основ предшествующих философских концепций относительно специфики исторического познания находит свою опору в кан-товской категории возвышенного. Таким образом изучение различных теоретических подходов к осмыслению истории в ракурсе их противоречий и взаимовлияний дает возможность охватить обобщающим взглядом всю линию становления западноевропейской философии истории и тем самым сформировать основу для дальнейшего развития исследований в этом направлении.

В-третьих, значимость темы диссертационной работы во многом обусловлена необходимостью совершенствования теоретического фундамента для дальнейшего исследования проблемы взаимосвязи философского и исторического познания. Исторический метод в современной философии рассматривается как один из основополагающих принципов научного поиска в самом широком смысле: рассмотрение объекта исследования с точки зрения его становления во времени, формирования современного состояния в качестве продолжения предыдущего развития позволяет проводить более детальное и всестороннее изучение своих предметных областей различными научными дисциплинами. И в этом смысле философское исследование вопроса о соотношении истории и ситуации настоящего должно выступать в роли теоретической основы подобного методологического подхода к изучаемым явлениям.

В-четвертых, сформулированные в диссертации выводы могут найти практическое применение в преподавании философии истории и науки, истории философии, социальной философии, культурологии, истории и методологии исторической науки, и других университетских дисциплин.

Степень разработанности проблемы. Историософские изыскания представителей различных течений философии XX – начала XXI вв., и в частности, стоящая в центре внимания данного исследования, тема взаимозависимости исторического развития и его восприятия в ситуации современности, вызывали и продолжают вызывать высокий интерес, как в зарубежной, так и в отечественной научной литературе. В частности, как неотъемлемая составляющая исторической науки эта тема рассматривается в обобщающих теоретических исследованиях по методологии истории,

начиная с работ теоретиков историзма Ф. Мейнеке и Р. Арона и сохраняя свое значение в трудах крупнейших методологов середины XX – начала XXI веков, таких как М. Блок, М. Мальденбаум, Д.Д. Робертс, Дж. Марго-лис, Р. Козеллек, П. Вен, А. Мегилл.¹ Поднимаемая Б. Кроче проблема соотношения исторического познания с искусством и философией и выстроенная на этой основе концепция принципиально современной и открытой будущему исторической мысли подвергается критическому анализу уже в работах младших современников и последователей итальянского представителя неогегельянства Р.Дж. Коллингвуда, Г.У. Карра, А.А. Де Дженнаро, одновременно в монографии А.Р. Капонигри подробно рассматривается влияние, которое оказали на историческую теорию Б. Кроче его политические воззрения и разработанная им либеральная теория.² Такие авторы как Д.Д. Робертс, М. Вердиккио и Н. Конати продолжают в своих сочинениях глубокое исследование основ крочеанской философии истории, сосредотачивая свое внимание на полидисциплинарности воззрений итальянского мыслителя и значении его работ в более общем контексте развития европейской философии, так, в частности, в монографии Д.Д. Робертса подробнейшим образом анализируется соотношение исторической теории Б.

Кроче и развивавшейся параллельно в Германии герменевтической кон-цепции.³

Обоснованная стратегией воспроизведения в современном контексте духовного опыта прошлого программа исторического познания Р.Дж. Кол-лингвуда с достаточно серьезно отличающихся друг от друга позиций исследуется в работах А. Донагана, Л.О. Минка, Л. Рубиноффа, У.Я. ван дер

¹ Мейнеке Ф. Возникновение историзма. М.: РОССПЕН, 2004. 480 с.; Арон. Р. Избран
ное: Введение в философию истории. М.: ПЕР СЭ, 2000. 543 с.; Блок М. Апология ис
тории, или Ремесло историка. М.: Наука, 1986. 232 с.; Mandelbaum M. The Anatomy of
Historical Knowledge. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1977. 240 p.; Roberts
D.D. Nothing but History: Reconstruction and Extremity after Metaphysics. Berkeley: Uni
versity of California Press, 1995. 388 p.; Margolis J. Historied Thought, Constructed World:
A Conceptual Primer for the Turn of the Millennium. Berkeley: University of California
Press, 1995. 382 p.; Koselleck R. The Practice of conceptual History: Timing History, Spac
ing Concepts. Stanford, 2002. 380 p.; Вен П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии.
М.: Научный мир, 2003. 394 с.; Мегилл А. Историческая эпистемология. М.: Канон+,
2009. 480 с.

² Collingwood R.G. Croce’s Philosophy of History // The Hibbert Journal, XIX, 1921. P. 263-
278; De Gennaro A.A. The philosophy of Benedetto Croce. N.-Y.: Citadel Press, 1961. 103
p.; Carr H.W. The philosophy of Benedetto Croce: the Problem of Art and History. N.-Y.:
Russell & Russell, 1969. 213 p.; Caponigri A.R. History and Liberty: the Historical Writings
of Benedetto Croce. London: Routledge and Paul, 1955. 284 p.

³ Roberts D.D. Benedetto Croce and the Uses of Historicism. Berkeley: University of Califor
nia Press, 1987. 461 p.; M. Naming Things: Aesthetics, Philosophy, and History
in Benedetto Croce. apoli: a citt del sole: Istituto italiano per gli studi filosofici, 2000.
245 p.; Conati N. History as Contemporary History in the Thinking of Benedetto Croce //
Open Journal of Philosophy, 2015. № 5. Р. 54-61.

Дуссена, Х. Саари, М. Хинца, У.Х. Дрея, Дж. Д’Оро, М. Хьюз-

Уоррингтон, С. Хельгеби, С. Трнера, Р. Танга.⁴ Благодаря усилиям этих авторов были детально проанализированы различные аспекты исторической теории британского философа и сложилась традиция изучения, в рамках которой можно встретить отличные, порой даже противоречащие друг другу, оценки его творческого наследия. Так в сочинениях Донагана, Ру-биноффа, Дуссена, Хинца, Д’Оро, Хельгеби пристальное внимание уделяется идейным истокам и влиянию, которое оказали на становление методологии Р.Дж. Коллингвуда различные течения европейской философии, и в этом отношении концепция слияния философского и исторического познания характеризуется как важная составляющая развития всей философской мысли XX в. В работах Х. Саари и У. Дрея коллингвудианская теория воспроизведения рассматривается в качестве критического продолжения неогегельянского подхода, согласно которому философский фундамент познания прошлого коренится в способности человеческого сознания к рефлексии. Монография М. Хьюз-Уоррингтон концентрирует внимание на проблеме исторического воображения, во многом дополняющего теорию воспроизведения. В работах Л. Минка и позднее С. Трнера раскрывается значение теоретических воззрений Р.Дж. Коллингвуда для становления англо-американской аналитической философской традиции, в то время как Р. Танг анализирует теорию воспроизведения с герменевтических позиций. Развиваемая Х.-Г. Гадамером герменевтическая методология исторического познания, будучи одной из влиятельнейших философских трактовок специфики исторической науки, также оказывается в центре внимания многочисленных и разнонаправленных исследований. В частности, в монографиях таких авторов, как Д. Хоу, Дж. Варнке, Т. Беттендорф, Дж.

⁴ Donagan A. The Later Philosophy of R.G. Collingwood. Oxford: Clarendon Press, 1962.
332 p.; Mink L.O. Mind, History, and Dialectic: the Philosophy of R. G. Collingwood.
Bloomington: Indiana University Press, 1969. 276 p.; L. Collingwood and the Re
form of Metaphysics: a Study in the Philosophy of Mind. Toronto: University of Toronto
Press, 1970. 413 p.; Dussen W.J. van der. History as a Science: the Philosophy of R.G. Col-
lingwood. Hague, 1981. 480 p.; Saari H. Re-enactment: a Study in R.G. Collingwoods's Phi
losophy of History. Abo: Abo akademi, 1984. 141 p.; Hinz M. Self-creation and History: Col-
lingwood and Nietzsche on Conceptual Change. Lanham, Md.: University Press of America,
1994. 242 p.; Dray W. H. History as Re-enactment: R.G. Collingwood's Idea of History. Ox
ford: Clarendon Press, 1995. 347 p.; D'Oro G. Collingwood and the Metaphysics of experi
ence. N.-Y.: Routledge, 2002. 179 p.; Hughes-Warrington M. How Good an Historian Shall I
be?: R.G. Collingwood, the Historical Imagination, and Education. Exeter, 2003. 241 p.;
Helgeby S. Action as History: the Historical Thought of R.G. Collingwood. Exeter, 2004. 240
p.; Turner S. Collingwood and Weber vs. Mink: History after the Cognitive Turn // Journal of
the Philosophy of History, Vol. 5, Is. 2, 2011 // URL:

f; Tang R. R.G. Collingwood's hermeneutics of history. N.-Y.: Nova Science Publisher's, 2013. 199 p.

ДиКенсо, Г. Мораш, О. Билен, Х. Феттер,⁵ поднимаемая немецким философом проблема относительности гуманитарного познания и историчности понятия истина, равно как и философские последствия радикальной исто-ризации субъекта рассматриваются в общем контексте развития герменевтической традиции. Более узкие вопросы гадамеровской трактовки центральных герменевтических понятий, играющих важную роль и с точки зрения исторической проблематики, а также специфика философской программы истории действия детально исследуются в работах Ж. Грондена, Д. Тайхерта, С. Мрфи, П. Ригана.⁶ Продолжая во многом в своих исследованиях гадамеровскую линию философских размышлений об истории и синтезируя ее с важнейшими идеями аналитического подхода, Поль Рикр предложил плодотворную и вызывающую высокий интерес со стороны специалистов теорию исторического познания, основанную на фундаментальной феноменологии памяти, исторического опыта, вины и прощения. Так, например, в работах Д. Клемма, А. Брайтлинга, Ф. Гарднера различные аспекты рикровской философии, и, в частности, тема осмысления прошлого, рассматриваются в контексте развития герменевтической доктрины, в то время как в сочинении М. Даффи внимание сконцентрировано на аналитической направленности и значении теории памяти и прощения.⁷ Характерные особенности рикровского подхода и ключевая проблема

⁵ Hoy D.C. The Critical Circle: Literature, History, and Philosophical Hermeneutics. Ber
keley: University of California Press, 1978. 182 S.; Bettendorf T. Hermeneutik und Dialog:
eine Auseinandersetzung mit dem Denken Hans-Georg Gadamers. Frankfurt am Main:
Haag&Herchen, 1984. 232 S.; Warnke G. Gadamer: Hermeneutics, Tradition, and Reason.
Cambridge: Polity Press; Oxford: In Association with B. Blackwell, 1987. 206 p.; DiCenso J.
Hermeneutics and the Disclosure of truth: a Study in the Work of Heidegger, Gadamer, and
Ricoeur. Charlottesville: University Press of Virginia, 1990. 183 p.; Morasch G. Hermetik
und Hermeneutik: Verstehen bei Heinrich Rombach und Hans-Georg Gadamer. Heidelberg:
C. Winter, 1996. 385 S.; Bilen O. The Historicity of Understanding and the Problem of Rela
tivism in Gadamer's Philosophical Hermeneutics. Washington, D.C.: Council for Research in
Values and Philosophy, 2001. 211 p.; Vetter H. Philosophische Hermeneutik: unterwegs zu
Heidegger und Gadamer. Frankfurt am Main; N.-Y.: P. Lang, 2007. 180 S.

⁶ Grondin J. Hermeneutische Wahrheit?: zum Wahrheitsbegriff Hans-Georg Gadamers. Han-
stein: Forum Academicum, 1982. 210 S.; Teichert D. Erfahrung, Erinnerung, Erkenntnis: Un-
tersuchungen zum Wahrheitsbegriff der Hermeneutik Gadamers. Stuttgart: J.B. Metzler,
1991. 213 S.; Murphy S. Effective History: on Critical Practice under Historical Conditions.
Evanston, Ill.: Northwestern University Press, 2010. 350 p.; Regan P. Hans-Georg Gadamer’s
Philosophical Hermeneutics: Concepts of Reading, Understanding and Interpretation // Meta:
Research in Hermeneutics, Phenomenology, and Practical Philosophy Vol. IV, No. 2, 2012. P.
286-303.

⁷ Klemm D.E. The Hermeneutical Theory of Paul Ricoeur: a Constructive Analysis. London:
Associated University Presses, 1983. 184 p.; Breitling A. Mglichkeitsdichtung – Wirklich-
keitssinn. Paul Ricoeurs hermeneutisches Denken der Geschichte. Mnchen: Fink, 2007. 319
S.; Gardner P. Hermeneutics, History, and Memory. N.-Y.: Routledge, 2010. 199 p.; Duffy
M. Paul Ricoeur's Pedagogy of Pardon: a Narrative Theory of Memory and Forgetting. N.-Y.:
Continuum, 2009. 179 p.

восприятия времени рассмотрены в монографиях Р. Кирни и М. Малдона, а одна из важнейших на протяжении всего многолетнего философского труда французского мыслителя тема самоидентификации, самосознания человека анализируется в исследованиях Д. Ерволино, Х.И. Венема и Дж.

Маккарти.⁸

Гораздо более дискуссионный отклик по сравнению с подходами предыдущих авторов получила концепция возвышенного исторического опыта Ф. Анкерсмита. В частности, положительно оценивая заслуги нидерландского философа в развитии нарративной теории истории, П. Айк резко критически возражает против его более поздних работ, отрицая их методологическую значимость в сфере исторического исследования.⁹ Отталкиваясь от различных позиций, но столь же критически воззрения Ф. Анкерсмита анализируют в своих работах такие авторы, как К. Лоренц, Х. Саари, Дж. Заммито и Э. Доманска.¹⁰ C другой стороны в монографиях М. Джея и П. Шоу, в которых подход голландского мыслителя рассматривается в контексте общих исследований истории философских категорий опыта и возвышенного соответственно, данная теория оценивается в качестве неотъемлемой составляющей современной философии.¹¹ Отдельно необходимо отметить изданный Э. Доманской сборник интервью с крупнейшими представителями современной аналитической философии истории "Философия истории после постмодернизма",¹² в котором отражено как анкерсмитовское видение современного состояния философии истории, так и оценки историософских работ нидерландского теоретика со стороны других специалистов данной сферы.

⁸ Kearney R. On Paul Ricoeur: the Owl of Minerva. Burlington, VT: Ashgate Pub., 2004. 186
p.; Muldoon M.S. Tricks of Time: Bergson, Merleau-Ponty and Ricoeur in Search of Time,
Self and Meaning. Pittsburgh, Pa.: Duquesne University Press, 2006. 299 p.; Jervolino D. The
Cogito and Hermeneutics: the Question of the Subject in Ricoeur. Boston: Kluwer Academic
Publishers, 1990. 188 p.; Venema H.I. Identifying Selfhood: Imagination, Narrative, and
Hermeneutics in the Thought of Paul Ricoeur. Albany, N.-Y.: State University of New York
Press, 2000. 206 p.; McCarthy J. Dennett and Ricoeur on the Narrative Self. N.-Y.: Humanity
Books, 2007. 296 p.

⁹ Icke P.P. The Journey from Language to Experience: Frank Ankersmit's Lost "Historical"
Cause. N.-Y.: Routledge, 2012. 221 p.

¹⁰ Lorenz C. Can Histories Be True? Narrativism, Positivism, and the "Metaphorical Turn" //
History and Theory. Vol. 37, No. 3, 1998. P. 309-329; Saari H. On Frank Ankersmit's Post
modernist Theory of Historical Narrativity // Rethinking History, Vol. 9, No. 1, 2005. P. 5-21;
Zammito J.H. Ankersmit and Historical representation // History and Theory. Vol. 44, No. 2,
2005. P. 155-181; Domanska E. Frank Ankersmit: From Narrative to Experience // Rethink
ing History. Vol. 13, No. 2, 2009. P. 175-195.

¹¹ Jay M. Songs of Experience: Modern American and European Variations on a Universal
Theme. Berkeley: University of California Press, 2005. 441 p.; Show P. The Sublime. N.-Y.:
Routledge, 2007. 168 p.

¹² Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. М.: Канон, 2010. 400 c.

Отечественная историография рассматриваемой проблемы не столь богата и разнообразна. И, тем не менее, уже в советское время, преодолевая идеологический барьер, различные западноевропейские подходы к исследованию прошлого на высоком профессиональном уровне анализировали в своих трудах такие крупные философы, как И.С. Кон, Н.В. Мотро-шилова, М.А. Киссель, Л.В. Скворцов, Э.Н. Лооне, А.А. Порк, А.А. Ми-хайлов.¹³ В дальнейшем в постсоветской отечественной философии темы, напрямую связанные с развитием герменевтической, равно как и аналитической, методологии исторического познания, исследовались в работах Б.Л. Губмана, П.П. Гайденко, Ю.Н. Давыдова, М.А. Кукарцевой, Ю.И. Семенова, В.Д. Губина, В.И. Стрелкова, И.Т. Касавина, И.А. Михайлова, В.М. Межуева.¹⁴ Детальный анализ философских построений Р.Дж. Кол-лингвуда, и в том числе предложенной им историософской стратегии, представлен в монографии М.А. Кисселя.¹⁵ Отдельно следует выделить сложившуюся благодаря усилиям таких специалистов, как И.И. Блауберг,

¹³ Кон И.С.Философский идеализм и кризис буржуазной мысли. М.: Изд-во социально-
экономической литературы, 1959. 405 с.; Мотрошилова Н.В. Принципы и противоречия
феноменологической философии. М.: Высшая школа, 1968. 128 с.; Киссель М.А. «Кри
тическая философия истории» в Великобритании // Вопросы истории, 1968. № 5. С. 63-
75; Киссель М.А. Р.Дж. Коллингвуд – историк и философ // Коллингвуд Р.Дж. Идея ис
тории. М.: Наука, 1980. С. 418-460; Скворцов Л.В. История и антиистория. К критике
методологии буржуазной философии истории. М.: Политиздат, 1976. 233 с.; Скворцов
Л.В. Субъект истории и социальное самосознание. М.: Политиздат, 1989. 320 с.; Лооне
Э.Н. Современная философия истории. Таллинн: Ээсти раамат, 1980. 293 c.; Порк А.А.
Историческое объяснение: Критич. анализ немарксист. Теорий. Таллинн: Ээсти раамат,
1981. 243 с.; Михайлов А.А. Современная философская герменевтика: Критический
анализ. Минск: Изд-во Университетское, 1984. 191 c.

¹⁴ Губман Б.Л. Смысл истории: Очерки современных западных концепций. М.: Наука,
1991. 192 c.; Губман Б.Л. Универсализм философского знания и многообразие культур
ных миров // Вестник ТвГУ. Серия «Философия», 2012. № 1-2. С. 5-21; Гайденко П.П.
Давыдов Ю.Н. История и рациональность: Социология М. Вебера и веберовский ренес
санс. М.: Политиздат, 1991. 367 с.; Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. Новая
онтология XX в. М.: Республика, 1997. 495 с.; Кукарцева М.А. Современная философия
истории США. Иваново: Иван. гос. ун-т, 1998. 215 с.; Кукарцева М.А. Ф. Анкерсмит и
«новая» философия истории // Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение
метафоры. М.: Прогресс-Традиция, 2003. С. 15-65; Семенов Ю.И. Философия истории.
М.: Современные тетради, 2003. 777 с.; Губин В.Д., Стрелков В.И. Власть истории.
Очерки по истории философии истории. Курс лекций. М.: РГГУ, 2007. 336 с.; Касавин
И.Т. Традиции и интерпретации: Фрагменты исторической эпистемологии. СПб.: РХГИ
2000. 320 с.; Михайлов И.А. Г.-Г. Гадамер // Философы двадцатого века. Книга 3. М.:
Искусство – 21 век, 2009. С. 42-63; Межуев В.М. История, цивилизация, культура: опыт
философского истолкования. СПб.: СПбГУП, 2011. 440 с.; Межуев В.М. История как
философская проблема // Проблемы философии культуры. Вып.2. М.: Институт фило
софии РАН, 2014. С. 3-28; Межуев В.М. История в зеркале философии // Эпистемоло
гия и философия науки. 2016. № 1 (47). С. 25-36.

¹⁵ Киссель М.А. Метафизика в век науки. Опыт Р.Дж. Коллингвуда. СПб.: Искусство,
2002. 304 с.

Е.В. Петровской, И.С. Вдовиной, Б.Л. Губмана, К.В. Ануфриевой, традицию глубоких и плодотворных исследований творческого наследия Поля

Рикра.¹⁶

Представленный выше обзор историографии демонстрирует стойкий интерес к сочинениям представителей западной философии истории XX – начала XXI веков, что определяет высокую степень изученности данной проблематики. Многочисленные исследования как зарубежных, так и отечественных специалистов различных направлений философии, формируют надежный фундамент профессионального осмысления и дают возможность уверенного освоения даже самых сложных аспектов философских воззрений Б. Кроче, Р.Дж. Коллингвуда, Х.-Г. Гадамера, П. Рикра и Ф. Ан-керсмита. Вместе с тем полидисциплинарность, широта затрагиваемых вопросов и глубина исследовательской мысли, которыми отличаются труды этих авторов, не позволяют сделать вывод об исчерпывающем характере сложившихся в существующей на данный момент научной литературе подходов и оценок. И в частности, до сих пор не получила целостного ис-торико-философского исследования проблема взаимозависимости истории как дисциплины, изучающей прошлое, и ситуации современности, в которой она существует и может быть рассмотрена. Представляется важным с точки зрения развития философского осмысления исторической проблематики продолжать движение именно в этом направлении.

Сложившаяся исследовательская ситуация обусловила выбор темы данного диссертационного исследования, объектом которого является совокупность теоретических воззрений представителей различных направлений западной философии истории XX – начала XXI веков, предметом – предлагаемые ими стратегии осмысления взаимозависимости истории и ситуации современности.

Цели и задачи исследования. Цель диссертационного исследования заключается в историко-философском анализе основных тенденций интерпретации проблемы взаимосвязи истории и современности в западной фи-лософско-исторической мысли XX – начала XXI веков. Достижение поставленной цели требует решения ряда исследовательских задач:

¹⁶ Блауберг И.И. О памяти и забвении: П.Рикр и А.Бергсон // Поль Рикр – философ диалога. М.: ИФРАН, 2008. С. 60-75; Петровская Е.В. «Великая нарратология» // Поль Рикр – философ диалога. М.: ИФРАН, 2008. С. 76-92; Вдовина И.С. Феноменология во Франции. М.: Канон + РООИ Реабилитация, 2009. 400 с.; Вдовина И.С. Поль Рикр: история философии как самопонимание философии // История философии. 2012. № 17. C.45-62; Губман Б.Л. Ануфриева К.В. Нарративная самоидентичность личности в философии П. Рикра: герменевтика и аналитическая философия // Вестник ТвГу. Серия «Философия», 2014. № 3. С. 148-166; Губман Б.Л. Х.-Г. Гадамер и П. Рикр: исторический опыт и нарратив // Поль Рикр: Человек – общество – цивилизация. Современная философия. М.: Канон + РООИ Реабилитация, 2015. С. 193-210.

1. Выявить идейные основы осмысления проблемы взаимозависимости истории и современности, сложившиеся в классической философии истории эпохи Нового времени.

2. Проанализировать типологические черты трактовки вопроса о взаимосвязи прошлого и современности в постклассической философии истории.

3. Рассмотреть предложенный Б. Кроче вариант неогегельяской философии истории и специфику развиваемой им идеи принципиальной современности исследования прошлого.

4. Выявить потенциал неогегельянской концепции воспроизведения интеллектуального опыта прошлого в современном контексте Р.Дж. Кол-лингвуда, сложившейся на базе созданной им теории априорного воображения.

5. Исследовать интерпретацию взаимосвязи традиции и современности, предложенную в границах герменевтической концепции действенно-исторического сознания Х.-Г. Гадамера.

6. Изучить стратегию подхода П. Рикра к осмыслению истории и современности, сформировавшуюся в русле синтеза герменевтической и аналитической философских платформ.

7. Проанализировать специфику претендующей на преодоление нар-ративистского подхода к исследованию прошлого теории возвышенного исторического опыта Ф. Анкерсмита, сложившейся в границах созданного им варианта аналитической философии истории.

Источники. В решении поставленных задач данное диссертационное исследование опирается на достаточно широкий круг источников. Отдельно следует выделить труды Ш. Перро, Ф. Фенелона, Б. Фонтенеля, Вольтера, А.Р. Ж. Тюрго, Ж. А. Кондорсе, И.Г. Гердера, И. Канта и Г.В.Ф. Гегеля, чьими усилиями классическая философия истории Нового времени оформилась в качестве самостоятельной дисциплины. Следующую группу источников составляют сочинения авторов, сформировавших постклассическую концепцию исторического познания, важнейшие выводы которой легли в основу современного видения исторической методологии. В этой связи выделяются имена Л. Ранке, И.Г. Дройзена, Ф. Ницше, В. Дильтея и Г. Риккерта. Основу корпуса источников составляют сочинения ключевых фигур западной философии истории XX – начала XXI веков – Б. Кроче, Р.Дж. Коллингвуда, Х.-Г. Гадамера, П. Рикра и Ф. Анкерсмита. Также в качестве источников привлечены труды таких крупных философов XX в., как Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, М. Вебер, Л. Витгенштейн, Н. Гудмен, Х. Арендт, Р. Барт, А. Данто, Х. Уайт, Ж. Делез, Р. Козеллек, К. Гинзбург, чьи работы оказали существенное влияние на развитие различных историософских направлений.

Методологические основы исследования. Выбранные методологическая стратегия и методика исследования продиктованы характером темы

диссертации. Для достижения основной цели и решения поставленных задач в работе применена герменевтическая методология, а также использовались основные методы философского и исторического исследования: проблемно-хронологический, структурный, структурно-функциональный, исторический и сравнительно-исторический методы.

Поскольку диссертационное исследование выстроено в ракурсе интерпретации философских сочинений, естественным представляется обращение к герменевтической методологии, которая позволила провести методически выверенный анализ историософских воззрений представителей западноевропейской философской традиции.

Распределение материала в исследовании подчиняется принципу проблемно-хронологического метода, что дает возможность проследить преемственность и развитие определенных идей, и влияние различных философских направлений на формирование конкретных подходов к рассмотрению исторической проблематики. Структурный метод нашел свое применение при анализе отдельных текстов в контексте целостной системы философского знания. Использование структурно-функционального метода позволило рассмотреть исторические теории исследуемых авторов как неотъемлемые части их философского творчества во всех их логических связях и взаимовлияниях. Исследование концепций Б. Кроче, Р.Дж. Коллингвуда, Х.-Г. Гадамера, П. Рикра и Ф. Анкерсмита в процессе их формирования с учетом влияний предшествующих теорий и различных теоретических подходов, а также сопоставление их отличительных черт и следствий делает неизбежным применение исторического и сравнительно-исторического методов.

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, включающих семь параграфов, заключения и списка использованной литературы. Общий объем диссертации – 192 страниц.

Классическая философия модерности о соотношении истории и современности

Концепция истории, характерная для периода Нового времени, формируется постепенно. Сама история как отдельная проблема не сразу попадает в поле зрения философской рефлексии, прежде складываются черты восприятия прошлого, заложившие фундамент осмысления процесса исторического становления. Наиболее рельефно эти элементы видения прошедшего артикулируются в ходе «Спора о древних и новых», осветившего, по словам В.Я. Бахмутского, формирование «силового поля» культуры XVIII в.1 Данное интеллектуальное движение предвосхищает размышления просветителей, задает направление дальнейшего развития рефлексии о соотношении прошлого и настоящего. В ходе, развернувшейся в среде французских интеллектуалов конца XVII в., дискуссии оказались затронуты такие вопросы, как сохранение и передача из поколения в поколение накопленного опыта, развитие рациональных способностей человека, а в этой связи и возможный прогноз дальнейшего развития общества. Подобная проблематика создает основу для философского осмысления истории как процесса становления общества. Но деятели Просвещения не только наследуют поднимаемые в ходе «Спора» темы, предлагаемые решения также оказываются востребованными, зачастую просветители продолжают идеи, высказанные их предшественниками.

Выступая защитником «новых», Ш. Перро выдвигает на передний план идею развития, совершенствования в сферах искусства, науки, техники. Новое поколение, перенимая опыт старшего, обогащает его своим собственным, развивая на полученной основе познание мира.2 Таким образом, идея прогресса становится важнейшим аргументом сторонников «новых». В их сочинениях утверждается тот факт, что само знание уже созданного произведения, опыт его восприятия, позволяет сделать шаг вперед, увидев и исправив допущенные автором неточности. Данный тезис оказывается настолько убедительным, что именно на этой основе достигается компромисс сторон, ознаменованный выраженным Фе-нелоном принципом, согласно которому превзойти «древних» можно только учась у них.1 С этой точки зрения особую значимость приобретает обсуждаемое в данной дискуссии соотношение таланта и разума. Талант, который рассматривается как дар, внешний инсайт, позволяющий создавать шедевры, полагается неизменным в истории – природная одаренность, по мнению Перро, с одинаковой силой обнаруживалась во все времена.2 Разум же, как способность к осмыслению, рациональному анализу, предполагает развитие, совершенствование на основе прошлого опыта, что вводит представление об историческом становлении разума.

Подобное сочетание неизменного и меняющегося – характерная черта всей теоретической составляющей «Спора». Сама идея прогресса обосновывается отсылкой к неизменности человеческой природы: «…не удивительно, что мы, унаследовавшие познания древних и многому научившиеся даже на их ошибках, превосходим их. Если бы мы лишь сравнялись с ними, это значило бы, что мы по природе своей гораздо ниже их, что мы не такие люди, как они», пишет Фонте-нель.3 Таким образом, новая концепция развития фундируется традиционной метафизикой человека, которая сочетается с идеей развития рациональных способностей. Именно то, что люди обладают относительно одинаковыми способностями, которые определены самой природой человека, дает возможность развития путем передачи опыта, обучения и совершенствования навыков и умений.

Теория прогресса, вовлеченная в интеллектуальный дискурс сторонниками «новых», задает ориентацию на будущее. Если настоящее, выстроенное на достижениях прошлого, совершеннее этого прошлого, то будущее, которое поднимется на основе достижений настоящего, неизбежно должно быть еще более совершенным. Подобная мысль прослеживается в размышлениях Фонтенеля,1 в соответствии с чем, социальный идеал полагается осуществимым в будущем в ходе прогрессивного исторического развития человечества. В данном случае происходит фактический отход от возможных в предыдущее время взглядов на общество и его движение. Основанным на мифологеме первоначального состояния представлениям о золотом веке прошлого, варианты которых просматриваются, например, у Гесиода или в mores maiorum римлян, а также эсхатологии авраамических религий, противополагается идея возможности совершенного общественного состояния в будущем. В связи с этим в качестве цели социального движения предлагается не воспроизведение сложившихся традиций и образцов, а именно развитие, преодоление достигнутого в данный момент состояния. Важно отметить при этом, что в центре внимания дискуссии о соотношении «старого и нового» искусства стоит исключительно европейская традиция. Теоретиками «Спора» осмысляется культура Европы от античности до Нового времени, и эта линия развития воспринимается фактически единственной дорогой, ведущей к утопии будущего. В этом смысле состояние современного им европейского общества неосознанно полагалось в качестве единственно возможной точки обзора истории развития человечества.

Феномен истории, проблематика общественного развития не являлись непосредственной темой рассуждений участников «Спора о древних и новых». Однако черты, характерные для их рефлексии о прошлом и об обществе, такие, как линейный прогресс и историческое становления разума, в первую очередь, гуманизм, европоцентризм и утопическое видение будущего, стали составными частями исторической теории философии модерна, начало которой положили деятели французского Просвещения. Авторы данного направления утверждают принципиальную рациональность истории, возможность и необходимость ее философского осмысления. В этой связи показательно постулирование нового предмета истории как познавательной дисциплины, выделение круга задач, которые она призвана решать. Так Тюрго, рассматривая проблематику истории, указывает, что она должна «вскрыть влияние общих и необходимых причин, частных причин и свободных поступков великих людей», а также «показать пружины и механизм моральных причин на их следствиях».1 Подобным же образом рассматривает историю и Вольтер, говоря о необходимости перехода от простого коллекционирования дат и событий к построению знания о процессе становления нравов и культуры народов.2 Таким образом, в сочинениях просветителей оформляется научное отношение к истории. Важнейшим проявлением этого нового видения становится представление о законосообразности исторического движения. Выделение законов развития общества, жестко детерминированных каузальных связей этого процесса ставит историю в один ряд с дисциплинами естественнонаучного цикла и физики, в особенности, как образцовой системы познания мира. Теория закономерности исторического процесса конституируется сочетанием идеи субстанциальности истории с концепцией линейного прогресса. Просвещенческая метафизика истории полагает имплицитную ее сущность, раскрывающуюся в процессе развития, которая, не осознаваясь непосредственными деятелями, воплощается ими в жизнь вне зависимости от их воли. Выделение одной строго детерминированной линии прогресса позволяет структурировать весь необъятный исторический материал вокруг универсального принципа, что и означает в глазах просветителей переход к философской истории.

Представление истории как процесса непрерывного прогрессивного развития человеческой рациональности предлагается в сочинениях Тюрго. Возникновение наук он связывает с социальными и экономическими явлениями, а с развитием государственного устройства «сообщение знаний становится более быстрым и более широким, и искусства, науки и нравы идут в своем поступательном движении более быстрыми шагами».1 Свобода и равноправие полисного строя Древней Греции, по мнению Тюрго, способствовали культивированию рациональности и развитию наук в этом обществе,2 благодаря чему закладывается основа европейского лидерства в истории, так как прогресс непрерывен и обнаруживается даже в заблуждениях.3 Такая яркая картина неизбежного совершенствования человеческого разума становится основой восприятия истории и развивается в сочинениях других теоретиков, обретая наиболее завершенный и проработанный вид в работе Ж.А. Кондорсе. Последний утверждает непрерывность прогресса человеческого разума, который может быть более или менее быстрым, но никогда не пойдет вспять.4 При этом историческое развитие рациональности увязывается с процессом становления индивидуального разума, продолжением которого оно и является, в соответствии с чем, выстраивается картина преемственной связи между поколениями, когда достижения старших определяют направление дальнейшего развития. Отталкиваясь от этого положения, Кондорсе прослеживает прогресс разума в его постоянной борьбе с предрассудками, невежеством и прямым противодействием духовенства и аристократии5 на протяжении ряда эпох, выделяя две ключевые точки – изобретение письменности, позволившее архивировать знание и появление книгопечатания, благодаря чему знание демократизировалось. В результате это развитие приводит к становлению современного автору европейского общества, которое рассматривается им наиболее совершенным и разумно устроенным, исходя из чего, на европейцев возлагается задача просвещения всех прочих народов и построение гармоничного общества в других регионах мира.6

Б. Кроче: традиции прошлого и горизонты свободы

Развиваемый Бенедетто Кроче проект философии истории выстраивается на основе критического осмысления гегелевской идеи самосовершенствования духа как движущей силы исторического становления. Рассматривая историческое познание в качестве проявления рефлексивного движения мысли, итальянский философ при этом активно оппонирует спекулятивным историософским подходам как Гегеля и Маркса, так и более поздним их вариантам конца XIX – начала XX вв. Радикальной критике подвергаются сами попытки представлять процесс исторического становления в виде наличного проявления саморазвития имманентно присущей ему единой субстанции. В этой связи также отрицается возможность всеобщей истории, универсального взгляда, предлагающего единообразное объяснение всей истории человечества. Откровенное неприятие метафизически ориентированных подходов к рассмотрению истории неизбежно приводит к концентрации внимания на конкретных событиях, сингулярных фактах прошлого, которые и признаются сущностью исторического процесса. Если классическая философия истории предполагала возможность умозрительного схватывания субстанции общественного развития, раскрытия закона, его определяющего, что, по сути, нивелировало значение единичных событий прошлого, то в концепции Б. Кроче именно через изучение их взаимосвязанной последовательности предлагается исследовать прошлое. Каждое событие представляется уникальным, единственным в своем роде, а любая их классификация, включение в ряд схожих по характеру, предполагает неизбежную схематизацию, абстрагирование от некоторых индивидуальных черт. Подобный подход к познанию прошлого придает ключевое значение историческим источникам, чей анализ оказывается фактически единственным способом получения верифицируемой информации о случившихся ранее событиях. В соответствии с этим задачей историка полагается исследование единичных явлений прошлого, объяснение того, как связаны отдельные события между собой и каким образом они влияют друг на друга в каждом конкретном случае, что невозможно достичь простой отсылкой к действию универсального закона.

Историческое становление рассматривается итальянским представителем неогегельянства как результат человеческих действий. Настоящее определяется тем, что было сделано людьми прошлого, а будущее – деяниями современников. История представляет собой то, что создается нами в каждый момент настоящего, которое в свою очередь является ничем иным, как продуктом действий нас и наших предшественников.1 Именно таким образом осмысляется история как единая линия, связывающая между собой прошлое, настоящее и будущее. Процесс становления конституируется совместной деятельностью людей, чьи-то действия оказывают большее влияние, чьи-то меньшее, но так или иначе, история создается общими усилиями всего человечества. Сформулированная подобным способом теория предполагает принципиальную невозможность прогноза будущего развития, поскольку оно определяется взаимодействием неизвестного количества незнакомых друг с другом деятелей, отделенных друг от друга как хронологически, так и географически, при том условии, что заранее невозможно сказать, какие события окажут большее влияние. Нередуцируемые к спекулятивно выявленному закону исторического развития, единичные события, которые выступают проявлением сознательной активности человека, оказываются структурными единицами истории как процесса становления. В соответствии с этим подходом и дух понимается Б. Кроче не в качестве абстрактной силы, проявляющей себя независимо от воли конкретных деятелей, а как реализуемая в действиях сознательная активность индивидов. Дух не предстает чем-то, что действует отдельно от конкретных личностей. Скорее каждый человек представляется его конечным воплощением, в этом смысле каждый человек принимает определенное участие в процессе становления духа и истории.2 Итальянский философ подчеркивает, что дух объединяет в себе всю историю, совпадая в ней с самим собой и являясь в любой данный момент результатом и всей предшествующей историей.1

Крочеанское переосмысление гегелевской идеи саморазвертывания духовного начала как фундамента познания прошлого позволяет говорить об истории, которая имеет внутри себя, а не вне ее, все необходимое для познания прошлого.2 В соответствии с чем, принимая гегелевское положение о самосознании духа как основы исторического познания, Б. Кроче отвергает субстанциальность и всеобщий характер истории. Если для Гегеля история конституируется движением абсолютного духа к самораскрытию, в связи с чем познание прошлого возможно только на этапе завершения процесса развития, что означает, что историей познается именно прошлое, уже завершенное, то в центре рассмотрения итальянского философа находится конкретный исследователь, размышляющий о прошлом. В чем просматривается определенное влияние философии Джамбаттиста Вико, которым отвергается идея линейного прогресса, а история рассматривается как результат деятельности человека, что и дает основание для вывода о познаваемости прошлого, поскольку человек способен познать то, что является его собственным творением.3 Каждый конкретный индивид оказывается выразителем духовного начала, носителем самосознания,4 благодаря которому вообще возможно знание об истории. Что позволяет сформулировать принцип, согласно которому подлинная история – всегда современна, ибо создается она благодаря мышлению индивида. Только то, что интересно историку, становится написанной им историей – факты минувшего входят в нынешнюю жизнь, откликаясь на современные, а не былые интересы.5 Подобный ход рассуждений приводит к формулированию тезиса о том, что любая подлинная история обладает автобиографичным характером. Историческое сочинение представляется результатом переосмысления и в этом смысле переживания в себе прошлых событий.1 Прошлое входит в жизнь историка или читателя истории, становясь его личным опытом. Именно через этот интеллектуальный опыт восприятия и интерпретации прошлого проявляет себя история.

Рассуждая на эту тему, Кроче противополагает мыслящую живую историю мертвой хронике, чьей задачей остается сбор и классификация исторических свидетельств. Важно отметить, что хроника при этом не воспринимается как предшествующий собственно историческому исследованию этап, они различаются скорее как две иерархически связанные друг с другом духовные формы. Хроника остается, когда историю перестают обдумывать, когда она перестает быть чем-то, что затрагивает современного человека, оказываясь зафиксированной в абстрактных формулах.2 Но в любой момент то, что казалось мертвым, может ожить под воздействием мыслительной деятельности историка. Благодаря вновь возникшему историческому интересу, безмолвные документы могут вновь заговорить, вернув прошлое к жизни.3 Вовлечение некоего сюжета, события или явления прошлого в историографический дискурс органично включает его в духовную жизнь настоящего, делая тем самым феноменом современной реальности. Если хроника выстраивается на основе волевого акта, предполагая сбор максимально возможного количества исторических источников и максимально точную их сортировку, то собственно история представляет собой в первую очередь акт мыслительный. Как об этом пишет Коллингвуд, если волевым актом субъект творит объект, то в мыслительном акте субъект и объект сливаются. История созидается мышлением историка, он отождествляет себя с объектом изучения, включая прошедшее в современную жизнь.4 Только критическое осмысление, интерпретация документа позволяет создавать историю. По сути, вне деятельности историка исторического явления и не существует как такового, только будучи осмысленным, оно включается в исторический нарратив.

В этом тезисе ярко проявляется критическое отношение к позитивистскому стремлению отделить сбор единичных фактов от процесса их обобщения. В противоположность разделению познания прошлого на историю и социологию, Кро-че предлагает понятие исторического синтеза, нерасторжимыми элементами которого являются документ и его критика. В связи с чем, выдвигается тезис о том, что источники исторического исследования не предшествуют ему, а заложены внутри него, как им созданные и его созидающие.1 Вне исторического исследования артефакт прошлого, даже самый ценный документ, не является источником сведений о том, что случилось ранее, только затронутый профессиональной деятельностью историка, подвергнутый критическому анализу и осмысленный как нечто, позволяющее решить исследовательскую задачу, он становится историческим источником. В этом смысле вновь становится очевидным утверждение плюрализма возможных интерпретаций истории. И речь в данном случае идет не только о том, что история создается конкретными историками, неся на себе отпечатки их индивидуальности, но и о том, что являясь мыслительным процессом по своей сути, историописание никогда не может быть законченным.

Х.-Г. Гадамер: горизонты истории действия

Одной из важнейших задач, которые ставит Х.-Г. Гадамер в работе «Истина и метод», является обоснование особой, отличной от естественных наук, онтологии гуманитарного знания. При этом автор выдвигает идею понимания истории, принципиально отличающуюся от предшествующей традиции историзма. С точки зрения Х.-Г. Гадамера, история как процесс не имеет бытия, отделенного от истории как познания этого процесса, то есть предмет исследования не существует вне самого исследования. И в этом основополагающее отличие истории от естественнонаучных дисциплин, в которых предмет познания непосредственно дан в действительности. Процесс познания в гуманитарных дисциплинах (и в истории как наиболее показательной и характерной из них) сравнивается с восприятием произведения искусства, которое осуществляется посредством соучастия зрителя действию.1 А также с игровой деятельностью, в которой субъектом является сама игра, а играющий как бы растворяется в ней: «Собственно субъектом игры (что хорошо видно в том случае, если в ней участвует только один играющий) является не игрок, а сама игра. Игра – это то, что привлекает игрока на свою сцену, вовлекает его в себя и удерживает в себе».2 Именно направленность гуманитарной проблематики на человека и, следовательно, вовлеченность исследователя в процесс исследования, невозможность от него абстрагироваться, представляют основу для противопоставления наук о духе наукам о природе.3

Краеугольным камнем такого подхода является постулирование и теоретическая разработка особой истины в области гуманитарного знания, которая достигается не при помощи универсального научного метода, а в ходе понимания и интерпретации текста. Важнейшим моментом при этом является то, что Х.-Г. Гада-мер противопоставляет свое понимание герменевтики всей предшествующей традиции от Ф. Шлейермахера до В. Дильтея, которая, по его мнению, унаследовала от эпохи Просвещения стремление разработать универсальный метод, позволяющий правильно понимать любой текст, и тем самым поставить исследование в науках о духе на позитивно научную, аналогичную естественным дисциплинам, основу. Собственно, Гадамер особо подчеркивает, что работая над «Истиной и методом», он не стремился разработать метод понимания и интерпретации, а скорее описывал, как осуществляется процесс понимания.4

Рассматривая основополагающий тезис теории герменевтики о том, что смысл отдельного постигается в контексте целого, Гадамер значительно его трансформирует. В целом, признается верность того, что для грамматического понимания каждого предложения, его следует включать в целостную взаимосвязь всего произведения, а само произведение – в целостность всей литературы или отдельного жанра.1 Также Гадамер признает соответствующей действительности весьма показательную метафору круга как устоявшегося представления процесса понимания, при котором оно постоянно движется «взад-вперед» от части к целому и обратно. В этом моменте автор «Истины и метода» присоединяется к М. Хайдеггеру, который описывает понимание как процесс постоянного набрасывания (Entwerfen) смысла, при котором понимание развивается от предварительного, постоянно пересматривающегося наброска к более глубокому проникновению в смысл произведения.2 Представленное таким образом познание оказывается бесконечно меняющимся процессом понимания, которое развивается на основе рефлексии, анализа текста.

Существенным при этом для Х.-Г. Гадамера является то, что сознание интерпретатора, когда он подходит к постижению текста, не представляет собой tabula rasa, абсолютно чистого, непредвзятого, свободного от предрассудков органа понимания. Каким бы выглядел идеал объективного разумного познания эпохи Просвещения. Справедливее было бы сказать, что для Гадамера понимание никогда не начинается с нуля, но интерпретатор всегда обладает некоторым, пусть и смутным, представлением о постигаемом предмете, которое в ходе интерпретации непрерывно уточняется и меняется. Таким образом, в теории философа проявляется проблематика предпонимания (Vorverstndnis), преднастроенности, с которым человек подходит к постижению объекта интерпретации. Сам процесс понимания описывается следующим образом: «Кто хочет понять текст, занят набрасыванием: как только в тексте появляется первый проблеск смысла, толкователь про-брасывает себе, про-ицирует (от лат. рrojicio) смысл целого. А проблеск смысла, в свою очередь, появляется лишь благодаря тому, что текст читают с известными ожиданиями, в направлении того или иного смысла».1 С этой точки зрения, новое в контексте герменевтического опыта всегда является относительно новым, абсолютно новое не может быть включено в опыт, поскольку представляется абсолютно непостижимым.2 Предпонимание, конечно, претерпевает изменение в ходе дальнейшего прочтения текста, и конечное его видение может в корне отличаться от первоначального, но при этом важно, что интерпретатор всегда подходит к объекту понимания с определенными ожиданиями относительно его смысла.

Однако значимость размышлений теоретика герменевтики для исторической науки не ограничивается рассмотрением подхода к восприятию исторического источника. Дело в том, что Vorverstndnis напрямую связано с другим важнейшим понятием герменевтики Х.-Г. Гадамера, а именно, понятием предсужде-ние или предрассудок (Vorurteil), под влиянием которого и складывается предпо-нимание текста. Анализируя употребление этого понятия, автор «Истины и метода» приходит к выводу, что негативные коннотации, связанные с ним, стали преобладать благодаря трудам мыслителей эпохи Просвещения, для которых предрассудок в конечном итоге сводился к значению «безосновательное суждение» (unbegrndetes Urteil).3 В чем проявляется просвещенческий идеал следования разуму и основанному на разуме методу исследования: «Лишь обоснование, лишь методологическая гарантия (а не соответствие фактам само по себе) сообщают суждению его достоинство. В глазах Просвещения отсутствие обоснования не оставляет места другим типам достоверности, но означает, что суждение лишено фактической основы, “не обосновано”».4 То есть, предрассудки подвергались критике со стороны авторов эпохи Просвещения постольку, поскольку представляют собой нерефлексивные суждения, которые невозможно обосновать при помощи логического анализа. Собственно говоря, ученый должен освободить, «очистить» свое сознание от предрассудков, от всего, что не может быть методологически обосновано, чтобы быть объективным по отношению к предмету своего исследования.

С этим же связана критика Просвещением приверженности авторитетам, чьи суждения принимаются на веру без должной рефлексии, и таким образом становятся источниками предрассудков. В основе этих представлений лежит предпосылка, согласно которой методически дисциплинированное применение разума в состоянии помочь избежать заблуждения.1 В ответ на эти положения, Гадамер указывает, что предрассудки не обязательно приводят к заблуждению, а «необоснованное суждение» не является непременно суждением, не соответствующим действительности. Это утверждение обретает особую значимость, если учесть тот факт, что для Х.-Г. Гадамера истина, постигаемая при помощи научного метода, не является единственно возможной истиной.2 Так, истина в эстетической области, постигается не при помощи метода индукции, а на основе непосредственного «схватывания» произведения искусства, соучастия зрителя действию. На этом же моменте основана реабилитация авторитета, чьи суждения принимаются без рефлексивного анализа как истинные на основании признания компетенции авторитета в некоей области.3 Никто не может обладать одинаково глубокими познаниями во всех сферах человеческой активности, что делает неизбежным доверие к специалистам, чья квалификация признается авторитетной.

Таким образом, Гадамер отделяет «вредные» предрассудки, ведущие к заблуждениям, от тех, которые могут способствовать обретению истины. При этом речь не идет о том, что исследователь должен сохранять свою предвзятость по отношению к тексту неосознаваемой. Автор «Истины и метода» подчеркивает, что человек, который стремится понять текст, открыт ему, он готов его выслушать и позволяет говорить ему. «Тот, кто хочет понять текст, скорее готов позволить ему сказать что-либо. По этой причине герменевтически обученное сознание с самого начала должно быть восприимчиво к инаковости текста. Но такая восприимчивость не предполагает ни фактического «нейтралитета», ни самоуничижения, но включает в себя снимающее усвоение собственных предмнений и предсужде-ний».1 То есть, принимая факт неизбежности присутствия предсуждений, предрассудков, исследователь должен актуализировать их для себя, понять их и помнить о них, чтобы воспринять инаковость текста. Подобного рода предпосылки познания рассматриваются Гадамером скорее как стартовые позиции функционирования герменевтического круга.2 В этом свете предсуждения представляются не просто неизбежным препятствием на пути правильной интерпретации, с которым приходится мириться, но самим основанием понимания, той необходимой почвой, на которой выстраивается понимание текста. Без подобной основы познание невозможно помыслить, что характеризует его как экзистенциальный феномен, понимание неотъемлемое проявление бытия человека.

Ф. Анкерсмит: исторический опыт и современность

Философская рефлексия Ф.Р. Анкерсмита развивается от исследования логики нарративной репрезентации прошлого к построению теории непосредственного восприятия опыта исторического. Написанная под влиянием лингвистического поворота, ознаменованного аналитическим проектом философии истории, «Нарративная логика» посвящена вопросу о том, как историками конструируются тексты о прошлом. Но в дальнейшем голландский специалист отходит от этого направления, ставя целью преодоление логоцентризма исторической теории, что в конечном итоге приводит к формулированию понятия возвышенного исторического опыта в качестве ключевого элемента выстраиваемой концепции непосредственного восприятия прошлого. Этот переход может создать впечатление достаточно резкого и противоречивого разрыва, оцениваемого как выход за пределы философского анализа эпистемологических основ истории,1 или даже как возврат к романтическому взгляду на прошлое.2 Между тем само движение философской мысли Ф. Анкерсмита представляется последовательным и взаимосвязанным, и во многом именно те выводы, к которым приводит попытка построения логики нар-ратива, создают основу для развития глубоко оригинальной и детально проработанной теории восприятия опыта прошлого. В этой связи очень важно начинать исследование теории возвышенного исторического опыта именно с раннего этапа оформления исторических воззрений голландского философа.

Анализ логики построения нарратива Ф. Анкерсмит начинает с четкого определения области интересов философии истории как дисциплины, продолжая традицию различения «исторического исследования» и «нарративного написания истории». Проведение собственно исторического исследования, то есть установление отдельных фактов о прошлом, полностью относится к сфере компетенции профессиональных историков, философов истории же интересует именно историческое сочинение как целостное повествование. Показателен тот момент, что при этом Ф. Анкерсмит приводит пример теории Р. Коллингвуда, принимая сравнение работы историка и детектива и обозначая областью своего исследования именно то, как отдельные факты связываются в последовательный нарратив.1 В центр внимания ставится проблема, для рассмотрения которой самим Коллингвудом развивается концепция априорного воображения и фундаментальной идеи истории, но рассматривается она с несколько иных позиций. В качестве основания теории нарратива голландским философом предлагается тезис о том, что текст, повествование всегда является проявлением интеракции между людьми,2 что позволяет поставить вопрос о существовании определенных правил его построения, без которых невозможно достичь взаимопонимания. В соответствии с чем, ставится задача выявления и анализа этих правил.

Решение этой задачи начинается с рассмотрения формальной структуры нарратива, состоящего из единичных констатирующих высказываний. Содержанием подобных высказываний являются утверждения о неких фактах действительности, и по этой причине они могут быть истинными или ложными. Однако, будучи сложенным из некоторого количества единичных высказываний о прошлом, сам исторический нарратив не является высказыванием по форме, поскольку значение сингулярного утверждения не ограничивается констатацией его истинного или ложного соотношения с действительностью. По аналогии с тезисом Л. Витгенштейна о том, что значение слова определяется его употреблением в языке,1 значение единичного высказывания зависит от контекста его использования. Поскольку же значение отдельного высказывания тесно связано со значением окружающих его высказываний, смысл нарратива как целостности, не может быть выведен кумулятивным сложением составляющих его частей. Соответственно и вывод о достоверности нарратива не может быть выведен, исходя из истинности или ложности составляющих его высказываний, более того само утверждение об истинности нарративного представления прошлого не является правомерным. Высказывание обладает определенного рода устойчивостью, оно либо соответствует действительности, либо нет, сочетаясь же в целостность, подобные сингулярные элементы приобретают новую когнитивную значимость, отличную от простой суммы их значений. Согласно подобному видению, нарратив всегда обладает неопределенностью в большей или меньшей степени, его скорее можно описать как «хороший» или «плохой», чем как истинный или нет.2 Аргументированная таким образом автономия нарратива как целостности позволяет не уделять в рамках проводимого Ф. Анкерсмитом исследования внимание структуре единичных высказываний о прошлом, то есть не рассматривать вопрос о том, как историками продуцируется знание о прошлом, сосредоточившись на проблеме повествовательной организации исторического познания.

Утверждение самостоятельного когнитивного потенциала нарратива выявляет глубокий разрыв между единичным высказыванием и целостным текстом. Если высказывание напрямую связано с определенным фактом действительности, то на уровне повествования это строгое соответствие утрачивается. С данным ходом рассуждений соотносится выбор между нарративным реализмом и идеализмом, который голландский философ делает в пользу последнего. Под нарративным реализмом при этом подразумевается представление о сущностной связи повествования о прошлом и самого прошлого. Исторический текст в подобных концепциях рассматривается как изложение взаимосвязанного развития событий нарративными средствами, то есть как передача одной семиотической системы средствами другой, что предполагает существование правил адекватного перевода прошлой реальности на язык нарратива. В этом смысле нарратив воспринимается в качестве средства, применение которого позволяет увидеть историю, как она «происходила на самом деле», другими словами прошлое определяет тот способ, которым оно может быть описано. Для Ф. Анкерсмита подобный подход неприемлем, поскольку структура нарратива не повторяет структуру прошлого, вернее прошлое не обладает структурой нарратива, но историк сам навязывает ее.1 Историческое становление недоступно наблюдению как связная последовательность, подобная последовательность может быть сконструирована только в рамках повествования о прошлом. Так формируется ключевой пункт предлагаемой теории нарратива, согласно которому исторический текст должен быть рассмотрен исключительно как лингвистический конструкт, в отрыве от описываемой им действительности.

По той причине, что нарратив не представляет собой прямого отображения реальности, правила его построения не могут быть раскрыты как правила выражения события языковыми средствами, но должны быть выведены путем исследования самого нарративного познания прошлого. Релевантной такому направлению исследования оказывается развиваемая Х. Уайтом в «Метаистории» концепция литературного анализа текста о прошлом. Следует отметить, что с точки зрения Ф. Анкерсмита уайтовская тропология, определяя историческое познание как попытку объяснения прошлых структур и процессов через их репрезентацию при помощи вербальных структур в форме повествовательного дискурса,2 занимает промежуточное положение между нарративным реализмом и идеализмом, поскольку сохраняет тенденцию представления реальности согласно правилам перевода. Но при этом сама концепция метафорической репрезентации оказала значительное влияние на предлагаемое «Нарративной логикой» видение нарратива как целостности и его функционирования в культуре. Отказ от представлений о том, что историческая действительность определяет структуру своего описания, оставляет единственно возможным рассмотрение нарратива в качестве интерпретации прошлого. Каждый нарратив формирует собственную точку зрения, в свете которой история раскрывает себя. Именно в этом усматривается принципиальное отличие истории от естествознания – если в точных науках концептуальное «видение как…» предсуществует конкретному исследованию, оно дано заранее, то перед историком стоит задача конструирования подобного рода гештальта, представления о предмете изучения, в процессе нарративного познания.1 Нарратив выступает в качестве репрезентации недоступного для восприятия прошлого.

Подобный подход в теории Ф. Анкерсмита сочетается с применением методов лингвистической философии,2 в рамках которой рассматривается внутренняя структура нарратива. Основной задачей нарратива как интерпретации является формирование определенного рода представления об исторической реальности. Такие представления выражаются при помощи образов или картин прошлого – специфических понятий исторического познания. В рамках нарративной логики они формулируются как нарративные субстанции, наиболее простые и основополагающие элементы структуры повествования о прошлом. Представляя собой методологическое средство интерпретации явлений действительности, нарративные субстанции сближаются по своему значению с идеальными типами М. Вебера, что заставляет голландского специалиста четко дистанцироваться от последних. Выделяемые немецким социологом идеально-типические понятия представляются в качестве эпистемологических абстракций, продуктов выделения и абсолютизации неких черт исторически данных явлений.