Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Современные подходы к изучению конфликтного дискурса 23–57
1.1. Специфика конфликтного дискурса. Основные принципы классификации 23–31
1.2. Основные предпосылки и функции конфликта 31–37
1.3. Конфликт как лингвистический феномен
1.4. Междисциплинарный подход к изучению конфликтного дискурса
1.4.1. Социолингвистический подход к изучению конфликтного дискурса
1.4.2. Прагмалингвистическое описание конфликтного дискурса
1.4.3. Конфликтный дискурс с позиции когнитивной лингвистики
1.5. Интер- и интратекстуальность конфликтного дискурса
Выводы по Главе
ГЛАВА 2. Конфликтный дискурс в рамках социолингвистики и прагмалингвистики
2.1. Личность участника конфликтного дискурса
2.1.1. Языковая и коммуникативная компетенции участников конфликтного дискурса
2.1.2. Конфликтная личность. Определение и основные характеристики
2.2. Характер взаимодействия участников конфликта
2.2.1. Стили коммуникативного поведения
2.2.2. Стратегии и тактики конфликтного взаимодействия
2.2.3. Мягкие, нейтральные и жесткие конфликтные тактики
2.2.4. Двуплановость манипулятивного поведения
2.3. Специфика кооперативного и конфликтного взаимодействия
2.3.1. Основные трактовки понятия «кооперация» в современных исследованиях
2.3.2. Конфликтный дискурс как интеграция стратегического и коммуникативного действий
2.3.3. Способы гармонизации общения Выводы по Главе 76-86
ГЛАВА 3. Дебаты как разновидность конфликтного политического дискурса
3.1. Конфликтогенный потенциал политического дискурса
3.2. Парламентские дебаты как разновидность конфликтного дискурса
3.3. Роль просодии в реализации конфликтного дискурса
Выводы по Главе
ГЛАВА 4. Методика проведения исследования
4.1. Диктема как единица исследования
4.2. Материал исследования
4.3. Методы и задачи исследования
4.4. Этапы анализа
ГЛАВА 5. Прагматико-дискурсивные особенности конфликтного дискурса
5.1. Политические дебаты как вид конфликтного дискурса
5.2. Оппозиционность как модель взаимодействия участников конфликта
5.3. Реализация причины конфликта в дискурсе дебатов
5.4. Реализация интертекстуальности конфликтного дискурса 192–195
Выводы по главе 196-1
Глава 6. Просодические особенности конфликтного политического дискурса
6.1. Просодия как маркер причины конфликта
6.2. Роль просодии в реализации оппозиционности взаимодействия участников конфликтного дискурса
6.2.1. Просодическая реализация обличения
6.2.2. Просодическая реализация укора
6.2.3. Просодическая реализация иронии, сарказма
6.2.4. Просодическая реализация цитирования
6.2.5. Акустические характеристики диктем, реализующих оппозиционность и конфликтогенность дискурса
6.3. Просодическая реализация динамики конфликтного взаимодействия
6.3.1. Роль просодических средств в реализации стадий конфликта
6.3.2. Просодические маркеры гармонизации общения в конфликтном дискурсе
6.4. Особенности тембральной окраски голоса участников конфликтного взаимодействия
6.5. Роль просодических контрастов в конфликтном дискурсе
6.6. Просодическая реализация индивидуального стиля участников конфликтного дискурса
Выводы по главе
Заключение
Список литературы
- Конфликт как лингвистический феномен
- Конфликтная личность. Определение и основные характеристики
- Парламентские дебаты как разновидность конфликтного дискурса
- Реализация причины конфликта в дискурсе дебатов
Конфликт как лингвистический феномен
Анализируя представленные классификации, можно выявить объединяющий критерий – пресуппозицию конфликта. Иными словами, анализ природы конфликта, представленный в отечественных и зарубежных исследованиях, в первую очередь, направлен на изучение условий возникновения противостояния, событий, предшествующих акту коммуникации и/или обусловливающих дисбаланс в гармоничном взаимодействии. В связи с этим в фокусе внимания находятся предпосылки (причины) конфликтного взаимодействия.
В силу того, что материалом данного исследования являются политические дебаты как разновидность конфликтного дискурса, релевантным представляется рассмотреть наиболее частотные причины возникновения конфронтации в политической коммуникации. Обзор специальной литературы в данной области, а также анализ современных исследований политической коммуникации, позволяет констатировать, что выделяемые причины конфликта в политической сфере носят универсальный характер и мало чем отличаются от причин других разновидностей конфликта (бытового, социального). Данный факт объясняется комплексностью политического дискурса вообще и конфликта – в частности. Иными словами, наряду с такими распространенными для политического конфликта причинами, как расхождение во взглядах, противоборство идеологий, исторически сложившаяся оппозиционность ведущих политических партий и т.д., следует обратить внимание и на социопсихологические и прагматические аспекты политической конфронтации.
В данном контексте мы, вслед за М.М. Лебедевой [133], выделяем следующие предпосылки. 1. Различные формы общественных отношений, определяющие несовпадение статусов, ролей и функций политиков, а также их интересов и потребностей во власти. Эти факторы обусловливают противоречия между правящей элитой и контрэлитой, различными влиятельными группами, ведущими борьбу за власть и госбюджет, и между иными политическими субъектами системы власти. 2. Разногласия относительно базовых ценностей и политических идеалов, оценок исторических и актуальных событий. Подобного рода конфликты возникают в ситуациях столкновений различных мнений о способах реформирования государственности. Помимо этого, конфликтными также являются ситуации формирования нового политического устройства общества или поиск путей выхода из социального кризиса. 3. Процессы идентификации граждан, осознания своей принадлежности к определенным группам (социальным, этническим, религиозным), что определяет их роль и участие в социальной и политической системе. 4. Ущемление или неудовлетворение основных потребностей личности (например, «человеческих потребностей» в рамках теории Дж. Дэвиса). Среди ключевых ценностей можно выделить идентичность, экономический рост, самореализацию. 5. Стремление обеспечить безопасность, получить общественное признание и т.п. 6. Ошибочные представления о собственных интересах и/или склонность к преувеличению существующих разногласий и противоречий.
В данном случае оппоненту заранее приписываются только отрицательные свойства, что выступает в качестве пресуппозиции к конфликту даже при отсутствии каких-либо иных объективных причин его возникновения.1 Одним из вопросов данного исследования является определение функций конфликта. В общем виде функция конфликта подразумевает влияние конфликтов на отдельные элементы системы (личность, группы людей, общество) и на систему в целом. Иными словами, функция конфликта выражает значимость различного рода противоречий (социальных, межличностных, психологических, идеологических, классовых и проч.) и их реализаций в профессиональной и личной сфере жизни как индивидуума, так и группы людей. Очевидно, что в первом случае следует учитывать последствия конфликта, во втором – направленность отношений конфликтующих сторон (субъектов).
В современной конфликтологии принято выделять следующие функции: Миронов Сергей Владимирович. Биография. URL: http://mironov.viperson.ru (дата обращения 15.11.2013) информационно-познавательную, коммуникативную, интегративную, профессиональную, инструментальную, инновационную, активизирующую и сигнализирующую. Остановимся на каждой из них отдельно.
Информационно-познавательная функция подразумевает, что конфликт стимулирует познание интересов, позиций и ценностей противостоящих сторон в силу того, что способствует получению информации об окружающем контексте ситуации. Сведения социального плана о наличии оппозиции и балансе сторон обусловливают поведение (вербальное и невербальное) участников в ходе дискурса. Представляется, что информационно-познавательную функцию можно условно разделить на коммуникативную и сигнализирующую. Очевидно, что коммуникативная функция проявляется в установлении контакта и типе взаимодействия. Как было указано ранее, мы рассматриваем три типа взаимодействия в конфликте – обоюдный, однонаправленный и гармонизирующий. Помимо этого, здесь мы также учитываем такие факторы, как причины, цели и возможные пути разрешения конфликта.
Сигнализирующая функция, как отражает само название, заключается в получении сигналов напряженности. В контексте дебатов, например, считывая сигналы напряженности в действиях оппонента, пропонент предпринимает ответные шаги, чтобы избежать эскалации конфликта. Или, наоборот, действия пропонента направлены на доведение конфликта до пика, чтобы выявить все явные и скрытые противоречия и расхождения в позициях.
В свою очередь, интегративная функция конфликта означает, что конфликт способствует объединению людей. Именно поэтому в последние десятилетия в рамках конфликтологии доминирует позитивный ракурс в исследованиях специфики конфликта. Действительно, политические дебаты наглядно доказывают, что конфликт влияет на соотношение индивидуальных интересов, связан с процессами внутри партий и их взаимодействия. Интегративная функция проявляется в наличии оппозиционности, в разделении на «своих» и «чужих». Так называемая «демаркационная линия» присутствует не только между представителями политических партий, но и их электоратом. В подобной ситуации следует отметить наличие интеграции партии как со «своим», так и с «чужим» электоратом. Подобное явление принято называть эффектом группового фаворитизма.
Конфликт активизирует динамичность и мобильность взаимодействия людей. Активизирующая функция конфликта проявляется в усилении согласованности в достижении целей. В данном контексте важной является профилактическая функция, заключающаяся в стремлении участников конфликта к ослаблению конфронтации, поиску взаимовыгодных решений. Реализация данных функций свидетельствует о позитивном потенциале конфликта – как способа разрешения разногласий.
Слеудет отметить, что в основе позитивного взгляда на природу и функции конфликта лежит работа Л. Козера [Козер, 2002], в которой автор предложил рассматривать положительные функции конфликта в отношении организации и участников конфликта. Впоследствии в конфликтологии стало общепринятым подразделять все функции, и, следовательно, конфликты на конструктивные и деструктивные.
Конфликтная личность. Определение и основные характеристики
Очевидно, что одной из ключевых характеристик конфликта как коммуникативного поступка является социокультурная обусловленность выбора способов общения. Целью участника конфликта является не только правильность формулирования утверждений, но и то, чтобы эти утверждения были вписаны в соответствующий контекст, в котором они получили бы надлежащую интерпретацию. Одной из реализаций данного намерения является переключение кода, т.е. переход с одного стиля на другой. «Участвуя в дискурсе, коммуниканты вырабатывают свой стиль, в котором раскрываются их социальные и личностные характеристики» [Карасик, 2009, с. 280]. Индивидуальный опыт общения складывается на основе социально значимых сценариев, которые через повторяемость в определенных речевых ситуациях накапливаются в памяти индивида и, по мнению Ван Дейка, создают «базу данных» и используются говорящими во вновь встречающихся речевых ситуациях [Демьянков, 1995, с. 276].
Подобная стилизация подразумевает ситуативно обусловленный выбор языковых средств, снабжающих текст коннотациями, необходимых для адекватной передачи содержания в конкретных условиях общения [Блох, 2000, с. 63]. Кроме того, в каждом обществе существует «матрица общения» [Гамперц, 1975], функционально связанная со свойственной данному обществу нормой/кодом поведения.
Прежде чем перейти к детальному рассмотрению каждого из возможных стилей конфликтного поведения, следует отметить, что в определенных случаях можно наблюдать схожие для разных стилей признаки. Причиной сходства тактик и стратегий участников конфликта в различных ситуациях является значимость решения проблемы для каждой из сторон. Общим также является характер развития конфликта, в частности, такие стадии, как зарождение – эскалация – пик – спад, каждой из которых свойственны соответствующие коммуникативные стратегии и тактики. Так, можно выделить три основных варианта поведения в конфликте: конструктивное, доминирующее, деструктивное. Каждый из этих стилей обусловлен предметом конфликта, ситуацией взаимодействия и индивидуальными психологическими, социальными, лингвокультурными особенностями участников конфликта. Перефразируя В.З. Демьянкова [Демьянков, 1995], И.Е. Воро-жейкина [Ворожейкин, 2004], стиль коммуникативного поведения участника конфликта означает выбор адекватных ситуации и личной установки участника стратегий и тактики (как конфронтативных, так и кооперативных) для осуществления личных интересов.
Конструктивное поведение характеризуется, в первую очередь, совместным поиском решения, стремлением к разрешению конфликта, доброжелательным отношением к оппоненту (сопернику). Доминирование, наоборот, связано с демонстрацией превосходства одной из сторон, которой подчиняются остальные участники. Выбор деструктивного поведения проявляется в нарушении гармоничного взаимодействия, в особых случаях – унижении оппонента, игнорировании интересов оппонента, и исключает какую-либо возможность решения проблемы. Как и в случае с категоризацией личности участника конфликта, можно выделить еще один, конформистский стиль [Емельянов, 2009; Третьякова, 2003], который отличается непоследовательностью в оценках, отсутствием личного мнения. Важно еще раз подчеркнуть деструктивный потенциал данного стиля коммуникации, в силу того, что излишняя склонность к компромиссу способствует агрессивности оппонента, «поддерживает» выбранный оппонентом деструктивный характер взаимодействия. Однако, если противоречия, провоцирующие конфронтацию, несущественны, конформистская модель поведения способствует разрешению конфликта. Выбор стиля конфликтного взаимодействия продиктован ситуацией общения. Как верно заметил К.А. Долинин, при анализе разнообразия речи целесообразнее исходить не из функциональных стилей, а из более дробных речевых жанров.8 В связи с этим мы ориентируемся на тот факт, что коммуникативная роль участника конфликта может проигрываться в различных ситуациях с использованием средств разных стилей. Иными словами, конфликтная коммуникация не ограничивается сугубо конфронтационными средствами взаимодействия и допускает наличие характеристик, присущих кооперативному, гармоничному взаимодействию. Подробнее о совмещении конфронтативного и кооперативного поведения в конфликте мы остановимся в главе 3. Подобная стилевая вариативность обеспечивает динамику дискурса и в то же время является подтверждением одного из ключевых положений дискурс-анализа – контекстуальной обусловленности вербальных средств взаимодействия, в частности просодических.
На данном этапе пристальное внимание получают стили, которые анализ специальной литературы [Ворожейкин, 2004; Емельянов, 2009; Гончаров, 2008; Анцупов, Шипилов, 1999; Рубин, 2001; Рапопорт, 1965 и др.] позволяет отнести к наиболее распространенным. Общепризнанным в современной конфликтологии является существование пяти основных стилей, основанных на так называемой «сетке Томаса – Килмена»: уклонение, сотрудничество, конфронтация, приспособление, компромисс [Ворожейкин, Кибанов, Захаров, 2004, с. 130–138].
Отметим, что в актуальном контексте выбор говорящего варьируется от одного стиля в качестве основного до «смешения» нескольких стилей.
Уклонение характеризуется отсутствием у участника конфликта намерения сотрудничать с оппозицией и предпринимать какие-либо действия для реализации собственных целей, отличных от целей оппонента. Такой стиль поведения уподобляется бездействию, нежеланию выйти из конфликтного поля взаимодействия, и, как правило, обусловлен следующими факторами:
В основе уклонения лежит установка на невмешательство, устранение, которые реализуются за счет выбранной стратегии отстранения, сосредоточенности на сугубо личных интересах и целях. Результат подобного поведения может варьироваться от конструктивного, когда взаимодействие носит гармоничный характер, до деструктивного, когда решение спора затягивается и усугубляются причины столкновения.
Очевидно, что конфронтация ориентирована на осуществление собственных интересов в ущерб интересам другой стороны. Выбор подобного стиля коммуникативного поведения продиктован намерением говорящего навязать свое мнение, продемонстрировать свое решение как единственно верное. Сопутствующими признаками в данном случае являются: давление на собеседника, агрессия, угрозы, различного рода санкции (если речь идет о международном, военном или политическом конфликте). Установка на конфронтацию обусловливает выбор поведения с активным воздействием на партнера по коммуникации, с использованием негативных средств стимуляции речевого взаимодействия [Конецкая, 1997]
Парламентские дебаты как разновидность конфликтного дискурса
Прежде чем перейти непосредственно к специфике дебатов, целесообразно обратиться к ключевым особенностям современного политического дискурса, который в данной работе приравнивается к видам конфликтного взаимодействия.
В настоящее время общепринятой является точка зрения, что политическая коммуникация предназначена для оказания влияния на распределение и использование власти в обществе. Однако по-прежнему не до конца решенным остается вопрос о том, какие речевые жанры следует включать в сферу политического дискурса. Сторонники узкой трактовки (А.Н. Баранов, Е.Г. Казакевич) рассматривают политический дискурс как «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освященных традицией и проверенных опытом...» [Баранов, Казакевич, 1991, с. 6]. В данном случае политический дискурс ограничивается институциональными формами общения [Там же], т.е. как властный ресурс, реализующийся в социальных институтах.
Широкая трактовка, представленная в работах В.В. Зеленского, разграничивает два уровня в определении политики. В первом случае политика определяется «как набор некоторых действий, направленных на распределение власти и экономических ресурсов в какой-либо стране или в мире между странами. Этот официальный уровень политики включает в себя средства массовой информации, систему образования и все те социальные институты, которые контролируют явления социальной жизни. Второй уровень политики – личностный; он представляет собой сам способ, которым первый уровень актуализируется в индивидуальном сознании, как он проявляется в личности, в семье, во взаимоотношениях людей, в профессиональной деятельности, а также в восприятии человеком произведений литературы и искусства» [Зеленский, 1996, с. 371]. Разделяя точку зрения Е.И. Шейгал, мы будем исходить из широкого понимания политической коммуникации и включать в нее «любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфере политики» [Шейгал, 2004, с. 15].
Учитывая виртуализацию нашей жизни, стирание границ между массово-информационным, политическим, рекламным и бытовым дискурсом, интересными представляются выводы, полученные Е.И. Шейгал в ходе сопоставления различных видов дискурсов. Целью такого сопоставления было выявление точек соприкосновения политической коммуникации с другими видами общения. Так, автор определяет сферы пересечения политического дискурса с такими разновидностями институционального дискурса, как рекламный, научный, педагогический, юридический, религиозный, спортивный, военный, а также с неинституциональными формами общения: художественным и бытовым дискурсом. При этом особую роль в бытии политического дискурса играет дискурс масс-медиа, являющийся в современную эпоху основным каналом осуществления политической коммуникации.
Очевидно, что подобно любому другому виду дискурса, политический дискурс можно рассматривать как «способ упорядочения действительности» [Степанов, 2003]. Дискурс, таким образом, является «сложным единством языковой формы, знания и действия» [Демьянков, 1982, с. 121], поскольку в его реализации участвует не только язык в актуальном употреблении, но и экстралингвистические факторы, предопределяющие общение, и, главное, ментальные (когнитивные) структуры, обусловливающие существование дискурса. В фокусе внимания современных исследований политической коммуникации находятся вопросы, связанные с ролью языка в создании политической реальности [Шейгал, 2000; Лакофф, 2004; Минаева, 2015 и др.].
Вслед за Л.В. Минаевой, мы подчеркиваем, что в политической коммуникации язык «может быть использован как для информирования общества, так и для формирования общественного мнения» [Минаева, 2015, с. 400].
Данные ряда исследований [Fairclough, 1995; Wodak, 1996] свидетельствуют о том, что весь лексико-грамматический состав политического дискурса ориентирован, с одной стороны, на реализацию его главной цели – перераспределение и легитимацию власти, и, с другой стороны, на осуществление своего рода «онтологического переноса», в котором преимущественно социальные объекты репрезентируются как психические, имманентные. Сложность или неоднозначность значений политической лексики, семантическая неопределенность, так называемая идеологическая полисемия, позволяют участникам политического дискурса манипулировать со смыслом высказываний. Иными словами, заставлять адресатов находить в политических высказываниях близкие их личному опыту смыслы. Процесс, известный в психологии и символическом интеракционизме как интериоризация – формирование внутренних структур человеческой психики благодаря усвоению структур внешней социальной деятельности.14 Характерным для политического дискурса является интериоризация политических ценностей, когда адресант представляет субъективные значения как объективные, что обусловливает активное использование лексики эмоционально-возвышенного характера. Экспрессивность языка оптимизирует процесс интериоризации политических ценностей и политических объектов: обращение к эмоциям предполагает «присвоение» референта высказывания [Михалева, 2004].
Реализация причины конфликта в дискурсе дебатов
На материале конфликтного дискурса мы стремимся выявить и проанализировать фонетические сигналы конфликтных намерений говорящего и слушающего, сознательно или бессознательно отраженных в выборе уровня голосового тона, скорости, громкости, тембре, как в сочетании с другими вербальными средствами общения, так и изолированно. В сознании говорящего и слушающего закреплены определенные фонетические модели, связанные с конфликтной формой коммуникации. Корреляция между социальными и просодическими факторами позволяет не только определить социальный статус, роль, возраст, гендер, но конфликтность личности говорящего. В конфликтном дискурсе социальный смысл тональных, темпоральных и динамических характеристик заключается в идентификации и самоидентификации конфликтной личности участника дискурса, оппозиции говорящего и слушающего, а также идентификации доминирующего и оправдывающегося участника дебатов, явного и скрытого политика-агрессора. Помимо этого, в рамках социофонетического подхода представляется возможным определить, является ли просодическая реализация конфликтности «ситуативной», т.е. мотивированной предлагаемыми обстоятельствами, или естественной для социального поведения говорящего в любом виде дискурса, включая гармоничный, в силу его принадлежности к конфликтному психотипу. На основе полученных данных можно составить так называемый просодический портрет конфликтной личности и выявить индивидуальный стиль конкретного политика – участника дебатов.
Более того, в русле социофонетики значимой является роль просодических средств в выражении национально-культурной специфики конфликтного дискурса, в частности британского коммуникативного стиля конфликтного дискурса.
Анализ последних социофонетических исследований (Шевченко, Постникова) свидетельствует о ведущей роли просодических средств в выражении принадлежности к определенной лингвокультуре. Например, в своем исследовании политического дискурса Л.В. Постникова выделяет такие просодические особенности британского коммуникативного стиля, как «локализация ЧОТ на коммуникативно значимых словах и выражениях, фразовая акцентуация, которая выражается в членении речевого потока на интонационные группы и расстановке выделительных акцентов, а также особая роль пауз, которые в сочетании с интонационными фразами определенной длительности создают ритмический эффект» [Постникова, 2013, с. 94]. В результате исследования американской публичной речи Л.П. Чикилева выделяет ключевые просодические средства, характерные для американского стиля политической коммуникации, и доказывает, что просодия выполняет роль дополнительного кода, через который оратор проецирует свой имидж [Чикилева, 2005, с. 19]. Представляется, что результаты, полученные в ходе анализа просодической реализации конфликтного дискурса, позволят с одной стороны, определить набор просодических характеристик, типичных для реализации британского конфликтного коммуникативного стиля, с другой – предоставят данные для последующего сопоставительного анализа просодических особенностей реализации конфликтной личности в американской и британской лингвокультуре.
Очевидно, что просодия в конфликтном дискурсе дебатов является «осознанным и преднамеренным средством воздействия» [Чикилева, 2005, с. 19], которое помогает участнику дебатов успешно достичь своей цели – дискредитировать оппонента; отстоять свою точку зрения, как единственно верную; привлечь на свою сторону электорат оппонента; «повысить» свой имидж за счет «занижения» имиджа оппонента и т.п. Перефразируя Л.Г. Постникову, просодию конфликтного дискурса можно представить как «чуткий и тонкий индикатор приемов воздействия, соответствующих заданной коммуникативной ситуации и имеющейся языковой личности, осуществляющей коммуникацию» [Постникова, 2011, с. 115].
Безусловно, «проблема речевого воздействия не может быть до конца решенной без выявления наиболее эффективных просодических средств выражения, реализующих воздействующую функцию» [Фомиченко, 1985, с. 50]. Вопросы реализации функции воздействия в звучащем речевом дискурсе получили подробное освещение в прагмафонетических исследованиях просодии текста последних десятилетий. Общим для ряда лингвистов (Р.К. Потапова, С.И. Бернштейн) является утверждение, что правильное совмещение коммуникативной и эмотивной функций при реализации мелодики, ударения, темпа, паузации, громкости способствует оптимизации речевого воздействия. «Всякий, кто хочет воздействовать звучащей речью, должен путем систематических наблюдений осознать выразительное значение отдельных факторов речевого звучания и целостных фонетических стилей, должен научиться преднамеренно вызывать звучанием своей речи определенную эмоциональную и волевую реакцию» [Бернштейн, 1972, с. 33].
«Признание прагматической (воздействующей) функции просодии, – отмечает Л.Г. Фомиченко, – свидетельствует о существовании просодической единицы, участвующей в реализации данной функции» [Фомиченко, 1985]. Автор рассматривает просодический статус смысловых актуализаторов – носителей предметно-логической и эмоционально-оценочной информации – и устанавливает сверхсегментные средства, обеспечивающие реализацию прагматической функции. На основе полученных данных Л.Г. Фомиченко выделяет инвариантные и вариативные просодические характеристики прагматически-ориентированных и прагматически-неориентированных текстов [Там же]. В свою очередь, О.П. Крюкова выявляет разную степень просодической выделенности «синсемантических и автосемантических элементов политической ораторской речи в официально-торжественном и квазиспонтанном регистрах, обеспечивающих коммуникативную направленность речи на воздействие на слушателя» [Крюкова, 1981].