Проблема рационального и иррационального в русском неокантианстве Владимиров Павел Анатольевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Становление проблематики рационального знания в русском неокантианстве: исходные основания 18

1. Влияние Марбургской и Баденской школ на развитие русского неокантианства конца XIX - начала XX в. 18

2.Постановка проблемы рационального знания в русском неокантианстве 43

3. Иррациональное в трансцендентальной философии: две волны понимания в русском неокантианстве 56

Глава 2. Проблема рационального и иррационального в теории познания А.И. Введенского и В.Э. Сеземана 74

1. Критицизм А.И. Введенского: соотношение рационального и иррационального в познании 74

2.Специфика «рационально-иррационального» характера знания в теории чистого знания В.Э. Сеземана 93

3. Значение проблемы рационального и иррационального в процессе формирования цельного миропонимания на основании критического идеализма 105

Заключение 115

Список литературы 126

• Влияние Марбургской и Баденской школ на развитие русского неокантианства конца XIX - начала XX в.
• Иррациональное в трансцендентальной философии: две волны понимания в русском неокантианстве
• Критицизм А.И. Введенского: соотношение рационального и иррационального в познании
• Значение проблемы рационального и иррационального в процессе формирования цельного миропонимания на основании критического идеализма

Введение к работе

Актуальность диссертационного исследования обусловлена существующим историко-философским интересом к рассмотрению предметно-исследовательской области русского неокантианства, которая включает в себя проблему наличия кроме рациональных, также и иррациональных компонентов в процессе постижения бытия.

В условиях современного развития философского знания и науки становится актуальным вопрос о получении достоверного познания и выявлении критериев объективного знания, поэтому продуктивной представляется историко-философская реконструкция существующих подходов в теории познания, в частности традиции русского неокантианства, в которой непосредственно разрабатывается данная проблематика.

В русском неокантианстве активно разрабатывалась методология теории познания, где была обозначена проблематика корреляции рационального и иррационального в познавательном процессе. Несмотря на растущий исследовательский интерес к философской традиции русского неокантианства, вопрос о корреляции рационального и иррационального в познании не получил объективного раскрытия в историко-философской литературе. Исходя из этого, представляется актуальным исследование данной проблемы, что обусловлено отсутствием подробного, системного анализа соотношения рационального и иррационального в философских воззрениях русских неокантианцев.

Проблематика достижения всеобщего рационально знания является одной из центральных тем в исследованиях А.И. Введенского, который обозначив основной задачей философии – достижение цельного миропонимания, выявил способы анализа взаимодействия научного и вненаучного знания в составе целостного представления о мире. Методологический подход русского философа не теряет своей целесообразности для теории познания и философии науки, но для продуктивного применения требуется содержательно проведенный историко-философский анализ, что и обуславливает актуальность исследования творчества А.И. Введенского. Также целесообразность обращения к его философии определяется тем, что исследования А.И. Введенского являются истоком формирования русской неокантианской традиции.

Наиболее качественно сформулирована проблема взаимоотношения рационального и иррационального в теории В.Э. Сеземана, которая в своём целостном и системном изложении имеет значимость, как для современной теории познания, так и для историко-философской реконструкции традиции русского неокантианства. Поскольку теория В.Э. Сеземана не получила должной рефлексии в истории русской философии, то целесообразным представляется осуществлённая реконструкция его философской системы, где центральное место занимает всегда актуальная для философии проблема определения сущности всеобщего и достоверного знания.

Взгляды А.И. Введенского и В.Э. Сеземана основываются на необходимости тесного взаимодействия науки и философии, гуманитарного и

естественнонаучного знания, то есть философы имплицитно указывают на целесообразность развития парадигмы междисциплинарного знания, что сохраняет актуальность их творчества с учётом корреляций с современными достижениями науки.

Актуальность исследования проблемы рационального и иррационального в русском неокантианстве определяется следующими положениями:

1. Определением роли русского неокантианства в истории русской философии;

2. Продуктивностью системного и целостного рассмотрения критической теории познания А.И. Введенского и теории чистого знания В.Э. Сеземана для истории неокантианской философии;

3. Выявлением значения русского неокантианства для современной теории познания и философии науки.

Исследования русских неокантианцев преимущественно целесообразны для философии науки и теории познания, но могут быть апробированы также и в других областях философии. Результаты научной деятельности А.И. Введенского и В.Э. Сеземана продуктивны для расширения применимости средств формальной логики, определения роли гуманитарного знания в науке, выделением критериев демаркации между научным и вненаучным знанием, выявлением особенности и самостоятельности философского знания. Следует отметить и исследования русских неокантианцев в сфере анализа наследия античной культуры, которые сохраняют свою значимость в современной философии.

Степень научной разработанности проблемы. Первым значимым в истории русской философии обсуждением проблемы рациональности можно считать развернувшуюся дискуссию¹ в 1892 году на страницах научных журналов «Вестник Европы», «Журнал народного просвещения», «Русское Обозрение» и «Вопросы философии и психологии». Н.О. Лосский, являющийся учеником А.И. Введенского, в своей «Истории русской философии» положительно оценивает вклад своего наставника в развитии отечественной рациональной философии, посвящает описанию его философских взглядов отдельную работу – «Логика проф. А.И. Введенского». Другой известный историк философии В.В. Зеньковский уделяет его творчеству раздел в «Истории русской философии», указав на неокантианскую направленность изысканий

¹ Основным предметом обсуждения стала работа А.И. Введенского «О пределах и признаках
одушевления: новый психо-физиологичекий закон в связи с вопросом о возможности
метафизики». В возникшей полемике приняли участие П.Е. Астафьев, Н.В. Бугаев,
Н.Я. Грот, П.А. Каленов, Л.М. Лопатин, Э.Л. Радлов, С.Л. Трубецкой. Позже к обсуждению
идей А.И. Введенского присоединились Б.В. Яковенко, М.М. Филиппов, М.И. Каринский.

² См.: Лосский Н.О. История русской философии. М.: Академический проект, 2007. 551 с.

³ См.: Лосский Н.О. Логика проф. А.И. Введенского. М.: Типо-лит. т-ва И.Н. Кушнерев и К,
1912. 52 с.

⁴ См.: Зеньковский В.В. История русской философии. М.: Академический проект, 2001.
С. 642-667.

русского философа, что является важным в контексте вопроса о различии кантианских и неокантианских взглядов.

Анализ критицизма А.И. Введенского даёт К.М. Милорадович, она одна из первых в рамках истории философии, кто обращает внимание на актуальность дискуссии, развернувшейся из-за сформулированного «нового психофизиологического закона» отсутствия объективных признаков чужого одушевления. Позднее Е.И. Водзинский в критическом обзоре русского неокантианства выделяет А.И. Введенского и И.И. Лапшина, как наиболее ярких представителей этого течения. Оценка взглядов А.И. Введенского представлена в книге А.А. Галактионова и П.Ф. Никандрова «Русская философия XIX – XX вв.»⁵. Рецепция русского неокантианства даётся В.И. Шубиным в статье «О русском кантианстве и неокантианстве в журнале «Логос». Полемика между А.И. Введенским и М.И. Каринским отображена С.А. Черновым.

Стоит отметить работы: В.А. Бажанова «Прерванный полёт. История университетской философии и логики в России»; статьи в работе «Философы России XIX – XX столетий. Биографии, идеи, труды». Особо выделим вышедший в 1996 году сборник «Александр Иванович Введенский : Статьи по философии», где во вступительной статье А.А. Ермичев даёт подробную историко-философскую оценку творчества А.И. Введенского, также в этом сборнике опубликована статья И. Геллера «Профессор А.И. Введенский как философ-учитель». Примечательна работа Б.В. Бирюкова и Л.Г. Бирюковой «Александр Иванович Введенский как логик», где даётся рецепция взглядов А.И. Введенского на роль логики в познании и осуществляется анализ его дискуссии с Н.О. Лосским.

На значение творчества В.Э. Сеземана в русском неокантианстве указывает В.Н. Белов в статьях «Русское неокантианство: история и особенности развития» и «Философская система В.Э. Сеземана». В статье Б. Чардыбон «Философия Василия Сеземана и марбургское неокантианство» обсуждаются идеи русского неокантианца, выделяется и характеризуется понятие

⁵ Упоминание русского неокантианца есть и в работах А.В. Петровского, Н.И. Стяжкина,
В.Д. Силакова, А.А. Биневского, Л.И. Филиппова.

⁶ См.: Бажанов В.А. Прерванный полёт: История «университетской» философии и логики в
России. М.: Изд-во МГУ, 1995. 107 с.

⁷ См.: Алексеев П.В. Философы России XIX – XX столетий. Биографии, идеи, труды. М.:
Академический проект, 2002. 1152 с.

⁸ См.: Введенский А.И. Статьи по философии / Сост. А.А. Ермичев, С.А. Ненашева,
И.М. Лихарев. СПб.: Изд -во. С.- Петербургского университета, 1996. 232 с.

⁹ См.: Бирюков Б.В., Бирюкова Л.Г. Александр Иванович Введенский как логик. Часть I //
Логические исследования. 2011. № 17. С. 34-68; Бирюков Б.В., Бирюкова Л.Г. Александр
Иванович Введенский как логик. Часть II // Логические исследования. 2012. № 18. С. 34-59.

¹⁰ См.: Белов В.Н. Русское неокантианство: история и особенности развития // Кантовский
сборник. 2012. № 1(39). С. 27-39.

¹¹ См.: Белов В.Н. Философская система В.Э. Сеземана // Философское наследие С.Л. Франка
и современность. Саратов: Наука. 2008. С. 61-69.

¹² См.: Чардыбон Б. Философия Василия Сеземана и марбургское неокантианство //
Кантовский сборник. 2015. № 3. С. 67-85.

«иррационального». Стоит отметить, что В.И. Повилайтис занимается переводами и подготовкой текстов В.Э. Сеземана, которые были изданы на других языках, или находились в различных архивах.

В настоящее время актуализировался интерес к феномену русского неокантианства с позиции истории философии, особое внимание отдаётся вопросу о соотношении русского и немецкого течения критицизма. В 1983 году публикуется «Философия религии Марбургской школы неокантианства» Н.А. Лисовенко¹³. Одной из первых попыток систематически изложить рецепцию влияния немецкого трансцендентализма на русскую философию является книга «Кант и философия в России» (1994). В исследованиях русского взаимоотношения критицизма и отечественной философии заслуживает внимание сборник «Материалов к сравнительному изучению западноевропейской и русской философии: Кант, Ницше, Соловьёв», где даётся историко-философский анализ различных позиций и подходов. Непосредственно изучению проблемы влияния философской системы И. Канта на русскую философию XIX – начала XX века посвящает работу Л.А. Калинников «Кант в русской философской культуре» (2005). Под редакцией В.С. Стёпина и Н.В. Мотрошиловой выходит книга «Иммануил Кант: наследие и проект» (2007), содержащая материалы Международного кантовского конгресса, состоявшего в Москве в Институте философии РАН 24-28 мая 2004 года. Примечательна работа А.Н. Круглова «Философия Канта в России в конце XVIII - первой половине XIX века» (2009), в ней автором воссоздаются те условия, в которых происходит принятие русскими философами идей трансцендентализма и критической философии. Книга Н.А. Дмитриевой «Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки» (2007) представляет собой основательный и фундаментальный труд, в котором изучается влияние марбургского неокантианства на становление русской критической философии и русской культуры в целом. Интерес представляют

¹³ См.: Лисовенко Н.А. Философия религии Марбургской школы неокантианства:
монография. Киев: Наукова думка, 1983. 96 с.

¹⁴ В эту работу вошли статьи В.Ф. Пустарнакова, З.В. Смирновой, А.И. Абрамова,
С.А. Чернова, В.Я. Перминова, Д. Барама, Т.Б. Длугач, В.И. Шубина. См.: Кант и философия
в России / Отв. ред. З.А. Каменский, В.А. Жучков. М.: Наука, 1994. 271 с.

¹⁵ См.: Материалы к сравнительному изучению западноевропейской и русской философии:
Кант, Ницше, Соловьёв / П о д о бщ . р ед . В. Н . Б рю ш ин к и н а . К а л и н и н гр а д : Из д -в о : К Г У , 2 00 2 . 2 56 с .

¹⁶ См.: Калинников Л.А. Кант в русской философской культуре: монография. Калининград:
Изд-во РГУ им. И. Канта, 2005. 311 с.

¹⁷ См.: Иммануил Кант: наследие и проект. Научное издание / Под ред. В.С. Стёпина,
Н.В. Мотрошиловой. М.: Канон+, РООИ Реабилитация, 2007. 624 с.

¹⁸ См.: Круглов А.Н. Философия Канта в России в конце XVIII – первой половине XIX веков.
М.: Канон+, РООИ, 2009. 568 с.

¹⁹ См.: Дмитриева Н. А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-
илософские очерки. М.: РОССПЭН, 2007. 512 с.

Также представляет интерес статья Н.А. Дмитриевой «Философия гуманизма и просвещения: критерии, специфика, проблематика русского неокантианства». См.:

исследования А.В. Малинова «Историко-философские этюды» (2007). Непосредственно к исследованию критической теории познании А.И. Введенского в контексте русского неокантианства обращены работы В.А. Дудышкина, в частности его статья «Логические исследования русских неокантианцев (А.И. Введенский и Б.А. Фохт)» (2011).

Хотелось бы отметить современную сформировавшуюся устойчивую и положительную тенденцию к распространению в научной среде идей критической трансцендентальной философии, чему способствует «Кантовский сборник». Подобные научные издания имеют первостепенное значение для раскрытия историко-философского контекста развития русского неокантианства и отображают развернувшиеся дискуссии в научной среде в области критической философии и её взаимосвязи с традицией русской философии в целом. Одним из таких примеров служит работа А.Ю. Бердниковой «Назад к Канту или Назад к Лейбницу? Критический взгляд из истории русского метафизического персонализма», где поднимается актуальный вопрос о соотношении русского неокантианства и неолейбницианства. Также данный аспект был отражен в проводившимся круглом столе «Единство и многообразие русской философии», в котором приняли участие М.А. Маслин, Л.Р. Авдеева, А.Ю. Бердникова, В.В. Ванчугов, Т.А. Горюнова, Т.М. Караев, В.А. Кувакин, Л.Е. Моторина, М.И. Ненашев, С.А. Нижников, Т.Г. Щедрина и др.

Сборник «Неокантианство в России: Александр Иванович Введенский, Иван Иванович Лапшин» под редакцией В.Н. Брюшинкина и В.С. Поповой условно разделен на две части и посвящен последовательному изучению творчества А.И. Введенского и И.И. Лапшина. С.А. Нижников в работе «Метафизика веры в русской философии» (2012) исследует значение традиции русской религиозной философии в становлении русского критицизма. Коллективная монография «Философия Канта и основания практической

Дмитриева Н.А. Философия гуманизма и просвещения: критерии, специфика, проблематика русского неокантианства // Философские науки. 2007. № 1. С. 101-119.

²¹ См.: Малинов А.В. Историко-философские этюды. СПб.: Изд-во: Санкт - Петербургское
философское общество, 2007. 336 с.

²² См.: Дудышкин В.А. Логические исследования русских неокантианцев (А.И. Введенский и
Б.А. Фохт) // Исторические, философские, политические и юридические науки,
культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 6. Ч. 2. С. 47 - 52.

²³ См.: Бердникова А.Ю. «Назад к Канту» или «Назад к Лейбницу»? Критический взгляд из
истории русского метафизического персонализма // Кантовский сборник. 2017. №2(36).
С. 33-45.

²⁴ См.: Бердникова А.Ю. Круглый стол «Единство и многообразие русской философии» (в
соавторстве с М.А. Маслиным, Л.Р. Авдеевой, В.В. Ванчуговым, Т.А. Горюновой, Т.М.
Караевым, В.А. Кувакиным, Л.Е. Моториной, М.И. Ненашевым, С.А.Нижниковым, О.В. Пих,
Б.И. Пружининым, С.В. Сретенской, Е.А. Счастливцевой, Т.Г. Щедриной) // Вестник
Вятского государственного гуманитарного университета. 2015. № 2. С. 6 - 46.

²⁵ См.: Неокантианство в России: Александр Иванович Введенский, Иван Иванович Лапшин
/ Под ред. В.Н. Брюшинкина, В.С. Поповой. М.: РОССПЭН, 2013. 359 с.

²⁶ См.: Нижников С.А. Метафизика веры в русской философии: монография. М.: Инфра – М,
2012. 313 с.

философии» (под редакцией В.Н. Белова и Л.И. Тетюева (2013))²⁷ содержит результаты теоретических исследований практической философии И. Канта, а также включает актуальные философские изыскания Л.И. Тетюева в области немецкого и русского неокантианства. Статья «Этикотеологический аргумент Канта и его современные толкования», вышедшая в сборнике «Иммануил Кант и актуальные проблемы современной философии», раскрывает современные тенденции актуализации этических вопросов в рамках практической философии.

Вклад А.И. Введенского в развитие психолого-педагогического знания нашёл отклик в исследованиях Э.В. Тихоновой и Т.Д. Марцинковской. В статье Л.С. Сироткиной «Теоретические компоненты образа психологии в русской логико-философской мысли конца 19 в. (в контексте проблемы психологизма русской логики конца 19 в. – начала 20 вв.)» рассмотрены условия, в которых был сформулирован «новый психо-физиологический закон» А.И. Введенского, имеющий непосредственное отношение к его критической теории познания.

«Неокантианство немецкое и русское: между теорией познания и критикой культуры» (под ред. И.Н. Грифцовой и Н.А. Дмитриевой) представляет собой наиболее значимый труд, дающий философскую рефлексию значения, роли и актуальности отечественной и западной неокантианской философии.

Объектом исследования является русское неокантианство конца XIX -начала XX века.

Предметом исследования выступает проблема соотношения

рационального и иррационального в русском неокантианстве.

²⁷ См.: Философия Канта и основания практической философии : монография / Под общ. ред.
В.Н. Белова и Л.И. Тетюева. Саратов: Новый проект, 2013. 204 с.

²⁸ См.: Тетюев Л.И. Этикотеологический аргумент Канта и его современные толкования //
Иммануил Канта и актуальные проблемы современной философии: Сб. науч. трудов / Под
общ. ред. Л.И. Тетюева. М.: Экшен, 2005. С. 160-179.

²⁹ См.: Сироткина Л.С. Теоретические компоненты образа психологии в русской логико-
философской мысли конца 19 в. (в контексте проблемы психологизма русской логики конца
19 в. – начала 20 вв.) // РАЦИО. ru. 2015. № 15. С. 196-221.

³⁰ В данной книге представлены результаты исследований ведущих отечественных и
зарубежных специалистов: У. Ренц, Х. Хольцхая, В.Е. Семенова, Л.А. Калинникова,
М.Р. Дёмина, П. Фьорато, Н.В. Мотрошиловой, С. Люфта, А.В. Фролова, Д. Мироновой,
Э.В. Орта, В.Н. Брюшинкина, В.С. Поповой, И. Лейтане, В.А. Лекторского, К.В. Миклуша,
Т.Б. Длугач, М. Джованелли, М. Феррари, Б.И. Пружинина, К. Крайнена, Х. Мёккеля,
В.Н. Белова, Ю. Штольценберга, Д. Стейлы, Ю.А. Муравьёва, Н.С. Плотникова, Н.А.
Дмитриевой, К.В. Фараджева, З.А. Сокулер, Р. Шиндлер, В.Л. Махлина, М.Е. Соболевой,
О.А. Поповой, А.Н. Круглова, Т.А. Акиндиновой, А. Помы, Г. Эделя. См.: Неокантианство
немецкое и русское: между теорией познания и критикой культуры / Под ред. И.Н.
Грифцовой, Н.А. Дмитриевой. М.: РОССПЭН, 2010. 567 с.

³¹ Стоит отметить следующие работы Хельмута Хольцхая: Holzhey Н. Cohen und Natorp.
Bd. 1. Ursprung und Einheit. Die Geschichte der «Marburger Schule» als Auseinandersetzung um
die Logik des Denkens. Basel-Stuttgart: Schwabe Verlag, 1986; Holzhey H. Der Neukantianismus //
Philosophie im 20. Jahrhundert : In 2 Bd. Hamburg, 1992. Bd. 1 S. 19-51. А также работы:
Erkenntnistheorie und Logik im Neukantianismus / hrsg. und eingeleitet von W. Flach und
H. Holzhey. Hildesheim. 1980; Massimi M. (ed.). Kant and Philosophy of Science Today: Royal
Institute of Philosophy Supplement 63. Cambridge UP, 2008. 204 p.

Цель диссертационного исследования – раскрыть проблему рационального и иррационального в теории познания А.И. Введенского и В.Э. Сеземана в рамках русского неокантианства конца XIX – начала XX века.

Реализация поставленной цели достигается решением следующих исследовательских задач:

1. обосновать специфику влияния Марбургской и Баденской школ на русское неокантианство конца XIX – начала XX века;

2. эксплицировать историко-философские мотивы появления проблемы рационального познания в отечественной неокантианской философии;

3. конкретизировать значение понятия «иррационального» в контексте трансцендентально-философской рефлексии в учениях русских неокантианцев;

4. выявить проблему соотношения рационального и иррационального познания в критической теории познания А.И. Введенского;

5. определить особенности рационально-иррациональной характеристики знания в теории чистого знания В.Э. Сеземана;

6. концептуализировать роль рационального и иррационального в становлении критического идеализма А.И. Введенского и В.Э. Сеземана.

Методологическая база исследования. Исследование проблемы рационального и иррационального в традиции русского неокантианства выстраивается преимущественно на теоретической основе историко-философской методологии, а также используются общефилософские методы. В ходе изучения используются методы историко-философского анализа и реконструкции исходных оснований во взглядах русских неокантианцев, в особенности это относится к работам В.Э. Сеземана, философия которого до сих пор не представлена в целостном виде. В работе применяются структурный и системный подходы к рассмотрению русской философии и воззрений русских неокантианцев. Также используется сравнительный (компаративистский) анализ теории познания А.И. Введенского и теории чистого знания В.Э. Сеземана. На протяжении всего диссертационного исследования проблемы рационального и иррационального в русском неокантианстве используются общенаучные методы анализа, обобщения и концептуализации исследовательского материала.

Научная новизна проведенного исследования состоит в следующем:

- определены исходные основания в становлении проблемы рационального
и иррационального познания в русском неокантианстве; по-новому
акцентировано внимание на то, что данная проблематика является
специфической концептуальной установкой русских неокантианцев на фоне
развития подобных идей в немецком неокантианстве Марбургской и Баденской
школ;

- обозначены условия, в которых сформировалась проблематика
рационального познания, возникшая в русской философии, и апробированная в
русском неокантианстве с позиции объединения научного и философского
знания;

- выявлено значение понятий «рационального» и «иррационального» в
традиции трансцендентальной философии, восходящей к учению И. Канта и
русского неокантианства;

- выделены критерии демаркации научного и вненаучного знания в
философии «цельного миропонимания» А.И. Введенского, обозначены области
разграничения «рационального» и «иррационального» в возможном знании;

посредством историко-философской реконструкции системно и целостно предложена теория чистого знания В.Э. Сеземана, где выделены два основополагающих принципа – принцип бесконечности знания и принцип системности познания;

осуществлен сравнительный анализ критической теории познания А.И. Введенского и теории чистого знания В.Э. Сеземана, который выявил наличие в критическом идеализме «рациональных» и «иррациональных» компонентов познавательной деятельности.

Изложенные выше результаты отражают новизну исследования и позволяют определить положения, выносимые на защиту. Положения, выносимые на защиту:

7. Русское неокантианство конца XIX – начала XX века находится в тесном взаимодействии с Марбургской и Баденской школами, что объясняется единой исследовательской областью и применяемой методологией. Но из-за отсутствия непосредственной преемственности во взглядах, русские философы фокусируют внимание на реконструкции критического идеализма с целью решения возникших проблем в социально-гуманитарном знании.

8. Проблема рационального познания в русской философии появляется в условиях зарождающегося противоречия между господствующей религиозной философией и активно распространяющимися идеями материализма. В результате, основываясь на критическом идеализме, в русском неокантианстве формируется оригинальный подход в изучении сущности рационального знания, специфика которого выявляется в соотношении научного и философского познания.

9. В русском неокантианстве выделяются две тенденции понимания «иррационального»: в академической философии трактовка «иррационального» конституируется на философии И. Канта, а представители «второй волны» русского неокантианства основываются на методологию немецкого неокантианства, что позволяет выявить в их исследованиях три модели, в зависимости от функционального применения этого понятия. Первая модель основана на культурологических исследованиях Баденской школы неокантианства (С.И. Гессен, Ф.А. Степун, Б.В. Яковенко); вторая – понятие «иррационального» используется для определения характера философского знания в теории познания (В.Э. Сеземан); третья – на почве критического идеализма (Б.А. Фохт, А. Белый) сферу «иррационального» интегрируют в процесс построения символизма.

10. Исследования А.И. Введенского направлены на разделение научного и вненаучного знания, где выявляется проблема соотношения рационального и иррационального в теории познания. С помощью рациональных средств познания объективно порождается только научное знание, не обладающее необходимой всеобщностью, поэтому следует учитывать иррациональные способы постижения, которые включают в себя элементы веры, уверенности и

убежденности. В философии А.И. Введенского приоритетной является задача достижения «цельного миропонимания», формирующегося посредством объединения рационального познания (получение научного знания) и иррационального постижения бытия (получение вненаучного знания).

5. В теории чистого знания В.Э. Сеземана рационально-иррациональная характеристика знания конституируется принципом системности знания и принципом бесконечности познания, которые в своём синтезе образуют системное единство знания, являющееся необходимым условием для получения всеобщего и достоверного понимания бытия, то есть целостного знания.

6. Концептуальное выражение проблема рационального и иррационального среди русских неокантианцев получает преимущественно в «логицизме» А.И. Введенского и теории познания В.Э. Сеземана. Оба философа в своих рассуждениях приходят к положению о необходимости переосмысления существующей модели рационального познания в системе критического идеализма. Так как наука ограничена в своей предметно-исследовательской области, то необходимо построение на основании критической методологии системного и целостного знания, охватывающего все феномены бытия, в том числе и учитывающее особенности человеческого существования.

Теоретическая и практическая значимость результатов диссертационного исследования. Теоретическая значимость определяется существующей потребностью в систематическом исследовании философии русского неокантианства. В этой связи рефлексия проблемы рационального и иррационального в рамках историко-философского исследования дополняет представление о философских воззрениях русских неокантианцев.

Практическая значимость диссертационного исследования определяется расширением и прояснением истории русской философии периода конца XIX – начала XX века в научной литературе. Обозначением неокантианства как крупного направления философии этого периода, наряду с господствующей традицией русской религиозной философии и набирающим влияние материализмом.

Результаты научного исследования имеют значение для развития истории русской философии, дополняя её содержание и формируя объективную целостность восприятия её роли и значении в историко-культурном контексте. Выводы работы могут быть использованы при дальнейшей разработке спецкурсов по истории философии и неокантианской теории познания.

Апробация результатов исследования. Результаты исследования были предоставлены в качестве докладов и сообщений на научных конференциях, круглых столах и форумах различного уровня: «Дни философии Санкт-Петербурга – 2014», конференция «Университет в пространстве современной культуры: философия, политика, мораль» (21 ноября 2014 г., г. Санкт-Петербург); международная научная конференция «Герман Коген и культура XX века» (22-23 мая 2014 г., СПбГУ, г. Санкт-Петербург); Ежегодная всероссийская научно-практическая конференция молодых ученых по гуманитарным и социальным наукам (17 февраля 2015 г., СГУ им. Н.Г. Чернышевского, г. Саратов); Ежегодный философский семинар «И. Кант и актуальные проблемы

современной философии» в рамках Международной конференции «И. Кант и неокантианство: актуальные проблемы современной философии». (7 мая 2015 г., СГУ им. Н.Г. Чернышевского, г. Саратов); Международная научно-практическая конференция «Наука и образование: проблемы и стратегии развития» (15-16 ноября 2015 г., г. Уфа); Международная научно-практическая конференция «Проблемы этики: историко-философский и профессиональный контекст» (17 декабря 2015 г, СГУ им. Н.Г. Чернышевского, г. Саратов); Международная конференция «Влияние немецкой мысли на развитие российской экономики, культ уры и права», (13 апреля 2016 г., г. Санкт-Петер бур г); Междунар о дн ая научно-практическая конференция «Проблемы войны и мира в свете практической философии: неокантианство и современный мир» (22 апреля, 2016 г., Саратов); Международная научно-практическая очно-заочная конференция «Проблемы войны и мира, этика и многообразие культурных миров: Кант, неокантианство и современные вызовы» (25 апреля, 2017 г., Саратов). Всероссийская конференция, посвященная 100-летию гуманитарного образования в Саратове «Философия в условиях социокультурного многообразия: от экспертного знания до мировоззренческих ориентиров» (28 сентября, 2017 г., Саратов).

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав по три параграфа, заключения и списка литературы. Структура построена исходя из цели и задач исследования.

Влияние Марбургской и Баденской школ на развитие русского неокантианства конца XIX - начала XX в.

Трансцендентальный идеализм И. Канта оказал существенное влияние на развитие философии и способствовал установлению теории познания как важной составляющей для теоретического обоснования объективного познания. Наследие кёнигсбергского философа оказалось настолько плодотворным, что стало основанием образования нового философского течения – неокантианства. В немецкой традиции данное философское направление институционально представлено в Марбургской и Баденской школах, которые сконцентрировали своё внимание на развитии трансцендентальной системы И. Канта, что также требовало решения имеющихся в ней затруднений и противоречий.

К развитию неокантианства, как самостоятельного направления в истории философии, также стоит отнести причины, связанные с динамикой развития взаимоотношения между наукой и философией.

В науке происходят коренные изменения, связанные с последними достижениями механики, физики, химии, биологии. Приходит осознание, что при увеличении спроса на прикладные сферы науки, основополагающим всё же выступает теоретическая методология, на которой базируется практика. В воззрениях ученых появляется устойчивое мнение о неоднозначности господствующих концепций в естествознании, происходит становление неклассического типа рациональности. В научном сообществе, в том числе и среди представителей положительных наук, увеличивается интерес к философии, перед которой, в духе теории исторического развития А. Дж. Тойнби32, возникает вызов, требующий адекватного ответа. Иначе философия как научная дисциплина потеряет свою значимость.

Подобный вызов уже возникал перед философией и адекватным ответом стал контовский позитивизм и эволюционизм Г. Спенсера33. Эти концепции продолжали действовать в научном сообществе, но неудовлетворённость в односторонности трактовки примата науки перед философией отразилось на принижении роли философской рефлексии. Немецкий трансцендентализм смог удовлетворить эти запросы, сфокусировав своё внимание на проблеме метода познания. Отечественное научное сообщество усмотрело продуктивность в использовании критической методологии для разрешения выявленных противоречий в н а у ч н о м п о з н ан и и .

На методологию русских неокантианцев, ориентированных на развитие проблем в теории познания преимущественно оказала влияние Марбургская школа, представленная Г. Когеном, П. Наторпом и Э. Кассирером. С их позиции философия должна ориентироваться на научное познание, отвечающее критериям объективности и достоверности, но при этом сохранять свою специфику.

Использование логики, этики и вопросов эстетики Г. Когеном (1842 – 1918) для построения своей философской системы обозначило круг тех проблем, которые требовали своего решения с позиции критической философии. Отличительным моментом в его творчестве является обращение к феномену религии34 и попытка обозначения философии как научного знания, которое охватывало бы все сферы бытия. Неокантианцем для определения роли религии, как неотъемлемой части культуры вводится понятие «своеобразие», что обозначает её особое место в культурно-философском контексте. Логика позволяет выделить линию демаркации между религиозно-мистическим и научным исследованием феномена религии, что даёт возможность избежать догматизма в философии и установления метафизических оснований в качестве фундамента теоретических изысканий.

С момента выхода в свет «Логики чистого познания»35 (1902) начинает формироваться, основанное на кардинальном пересмотре кантовского трансцендентализма, неокантианское направление мысли. Теперь целеполагающим основанием критической философии является теория познания, ориентированная на поиск внутреннего систематического единства знания. Критическому рассмотрению подвергается понятие «вещи в себе» и, возникающий на её основании дуализм между ноуменальным и феноменальным. Одним из спорных моментов кан-товской философии является «опыт» и его место в системе познания, что также обозначает проблему границ познания, так как встаёт вопрос об однозначности интерпретации ключевого понятия – «возможного опыта». Г. Коген в своей работе «Теория опыта Канта» обозначает круг гносеологических проблем в системе познания И. Канта, и пытается их разрешить, опираясь на логическое единство знания, с целью устранения дуализма «двух миров» посредством выявления специфики термина «опыт». К. Крайнен и В.Н. Белов отмечают, что «...«Теория опыта Канта» по праву считается не только образцовым произведением марбургского толкования Канта, но и является основной книгой марбургской школы»36.

В шестнадцатой главе «Теории опыта Канта» обосновывается положение о систематическом единстве знания37, что станет важным для всего последующего развития неокантианства как в Германии, так и в России. Указывается, что априорные формы чувственности – пространство и время следует понимать не в «качестве духовных форм», а как методы. Именно методологическое определение априорных оснований теории познания позволяет создать трансцендентальный метод, как систему теорий, а не как поэтапное воспроизводство способностей познания, основанных на чувственно данных формах, даже если они обозначены априорно38.

Важным результатом исследований Г. Когена является провозглашение чистого мышления, как задающего предмет своего поиска. К чистому мышлению предмет не приходит из других способностей познания, оно само конструирует свой предмет познания, основываясь на сложной структуре действия чистой мысли, само выявляет нечто неизвестное и продуцирует его в проблему, в некое заданное, но ещё не определенное. Процесс познания приобретает проблематический и бесконечный характер. Меняется статус «вещи в себе», теперь она определяется как цель познания, к которой направлено чистое мышление. Научное знание стремится к достоверности, но не к догматизму и основывается именно на таком понимании логического единства мышления и его предмета постижения.

Логика выступает основанием критики «трансцендентальной эстетики» И. Канта. А. Пома пишет: «Однажды исключённая из кантовской «Критики» «трансцендентальная эстетика» является не чем иным, как логикой: критика – это логика»39. Устранение пространства и времени, как ключевых элементов обосновывающих априорность созерцания, позволило применить логический анализ уже непосредственно к категориям мышления. В такой форме логика становится трансцендентальной, так как применяется исключительно к сфере трансцендентально заданного. Отрицая возможность априорных форм созерцания, и тем самым устранив аргументацию И. Канта в обосновании «вещи в себе», Г. Коген переходит к пересмотру «трансцендентальной логики», которая находится в отношении взаимообусловленности с «трансцендентальной эстетикой». Таким образом, «...«логика первоначала» Когена намерена обусловить преодоление подобного противоречия, не умаляя трансцендентальную ценность категорий, а укрепляя трансцендентальную ценность суждения»40. Логика становится важной составляющей трансцендентального метода Г. Когена, и впоследствии окажет влияние на становление методологии русских неокантианцев.

Интерпретация сущности достоверного познания через обозначение метода логического единства есть основание для систематической целостности знания – оно станет важнейшим положением когеновской философии, которое будет плодотворно воспринято в русском неокантианстве и активно обсуждаться в философском сообществе41.

Работы П. Наторпа (1854 – 1924) можно условно разделить на три тематики: 1) историко-философская; 2) логико-гносеологическая; 3) исследования по педагогике и психологии42. «П. Наторп с увлечением занимался обоснованием критического идеализма, продолжал начатый Г. Когеном «логический поворот» в философии, сохраняя самостоятельность собственной позиции»43. Одним из оригинальных и значимых проектов философа является концепция «социальной педагогики», оказавшая влияние на развитие педагогической теории в среде русских неокантианцев и сохраняющая свою актуальность для современных и с с л е д о в ан и й .

Немецкий философ уделяет достаточно внимания наследию античной философии и, с позиции истории философии, занимается анализом фундаментальных учений античных авторов44. Историко-философский подход позволяет П. Наторпу выявить культурно-исторические условия зарождения кантовского трансцендентализма. Последовательно проводя линию преемственности знания от истоков в античной культуре к периоду Нового времени, П. Наторп посвящает Р. Декарту отдельную работу – «Теория познания Декарта»45, где уже переходит к вопросу о сущности теории познания. Им даётся своеобразная интерпретация диалектики Платона, которая приводит философа к мысли о наличии в познании логического закона, с помощью которого можно достичь единства знания из многообразия познаваемого. В русской неокантианской мысли, в частности в творчестве А.И. Введенского, Б.А. Фохта и В.Э. Сеземана, прослеживаются аналогичные мотивы обращения к истории философии с целью выявления причин и условий развития критической философии.

Иррациональное в трансцендентальной философии: две волны понимания в русском неокантианстве

Распространившиеся идеи И. Канта в отечественной философии способствовали переоценке вопросов онтологии в аспекте критической методологии. Рассмотрение основных свойств бытия потребовало решения проблемы возможности его познания, где центральным предметом исследования выступает человеческое существование, дополненное его жизненным пространством. Формируется особый синтез онтологии и теории познания, что обусловлено спецификой русской философии, ориентированной на нахождение первооснов бытия, на сферу трансцендентного, или религиозного опыта.

Одной из первостепенных задач трансцендентальной философии является обоснование условий получения достоверного знания. Трансцендентальная философия И. Канта имеет систематический характер, а в качестве философской основы обоснования научной программы знания «выдвигает концептуальную системообразующую установку – способность суждения и компетентность её критики»136. В критическом идеализме И. Канта подлинное знание конституируется в соответствии с возможным опытом посредством критически воспринятых познавательных способностей.

Существует три основные точки зрения в трактовке кантовского трансцендентализма: психологическая, метафизическая или эпистемологическая137. В зависимости от интерпретации уделяется внимание различным аспектам в философии И. Канта, но ключевым и нераскрытым вопросом остаётся определение понятия «возможного опыта», который служит границей для познавательных способностей .

С.Л. Катречко отмечает, что «специфика трансцендентализма как общефилософской концепции состоит в том, что если античная философия делает предметом своего изучения вещь/субъект, а Новое время в лице Декарта существенным образом переориентирует направленность философского внимания и делает предметом своего исследования сознание/субъект (resp. декартовское cogito), то Кант, смещая философское исследование в пограничную между субъектом и объектом область, делает предметом этого исследования знание или опыт. Соответственно трансцендентализм следует определить прежде всего как теорию опытного (по)знания»138.

Проблема нахождения границ познания выстраивается в соответствии с трансцендентальным учением о методе И. Канта. В «Критике чистого разума» указывается на три составляющие метода: 1) обозначение границ познания; 2) правила или архитектоника познавательных способностей; 3) указание на необходимость системности и целостности познания.

Развивая критический идеализм кёнигсбергского философа, Г. Коген формулирует содержание трансцендентального метода, где указывает на неразрывную связь научной рациональности и строгости философской методологии. Понятие трансцендентального метода определяется философом в качестве реализации трансцендентального априори на основании метафизического посредством критического анализа способов познания. Г. Коген в своей работе «Теория опыта Канта» указывает на понятия критики и опыта как важных составляющих в критической системе познания. Критика, институционально выраженная в методе – «есть исследование науки, чистого разума как чистой науки»139 и в такой интерпретации становится основанием трансцендентальной методологии. У. Ренц замечает, что «Коген полагает понятие опыта содержательно наиболее важным в кан-товской философии. И. Кант, как утверждается во «Введении» к «Теории опыта Канта», открыл новое понятие опыта. Тем самым уже в этой первой книге Коген очевидно отдаляется от Канта, что было замечено и подвергнуто критике»140. Применение критического анализа к пониманию значения опыта показывает, что он определяется как «данное» с эмпирической точки зрения, или как идеалистический объект математики и естествознания с позиции трансцендентализма.

Русские неокантианцы в своей рефлексии кантовского трансцендентализма имплицитно опираются на философию Г. Когена, и его интерпретацию соотношения критики и опыта в получения достоверного знания. Рефлексия относительно учения о методе И. Канта и становление трансцендентального метода Г. Когена расширяет предметно-исследовательскую область трансцендентализма, включив в него критический анализ понятий веры и религии141, что относится уже к области трансцендентальной теологии. Заметим, что для позднего творчества марбургско-го философа был характерен поворот к проблемам религии, в которых он «затрагивает такие экзистенциальные темы, как страдание (сострадание), вина, искупление и т.п.» 142. Его философские взгляды послужили «толчком к зарождению современной философии диалога»143, диалога между религией и наукой посредством философской рефлексии.

Интерпретация положений немецкого трансцендентализма Марбургской и Баденской школ позволила русским неокантианцам переосмыслить не только объективность познавательных способностей, то есть форму познания, но и обратить внимание на содержание понятия знания144. В целом, в неокантианстве рационализация знания, то есть наука определялась как «рациональное исследование всех сфер активности человеческого сознания, включая само иррациональ-ное»145. Исходя из заданного контекста русскими философами в области теории познания к середине XIX века формулируется вопрос о сущности взаимодействия рациональных и иррациональных компонентов знания. Более того, значение понятия «иррационального» зависит от ориентирования исследователя: либо на методологию И. Канта, либо на более позднюю традицию немецкого неокантианства. Поэтому можно констатировать, что в русской критической философии следует выделять две волны понимания понятия «иррационального», что является важным, так как в зависимости от содержательно-смыслового употребления этого понятия, меняется коннотация соотношения рационального и иррационального в познании.

На методологии И. Канта выстраивается критицизм представителей академической философии конца XIX – начала XX века, то есть А.И. Введен ского , И.И. Лапшина и Г.И. Челпанова. Ко второй волне относятся русские неокантианцы, которые занимались разработкой критической теории познания и находились в едином поле философского дискурса с Баденской и Марбургской школами немецкого неокантианства. В первую очередь, следует назвать В.Э. Сеземана, так как он непосредственно исследует в своих работах проблематику рационального и иррационального в системе философского знания.

Первая волна понимания зиждется на кантовской архитектонике, исходя из которой само понятие «иррационального» имеет смысл негации и представимо как отсутствие рационального. Поэтому «иррациональное» имплицитно определяется, исходя из разделения аналитической и диалектической логики в критическом идеализме, где осуществляется «критика субстанциональной рациональности в естествознании» и обосновывается на априорных принципах «метафизическая рациональность»146. В философии И. Канта нельзя указать на точное определение понятия «иррационального», что связано с целеполагающим основанием его критической системы, следовательно, можно выявить только негативное, отрицательное значение, основанное на противополагании разумного. Но стоит принимать во внимание специфику разума и рационального познания в кантов-ской системе философии.

С одной стороны, разум есть познавательная способность, с другой, – он постоянно пытается выйти за пределы возможного опыта, то есть за пределы достоверно познаваемого, к чему-то иному, «не-разумному». Если учитывать, что одной из задач «Критики чистого разума» является указание на условия, при соблюдении которых разум будет оставаться в пределах возможного опыта, то возникает вопрос: перестанет ли разум быть «разумным», когда обращается к проблемам, не имеющим оснований в этом опыте?

Нельзя провести однозначное тождество между разумом, как познавательной способностью, и рациональным познанием, как методом. Они находятся в отношении обусловленности: разум выступает основанием рационального познания, и здесь тоже обнаруживается проблемное поле. Соответственно логике рассуждения И. Канта, разум, в зависимости от поставленных условий, может быть «очищенным», то есть чистым. В таком контексте можно поставить вопросы о сущности рационального познания как метода: будет ли он при определенных условиях являться «чистым», и как определить критерий объективности соотнесения метода познания с познавательной способностью, или они между собой тождественны?

Критицизм А.И. Введенского: соотношение рационального и иррационального в познании

Критицизм А.И. Введенского выстраивается в согласии с задачами критической философии, но, в отличие от классического немецкого неокантианства, приобретает свою специфику, для выявления которой целесообразно обратиться к наиболее оригинальным положениям русского философа. К ним, в первую очередь, можно отнести решение вопроса о возможности объективного теоретического выражения наличия признаков сознания в рамках только критической теории познания, без ссылок на область психологии. Другим важным положением А.И. Введенского является выделение особого статуса феноменов веры и иррационального содержания в познании, что станет причиной упреков в скрытом признании метафизики как части научного знания. Эти две составляющие творчества А.И. Введенского вызвали горячие споры среди русских философов, в частности, среди авторов редакции журнала «Вопросы философии и психологии», что может служить подтверждением оригинальности его философии, и своего рода признанием за ним независимости в решении философских проблем от господствующих в русской философии убеждений. Важным является то, что философ пытается решить вопрос о соотношении веры и знания, в отличие от традиции русской религиозной философии, придерживаясь рамок именно критической теории познания168. В целом, философская позиция А.И. Введенского соответствовала определению критицизма, которое было дано В. Виндельбандом при рецепции системы И. Канта. В наиболее общей формулировке баденского философа критицизм предполагает «гносеологическую направленность» учения, при этом должно происходить «последовательное освобождение» от предпосылок «метафизического характера» 169.

Рассмотрение проблемы рационального и иррационального проводится А.И. Введенским непосредственно в контексте проблемы соотношения научного и вненаучного знания. В работе «О пределах и признаках одушевления : Новый психо-физиологический закон в связи с вопросом о возможности метафизики»170 обозначается проблема рационального познания на примере вопроса о наличии объективных признаков чужой сознательной жизни. Основанием постановки такой проблематики послужило выдвижение в качестве приоритетной цели философии – достижение цельного миропонимания. В состав цельного, то есть всеохватывающего представления о мире, входят все феномены бытия, в том числе и не являющиеся частью научно-обоснованного знания. Проблема наличия иррациональных компонентов в познании раскрывается философом в рассмотрении вопроса о наличии объективных признаков существования чужого одушевления. Анализируя возможность рационального выражения объективных признаков наличия сознания «Других Я», он выявляет затруднения, связанные с методологией исследования. Они заключаются в том, что нельзя с достоверностью указать на наличие сознания у кого-либо кроме самого себя. Поскольку невозможно очевидным способом убедиться в существовании сознания у других индивидов, то необходимы объективные признаки его деятельности. Такие признаки не фиксируются с достоверностью в теоретическом исследовании посредством научной аргументации, а эмпирическое подтверждение сознания сводится к внешним механистическим проявлениям.

Значение «иррационального» в философии А.И. Введенского раскрывается в его интерпретации способа обнаружения объективных признаков чужой сознательной жизни. Поэтому целесообразно подробно остановиться на рассмотрении развернувшейся дискуссии в научном сообществе по поводу публикации его ра-169 Виндельбанд В. От Канта до Ницше: История новой философии в её связи с общей культуботы «О пределах и признаках одушевления»171, где основным предметом исследования выступает сознание и возможность его объективного выражения посредством рациональных средств познания. Постановка этого вопроса имеет ключевое значение для выявления иррационального содержания в целостном миропонимании. Именно цельное понимание мира, то есть представление о бытии во всём его многообразии, может служить в качестве достоверного и необходимого знания, но возникает, поставленная ещё в кантовском трансцендентальном идеализме, проблема обоснования результатов философской рефлексии.

А.И. Введенский, поставив в своих исследованиях вопрос о возможности рационального и логически обоснованного конституирования «Других Я», вызвал обширную полемику в научных кругах. Началом развернувшейся дискуссии служит 1892 год, когда на страницах научных журналов «Вестник Европы», «Журнал народного просвещения», «Русское Обозрение» и «Вопросы философии и психологии» появляются первые критические отзывы на сформулированные положения А.И. Введенского в работе «О пределах и признаках одушевления»172. В частности, основная критика была направлена на его тезис об «отсутствии объективных признаков чужого одушевления». Среди участников развернувшейся дискуссии, наиболее значимые замечания были высказаны Л.М. Лопатиным, Н.Я. Гротом, С.Н. Трубецким, Э.Л. Радловым и П.Е. Астафьевым.

Стоит сделать существенное для историко-философского исследования замечание в отношении публикации работы «О пределах и признаках одушевления». Она была издана разными способами и в качестве отдельной книги, и в научных журналах, где была разделена на несколько составных частей, поэтому для удобства рассмотрения нами будет использоваться отдельное издание, вышедшее в «Типографии В.С. Балашева».

Наиболее значимое и масштабное обсуждение работы А.И. Введенского состоялось на заседании Московского психологического общества, результаты которого изложены в «Протоколе заседания от 12 декабря 1892 г. »173. В обсуждении приняли участие П.Е. Астафьев, Б.Н. Бугаев, П.А. Каленов и Н.Я. Грот. Также Л.М. Лопатин изложил свои критические замечания в отдельном докладе на тему «существование чужого одушевления» и возможности её объективных признаков. По итогам обсуждения Н.Я. Грот сформулировал одиннадцать тезисов, опровергающих объективность исследования А.И. Введенского в вопросе о возможности обнаружения сознательной жизни.

Н.Я. Грот обосновывает свою критику «нового психо-физиологического закона» исходя из объективности проявления «чужого одушевления» в художественном творчестве. Процесс созидания творческой активности указывает на сознательную деятельность других индивидов. Он включает рассмотрение творчества, как специфику человеческого существования в предметную область психологии, и на этом основании формулирует первый тезис, опровергающий объективность положений А.И. Введенского. Таким образом, в качестве объективного признака «чужого одушевления» обозначается процесс созерцания предметов художественного творчества, которые есть результат акта специфической деятельности чужого сознания.

Одной из причин негативной критики Н.Я. Грота философии А.И. Введенского служит принципиальное расхождение в понимании задач и методологии философии. Если для Н.Я. Грота предметная область философии и психологии объединена в единое исследовательское поле, а психология в свою очередь способствует разрешению философских вопросов, то для А.И. Введенского такой подход неприемлем. С точки зрения русского неокантианца, возможно взаимодополнение психологии и философии, но не их объединение, что может привести к ошибочной аргументации философских систем эмпирическими данными прикладной психологии. Другим отличительным моментом является понимание сущности психологии как научной дисциплины. В противоположность Н.Я. Гроту, А.И. Введенский определяет психологию как преимущественно основанную на эмпирических фактах, в философии же приматом выступают теоретические исследования, достоверность которых обосновывается логическим анализом.

Несмотря на расхождения во взглядах А.И. Введенского и Н.Я. Грота можно выделить объединяющее основание в их исследованиях – определение взаимоотношения между рациональными и иррациональными компонентами в процессе достижения целостной картины мира. Так, Н.Я. Грот, определяя значение психологии, как важного базиса для философских построений, отмечает необходимость «построить цельное, чуждое логических противоречий, учение о мире и о жиз-ни»174 путём привлечения материала различных «специальных наук», что аналогично взглядам А.И. Введенского, который в качестве основной цели философии ставит достижение цельного мировоззрения.

Позиция П.Е. Астафьева была изложена в докладе «Разбор положений А.И. Введенского в связи с его книгой: «О пределах и признаках одушевления» С.-Пб., 1892», предоставленном на заседании Московского психологического общества. Позднее его критика «нового психо-физиологического закона» находит отражение в работе «Вера и Знание: в единстве мировоззрения»175, где он в XI главе непосредственно ссылается на А.И. Введенского. Здесь П.Е. Астафьев, придерживаясь традиции русской религиозной философии, обозначает разделение науки и философии, более того, постулируется, что философия не может быть причастна научному знанию. «Специальность, строго выдержанная односторонность, ясно сознающая пределы своей частной задачи и её ограниченного значения в целом строе умственного, – необходимые, существенные признаки научно-дисциплинированного ума в области частных наук»176. В противоположность научному знанию, философия преодолевает ограниченность эмпирической данности и может достичь истинного понимания бытия, что недоступно разуму, и требует акта «веры».

Значение проблемы рационального и иррационального в процессе формирования цельного миропонимания на основании критического идеализма

Исследование проблемы рационального и иррационального в русском неокантианстве наиболее полно раскрывается в контексте историко-философского рассмотрения русской критической философии. Несмотря на то, что основатели направления русского неокантианства оставили обширное научное наследие, тем не менее, их труды остаются в большинстве случаев не изученными должным образом, и без соответствующей рефлексии в современной исто-рико-философской литературе233.

Проблема всеохватывающего познания, затрагивающего все феномены человеческого существования, ставилась в подавляющем большинстве у всех представителей русского критицизма, что обусловлено духом критического трансцендентализма. Объективное знание подразумевает всесторонность и его общезначимость, поэтому включает также иррациональные основания, которые наличествуют в качестве атрибутивной характеристики человеческого существования.

Специфика понимания иррационального заключается в его определении как части всеобщего знания, которое не может быть выражено рациональными средствами познания, но противоположено религиозному или мистическому опыту. Б.В. Яковенко, например, настаивает на антиметафизичности объективного знания, при этом он сохраняет феномен «веры» и религиозное чувство, но только как отстраненный от рациональной сферы опыт человеческого существования. С.И. Гессен, ставя первостепенную задачу – познание истинного единства бытия, отграничивает метафизику от мистического опыта, но оставляет религиозное чувство как ценность и, соответственно, как часть культуры, которая есть предмет исследования философии. Он определяет мистический опыт как иррациональный, не поддающийся описанию или изложению, где главный способ обнаружения есть яркость выражения эмоций или чувственности. Но поскольку мистический опыт, который имплицитно отождествляется с иррациональным, наличествует в бытии, то соответственно он включается С.И. Гессеном в структуру объективного, то есть всеохватывающего понимания мира.

Вопрос о том, каким же образом с позиции С.И. Гессена может быть объяснена рациональность метафизики, которая непосредственно включает в себя всё многообразие ценностей, присутствующих в культуре, остаётся дискуссионным. В.Э. Сеземан избегает таких затруднений, указывая на взаимосвязанность рационального и иррационального, как части единого цельного понимания мира. Из этого можно сделать важный вывод, что рациональное знание, которое является проблемным, так как несёт отпечаток непознанного, всегда бесконечно продолжает процесс познания, иначе само определение рационального, как разумного, не имело бы смысла из-за самоочевидности каждого элемента данности, то есть окружающего мира.

Проблема познания выступает краеугольным камнем неокантианской философии и обусловлена наличием иррационального начала, что обнаруживает себя в нетождественности сфер познающего и познаваемого. Корреляция рационального и иррационального проявляет себя в наличии разрыва между назначением научной рефлексии, то есть объективного объяснения всех явлений мира, и сохраняющимся непознаваемым содержанием мира. А.И. Введенский, придерживаясь примата рациональности и строгой критической методологии, отводит к сфере иррационального такие понятия как «вера», «уверенность» и «убежденность». В статье «О видах веры в её отношении к знанию»234 он указывает на различие в понимании веры, выделяя обособленно религиозную веру и её принципиальную невыразимость и, следовательно, безразличие для какой-либо исследовательской деятельности. Внимание заслуживает вера, понимаемая как «уверенность», приводящая к догматизации или предубежденности в вопросах, требующих критического подхода.

К таким вопросам относится предубеждение в достоверности материалистической картины мира, которая при всей своей кажущейся законченности, при тщательном рассмотрении, не выдерживает критики со стороны даже позитивных наук, так как пробелы в понимании материи и её восприятии не заполнены и остаются открытыми. В целом, А.И. Введенский негативно относится к материализму, попытке механистического объяснения проявлений психической активности, и крайнему позитивизму, но не принижает роль естествознания и прикладных наук для развития общества. Критике подвергается «слепая уверенность» в догмы позитивизма, которые не лишены метафизических предпосылок в своём о с н о в ан и и .

Как видим, при таком подходе к фундаментальным положениям позитивных наук возникает соответствующая проблема демаркации научного и вненауч-ного знания, а также, что считать именно научным знанием235. Постулаты нравственного чувства, наличие долженствования и мораль относятся русским философом к области вненаучного знания, которое не может быть доказано рациональными средствами познания. Данные постулаты вовсе принимаются в качестве критической «веры» или «убежденности», исходя из невозможности доказательства с помощью средств науки.

Проблема формирования объективного знания о бытии эксплицитно восходит к вопросу о наличии рациональных и иррациональных компонентов в процессе познания окружающего мира. Рассмотрение рационального и иррационального в рамках вопроса о возможности достижения объективного знания происходит в исследованиях А.И. Введенского. В последующем В.Э. Сеземан непосредственно обращается к теме соотношения рационального и иррационального в процессе познания, указывая на необходимый характер иррациональных составляющих при построении целостной системы знания о бытии.

Итак, проблема заключается в том, что на основании научного знания выстраивается целостная картина мира, которая должна отвечать на все возникающие вопросы о структуре бытия, его компонентах и составляющих. Но, в действительности, не существует единого представления о бытии, или достоверного мировоззрения, основанного на позитивных науках, которое было бы в состоянии иметь ответы на фундаментальные вопросы, возникающие в процессе человеческого существования.

Исследуемая проблематика приобретает особое значение в воззрениях А.И. Введенского и В.Э. Сеземана. Это обусловлено не только тем, что в философии того и другого наиболее полно и содержательно отобразилась данная тематика, но и постановкой единого вопроса – как возможно достичь целостного научно-обоснованного знания посредством философской рефлексии, и какова роль науки в этом процессе?

Посредством структурирования и систематизации идей А.И. Введенского, развивавшихся на протяжении всего его творчества, – от критического анализа состояния философии и науки до рассмотрения оснований научного экспериментального знания, – прослеживается общий методологический подход, выразившийся в критическом анализе исходных посылок знания и верификации полученных результатов с помощью средств логики. В целом, философия русского философа отличается системностью и последовательностью, а на протяжении всего развития его философских интересов наличествует одна основная задача философии, то есть получение «цельного миропонимания» посредством адекватных средств познания. Исходя из поставленной задачи, А.И. Введенский стремится найти точку расхождения науки и философии, чтобы вывить и устранить коренные противоречия. Результатом становится проведение им демаркации между областями научного и вненаучного знания, а философия приобретает двойственное определение.

С одной стороны, философия – это научная дисциплина, так как оперирует научными методами познания, которые в большинстве случаев сама же и обосновывает: к ним можно отнести методы индукции и дедукции, а также выведение причинно-следственных связей посредством «логики проверки». С другой, – философия находится между наукой, как ограниченной сферой знания, и чем-то ещё не выраженным посредством рационального познания (отсюда и выводится тезис о невозможности «логики открытия», то есть с помощью мышления нельзя обосновать то, что этому мышлению недоступно, даже если оно объективно наличествует в бытии). А.И. Введенский, обозначив проблему рационального познания ещё в своей первой фундаментальной работе «Опыт построения материи на принципах критической философии»236, приходит к её системному изложению в «Логике как части теории познания», но из работы «Психология без всякой метафи-зики»237 следует, что эта проблематика не только не решена, но и неразрешима.

Нельзя, несмотря на сложившуюся точку зрения в истории философии238, говорить о завершенности философских взглядов А.И. Введенского в труде «Логика как часть теории познания», так как последнее содержательное дополнение обе работы получили в один год. «Логика как часть теории познания» была переиздана несколько позже, и внесенные дополнения имеют скорее характер адаптации к существующей дискуссии, развернувшейся вокруг перспективности критического подхода в философии, они не затрагивают основополагающего вопроса – о путях и методах достижения «цельного миропонимания».