Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Коммуникативно-прагматический подход к изучению немецкого прозаического романа XV–XVI вв 19
1.1 Традиции исследования художественного текста в коммуникативно-прагматическом аспекте 19
1.2 Уровни художественной коммуникации в немецком прозаическом романе XV–XVI вв 25
1.3 Современные подходы к изучению текстовой актуализации автора и читателя в художественном произведении 33
1.4 Средства и способы текстовой репрезентации диалога автора и читателя в немецком прозаическом романе XV–XVI вв 43
1.4.1 Распределение средств текстовой актуализации адресантно адресатных отношений между уровнями авторской и нарраторской коммуникации 60
1.5 Метанарративные элементы в немецком прозаическом романе XV–XVI вв 62
1.6 Выводы 67
ГЛАВА 2. Коммуникативно-прагматический потенциал паратекста в немецком прозаическом романе XV–XVI вв 69
2.0 Вводные замечания 69
2.1. Инициальные элементы паратекста 69
2.1.1 Титульный лист 69
2.1.2 Посвящение 76
2.1.3 Предисловие 80
2.2 Медиальные элементы паратекста 93
2.2.1 Суммарий 93
2.2.2 Маргиналии 102
2.3 Колофон как финальный элемент паратекста 108
2.4 Выводы 111
ГЛАВА 3. Функции внутритекстовых комментариев в немецком прозаическом романе XV–XVI вв 115
3.0 Вводные замечания 115
3.1 Структурно-композиционная классификация комментариев 116
3.1.1 Комментарии в позициях абсолютного начала и конца повествования 116
3.1.1.1 Инициальные комментарии 117
3.1.1.2 Финальные комментарии 120
3.1.2 Медиальные комментарии, структурирующие хронотоп 124
3.1.2.1 Ретроспективные комментарии 125
3.1.2.2 Перформативные комментарии 132
3.1.2.3 Проспективные комментарии 135
3.2 Коммуникативно-прагматическая классификация комментариев 143
3.2.1 Фатические комментарии 143
3.2.2 Информирующие комментарии 148
3.2.3 Воздействующие комментарии
3.2.3.1 Заверение в правдивости повествования 153
3.2.3.2 Обоснование логики повествования 157
3.2.3.3 Назидание
3.3 Количественный обзор комментариев 172
3.4 Выводы 176
Заключение 181
Список источников и использованной литературы
- Уровни художественной коммуникации в немецком прозаическом романе XV–XVI вв
- Распределение средств текстовой актуализации адресантно адресатных отношений между уровнями авторской и нарраторской коммуникации
- Медиальные элементы паратекста
- Медиальные комментарии, структурирующие хронотоп
Введение к работе
Актуальность диссертационной работы состоит в том, что она выполнена в русле коммуникативно-прагматического и антропоцентрического подходов к исследованию языка и решает вопросы текстовой репрезентации диалога между автором и читателем в художественном произведении. Работа актуальна также в связи с обращением к пространству метанаррации – паратекстам (предисловие, суммарий и др.) и внутритекстовым комментариям.
Научная новизна диссертации заключается в изучении средств текстовой репрезентации диалога автора с читателем на уровнях авторской и нарраторской коммуникации художественного произведения с опорой на оппозицию «паратекст – текст». Новым является и прагмалингвистический анализ немецкой художественной прозы Позднего средневековья.
Для обозначения отношений, связывающих автора и читателя
и обусловливающих их актуализацию в тексте, в реферируемой диссертационной работе используется понятие адресантно-адресатных отношений.
Предмет исследования – языковые средства и способы текстовой актуализации адресантно-адресатных отношений в немецком прозаическом романе XV–XVI вв. на уровнях авторской и нарраторской коммуникации.
Объектом исследования являются метанарративные элементы. На уровне авторской коммуникации они представлены паратекстами, на уровне нарраторской коммуникации – внутритекстовыми комментариями.
Цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы изучить языковые средства и способы текстовой репрезентации диалога автора с предполагаемым читателем в рамках паратекста и текста в немецких прозаических романах XV–XVI вв. и определить функции художественной коммуникации на соответствующем историческом срезе.
4 Задачи работы состоят в следующем:
1) охарактеризовать художественную коммуникацию позднесредневековой
Германии в прагматическом аспекте;
-
модифицировать концепцию художественного текста как многоуровневого коммуникативного образования с опорой на оппозицию «паратекст – текст» применительно к изучаемой литературной традиции;
-
рассмотреть средства текстовой репрезентации диалога автора и читателя в немецком прозаическом романе XV–XVI вв. в аспекте категории метадискурсивности;
-
изучить средства и способы текстовой актуализации адресантно-адресатных отношений в рамках паратекста и установить его коммуникативно-прагматический потенциал;
5) провести функциональную классификацию внутритекстовых комментариев.
Материалом для исследования послужили пять прозаических романов XV–
XVI вв. (общим объемом 822 страницы в современных критических изданиях),
восходящих к разным литературным традициям: «Melusine» (1474 г.), «Ein kurtzweilig
Lesen von Dil Ulenspiegel» (1515 г.), «Wigalois» (1519 г.), «Historia von D. Johann
Fausten» (1587 г.) и «Das Lalebuch» (1597 г.). Количество проанализированных
примеров составило 590 текстовых фрагментов (из них 293 паратекста
и 297 комментариев) объемом от одного до тридцати пяти предложений.
Методологическая основа исследования представлена прежде всего работами
В. Г. Адмони, Э. Бенвениста, Х. Вайнриха, Г. А. Золотовой, Е. В. Падучевой,
Ю. С. Степанова; Л. М. Бондаревой, О. П. Воробьевой, Е. А. Гончаровой,
О. Н. Гронской, М. А. Олейник, Н. Н. Пелевиной, И. Д. Чаплыгиной, направленными
на изучение коммуникативного потенциала языковых единиц разных уровней
и текста и решение вопросов актуализации категорий адресанта и адресата в нем;
И. В. Арнольд, У. Вирта, М. В. Ляпон, С. Т. Нефёдова, С. Л. Нистратовой,
Н. К. Рябцевой, Л. Фосшмидт, Я. А. Чиговской, В. А. Шаймиева, посвященными
анализу функциональных и коммуникативно-прагматических характеристик
метатекста и паратекста. Исследование проводилось также с опорой на работы А. Беттен, А. Брандштеттера, Б. Вайнмайер, К. Дриттенбасс, Я.-Д. Мюллера, Х.-
5 Г. Ролоффа, Р. Хана, А. Шнидера, затрагивающие проблему языковых и историко-культурных особенностей немецкой художественной прозы Позднего средневековья.
Базовый исследовательский контекст формируют работы по исторической прагматике немецкого языка (Б. Шлибен-Ланге, П. фон Поленц, Д. Херубим,
A. Шварц, Г. А. Баева, Л. Н. Аветисова, Л. Ф. Бирр-Цуркан, М. В. Корышев,
Д. Е. Нифонтова, А. В. Солдатова), немецкому историческому синтаксису
(В. Г. Адмони, А. Беттен), лингвистике текста (К. Бринкер, Т. ван Дейк,
B. Хайнеманн, В. Моч, И. Р. Гальперин), теории речевых жанров и типов текста
(М. М. Бахтин, В. И. Карасик, М. Н. Кожина, В. Е. Гольдин, Т. В. Шмелева;
Фр. Зиммлер, Е. Гюлих, В. Райбле), нарратологии (Ж. Женетт, В. Шмид).
Методика исследования включает метод непосредственного наблюдения и описания, методы контекстуально-интерпретационного и коммуникативно-прагматического анализа с использованием количественного подсчета.
Теоретическая значимость. Работа вносит вклад в изучение функциональных стилей ранненововерхненемецкого языка и расширяет существующие знания о коммуникативно-прагматических особенностях немецкой художественной прозы XV–XVI вв.
Практическая ценность. Материалы и полученные результаты исследования могут быть использованы при разработке учебных пособий по истории немецкого языка и лингвостилистическому анализу ранненововерхненемецких художественных текстов, а также в лекционных и специальных курсах по истории немецкого языка и литературы.
Личный вклад автора диссертации заключается в том, что: а) разработана новая модель анализа художественного нарратива, основанная на оппозиции категорий «текст – паратекст» и направленная на дифференцированное изучение авторской и нарраторской коммуникации в позднесредневековом романе; б) изучены функции паратекста в немецкой художественной прозе XV–XVI вв.; в) предложены структурно-композиционная и коммуникативно-прагматическая классификации внутритекстовых комментариев.
На защиту выносятся следующие основные положения:
1. Оппозиция «паратекст – текст» позволяет четко разграничить уровни авторской и нарраторской коммуникации в художественном произведении. Паратекст
6 представляет собой пространство авторской коммуникации, в рамках которого автор
организует диалог с читателем как историческое лицо и создатель текста. На уровне
художественного текста по причине фиктивности мира персонажей автор вступает
в этот диалог в роли повествователя, в разной степени отождествляя себя с ним.
В немецких прозаических романах XV–XVI вв. статус паратекста как авторской
коммуникации подтверждается культурно-исторически. В период смены устной
формы рецепции на письменную паратекст служил в качестве руководства для
начинающего читателя.
2. Единицы текстовой актуализации диалога автора и читателя на уровнях
авторской и нарраторской коммуникации конституируют пространство
метанаррации – элементы паратекста и внутритекстовые комментарии.
Их метадискурсивная функция заключается в воспроизведении ситуации создания
и восприятия художественного произведения.
3. Пограничное положение немецкого прозаического романа XV–XVI вв. между
устной и письменной формами коммуникации определяет коммуникативно-
прагматическую неоднородность его метанарративного пространства.
Внутритекстовые комментарии предполагают прагматическую ситуацию публичного
чтения, паратекст связан с индивидуальным чтением. Одновременно в романах
используются метанарративные элементы, отражающие взаимосвязь между старой
и новой рецептивными традициями.
4. Паратекст в немецком прозаическом романе XV–XVI вв., с точки зрения
макроструктуры текста, представлен инициальными, медиальными и финальными
элементами. Они направлены на то, чтобы побудить потенциального читателя
к знакомству с произведением, облегчить и концептуально скоординировать этот
процесс, а также повлиять на жизненную позицию читателя. Мотивация к знакомству
с текстом реализуется инициальными паратекстами – титульным листом,
предисловием, посвящением. В них авторы гарантируют читателю веселое
и увлекательное времяпровождение. Ориентирование читателя в тексте
осуществляют медиальные паратексты – суммарии и маргиналии, проясняющие
содержание отдельных глав и фрагментов художественного произведения.
Инициальные элементы паратекста и колофон как его финальный элемент
7 обеспечивают целостное осмысление читателем произведения на уровне композиции
и содержания.
5. В рамках паратекста немецких прозаических романов XV–XVI вв. автор
может организовывать диалог с читателем по образцу как непосредственных,
так и опосредованных адресантно-адресатных отношений. Основу для адресантно-
адресатных отношений первого типа создают средства точной автореференции.
Их выбор продиктован стремлением автора доказать правдивость событий романа,
повысить эффективность морально-нравственного воздействия на читателя
или обусловлен этикетным требованием открытой коммуникации (для посвящения,
ориентированного на жанр приватного письма). Опосредованные адресантно-
адресатные отношения на уровне паратекста разрушают исходное представление
о нем как о пространстве открытой передачи автором своей коммуникативно-
прагматической установки и подчеркивают вымышленность событий романа, задают
игровой характер взаимодействия автора с читателем. Опосредованный диалог автора
и читателя во многом стимулирован автореференцией в форме личной, но анонимной
коммуникативной инстанции «неназванного Я».
6. Внутритекстовые комментарии в немецких прозаических романах XV–XVI вв.
полифункциональны. В структуре и композиции текста они представлены
инициальными, медиальными и финальными комментариями. Инициальные
и финальные комментарии открывают и завершают повествование. Медиальные
комментарии структурируют художественный хронотоп и могут быть
ретроспективными, перформативными и проспективными. Благодаря им автор,
выступая в роли повествователя, сообщает читателю о своих прошлых, настоящих
и будущих речевых действиях и контролирует очередность восприятия им событий
мира персонажей. По коммуникативно-прагматической нагрузке комментарии
разделяются на фатические, информирующие и воздействующие. Фатические
комментарии служат для установления и поддержания контакта с читателем,
информирующие пополняют его информационный фонд с целью адекватного
понимания сюжета. Воздействующие комментарии направлены на заверение
читателя в правдивости рассказываемой истории, обоснование логики повествования
и на назидание.
8 Апробация работы. Основные положения и результаты реферируемого
исследования были представлены в докладах на Международной филологической
научной конференции (СПбГУ, Санкт-Петербург, 2013 г., 2014 г., 2015 г.),
Международной конференции молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики
и литературоведения» (ТГУ, Томск, 2014 г.), Международной научно-практической
дистанционной конференции «Современная филология: теория и практика» (Москва,
2014 г.), Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых
ученых «Ломоносов» (МГУ, Москва, 2015 г.), Научном конгрессе общества «GeSuS»
«23. Linguistik- und Literaturtage. Die Sprachen Mitteleuropas und darber hinaus»
(СПбГУ, Санкт-Петербург, 2015 г.). Ключевые концепции работы обсуждались
в рамках аспирантского семинара на кафедре немецкой филологии СПбГУ, а также
во время научных стажировок в университете Фрайбурга (Freiburg-im-Breisgau,
2014 г.) и в университете Мангейма (Mannheim, 2015 г.).
Структура работы. Диссертационное исследование объемом 215 страниц
состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников, использованной
литературы (206 наименований) и двух приложений.
Уровни художественной коммуникации в немецком прозаическом романе XV–XVI вв
При осмыслении коммуникативной природы художественного текста ученые изначально указывали на его сложный характер. При этом они часто обращались к разным аспектам художественного произведения. Так, термин М. М.Бахтина «вторичный (сложный) речевой жанр» и термины Т. ван Дейка «глобальный речевой акт», «макро-речевой акт3» подчеркивают сложность художественных текстов на фоне «простых» речевых жанров (диалог, монолог) и речевых актов, таким образом, в горизонтальном измерении – без установления иерархии входящих в их состав элементарных единиц. Концепция «абсолютного антропоцентризма» художественного текста4, напротив, обращает внимание на сложность художественной коммуникации в вертикальном измерении. Автор-создатель художественного произведения, одновременно являясь субъектом и объектом познания и изображения, вступает в диалог с читателем через систему субъектов порожденного им художественного мира [Гончарова, 1984, c. 3].
В связи с этим художественное произведение предстает в виде нескольких коммуникативных уровней, сосуществующих и одновременно развертывающихся в рамках единого повествовательного пространства, а именно «конститутивных» уровней авторской и нарраторской коммуникации [Шмид, c. 44–45]. При этом следует подчеркнуть, что по сравнению со сложностью в горизонтальном измерении сложность в вертикальном измерении, заключающаяся в наличии «вымышленного уровня как дополнительного звена коммуникативного процесса», является тем признаком, который отличает художественную коммуникацию от всех остальных сфер коммуникации, например, научной коммуникации [Пелевина, 2007, c. 35].
На каждом из коммуникативных уровней художественного текста могут быть выделены стороны адресанта сообщения и его адресата, представленные одной или несколькими коммуникативными инстанциями: автор – читатель, абстрактный автор – абстрактный читатель, фиктивный нарратор – фиктивный читатель/наррататор. Выявление этих инстанций в тексте и разграничение уровней авторской и нарраторской коммуникации зависит от ответа на два вопроса. Первый затрагивает определение авторской коммуникации как таковой. Если нарраторской коммуникацией, исходя из названия, является взаимодействие изображенных (фиктивных) коммуникативных инстанций – нарратора5 и наррататора [Шмид, c. 44–45; c. 67 и след.; c. 96 и след.], то авторская коммуникация должна быть коммуникацией эмпирических, «конкретных» автора и читателя [Там же, c. 46]. В частном и редком случае, при условии личной презентации автором собственного текста перед аудиторией, авторская коммуникация действительно разворачивается между «конкретным» автором и «конкретным» читателем. Однако, поскольку «автор-творец, момент произведения» не равен «автору-человеку» [Бахтин, c. 12], независимо от условий реализации художественной коммуникации (ситуация hic at nunc или ее противоположность) авторская коммуникация всегда протекает в раздвоенном виде и поэтому состоит из двух частей. С позиции автора авторская коммуникация – это коммуникация между автором и «текстовым» образом читателя – «абстрактным читателем» [Шмид, c. 61], с позиции читателя это, напротив, коммуникация между читателем и «абстрактным автором» – образом автора, реконструируемым читателем на основе произведения в его целостности [Там же, c. 46–47; c. 56–61]. В настоящем исследовании в связи с поставленной целью – изучить коммуникативно-прагматические особенности немецких прозаических романов XV–XVI вв., таким образом, восстановить представление авторов этих текстов о своем читателе (как реципиенте любого типа), смоделировать их диалог с ним и установить цели этого диалога – основополагающей является первая часть авторской коммуникации.
Решение вопроса о разграничении уровней авторской и нарраторской коммуникации в художественном тексте зависит от того, какую позицию его автор (предстающий для исследователя в любом случае в качестве реконструкта, абстрактной коммуникативной инстанции) занимает по отношению к нарратору (изображенной в тексте коммуникативной инстанции). Во-первых, автор и нарратор могут быть тождественными, по меньшей мере в том смысле, что на концептуальном уровне произведения между ними не прослеживается открытое «противостояние». Многочисленные примеры тождества автора и нарратора представлены в художественных текстах отдаленных исторических эпох, что объясняется особой ролью поэзии в обществе того времени, что наглядно подтверждает средневековый рыцарский эпос. В Средневековье поэзия создавалась с опорой на грамматику и риторику и соизмерялась с божественной истиной. Поэт в связи с этим осмыслял себя как посредник между Богом и публикой, рупор истинного знания, ученый и наставник, из чего закономерно следовало онтологическое идейное тождество автора и повествователя [Voelkel, S. 27–39; S. 40–48].
Второй вариант позиционных отношений автора и нарратора заключается в их открытом противопоставлении. В этом случае авторская коммуникация занимает положение над нарраторской коммуникацией и за счет контраста с ней порождает дополнительные смыслы. В ярком виде этот вариант позиционных отношений автора и нарратора представлен сказом – «двухголосным повествованием», соотносящим автора и рассказчика [Мущенко, c. 34].
Отмеченные позиции автора к нарратору являются экстремальными вариантами и в каждом конкретном художественном произведении представлены с разной степенью однозначности и «чистоты». Проведение четкой границы между уровнями авторской и нарраторской коммуникации является, таким образом, делом сложным и, составляя предмет научных дискуссий для литературоведов, историков литературы и нарратологов, очевидно, выходит за рамки лингвистического исследования художественной коммуникации. Как справедливо отмечает И. П. Ильин, рассматривая абстрактного, имплицитного и фиктивного, эксплицитного автора и читателя на примере концепции Х. Линка, «трудности выявления всех этих инстанций повествования и их разграничение … велики, и „степень произвольности“ интерпретации может колебаться в значительных пределах» [Ильин, c. 138]. По этой причине в настоящей работе предлагается третий вариант позиционных отношений автора и нарратора, позволяющий четко разграничить уровни авторской и нарраторской коммуникации в художественном произведении, избегая значительных отклонений в область литературоведения. В основу данного варианта положена оппозиция «паратекст – текст».
Распределение средств текстовой актуализации адресантно адресатных отношений между уровнями авторской и нарраторской коммуникации
В шестом абзаце титульного листа «Книги о лалах» сообщается место и год издания книги: [18] Gedruckt zu Laleburg / Anno 1597. В качестве места при этом называется вымышленный локус, в котором разворачивается действие самого романа. Благодаря такой смысловой аномалии книгоиздатель повторно акцентирует игровой характер взаимодействия с будущим читателем. В седьмом абзаце титульного листа книгоиздатель дает пояснение к авторскому праву: [19] Mit Priuilegien de Authoris allezeit zu verbessern vnd zu vermehren / aber nicht nachzudrucken. Оговаривая условия переиздания текста, он одновременно стремится снять с себя ответственность за его возможные недостатки.
Текстовая часть титульного листа в «Занимательном чтении о Тиле Уленшпигеле» и «Вигалоисе» содержит информацию только о произведении и в обоих романах имеет почти одинаковую синтаксическую структуру и близкое смысловое наполнение: [20] Ein kurtzweilig lesen von Dyl Ulenspiegel gebor v dem land zu Brunwick. Wie er sein leben volbracht hatt. XCVI. seiner geschichten; [21] Ein gar schone liepliche und kurtzweilige History Von dem Adelen herren Wigoleis vom Rade. Ein Ritter von der Tafelronde. Mit seinen schonen hystori vnd figuren / Wie er geborn / vnnd sein leben von seiner jugent an Bi an sein ende gefrt vnnd vollbracht hat. Оба текста начинаются номинативным предложением, в котором дается главным образом жанровая характеристика произведений. Лексемой lesen, грамматическим ядром номинативного предложения, кодируется форма рецепции романа о Тиле Уленшпигеле как индивидуального или публичного чтения, а лексемой kurtzweilig, в грамматическом аспекте – определением к существительному lesen, указывается на развлекательный характер этого произведения. Как жанровое наименование лексема kurtzweilig являлась одним из самых распространенных в позднесредневековый период. Она четко и однозначно сигнализировала читателю того времени о принадлежности произведения к тому жанру, который «развеселит, избавит от меланхолии и грусти, послужит поводом для приятного времяпрепровождения в кругу друзей» [Олейник, 2006a, c. 72]. В «Вигалоисе» при помощи лексемы History, представляющей собой еще одно жанровое наименование, часто используемое в отношении прозаической литературы того времени, утверждается историчность (отдаленность от современности) и правдивость сюжетной основы этого романа [Knape, S. 330–331].
В рамках номинативного предложения в «Вигалоисе» книгоиздателем дополнительно осуществляется реклама произведения: существительное History, грамматическое ядро номинативного предложения, сопровождают качественные прилагательные schon и lieplich. С их помощью книгоиздатель дает положительную оценку настоящему сюжету. Усилительная частица gar, используемая им перед прилагательным schon, абсолютизирует эту оценку и подчеркивает превосходство актуального романа над другими.
Ядерную часть номинативного предложения в обоих текстах распространяет конструкция с предлогом von, вводящая информацию о главном герое романов: его имя, происхождение, социальный статус. Реально существующий локус Brunwick, называемый в качестве места происхождения Тиля Уленшпигеля, одновременно подчеркивает конкретно-исторический характер произведения. О происхождении рыцаря Вигалоиса помимо конструкции с предлогом von сообщается в рамках приложения к существительному, называющему его имя: Ein Ritter von der Tafelronde. Приложение одновременно дает отсылку к источнику произведения – романам о короле Артуре и рыцарях круглого стола. Связь актуального романа с известным циклом рыцарских романов акцентируется и в рамках изолированной предложной конструкции, сопровождающей приложение: Mit seinen schonen hystori vnd figuren.
После номинативного предложения в рамках титульного листа обоих прозаических романов используется изолированное придаточное предложение дополнения с изъяснительным союзом wie. При помощи такого придаточного предложения сообщается о содержании произведений: Wie er sein leben volbracht hatt; Wie er geborn / vnnd sein leben von seiner jugent an Bi an sein ende gefrt vnnd vollbracht hat. Краткость и общий характер сообщения ведут к образованию информационной лакуны, для восполнения которой потенциальному покупателю потребуется обратиться к самому произведению. В «Занимательном чтении о Тиле Уленшпигеле» за придаточным предложением следует номинативное предложение XCVI. seiner geschichten, в котором называется точное количество глав (историй) романа. Их относительно большое количество осмысляется книгоиздателем как достоинство произведения и служит для его рекламы.
Помимо сообщения информации о героях и сюжетной основе произведения, его принадлежности к развлекательной литературе, побуждения потенциального читателя познакомиться с текстом на уровне титульного листа прозаических романов может реализовываться и установка на назидание. Так, во втором абзаце титульного листа «Истории о докторе Иоганне Фаусте» существительные Beyspiel, Exempel и Warnung и прилагательные schrecklich, abscheuwlich и treuwhertzig, выступающие в качестве определений к ним, открыто сигнализируют о назидательной направленности произведения: [22] … allen hochtragenden / furwitzigen vnd Gottlosen Menschen zum schrecklichen Beyspiel / abscheuwlichen Exempel / vnd treuwhertziger Warnung zusammen gezogen / vnd in den Druck verfertiget. Лексемой Warnung кодируется прагматическая нагрузка романа как предостережения читателю, а лексемой treuwhertzig при этом подчеркивается стремление автора с самого начала установить с ним доверительные отношения для эффективности дальнейшего диалога. Лексемами Beyspiel и Exempel и сопровождающими их атрибутами подчеркивается функция актуального произведения как отрицательного морально-нравственного образца и антиориентира для читателя. Прагматическая направленность романа на назидание акцентируется также лексемой Exempel, указывающей на его связь с дидактическим жанром латинской средневековой литературы – exemplum. Прагматическую нагрузку второго абзаца в «Истории о докторе Иоганне Фаусте» усиливает следующая за ним цитата из послания апостола Иакова (Иак. 4:7): [23] Seyt Gott vnterthanig / widerstehet dem Teuffel / so fleuhet er von euch. Цитирование текста Священного писания на титульном листе позволяет книгоиздателю объяснить потенциальному читателю, человеку априорно религиозному, с какой целью его вниманию предлагается рассказ о великом грешнике.
Медиальные элементы паратекста
Следующим медиальным паратекстом, представленным только в «Истории о докторе Иоганне Фаусте», являются заметки на полях – маргиналии. По происхождению маргиналии близки к суммарию, могут рассматриваться как его частный вариант. Так, уже в античности были известны текстовые вставки, которые размещались не над определенным фрагментом текста, а напротив него, на внешнем крае страницы. Функция таких вставок заключалась в том, чтобы облегчить поиск в тексте необходимой информации [Wieckenberg, S. 30].
Корпус маргиналий в романе о докторе Фаусте включает 66 элементов. В отличие от суммария, маргиналии представлены не только репрезентативными, но и эмотивными, директивными и экспрессивными высказываниями.
Маргиналии-репрезентативы образуют большую часть корпуса (74%) и направлены на сообщение читателю новой (с точки зрения автора) информации о романе. В зависимости от содержания сообщения маргиналии-репрезентативы включают несколько групп. Во-первых, в них могут приводиться исторические даты и географические объекты: [92] Solimannus ist Anno 1519. ins Regiment kommen [Faustbuch, S. 912]; [93] Jnsel Creta [Ibid., S. 916]. Такие маргиналии используются в 26-ой и частично 27-ой главах романа, созданных на основе «Нюрнбергской хроники» Хартмана Шеделя (Hartmann Schedel; «Nrnberger Chronik», также «Schedel sche Weltchronik») и рассказывающих о путешествии доктора Фауста вокруг света. Аналогично жанру путевых заметок, эти главы включают большое количество географических названий и функционируют в романе как историко-географический справочник. В связи с этим маргиналии в них служат в качестве содержания, или регистра.
Маргиналии-репрезентативы 2-ой группы маркируют эпизоды из христианской истории, затрагиваемые доктором Фаустом в беседах с духом Мефистофелем о мироздании: [94] Der Teuffel Regiment [Ibid., S. 849]; [95] Helle [Ibid., S. 885].
3-я группа маргиналий-репрезентативов информирует читателя о сюжетной основе романа. Так, следующие маргиналии передают разные стадии вступления доктора Фауста в союз с дьяволом: [96] D. Faustus Beschweret den Teuffel zum erstenmal [Ibid., S. 845]; [97] D. Faustus beschweret den Teuffel zum andern mal [Ibid., S. 848]; [98] D. Faustus Beschweret den Teuffel zum drittenmal [Ibid., S. 850]; [99] D. Faust verschreibt sich gegen dem Teuffel [Ibid., S. 853]; [100] Der Teuffel erscheint D. Fausto [Ibid., S. 856].
Некоторые из маргиналий 3-ей группы воспроизводят конечный результат событий, о которых рассказывается в отдельном фрагменте текста. В качестве примера может быть названа маргиналия первой, вводной главы, в которой автор повествователь объясняет читателю главную цель актуального произведения и кратко информирует его о происхождении и жизни доктора Фауста до союза с дьяволом. Говоря о характере героя, автор-повествователь подчеркивает его изначально глупый, безрассудный и самоуверенный нрав и склонность к авантюрам, а затем сообщает, что герой отказывается от Священного писания и начинает увлекаться черной магией: [101] Daneben hat er auch einen thummen / vnsinnigen vnnd hoffertigen Kopff gehabt / wie man jn denn allezeit den Speculierer genennet hat … Jst zur bosen Gesellschafft gerahten / hat die H. Schrifft ein weil hinder die Thur vnnd vnter die Banck gelegt … Zu dem fand D. Faustus seines gleichen / die giengen mit Chaldeischen / Persischen / Arabischen vnd Griechischen Worten / figuris, characteribus, coniurationibus, incantationibus … [Ibid., S. 844]. Соответствующая приведенному фрагменту маргиналия констатирует закономерный результат сообщенного: [102] D. Fausti legt sich auff die Zauberey [Ibid.]. Близкой по функции вышеприведенной является маргиналия [103] Der Teuffel erleidet D. Fausto den Ehestandt [Ibid., S. 861]. Она указывает читателю на одно из негативных (маркер – глагол erleiden) последствий сделки доктора Фауста с дьяволом. Данной маргиналии соответствует фрагмент, описывающий то, как дьявол, используя разные меры устрашения, принудил доктора Фауста отказаться от идеи законного брака.
Все вышерассмотренные маргиналии 3-ей группы оформлены простым полным предложением и имеют нарративный характер: они передают вербальные или невербальные действия персонажей в некотором фрагменте текста. Наряду с ними в рамках 3-ей группы могут быть выделены маргиналии, репрезентирующие сюжетную основу романа в статичной, описательной форме. Такие маргиналии представлены номинативными предложениями. Так, маргиналия [104] D. Fausti famulus [Ibid., S. 859] сигнализирует читателю о вводе в повествование нового персонажа – помощника доктора Фауста, Вагнера. Маргиналия [105] D. Faustus ein Astrologus vnd Calendermacher [Ibid., S. 881] указывает на профессиональную деятельность доктора Фауста, принесшую ему известность и успех после заключения договора с дьяволом. Две другие маргиналии этой же синтаксической структуры выделяют фрагменты текста, в которых каждая из сторон договора (доктор Фауст – дьявол) формулирует свои требования друг к другу: [106] D. Fausti begeren an den Geist [Ibid., S. 851]; [107] De Teuffels begeren an D. Faustum [Ibid., S. 852].
Следующий по распространенности класс маргиналий составляют маргиналии-эмотивы (15%). Они передают оценку автора текста. Оценочные стереотипы при этом, как правило, продиктованы христианскими религиозными представлениями. Поэтому конечная цель маргиналий-эмотивов заключается в том, чтобы посредством авторской оценки воздействовать на читателя и «привить» ему взгляд на доктора Фауста как на великого грешника.
Маргиналии-эмотивы маркируют эпизоды, описывающие морально-нравственное и душевное состояние доктора Фауста. В них прослеживается динамика отношения автора к герою. Первым в такой функции в романе выступает вынесенное на поля восклицание автора о забвении доктором Фаустом христианских практик служения и послушания: [108] О deB armen Dienst vnd Gehorsams [Ibid., S. 847]. Это эмотивное высказывание передает реакцию автора на чрезмерную самонадеянность, хвастовство и гордость героя, рассказывающего своим ученикам о первом контакте с дьяволом, а также на его перевернутое, антихристианское представление о мироздании.
Открытое неприятие автора к доктору Фаусту, по наущению дьявола предавшегося плотским утехам, передает маргиналия [109] Teuffelische Bulschaft [Ibid., S. 862]. Кульминацию негативного отношения автора к герою отражает маргиналия [ПО] Defi Teufels Bruder [Ibid., S. 975]. Она соответствует одной из частей прощальной беседы доктора Фауста со своими учениками накануне дня расплаты с дьяволом. Обращаясь к студентам с целью получения прощения и прощания, доктор Фауст называет их братьями: [111] Bitt euch hierauff / gunstige Hebe Bruder vnd Herrn / jhr wollet alle die meinen / vnd die meiner in gutem gedencken / von meinet wegen / Bruderlich vnd freundtlich grussen / darneben mir nichts fur vbel halten vnnd wo ich euch jemals beleydiget / mir solches hertzlich verzeihen [Ibid.]. Таким образом, посредством маргиналии Defi Teufels Bruder доктор Фауст приравнивается автором к самому дьяволу. Открыто негативная характеристика героя служит единственной цели - лишить его привлекательности в глазах читателя.
Медиальные комментарии, структурирующие хронотоп
В качестве фатических могут быть рассмотрены практически все комментарии, поскольку по сравнению с нарративными элементами текста комментарии в наибольшей степени ориентированы на диалог. Одновременно с этим в материале исследования могут быть выделены комментарии, для которых фатическая функция является ключевой: такие комментарии направлены главным образом на создание иллюзии сближения, единения автора с читателем, акцентируют наличие между ними контактных отношений ради самого контакта. Так, Р. О. Якобсон, говоря о фатической функции языка, отмечал, что «существуют сообщения, основное назначение которых – установить, продолжить или прервать коммуникацию, проверить, работает ли канал связи, … привлечь внимание собеседника или убедиться, что он слушает внимательно» [Якобсон, 1975, c. 201]. Относительный характер фатической функции языка, осмысляемой только по сравнению с его другими функциями, подчеркивает и Т. Г. Винокур. Все коммуникативные варианты речевого поведения (РП) она сводит к двум видам «информативное» и «фатическое» и определяет фатическое речевое поведение как «речевой акт, интенция осуществить который нацелена на сам этот акт ...: а) частные цели в фатическом РП всегда подчинены основной интенции контакта; б) информативная задача высказывания ... вторична; в) коннотативный план коммуникативно-стилистического характера, наоборот, способен выступать как абсолютная ценность» [Винокур, c. 108–109]. Как показывает материал исследования, некоторые комментарии повествователь включает в свой рассказ именно для того, чтобы установить доверительные отношения, контакт с читателем и продемонстрировать его наличие. При этом речь идет о фатической коммуникации не в значении этикетного взаимодействия, а в широком смысле – как общения ради общения. По определению этнографа Б. Малиновского, для фатической коммуникации употребление языка всегда внеконтекстно («Смысл … высказывания не связан с поведением говорящего или слушающего, с назначением того, что они делают в данный момент») иотражает стремление людей к установлению социальной связи друг с другом посредством речи как таковой (the function of speech in mere sociabilities) [Malinowski, p. 149–151].
Фатические комментарии, будучи слабо связанными с репрезентацией некоторого аспекта повествовательного дискурса (его структуры, реалий и др.), с точки зрения читателя являются малооправданными лирическими отступлениями и поэтому в наиболее открытой форме утверждают фиктивность повествования, разыгрываемого повествователем непосредственно в момент его вербальной реализации. Фатические комментарии акцентируют фиктивную природу повествования и по той причине, что с их помощью часто происходит полное снятие или размывание границ между миром персонажей и актуальным настоящим миром: повествователь и читатель выступают в роли полноправных участников рассказываемой истории (см. примеры ниже 202, 204, 206) или наделяются авторскими правами в отношении изображенных художественных образов (см. примеры ниже 201, 205).
Фатические комментарии могут быть условно разделены на две группы. Комментарии первой группы не только демонстрируют наличие между повествователем и читателем прямого контакта, но конкретизируют этот контакт до доверительных и близких адресантно-адресатных отношений.
[200] Also machten sie sich hinder die grossen Bawholtzer / vnd mit au der massen hartschwerer Arbeit / offt in die Hande gespeytzet / glaube mir nit ohne viel schnaufen vnd Athem fassen / brachten sie zuletzt dieselbigen den Berg hinauff / vnd jenseit wider hinab: alle / bi an eins / so nach jrem verstand das letzte gewesen [Das Lalebuch, 2011, S. 36–37].
Фатический комментарий [200] (выделен) оформлен императивом 2-го л. ед.ч. глагола glauben и местоимением 1-го л. ед.ч. в дательном падеже. С его помощью повествователь обращается к читателю и открыто называет ожидаемый им результат обращения – установление доверия. Дательный падеж местоимения конкретизирует роль повествователя как получателя доверия.
Комментарии, в которых фатическая функция реализуется за счет грамматической формы и семантики глагола, в материале исследования количественно незначительны. В роли контактоустанавливающих средств наиболее частотны местоимения и – реже – именные группы. При этом речь, как правило, идет о комментариях свернутой формы (примеры 201, 204–206): [201] Der selbig als er vnsern ritter ersahe / sprach er der wicht / wer hatt dich in di lde gebracht au dem du lebendig nymmer kommen magst [Wigalois, S. 77]; [202] Ich zwar wuste wol / da es brennende Nesseln weren gewesen / welche die Lalen vermeinten Saltzkraut zusein / dieweil sie also scharff gebrennet / wolt es jhnen doch nit sagen / sonder sie in jhrer Thorheit lassen fuhrfahren: damit sie die Belohnung derselbigen empfiengen / so wol als etwan Ich vnd Du. Auch gedachte ich in meinem narrschen Kopff / es seye den Lalen eben zu muht / wie Mir vnd Dir / die wir nit wol leiden mogen / da man vns vnsern Kolben zeige / vnnd vnsere mangel vnd fehler offenbare: oder da ein Esel den andern Langohr nenne [Das Lalebuch, 2011, S. 65]; 146 [203] Solches doch / so wir Menschen vns selberst recht erkennen / kein wunder gewesen. Dann dieweil wir alle zu Lalen worden sind / in dem wir die rechte Weyheit verlohren haben / vnd das mutwilliger weise / so pflegen wir allzeit mehr der Narrey nachzufragen / vnnd der Thorheit nachzuforschen / als aber der Weyheit [Ibid, S. 66]; [204] Also zog mein Herr Schulthey Lale fort / vnd kam in das Bad … [Ibid., S. 75]; [205] Vnser gendige Fraw die Schultheissin / vergasse nit jren verheissenen Beltz offt zufordern [Ibid., S. 76]; [206] Die folgende gantze lange Nacht / lag mein E.W. Fraw die newe Schultheissin in schweren tieffsinnigen Gedancken / welcher massen sie doch den newgeweschenen Beltz anlegen / vnd darinnen prangen mochte … [Ibid., S. 81].
В примерах [201], [202] и [205] притяжательные местоимения 1 л. мн.ч. служат для синкретичной адресантно-адресатной референции и подчеркивают наличие между повествователем и читателем близких, паритетных отношений. Такую же прагматическую направленность имеют формулы парной, смежной адресантно-адресатной референции в [202]. Дружеский характер взаимодействия повествователя и читателя в этом примере случае подчеркивает и грамматическая форма единственного числа местоимения 2-го л. [Бондарева, 1996, c. 35]. В примере [203] существительным Mensch во мн.ч., обозначающим человека в общеродовом смысле, утверждается экзистенциальное равенство адресанта и адресата.
В примерах [204], [206] и дополнительно в примере [205] притяжательные местоимения 1-го л. ед.ч. задают между повествователем и читателем игровые отношения. Эти комментарии принадлежат роману «Книга о лалах». Притяжательные местоимения используются в нем в качестве компонента этикетной речевой формулы обращения к высокопоставленному лицу и членам его семьи. Повествователь прибегает к таким формулам после того, как свинопас лалов становится бургомистром и устанавливает новое правило обращения к себе и своей жене.