Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Будущее время как онтологический и лингвистический феномен 19
1.1. Категория темпоральности 19
1.2. Будущее время как субкатегория темпоральности
1.2.1. Когнитивный аспект восприятия будущего времени 27
1.2.2. Интерпретация будущего времени в трудах по философии и логике .31
1.2.3. Противопоставление будущее - не-будущее в лингвистике 35
1.3. Грамматикализация форм будущего времени 45
1.3.1. Общая теория грамматикализации 46
1.3.2. Образование форм будущего времени: данные типологических исследований .49
1.3.3. Werden+инфинитив: глагольная перифраза, аналитическая форма или аналитическая конструкция? 57
1.3.4. О становлении глагольных средств выражения будущего времени 65
1.4. Выводы 77
Глава 2. Структура категории футуральности в современном немецком языке .79
2.1. Грамматические средства выражения будущего времени 79
2.1.1. Личные формы глагола в индикативе 80
2.1.1.1. Футур I 80
2.1.1.2. Футуральный презенс .90
2.1.1.3. Конкуренция футура I и презенса 95
2.1.1.4. Футур II и футуральный перфект .100
2.1.1.5. Двойной футур I и футур II 105
2.1.1.6. Футуральный претерит .
2.1.2. Личные формы глагола в императиве 108
2.1.3. Личные формы глагола в конъюнктиве .115
2.1.4. Кондиционалис I и II .121
2.2. Лексико-грамматические средства выражения будущего 129
2.2.1. Конструкции с модальными глаголами .130
2.2.2. Werden и модальные глаголы: сравнительный анализ .143
2.2.3. Структуры с неличными формами глагола
2.2.3.1. Инфинитив. Инфинитивные обороты и конструкции .149
2.2.3.2. Герундив 153
2.2.3.3. Предложения с независимым инфинитивом и причастием II .
2.3. Лексические маркеры будущего времени 158
2.4. Подходы к анализу средств с семантикой будущего времени .169
2.5. Функционально-семантическое поле футуральности 179
2.6. Семантическая структура категории футуральности 184
2.7. Выводы 191
Глава 3. Футуральность в художественном дискурсе 193
3.1. Соотношение понятий дискурс и текст, дискурс и функциональный стиль 193
3.2. Художественный дискурс 198
3.3. Виды речи в художественном дискурсе 201
3.4. Футуральность во внешней прямой речи художественного дискурса 203
3.4.1. Дистрибутивные свойства средств выражения футуральности во внешней прямой речи художественного дискурса .204
3.4.1.1. Корреляция с временными указателями 204
3.4.1.2. Способ действия глагола 207
3.4.1.3. Сочетаемость с модальными словами 211
3.4.1.4. Грамматическое лицо подлежащего .216
3.4.1.5. Особенности использования средств выражения футуральности в вопросительном предложении 219
3.4.2. Функционирование средств с футуральной семантикой в составе сложного предложения 221
3.4.3. Речевые акты с футуральной семантикой 232
3.4.4. Семантика средств выражения футуральности во внешней прямой речи художественного дискурса 265
3.5. Футуральность во внешней косвенной речи художественного дискурса 270
3.5.1. Теоретические аспекты косвенной речи 270
3.5.2. Средства выражения будущего во внешней косвенной речи: количественные данные 282
3.5.3. Зависимость употребления грамматических форм наклонения с семантикой будущего времени от характеристик косвенной речи .284
3.5.4. Конкуренция форм в косвенной речи при выражении будущего 288
3.5.5. Роль модальных глаголов в косвенной речи художественного дискурса 290
3.6. Футуральность во внутренней речи .294
3.6.1. Теоретические аспекты внутренней речи 295
3.6.2. Средства выражения футуральности во внутренней речи: количественные данные 311
3.6.3. Футуральность в претеритальной несобственно-прямой речи 312
3.6.4. Футуральность в презентной несобственно-прямой речи 323
3.6.5. Футуральность во внутренней косвенной речи .325
3.6.6. Футуральность в высказываниях с ирреальным сравнением 332
3.6.7. Футуральность во внутреннем монологе .333
3.6.8. Футуральная перспектива в речи нарратора 336
3.7. Сравнительный анализ средств выражения футуральности по видам речи художественного дискурса .337
3.8. Выводы 340
Глава 4. Футуральность в публицистическом дискурсе .350
4.1. Публицистический дискурс: .350
4.2. Виды речи в публицистическом дискурсе .354
4.3. Футуральность в прямой речи публицистического дискурса .356
4.3.1. Дистрибутивные свойства средств выражения футуральности в прямой речи публицистического дискурса 360
4.3.1.1. Корреляция с временными указателями 360
4.3.1.2. Способ действия глагола 362
4.3.1.3. Сочетаемость с модальными словами 363
4.3.1.4. Грамматическое лицо подлежащего 365
4.3.1.5. Выражение футуральности в вопросительном предложении .366
4.3.2. Футуральная семантика в сложном предложении 367
4.3.3. Особенности речевых актов с футуральной семантикой в публицистическом дискурсе .378
4.3.4. Семантика средств выражения футуральности в прямой речи публицистического дискурса 381
4.4. Футуральность в косвенной речи публицистического дискурса .385
4.4.1. Средства выражения будущего в косвенной речи публицистического дискурса: количественные данные 385
4.4.2. Факторы, влияющие на употребление грамматических форм наклонения с семантикой будущего времени в косвенной речи публицистического дискурса 387
4.4.3. Модальные глаголы в косвенной речи публицистического дискурса .393
4.4.4. Глаголы sollen и wollen как средства передачи чужой речи с семантикой будущего 396
4.4.5. Другие случаи компрессии высказывания с футурально ориентированной косвенной речью 402
4.5. Сравнительный анализ средств выражения футуральности по видам речи художественного и публицистического дискурса 409
4.6. Выводы 412
Заключение 418
Список сокращений и условных обозначений 424
Список литературы
- Интерпретация будущего времени в трудах по философии и логике
- Двойной футур I и футур II
- Футуральность во внешней косвенной речи художественного дискурса
- Особенности речевых актов с футуральной семантикой в публицистическом дискурсе
Интерпретация будущего времени в трудах по философии и логике
Итак, в области глагольной темпоральности представлено тесное взаимодействие категории времени с категориями аспекта и наклонения. Не случайно в последнее время в немецкой лингвистике принято говорить о так называемых ТАМ (или ТМА)-категориях (Tempus (грамматическое время), Aspekt (вид), Modus (наклонение)) и исследовать их в едином темпорально-аспектуально модальном комплексе [Thieroff 2004: 63]. Названные категории относятся к числу ингерентных категорий глагола, в отличие, к примеру, от категорий лица и числа (относимых к согласовательным категориям) и залога (являющегося трансформационной или реляционной категорией) [Thieroff 1992: 13; Radtke 1998: 54-55]. Ингерентные категории характеризуются тем, что обнаруживают тесные взаимосвязи друг с другом и отражают сущностные черты глагола, являясь его базовыми категориями.
Вместе с тем, категория вида отличается от категорий времени и наклонения своим нешифтерным (недейктическим) характером [Бондарко 2010: 65]. Кроме того, в немецком языке данная категория относительно редко выражается грамматически. В центре внимания остаются, таким образом, время и наклонение.
Статус отношений между категориями времени и наклонения уже давно является предметом дискуссий. Довольно часто эти отношения определяются как гиперо-гипонимические. Причем, в качестве гиперонима может в зависимости от концепции исследователя выступать либо категория времени, либо категория наклонения [Petrova 2008: 27]. А.В. Зеленщиков, к примеру, отмечает, что «в лингвистике находят больше оснований для включения категории времени в категорию модальности, чем для рассмотрения, как это нередко делается в логике, категории модальности в терминах категории времени» [Зеленщиков 1997: 89]. Так, А.П.Володин и В.С.Храковский склонны считать категорию глагольного времени субкатегорией наклонения [Володин, Храковский 1986: 64-66]. Встречается и иной подход к характеристике связи между данными категориями. К примеру, М. Котин полагает, что существует принципиальная референциальная идентичность между категориями время и наклонение. Это означает, что любая временная форма имплицирует модальные значения и, наоборот, каждая форма наклонения имеет временное значение [Kotin 2010: 29].
Если же обратиться к темпоральным отношениям как таковым, то на первый план выдвигается вопрос разграничения абсолютного и относительного употребления глагольных единиц, а также соотношение понятий относительное временное значение и таксисное значение.
Считается, что различение абсолютного и относительного времени зависит от того, ориентировано ли действие на момент речи, или оно определяется с точки зрения времени другого действия или какой-либо иной точки отсчета, не являющейся моментом речи [Бондарко 1990б: 13-14].
Когда действие ориентировано на момент речи (МР) говорящего субъекта, принято говорить об абсолютном употреблении временных форм. При этом выражается настоящее (действие совпадает с МР), прошлое (действие предшествует МР) или будущее (действие следует за МР). При выражении относительного значения действие ориентировано не на момент речи, а рассматривается относительно другого действия (речевого или неречевого), предшествуя ему, следуя за ним или осуществляясь одновременно с ним. Типичным контекстом для абсолютного употребления является простое предложение диалогической речи, а для относительного употребления – определенные типы придаточных предложений (напр., придаточные предложения времени). В других случаях могут возникать сложности при интерпретации.
Так, А.В. Бондарко считает абсолютным как употребление временных форм в диалоге, т.е. с ориентацией на момент речи, так и их употребление в авторском повествовании, т.е. при отсутствии живой связи времени действия с настоящим временем речи [Бондарко 1990б: 13]. Причем, если в составе одного предложения авторской речи представлено два действия, то одно из них можно расценивать как основное, выражающее абсолютное значение, другое действие как выражающее относительное значение [Там же: 15]. Кроме того, согласно А.В. Бондарко, в предложениях диалогической речи, содержащих более одной предикации, возможна двоякая темпоральная интерпретация зависимой предикации. Например, в предложении Слышишь, как дождь шумит? форма шумит выражает и одновременность (т.е. относительное время), и настоящее время с точки зрения момента речи говорящего (т.е. абсолютное время) [Бондарко 1990б: 16].
Чаще употребление временных форм в авторском повествовании признается относительным или релятивным, как и их употребление в придаточном предложении [напр.: Мыркин 2008: 13].
В других исследованиях употребление временных форм в авторском повествовании рассматривается не как относительное или абсолютное, а как соотносительное употребление «без главного временного центра, от которого бы зависели остальные действия» [Хорев 1976: 94].
В.Я. Мыркин считает употребление временных форм в нарративе соотносительным, а в составе придаточного предложения смещенным. Оба типа временных отношений он объединяет в рамках относительного употребления [Мыркин 2008].
В работе В.А. Плунгяна проводится различие между дейктическим (абсолютным) употреблением временных форм и таксисным (относительным) употреблением [Плунгян 2011: 345, 365]. Таким образом, относительное употребление, по сути, приравнивается к таксисному. Аналогичное понимание временных отношений представлено у А.Л.Зеленецкого [Зеленецкий 2012: 68].
Как синонимы рассматривают относительные и таксисные значения также И.А. Мельчук и В.С. Храковский [Мельчук 1998: 69; Храковский 2003: 37]. В некоторых других работах таксисное значение трактуется шире относительного. В таком случае оно включает наряду со значениями «одновременность», «предшествование», «следование» и некоторые другие значения [Якобсон 1972: 101; Бондарко 2003б: 234].
Двойной футур I и футур II
В отношении общеиндоевропейского периода довольно трудно делать какие-либо определенные выводы о существовании форм с тем или иным выраженным временным значением. Нет даже единства во мнении относительно того, следует ли вообще приписывать временную функцию глагольным формам, существовавшим на ранних стадиях. Многие исследователи скорее склонны приписывать им видовое значение, на базе которого позднее развились временные значения [Мейе 1938: 213; Прокош 1954: 149]. Формы со значением будущего, зафиксированные в древних памятниках письменности отдельных языков, могут рассматриваться как явления ареального характера, в некоторых случаях представляющие собой довольно поздние инновации [Савченко 1974: 285; Семереньи 1980: 304-305; Erhart 1985: 21; Сушкова 1996: 3-4; Красухин 2004: 224].
Несколько определеннее видится ситуация с выражением временных отношений в общегерманский период. О. Семереньи, в частности, писал о том, что древнегерманские языки не имели специальных форм для выражения будущего [Семереньи 1980: 302]. Данный факт подтверждается в большинстве исследований в области истории языка [Dal 1962: 131; Жирмунский 1976: 361 и др.]. Особые глагольные формы будущего времени появились в большинстве германских языков, по-видимому, лишь в эпоху средневековья. О достаточно позднем времени образования форм будущего времени в германских языках свидетельствует, кроме прочего, тот факт, что во всех языках этой группы данные формы имеют аналитический характер строения [Nbling 2008: 232].
В немецком языке грамматическая категория времени до конца X в. была представлена лишь синтетическими формами презенса и претерита. В индикативе эти формы служили соответственно для выражения значений непрошедшего и прошедшего. «Настоящее и будущее, таким образом, в древневерхненемецком грамматически не противопоставлялись: презенс употреблялся и в значении настоящего, и в значении будущего» [Зиндер, Строева 1968: 117]. Утверждается, что значение будущего выражали в презенсе перфективные глаголы или глаголы с перфективирующей приставкой ga- или gi- [Handbcher… 2003: 2577; Paul 2007: 289]. Имперфективные глаголы также могли выражать будущее, но уже в сочетании с контекстуальными показателями [Шубик 2005: 245]. Презенс был в древневерхненемецкий период (770-1050 гг.) основным средством выражения будущего времени. В некоторых памятниках этого периода в небольшом количестве используются также конструкции с модальными глаголами, главным образом sollen (sculan) и, реже, wollen (wellen) [Scaffidi-Abbate 1981: 331-332; Fritz 1997: 64; Handbcher… 2000: 1193]. В значении будущего в древневерхненемецкий период использовалось и причастие I в предикативной функции в сочетании с глаголом werden (в форме презенса). Данная структура имела начинательное значение, которое могло быть переосмыслено во временное: вступление в действие часто относится к настоящему моменту, окончание же его к будущему, ср. у Татиана: wirdist swigenti – «станешь нем» [Филичева 2003: 92; Kotin 2003: 97-99]. В древневерхненемецкий период эта конструкция встречалась еще довольно редко [Шубик 2005: 246]. В некоторых источниках называются и другие средства передачи значения будущего времени в древневерхненемецкий период, такие как императив, wesan + причастие I [Hinsdale 1897].
В отношении использования в древневерхненемецкий период сочетания глагола werden с инфинитивом I мнения лингвистов расходятся. Так, Л. Зальтвейт обнаружил несколько примеров с данной формой в памятниках данного периода [Saltveit 1962: 185-188]. Единичные примеры с werdan+инфинитив I были обнаружены во второй половине IX в. у Отфрида [Шубик 2005: 246]. М. Котин также датирует появление формы древневерхненемецким периодом, оговариваясь, что первое время, напр., у Ноткера, глагол werden употребляется в претерите, то есть не имеет значения будущего [Kotin 2003: 135, 157]. На наличие формы в этот период есть указания и в других источниках [Handbcher… 2000: 1354]. Впрочем, с древневерхненемецким происхождением футура I согласны далеко не все исследователи. Так, по мнению В.П. Дружининой, форму werden+инфинитив I можно обнаружить в памятниках письменности только с XII в. [Дружинина 1951: 29]. Г. Дивальд и М. Хаберманн датируют появление первых примеров с данной формой XIII веком. Более ранние примеры являются с их точки зрения сомнительными. В значении будущего форма начинает употребляться, по их мнению, лишь с XIV в. [Diewald, Habermann 2005: 232]. XIII веком датируются первые появления данной формы у К. Вальтера, Ф. Харма и Э. Хинсдале [Hinsdale 1897: 38; Walther 1982: 597; Harm 2001: 289]. Э. Убузар зафиксировала примеры с werden+инфинитив I в исследованных ею произведениях только в XIV в. Она, впрочем, не исключает, что форма появилась ранее, в XII – XIII вв. [Oubouzar 1974: 36-37, 84].
В средневерхненемецкий период (1050-1350 гг.) футуральный презенс по-прежнему остается основной формой для обозначения будущего [Напетваридзе 1984: 12-13 и др.]. Довольно широко представлено в этот период и модальное будущее (то есть будущее время, выраженное при помощи модальных глаголов в сочетании с инфинитивом I) [Дружинина 1951: 25], в некоторых произведениях оно вплотную приближается по количеству употреблений к презенсу [Напетваридзе 1984: 12-13]. На XII-XIV вв. приходится пик употребления конструкции werden+причастие I для выражения будущего времени [Kleiner 1925: 93-95; Дружинина 1951: 29]. Однако по количеству употреблений эта конструкция значительно уступает презенсу и сочетаниям с модальными глаголами [Напетваридзе 1984: 12-13]. Употребление формы werden+инфинитив I носит в средневерхненемецкий период единичный характер [Дружинина 1951: 29].
Футуральность во внешней косвенной речи художественного дискурса
Футур I и презенс являются основными грамматическими формами, служащими для обозначения будущего времени в немецкой прямой речи. Данные формы конкурируют между собой в выражении как «абсолютного» будущего, т.е. действия, следующего за моментом речи, так и «относительного» будущего, имеющего место в высказываниях с двумя предикациями и более.
Конкуренция, как известно, имеет количественное выражение. Так, согласно подсчетам А.А. Вейлерта, доля футурального презенса (в сравнении с футуром I) составляет: в научном и газетно-публицистическом стиле – 38%; в литературно-художественном стиле – 40,8%; в разговорной речи – 67,7%; в диалектной речи – 87,6% [Вейлерт 1976: 111]. Согласно другим данным доля футура I в устной разговорной речи еще меньше; она не превышает 5% от общего количества используемых форм будущего времени [Brons-Albert 1982: 43; Thieroff 1992: 293].
Поскольку основной сферой употребления форм будущего времени является диалогическая речь, конкуренцию футура I и презенса обычно рассматривают именно в ней. Как правило, эмпирическим материалом служит диалогическая речь персонажей художественных произведений. С одной стороны, ее можно считать лишь искусственным аналогом естественной диалогической речи, с другой стороны, отмечается, что многие авторы художественных произведений отличаются «натуралистичностью своих диалогов» [Ulvestad 1987: 229]. Согласно Ю.Л. Левитову, доля футурального презенса в диалогах художественных произведений значительно выше доли футура I и составляет в среднем 68%, согласно Б. Ульвестаду – 70%; согласно З. Латцелю – 64 % [Левитов 1969: 35; Ulvestad 1987: 230-231; Latzel 2004: 98]. Обнаруживаются и единичные противоположные суждения. К примеру, в выборке Ю.Н. Жуйкина доля футурального презенса в художественной литературе составила лишь 38%, в то время как доля футура I – 62% [Жуйкин 1979: 6].
В лингвистической литературе упоминаются факторы, способствующие выбору в речи той или иной формы. Данные факторы весьма разнородны, они могут не согласовываться между собой и даже противоречить друг другу. Различна, по-видимому, и степень их влияния на выбор конкурирующих форм. Перечислим наиболее часто упоминаемые:
1) Одним из таких факторов признается модальный фактор, т.е. выражение или, наоборот, невыражение формой тех или иных модальных значений. Так, футуру I часто приписываются при обозначении будущего различные модальные значения, в то время как так называемое «чистое будущее», т.е. будущее без соприсутствия модальных оттенков, закрепляется за футуральным презенсом [Saltveit 1962; Kunzendorf 1964; Gelhaus 1975; Vater 1975; Abraham 1989 и др.].
2) В некоторых исследованиях речь идет лишь о двух противоположных модальных значениях, тяготеющих к той или иной форме – значениях уверенности или, наоборот, неуверенности говорящего в возможности осуществления события или действия в будущем. Чаще футуральному презенсу приписывается значение уверенности говорящего в том, что действие произойдет; а футуру I – значение неуверенности [Kunzendorf 1964: 212; Vater 1975: 115; Schulz, Griesbach 1992: 45; Itayama 1993: 234; di Meola 2009: 127].
3) Выбор футура I и футурального презенса может связываться с использованием / отсутствием в высказывании лексического указателя будущего. Так, отмечается, что презенc в значении будущего обычно употребляется в речи в сопровождении какого-либо временного указателя в отличие от футура I в том же значении [Жеребков 1968: 132; Шендельс 1970: 85; Myrkin 1995: 217 и др.].
4) Поскольку футуральный презенс обычно сопровождается временными указателями, а футур I чаще используется без них, футур I выражает неопределенное будущее, а презенс – определенное [Левитов 1969: 23; Шендельс 1970: 85; Жуйкин 1979: 16]. 5) Футуральный презенс используется как правило для выражения ближайшего будущего, в то время как футур I – отдаленного [Левитов 1969: 32, 36; Fabricius-Hansen 1986: 75; Abraham 1989: 384; Weinrich 1993: 231-232; Hacke 2009: 115; di Meola 2013: 105]. В работах М. Вежбицкой футуральный презенс определяется как proximales Tempus, в то время как футур I рассматривается как distales Tempus. Данные характеристики указывают на тесную связь презенса с моментом речи и отсутствие такой связи у футура I [Wierzbicka 1999: 180; Wierzbicka 2004: 225].
6) Значительное влияние на использование конкурирующих форм может оказывать способ действия смыслового глагола. Так, В.Я. Мыркин отмечает наличие тенденции употреблять для выражения будущего презенс с предельными (П) глаголами, а футур I – с непредельными (НП) [Мыркин 1993: 90; Myrkin 1995: 217]. В других исследованиях отмечается только предпочтительное использование футурального презенса с П-глаголами, в то время как футуру I приписывается возможность использоваться с П- и НП-глаголами приблизительно в равной степени [Жеребков 1968: 115; Teran-Kopecky 1998: 20-21; Боднарук 2008: 116-117].
Дело в том, что предельные глаголы обладают своего рода направленностью в будущее (проективным значением). Поэтому будущность чаще выражается П-глаголами в форме презенса. Непредельные глаголы также могут быть использованы в футуральном презенсе, но, как правило, при «поддержке» контекста.
7) Отмечается, что футуральный презенс чаще употребляется в первом лице, в то время как футур I – в третьем. Так, В.Я. Мыркин пишет: «В немецком языке “ожидание” выражается обычно ФУТ I, а “намерение” футПРЕЗ, следовательно, в 1-м лице чаще употребляется футПРЕЗ, в 3-м лице – ФУТ I» [Мыркин 1993: 90].
8) Еще одним фактором, способным оказывать влияние на выбор футура I и футурального презенса в речи, признается коммуникативный тип предложения. Обычно речь в этом случае идет о вопросительных предложениях. К примеру, Р. Бронс-Альберт отмечает: «... конструкция werden+Infinitiv редко встречается в вопросительных предложениях» [Brons-Albert 1982: 59].
9) На выбор грамматических форм футура I и футурального презенса оказывают влияние и вопросы стиля. В лингвистической литературе обычно отмечаются стилевые ограничения в употреблении формы футура I.
Так, нечто вроде стилистического эффекта создает аналитичность строения футура I. К примеру, Е.И. Шендельс пишет: «Благодаря своей двухчастной форме, способности образовывать рамку, он (футурум) более “весом”, чем презенс и выделяется из общего потока речи. При поддержке энергичной интонации футурум служит для выделения более значительного высказывания, для подчеркивания факта будущего» [Шендельс 1970: 87-88].
Особенности речевых актов с футуральной семантикой в публицистическом дискурсе
Согласно И.А. Мельчуку категория эвиденциальности может быть только грамматической и включает 5 граммем: «нейтральность» – говорящий не указывает, каков его источник информации; «экспериентив» – говорящий воспринимал описываемое событие непосредственно; «цитатив» – говорящий описывает событие на основе чужих слов, не принимая на себя ответственности (о событии ему известно только по сообщениям); «инферентив» – говорящий пришел к заключению относительно события на основании воспринятых им фактов, связанных с этим событием [= «по-видимому»]; «презумптив» – говорящий предполагает, что событие имеет место, опираясь на свои личные знания и т.п. [Мельчук 1998: 199]. Между тем, в немецком языке – как и во многих других европейских языках – категория эвиденциальности не является грамматической. Она объединяет разноуровневые языковые средства ее экспликации и может быть квалифицирована как функционально-семантическая [Боднарук 2012: 63].
Более того, как видно из определения И.А. Мельчука, данная категория характеризуется довольно значительным многообразием источников и способов получения информации. При этом все они с темпоральной точки зрения локализованы в настоящем или прошлом.
О том, что будущее время опосредуется через настоящее, писали логики, философы и психологи (Разделы 1.2.1. и 1.2.2. данной работы). Естественно полагать, что наличие источника информации делает высказывание о будущем более уверенным. С другой стороны, чем бльшую уверенность говорящий высказывает относительно того, что предстоит, тем вероятнее, что эта уверенность базируется на каком-то источнике информации.
В связи с этим наряду с волитивным и эпистемическим будущим необходимо выделить и эпистемико-эвиденциальное будущее.
Известно, что модальные глаголы wollen и sollen эксплицируют при неэпистемическом употреблении эвиденциальную семантику пересказывательности, которая вполне соотносится и с областью будущего. Вместе с тем, источники информации для высказываний о будущем, конечно, не замыкаются на информации из вторых или третьих рук, они также могут расцениваться как логический вывод из анализа ситуации в настоящем или прошлом и т.д. Важную роль играет в этом случае степень достоверности или авторитетности источника информации. Чем она выше, тем больше оснований говорить о выражении эвиденциального значения.
Так, при анализе высказывания Peter wird zu uns kommen. можно говорить не только о выражении будущего времени, но и об эпистемической модальности уверенного предположения, а также об эвиденциальной семантике. Источником информации при этом может быть как сам говорящий, сделавший логический вывод о визите Петра, к примеру, исходя из своих знаний о его привычках, привязанностях и т.д. В качестве источника информации может выступать и другое лицо. Например, сам Петр мог ранее сообщить говорящему о своем намерении прийти, или кто-то другой рассказал говорящему о желании Петра прийти.
Вместе с тем, некоторые высказывания о будущем могут делаться и без опоры на какой-то источник информации. Следует предположить, что такие высказывания должны характеризоваться эпистемическим значением неуверенности со стороны говорящего. Говорящему нечем «подкрепить» высказывание, и оно «теряет в уверенности». Сложность вызывает установление факта наличия источника информации, поскольку в большинстве случаев высказываний о будущем он не называется. Однако анализ ситуативного контекста, сопровождающего речевой акт говорящего, в целом допускает его установление. В любом случае, когда речь идет о выражении будущего без волитивного компонента можно утверждать, что 188 темпоральное значение сопровождается значением эпистемической модальности, в ряде случаев дополненной еще и эвиденциальным компонентом.
Волитивная семантика, однако, обычно не согласуется с семантикой эвиденциальности. По крайней мере, следует говорить об отсутствии прямой корреляции данных значений. В свете сказанного возникает вопрос: можно ли говорить о выражении будущего без сопровождения волитивного, эпистемического или эвиденциального компонента семантики? – Полагаем, что это едва ли возможно. Значение так называемого «чистого будущего» обычно приписывается футуральному презенсу в высказываниях, указывающих на отсутствие у говорящего всяких сомнений в том, что действие совершится. Например, при провозглашении планов: Morgen um 17 Uhr findet die Versammlung statt. – Действительно, такого рода высказывания указывают на отсутствие выраженного модального значения – волитивного и эпистемического. Вместе с тем, они создаются в опоре на какой-то достоверный источник информации и, следовательно, предполагают наряду с семантикой будущего также наличие эвиденциального значения. Если же принять во внимание тот факт, что будущее «открыто» для наступления непредвиденных обстоятельств, то, следовательно, не исключено выражение и эпистемической модальности, результирующей из невозможности верификации будущего в момент речи говорящего.
Исключение составляют случаи употребления высказываний о будущем, наступлению которого ничто не может помешать типа Morgen ist Freitag, представляющих собой своеобразную констатацию наступления события в будущем (в случае, если говорящий точно знает, что время произнесения данного высказывания совпадает с четвергом). Однако поскольку они всегда предполагают отсылку к источнику информации (напр., в данном случае к календарю), и их следует считать темпорально-эвиденциальными, а не «чисто» темпоральными.