Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Виды несобственно-прямой речи и проблема связности текста 11
1. Прагматические критерии текстуальности 11
1.1. Текст как объект изучения в отечественной и зарубежной лингвистике 11
1.2. Связность как фундаментальное свойство текста 14
1.3. Основные понятия прагматической теории текста 18
2. К постановке проблемы исследования 31
3. Структурно-семантическая типологизация несобственно-прямой речи 35
3.1. Внешняя несобственно-прямая речь 35
3.2. Внутренняя несобственно-прямая речь 42
4. Внутренняя речь 46
4.1. Внутренняя речь как психологическое явление 46
4.2. Внутренняя речь в художественном произведении. Виды внутренней речи 49
5. Сходство и различие несобственно-прямой речи и внутреннего монолога как вида внутренней речи 54
Выводы по Главе I 57
Глава II. Специфические признаки несобственно-прямой речи 60
1. Темпоральный сдвиг в несобственно-прямой речи на фоне повествования 60
2. Оппозиция прономинальных систем повествования и несобственно-прямой речи 63
3. Модально-прагматический аспект несобственно-прямой речи 6
4. Синтаксические особенности несобственно-прямой речи 72
Выводы по Главе II 82
Глава III. Лингвопрагматическая природа несобственно-прямой речи 84
1. Компрессия информации 84
2. Дейксис в структуре несобственно-прямой речи 87
2.1. Прономинальный дейксис 87
2.2. Локальный дейксис 92
2.3. Темпоральный дейксис 94
2.4. Именной дейксис как разновидность референции в несобственно-прямой речи 103
2.5. Дискурсивный дейксис 117
3. Несобственно-прямая речь как особый текстотип
художественного повествования 121
Выводы по Главе III 127
Заключение 129
Библиография 135
- Связность как фундаментальное свойство текста
- Внутренняя речь как психологическое явление
- Синтаксические особенности несобственно-прямой речи
- Именной дейксис как разновидность референции в несобственно-прямой речи
Введение к работе
Исследование текста ведется в настоящее время широко и разносторонне. Текст приобрел статус полноправного объекта исследования в лингвистике, следствием чего явилось образование новой дисциплины -лингвистики текста. Если для общей лингвистики текст представляет собой область существования языковых фактов, которые и находятся в центре ее внимания, то для лингвистики текста доминирующими являются суперсинтаксические единицы, образующиеся в самом тексте. При этом как в первом, так и во втором случае текст рассматривается как готовый продукт, как результат речемыслительного процесса.
В современной лингвистической литературе можно встретить различные определения лингвистики текста. В «Лингвистическом энциклопедическом словаре» лингвистика текста трактуется как направление лингвистических исследований, объектом которых являются правила построения связного текста и его смысловые категории, выражаемые по этим правилам [Николаева 1990: 267].
В зарубежной научной литературе лингвистика текста дефинируется похожим образом. Например, в словаре лингвистических терминов X. Бусманн под лингвистикой текста понимается языковедческая дисциплина, занимающаяся анализом языковых закономерностей, которые выходят за рамки одного предложения, она имеет своей целью определить конститутивные признаки текста как единицы языка и тем самым заложить основы теории текста [Bussmann 1990: 799]. В словаре Метцлера лингвистика текста определяется как языковедческая дисциплина, которая исследует структурные свойства текстов, условия их производства и взаимосвязанности, их языковой вариативности и обработки [Metzler 1993: 637].
Т. ван Дейк, использующий наряду с термином «лингвистика текста» термин «наука о текстах» [Дейк 1989: 111-160], считает, что текст должен
рассматриваться с разных позиций: с точки зрения истории, теологии, юриспруденции, социальной психологии, когнитивной психологии, литературоведения и лингвистики. Непосредственно в лингвистике им выделяются три направления анализа текста: синтаксис, семантика и прагматика [Dijk 1980:1-13].
Г. Плетт имеет несколько иное представление о месте лингвистики текста в «науке о текстах». Его «наука о текстах» включает в себя теорию текста, прикладную науку о текстах и анализ текста. Каждая из названных областей имеет дальнейшее членение. Теорию текста составляют теоретическая лингвистика, теория литературы и теория о стилях. В прикладной науке о текстах выделяются прикладная лингвистика, методология и стилистика. Анализ текста разграничивает лингвистику текста, интерпретацию литературы и анализ стиля. В собственно лингвистике текста Г. Плетт выделяет такие участки анализа, как делимитация, распространение и связность текста, его микро-, медио- и макроструктура, референция, региональные особенности и стадии текста [Plett 1975: 22].
Таким образом, внутри лингвистики выделилось отдельное направление - исследование целых речевых произведений и их фрагментов (частей, отрезков, единиц). По мнению К. Бринкера, в настоящее время лингвистика текста занимает центральное место в лингвистике, как в теоретическом, так и в практическом плане [Brinker 1993: 3].
Предлагаемая диссертация выполнена в рамках лингвистического анализа художественного текста и посвящена прагматическому исследованию несобственно-прямой речи на материале немецкоязычной художественной прозы.
Исследование опирается на труды современных отечественных и зарубежных лингвистов, в частности Н. Д. Арутюновой, М. Ю. Сидоровой, В. А. Лукина, Н. С. Валгиной, Е. А. Гончаровой, Е. Я. Кусько, Й. Майбауера, Б. Зандиг, К. Гаузенблаза и др.
Объектом изучения является несобственно-прямая речь. Предмет исследования - прагматические характеристики несобственно-прямой речи, механизмы их реализации и возникающая в результате их функционирования компрессия информации.
Актуальность избранной темы определяется необходимостью комплексного подхода к изучению несобственно-прямой речи, включающего не только стилистический и лингвистический аспекты этого явления, но и прагматический. В проведенных ранее исследованиях (Е. Я. Кусько, Е. А. Гончарова) несобственно-прямая речь трактовалось исключительно как стилистическое и лингвостилистическое явление, призванное усилить полифонизм авторской речи и выполняющее в произведении ряд стилистических функций. В характеристике несобственно-прямой речи как лингвистического явления наблюдались сложившиеся стереотипы, касающиеся ее синтаксического строя. Прагматическая природа несобственно-прямой речи не рассматривалась. Кроме того, некоторыми исследователями не признавалась самостоятельность несобственно-прямой речи как лингвистического явления, в результате чего она отождествлялась с внутренним монологом как видом внутренней речи в художественном произведении. Выявление существенных отличительных признаков, позволяющих разграничить несобственно-прямую речь и внутреннюю речь, разрушение сложившихся стереотипов в синтаксическом аспекте, описание и классификация прагматических характеристик несобственно-прямой речи и обнаружение прагматической функции более высокого уровня, именуемой нами «компрессия информации», обусловливают научную новизну проведенного исследования.
Теоретическая значимость работы заключается в выделении несобственно-прямой речи в особый текстотип художественного произведения, обладающий собственными, отличными от других видов речи, константными лингвистическими признаками и прагматическими характеристиками. Используемая методика прагматического анализа может
быть экстраполирована на другие виды речи в художественном произведении.
Практическое значение данной работы определяется возможностью использования ее основных положений и выводов в лекционных курсах по стилистике, интерпретации текста, художественному анализу текста, в различных спецкурсах, а также при написании учебных пособий, дипломных и курсовых работ.
Основная цель диссертации состоит в выявлении лингвопрагматической природы несобственно-прямой речи, описании ее прагматических характеристик и выявлении механизмов их реализации. Цель работы обусловила решение следующих задач:
на основе прагматических критериев текстуальности уточнить параметры отграничения несобственно-прямой от внутренней речи;
описать прагматическую специфику несобственно-прямой речи, средства выражения этой . специфики и их функциональную значимость;
3. охарактеризовать несобственно-прямую речь как особый текстотип
повествования в художественном тексте.
Для решения данных задач использовались следующие методы: эмпирический, структурно-семантический, функциональный, метод сопоставительного анализа.
Материалом исследования послужила выборка из 3000 примеров, содержащих несобственно-прямую речь, полученная методом сплошного извлечения из художественных текстов немецкоязычных авторов XIX - XX веков. Проанализировано около 2500 страниц.
Апробация работы: Результаты исследования были представлены на Научных чтениях в Самарском филиале Университета РАО (Самара, 2002), на международной научной конференции «Язык в пространстве и времени» (СГПУ, 2002), на III Всероссийской научно-практической конференции «Теория и практика германских и романских языков» (Ульяновск, 2002), на
международной научной конференции «Компаративистика: современная теория и практика» (СГПУ, 2004), на Всероссийской научно-практической конференции «Дискурсивный континуум: текст - интертекст - гипертекст» (СГПУ, 2006), на научных конференциях преподавателей кафедры немецкого языка СГПУ (2002-2005), на заседаниях кафедры немецкого языка СГПУ (2002-2006)
По теме исследования автором опубликовано 6 работ.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Несобственно-прямая речь - особая лингвопрагматическая
категория художественного текста, формируемая на основе слияния
перспектив автора и персонажа, особым образом взаимодействующая
с сюжетной линией повествования и отличающаяся набором
специфических лингвопрагматических признаков.
По содержанию и языковому оформлению несобственно-прямая речь отличается как от авторской речи, так и от внутреннего монолога. В качестве критериев отграничения несобственно-прямой речи от авторского повествования служат: прономинальная транспозиция, темпоральный сдвиг, модально-прагматический и синтаксический аспекты. Различие несобственно-прямой речи и внутреннего монолога состоит, во-первых, в неодинаковом взаимодействии с сюжетной линией, а во-вторых, в несовпадении лингвистических признаков.
Главенствующей прагматической характеристикой несобственно-прямой речи является дейксис, который в ее структуре имеет следующие виды: прономинальный, локальный, темпоральный, именной, дискурсивный. Каждый из перечисленных видов дейксиса имеет свои подвиды и средства выражения.
Темпоральный, именной и дискурсивный дейксис формируют, в свою очередь, прагматическую функцию более высокого уровня -компрессию информации, под которой понимается способность
языковых единиц вбирать в себя смысловую информацию значительного объема.
5. Несобственно-прямая речь - особый текстотип повествования в художественном тексте, который можно охарактеризовать следующим образом: непроизнесенное спонтанное монологическое речевое произведение, являющееся составной частью другого речевого произведения (авторская речь), тесно связанное с ситуацией, прерывное по своему характеру, обладающее повторяющимся набором лингвистических признаков и реализующее ряд прагматических функций, прежде всего в рамках гиперфункции компрессии информации.
Структура исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка использованной литературы (170 наименования, из них 130 отечественных и 40 зарубежных источников) и списка источников иллюстративного материала (10 наименований).
Во введении обосновывается актуальность темы исследования, формулируются его цель и задачи, определяются материал и методы исследования, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость полученных результатов, излагаются основные положения, выносимые на защиту. В первой главе диссертации «Виды несобственно-прямой речи и проблема связности текста» рассматриваются прагматические критерии текстуальности, описывается структурно-семантическая типологизация несобственно-прямой речи, выявляются принципиальные различия между несобственно-прямой и внутренней речью. Вторая глава «Специфические признаки несобственно-прямой речи» посвящена классификации средств демаркации несобственно-прямой речи на фоне авторского повествования: темпоральному сдвигу, прономинальной транспозиции, модально-прагматическому аспекту и синтаксическим особенностям. В третьей главе «Лингвопрагматическая природа несобственно-прямой речи» выявляются особенности компрессии
информации применительно к анализируемому виду речи, исследуется и описывается его главенствующая прагматическая характеристика - дейксис. Отдельный раздел посвящен проблеме выделения текстов в отдельные текстотипы. В заключении подводятся итоги выполненного и намечаются перспективы будущего исследования.
Связность как фундаментальное свойство текста
"Связность - это первое, с чем имеет дело получатель, воспринимая готовый текст. Точнее, он воспринимает языковые знаки, специфическим образом взаимодействующие между собой. "Специфически" - значит не так, как в языке, и благодаря этому текст сообщает нам то, чего не может сообщить какая бы то ни было совокупность языковых знаков, связанных языковыми же отношениями" [Лукин 1999: 22]. Понятие связности В. А. Лукин в самом общем плане определяет через повтор: некоторая последовательность знаков на том основании расценивается как связная, что имеет место повторяемость различных знаков, их форм, а также смыслов. Повторяясь, они скрепляют такую последовательность в одно отдельное целое. Задаваясь вопросом, какие повторы каких единиц - какой вид связности - наиболее важны для того, чтобы некоторая последовательность знаков функционировала в качестве текста, автор выделяет несколько видов связности. Остановимся на некоторых из них, представляющих интерес для нашего исследования.
1. Одним из важнейших видов связности является лексическая связность. Словесные знаки В. А. Лукин разделяет на индексальные и условные.
К индексальным знакам относятся местоимения, частицы, наречия, некоторые причастия и слова других частей речи, которые в одной части текста используются для указания или отсылки к другой части этого же текста (например: то, что имелось в виду; сказанное выше; данный; там; который). Индексальные знаки, указывая на референт, не характеризуют его. Поэтому их референтами могут быть различные объекты. В тексте индексальные знаки отсылают читателя к словам, предложениям и частям текста, превышающим предложение, но могут указывать и на внетекстовую действительность. Метатекстовая роль таких знаков, по мнению автора, состоит в том, чтобы помогать читателю ориентироваться в тексте посредством явного указания на связанные между собой фрагменты. Однако, неспособность дейктических знаков к характеризации собственных референтов обусловливает тот факт, что они не столько реализуют повтор содержания - изотопию, сколько помогают ее выявлению.
Связность условных словесных знаков, по мнению В. А. Лукина, во-первых, прямо или косвенно участвует в осуществлении функции связности всех других знаков текста, и поэтому, во-вторых, ее удельный вес как в качественном, так и в количественном отношении больше других. При анализе небольших текстов повторяемость некоторых слов на пространстве абзаца или сверхфразового единства может свидетельствовать о теме либо значительной части текста, либо всего текста. В художественных текстах большей протяженности для определения темы целого текста или одной из его подтем необходимо среди многочисленных повторов выделить одну определенную линию связности. Среди слов, которые самим фактом своей повторяемости могут обозначать отдельные темы текста или его главную тему, В. А. Лукин называет имена собственные.
Как справедливо замечает автор, значение имен собственных потенциально открыто для указания, осложненного характеризацией (коннотация), содержит в себе пустоту, которая может заполниться множеством семантических признаков. Сам текст становится "жизнью и личностью" имени собственного, особенно если оно принадлежит главному герою. Описание всего, что происходит с носителем имени в тексте, заполняет пустоту в его значении.
В. А. Лукин придерживается мнения, что имена собственные характеризуются семиотической нестабильностью, так как на различных участках текстового пространства являются разными знаками. В начале текста, при первом употреблении, имя собственное - индексальный знак, подобный неопределенному артиклю. Оно только указывает на свой референт, который читатель воспринимает как некоторый X. В этой позиции имя собственное осуществляет катафорическое указание, отсылая "вниз", в последующее пространство текста. По мере чтения X приобретает какие-то семантические свойства, которые по прочтении могут восприниматься читателем как коннотация знака X. В конце текста имя собственное приближается к условному знаку, часто мотивированному. Его мотивировка и коннотация - в предшествующем пространстве текста. В анафорической позиции оно подобно определенному артиклю.
Мы полностью разделяем мнение данного автора о том, что за счет приобретения именем собственным коннотаций в конце текста оно может концентрировать в своих значениях содержание значительной части текста (отдельной подтемы, темы целого текста, идейного мотива). Это положение будет развито в третьей главе диссертации.
2. Следующий вид связности, рассматриваемый нами, - семантико-синтаксическая связность. На границе между словом и предложением находится связность, осуществляемая посредством пресуппозиций и импликаций. Они служат для передачи (повтора) неявно выраженных знаний [Лукин 1999: 34]. Пресуппозиции и импликации будут описаны нами в следующей части данного параграфа как концепты прагматической теории текста.
Каковы же пути реализации семантико-синтаксической связности в тексте? Можно назвать два средства обеспечения этого вида связности. Одним из них является актуальное членение предложения, под которым понимается формальный способ включения в контекст, при котором содержание из темы или ремы предшествующего предложения переходит в тему или рему последующего / последующих [Лукин 1999: 36]. Как известно, в результате актуального членения предложения возникает сеть рема-тематических цепочек, называемая тематической прогрессией. В. А. Лукин приводит мнение автора этого термина Ф. Данеша о том, что тематическая прогрессия - это остов строения текста.
Второй вид синтаксической связности, выделенный В. А. Лукиным, -эллипсис. Его особенностью с точки зрения семантико-синтаксической связности является то, что, с одной стороны, эллиптический элемент восстанавливается благодаря контексту, а с другой стороны, появление самого эллипсиса означает необходимость обратиться к предшествующей части текста для восстановления пропущенного элемента [Лукин 1999: 37]. Можно сделать вывод, что перечисленные выше виды синтаксической связности все-таки обусловлены семантикой текста, следовательно, анализировать их нужно с опорой на нее. 3. Последним видом связности, представляющим интерес для нашего исследования, выступает грамматическая связность. Под грамматической связностью В. А. Лукин имеет ввиду повтор грамматических форм слов. Этот вид связности он считает наименее значимым, поскольку грамматический повтор, релевантный именно для текста, определяется на фоне лексической связности, которая, в свою очередь, предопределяется семантикой текста.
Для описанных видов связности В. А. Лукин также предлагает термин когезия или локальная связность. Для системы взаимосвязей таких единиц текста как заголовок, цитата, текст в тексте, метатекст он употребляет термин когерентность или локальная связность, которые на наш взгляд сопоставимы с терминами И. Р. Гальперина интеграция и завершенность.
Рассмотрев несколько важных для нашего исследования видов связности, а именно лексическую, семантико-синтаксическую и грамматическую, мы переходим к описанию основных концептов прагматической теории текста, т. к. при написании данной диссертационной работы текст исследуется с коммуникативно-прагматических позиций, и в нашем анализе мы будем оперировать некоторыми прагматическими понятиями.
Внутренняя речь как психологическое явление
Как было уже сказано, внутренняя НПР вобрала в себя основные черты внутренней речи. Рассмотрим внутреннюю речь (далее ВР) как психологическое и художественное явления и остановимся на вопросе о различии и сходстве внутренней НПР и внутреннего монолога как вида ВР.
Л. С. Выготский приводит несколько значений термина "внутренняя речь". Первоначально под ВР подразумевалась вербальная память. Речевая память, по мнению Л. С. Выготского, действительно является одним из моментов, определяющих природу ВР. Однако, она не только не исчерпывает этого понятия, но и не совпадает с ним непосредственно. ВР и речевая память - два разных процесса.
Второе значение ВР связывается с сокращением обычного речевого акта. В этом случае под ВР понимается непроизносимая, незвучная, немая речь. Л. С. Выготский считает, что и такое понимание ВР может входить в качестве одного из подчиненных моментов в научное понятие ВР, но и оно не совпадает с ним полностью.
Третье значение ВР включает в себя все, что предшествует моторному акту говорения, т. е. всю внутреннюю сторону речи.
Сам Л. С. Выготский исходит из того, что ВР - это особое по своей психологической природе образование, особый вид речевой деятельности, имеющий свои совершенно специфические особенности и состоящий в сложном отношении к другим видам речевой деятельности [Выготский 1999: 293-294]. Специфическое отличие ВР, лежащее в основе ее особой функции, по Л. С. Выготскому, заключается в том, что ВР "есть речь для себя" в отличие от внешней речи, которая "есть речь для других". Отсюда происходят различия в структурной природе обеих речевых функций. Внешняя речь представляет собой процесс превращения мысли в слова, ее материализацию и объективацию. Во ВР происходит обратный по направлению процесс, процесс трансформации речи в мысль. Первой и главнейшей особенностью ВР Л. С. Выготский считает тенденцию ее синтаксиса к сокращению фразы и предложения за счет опускания слов, прежде всего подлежащего и группы подлежащего. Таким образом, основная синтаксическая форма ВР, по утверждению Л. С. Выготского, -предикативность [Выготский 1999: 310].
Мысль о сокращенной структуре ВР подтверждают и исследования в психолингвистике (преимущественное внимание к анализу процессов речевой деятельности вообще и к проблемам языкового/речевого механизма в частности создало предпосылки для возникновения в середине 60-х годов на стыке психологии и лингвистики отечественной теории речевой деятельности (психолингвистики), построенной на диалектико-материалистическом понимании взаимоотношений сознания и действительности, на учете роли практической деятельности в процессе формирования и существования сознания и его выражения в языке [Белянин 1988: 8]. Отмечается, что знаковые системы ad hoc, формируемые для конкретных случаев мыслительной деятельности, протекающей в развернутой форме, как интракоммуникация, как внутренний диалог с самим собой, как правило, обладают меньшей степенью знаковости по сравнению со знаковыми системами в интеркоммуникации. Так как в интракоммуникации отправитель и получатель - это одно лицо, то средства синтагматической организации сводятся к минимуму. Этим объясняется бедность грамматической оформленности ВР [Исследование речевого мышления в психолингвистике 1985: 30].
Обобщая все развитие культурно-исторической школы в советской психологии и особенно достижения общепсихологической теории А. Н. Леонтьева, теории поэтапного формирования умственных действий П. Я. Гальперина, а за рубежом когнитивной эпистемологии Пиаже, психолингвисты убеждаются, что мысли человека - это сокращенные действия, опирающиеся на те или иные знаковые опосредователи. Мысли человека изначально не были "оголены", меняется только их знаковый носитель, а речевая форма существования мыслей - это наиболее оправданная, социально контролируемая форма мысли, приспособленная для трансляции в пространстве и времени [Исследование речевого мышления в психолингвистике 1985: 53-54].
О том, что наши мысли сопровождаются внутренним проговариванием и это внутреннее "речевое" сопровождение в принципе отличается от обычной речи писал и А. Н. Соколов. Проводя эксперименты, в основе которых лежало подавление речедвижений, он отмечал, что некоторые слова, вернее трудноуловимые намеки на них, испытуемыми внутренне все же воспроизводились. Анализ этих внутренне воспроизводимых слов показал, что отмечая основной смысл воспринимаемой речи, они становились конденсированным выражением больших смысловых групп. Обобщенным выражением смысла могли быть и образы, тогда образы становились носителями не конкретного значения, а общего смысла, который придавали им испытуемые в связи с данным контекстом [Соколов 1968: 100].
Таким образом, главные характеристики ВР как психологического явления проистекают из ее основополагающего свойства: в отличие от внешней речи ВР не рассчитана на участие в коммуникативном акте, она не направлена адресату для передачи ему какой-либо информации, а носит самонаправленный характер. Отправитель и получатель речи совмещены в одном лице. Самонаправленность ВР делает ее абсолютно понятной для получателя даже в предельно свернутом виде. Этим объясняется грамматическая усеченность ВР. Отсюда же вытекает и другая неотъемлемая черта ВР как психологического явления - чрезвычайная ассоциативность развертывания и емкий, конденсированный характер знаковых носителей. Следующим шагом в описании внутренней речи будет рассмотрение данного вида речи как художественного явления.
Синтаксические особенности несобственно-прямой речи
Синтаксическая особенность НПР проявляется, на наш взгляд, в ее синтаксической неоднородности. НПР может состоять из одного или нескольких самостоятельных предложений, для обозначения которых Е. Я. Кусько использует термин "сложное синтаксическое целое", В. Н. Шорохова «синтаксическая единица», Е. А. Гончарова "стилистико-синтаксический комплекс" или "многочленный комплекс НПР". По мнению Е. А. Гончаровой, многочленные комплексы НПР - наиболее характерная форма НПР в современном художественном произведении, особенно в тех случаях, когда НПР передает внутреннюю речь персонажа. В этом случае она способна передать не только содержание, но и динамику развития мыслей, последовательность их сцепления [Гончарова 1984: 126]. В составе многочленных комплексов НПР наблюдаются практически все структурно-семантические типы предложений. Однако, по мнению Е. А. Гончаровой, некоторые из них играют решающую роль как для оформления НПР, так и для выполнения ею своей основной стилистической функции - передачи мыслей и чувств персонажа от лица автора, но с сохранением образа мыслей и речи действующего лица. Таковыми являются: 1) различные виды вопросительных предложений; 2) восклицательные предложения; 3) неполные предложения всех трех коммуникативных типов и присоединительные конструкции; 4) односоставные предложения (преимущественно с оценочной семантикой) [Гончарова 1984:127].
Вопросительно-восклицательные предложения - синтаксическая особенность НПР, выделяемая всеми исследователями НПР. Не вызывает сомнений, что она непосредственно связана с психологической природой внутренней речи человека, особенно, когда он находится в состоянии аффекта, напряженно думает, переживает, ищет выхода из сложной жизненной ситуации, принимает решения. С учетом семантического плана Е. Я. Кусько выделяет несколько разновидностей вопросительно-восклицательных предложений:
а) непосредственно вопросительные предложения (содержащие вопрос в виде вопросительного слова или вопросительного местоимения);
б) вопросительно-восклицательные предложения (содержащие вопрос повышенно эмотивного характера);
в) делиберативные (риторически обращенные к самому себе);
г) альтернативные (ориентированные на одно из двух решений: либо либо);
д) утвердительные (утверждающие что-либо, но с вопросительной интенцией).
Е. А. Гончарова рассматривает, в свою очередь, вопросительно-восклицательные предложения в аспекте введения HTTP в контекст по принципам либо авто-, либо синсемантии. Среди структурно-семантических типов предложения, наиболее рельефно обеспечивающих автосемантию НПР, она особо выделяет ее вопросительные и восклицательные зачины. По ее мнению, именно они играют роль границы разных стилистических слоев [Гончарова 1984: 122]. Эту функцию вышеуказанных синтаксических структур Е. А. Гончарова также связывает в первую очередь с усиленным эмоционально-экспрессивным содержанием вопроса и восклицания. К особенностям вопросительных и восклицательных предложений, играющих роль зачинов НПР, названный автор относит некоторые их свойства:
1. Вопросительные и восклицательные зачины имеют меньший объем и более концентрированную структуру.
2. Зачинательные предложения часто представляют собой переход от вопроса к восклицанию, т. е. вопросительная семантика затушевывается или совсем устраняется эмоционально-оценочными компонентами содержания, формальные показатели, однако, наследуются у вопросительного предложения. Возникает риторический вопрос с нулевой степенью вопросительности. 3. Для восклицательных зачинов НПР наряду с эмоциональной констатацией какого-то факта характерно наличие информации оценочного характера, что свидетельствует, по мнению Е. А. Гончаровой, о стремлении автора прежде всего показать отношение персонажа к изображаемому.
4. Односоставный зачин НПР, как отмечает автор, является акцентрированным синтезом следующих за ним предложений НПР. В нем выражена, по мнению Е. А. Гончаровой, самая значительная мысль персонажа, которая получает свое разъяснение или дальнейшее расчленение в последующих членах стилистико-синтаксического комплекса НПР [Гончарова 1984: 123].
Для синтаксического строя НПР характерны различного рода неполные разговорные структуры, эллиптические предложения, парцеллированные конструкции. Исследователи НПР отмечают, что здесь можно встретить самые разнообразные виды кратких структур: эллиптические, назывные, субстантивированные, номинативные, глагольные, безглагольные, междометные, инфинитивные и другие. В НПР краткие структуры обладают четкой спецификой парадигматического плана: они, как правило, соотносятся с речью (внешней или внутренней) одного лица; в них в большей мере конденсируется эмотивное содержание передаваемой чужой речи. Именно поэтому они часто обладают вопросительным или восклицательным характером. Е. Я. Кусько высказывает мнение, что краткие вопросительные структуры в комплексе НПР являются своеобразной сегментацией и сепаратизацией элементов синтаксической фактуры, а вместе с тем и процесса мысленных рефлексий. В сочетаниях таких структур обнаруживается линейный характер речи (внешней и внутренней), а также ее синсемантичность.
Парцеллированные структуры (парцеллированные конструкции, присоединительные конструкции, обособления), как известно, свойственны устной разговорной речи. Они отражают естественный ход мысли, а именно ее дополнительное обращение к каким-то предметам и явлениям, которые первоначально не связывались с основным содержанием соответствующего предложения [Адмони 1963: 232-241]. Однако, в современной художественной прозе парцеллированные конструкции заняли прочное место в НПР. Они имитируют линейность устного говорения и, как нам кажется, являются своеобразным сигналом смены перспектив, когда происходит "соскальзывание" авторского повествования в субъектный план. Мы также разделяем мнение Е. Я. Кусько о том, что парцеллированные конструкции обладают свойством сегментировать репродукции речевого потока. Как и в прямой речи, парцеллированные конструкции в НПР могут быть представлены любым членом предложения - главным или второстепенным.
Выделяют три вида парцеллированных конструкций в структуре НПР: 1) парцеллированные конструкции в дейктической функции, указывающие, ориентирующие на основной или важный момент высказывания; 2) усилительные парцеллированные конструкции как средство эмотивной эмфазы преимущественно психологического плана; 3) дополнительно-уточняющие парцеллированные конструкции (уточняющие главное предложение с точки зрения указания на место, время, объект) [Кусько 1979: 220].
Парцеллирование может проявляться и в микроформах НПР, не достигающих размеров самостоятельной синтаксической единицы и входящих в состав авторского предложения, которых Е. А. Гончарова противопоставляет многочленным комплексам НПР.
Именной дейксис как разновидность референции в несобственно-прямой речи
Референция - соотнесение языковой единицы с лицом и предметом реальной действительности. В НПР подобное соотнесение происходит не только с помощью собственно дейктических средств, но и с помощью личных имен. В НПР имена личные имеют высокий прагматический потенциал. Психологический генезис НПР (бесконечно сложный внутренний мир человека: процесс внутренних размышлений и аффектирующих рефлексий, эмоциональное возбуждение, патологические отклонения) создает образность мышления в НПР, что, как нам кажется, обусловливает ее особые возможности в художественном тексте: образы служат постоянным источником создания нового контекста, отличного от реального, в котором существуют их оригиналы. Первостепенную роль в этом контексте играют организующие картину мира ассоциативные отношения [Арутюнова 1988: 120]. Таким образом, НПР становится косвенным источником характеристики персонажа. Довольно часто средством ее выражения становится имя личное.
Имена собственные личные, образующие в языке обширный пласт лексики, привлекают внимание ученых практически с момента их возникновения. Неослабевающий интерес представителей разных наук (философов, логиков, лингвистов, психологов) к знаковой специфике личных имен объясняется тем, что "антропонимы - это средство удовлетворения фундаментальной коммуникативной потребности в идентификации конкретного индивида среди множества ему подобных" [Блох, Семенова 2001:10].
Единодушно признавая определяющим отличительным признаком антропонимов индивидуализирующую функцию, ученые высказывают, однако, разноречивые суждения относительно языкового статуса личных имен, результатом которых стало два основных направлений в разработке теории личного имени: "языкового" и "речевого".
На формирование взглядов сторонников первого направления большое влияние оказали идеи Дж. Ст. Милля о значении и употреблении существительных. Как справедливо замечают М. Я. Блох и Т. Н. Семенова, основой дифференциации лексикона он считал противопоставление коннотации и денотации: имена коннотативные (нарицательные) обладают, по Миллю, определенным понятийным содержанием (концептом, сигнификатом) и при этом сообщают о них некоторую информацию, в то время как неконнотативные имена (собственные имена), являясь сугубо денотативными единицами, называют предметы без импликации им атрибутов [Блох, Семенова 2001: 11].
Концепция асемантичности имен, развитая Миллем, получила логическое завершение в 20 веке в теории жестких десигнаторов С. Крипке. Все имена собственные Крипке причисляет к классу жестких десигнаторов (термин "жесткий десигнатор" обозначает один и тот же объект во всех возможных мирах), что органично согласуется с предложенным им описанием механизма референции: референция осуществляется без какой-либо опоры на знание существенных свойств объекта, а исключительно вследствие установления и сохранения "причинной цепи", идущей от первого употребления имени ко всем последующим употреблениям, причем появление и закрепление референции происходит на основе узнавания человеком какого-либо случайного, а не существенного, признака обозначаемого объекта [Крипке 1982: 346-353].
Идеи Милля и Крипке нашли многочисленных сторонников, как в зарубежной, так и в отечественной лингвистике: "теория этикеток" О. Функе, концепция "различительной силы звука" А. Гардинера, а также Е. М. Галкина-Федорук, А. А. Реформатский. Общим постулатом лингвистических работ, выполненных с позиций логико-философской школы Милля-Крипке, является отсутствие у имени собственного лексического значения, что объясняется неспособностью выражать понятие.
Результатом широкой дискуссии по проблемам "денотативной семантики" имен стало зарождение другого подхода к изучению имен собственных, у истоков которого стоял современник Дж. Ст. Милля X. Джозеф, о котором А. В. Суперанская пишет, что он выводил значение собственного имени из обозначаемого объекта, так как считал, что для собственного имени важно не общее, а частное [Суперанская 1973: 59-60].
В 20 веке возникла теория Фреге - Рассела, в которой имена собственные представлены как идиолектные единицы, смысл которых зависит от связанных с ними индивидуальных "идентифицирующих дескрипций", а не от признаваемого всем обществом единого смысла. Учения X. Джозефа, Г. Фреге, Б. Рассела послужили логико-философской базой для создания лингвистической теории "большего значения" имени собственного, в рамках которой имена собственные характеризуются перегруженностью конкретным семантическим содержанием. Сторонники этой концепции (Г. Суит, О. Есперсен, X. Серенсен) анализируют не языковое, а речевое значение имени. Определяющим фактором для установления значения собственного имени они предлагают считать контекст, превращая тем самым имя собственное из языкового знака в своеобразную персоналию [Блох, Семенова 2001:16].
Попытки преодолеть ограниченность "языкового" и "речевого" подходов к проблеме определения семантико-функциональной специфики собственных имен способствовали возникновению общей (компромиссной) теории собственного имени на принципах комплементарности: признание наличия у имен собственных речевого значения при отсутствии языкового значения (В. И. Болотов, М. В. Никитин, Б. И. Косовский, Е. Б. Шерешевская, Л. И. Василевская, А. В. Суперанская, Р. Е. Мурясов, Дж. Серл, Д. И. Руденко). Важно подчеркнуть, что в немалой степени этому способствовал процесс общей прагматизации теории референции, в результате которого исследователей заинтересовали зависимость акта референции от коммуникативных намерений говорящего; способность адресата распознать эти намерения (Дж. Р. Серл). В работах Дж. Серля прозвучал отказ от безусловного причисления имен собственных либо к жестким десигнаторам, либо к свернутым дескрипциям.
