Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Развитие терминоведения и изучение термина как лингвистической категории в отечественном и зарубежном языкознании 13
1.1 Становление и развитие терминоведения как науки о термине в отечественном языкознании 13
1.1.1. История вопроса 13
1.1.2. Теоретические основы анализа термина в отечественной лингвистике 17
1.1.3 Текстовая природа термина 3 5
1.1.4. Корреляция понятий: язык для специальных целей, профессиональный язык, специальный язык в российской лингвистике 40
1.2 Термин как основа языка для специальных целей в зарубежном языкознании 43
1.2.1. Понятие «специальный язык» в зарубежном языкознании 43
1.2.2. Тенденции развития языков для специальных целей 46
1.2.3. Современные направления развития терминоведения 51
1.3 Термин как элемент профессиональной коммуникации 54
Выводы 57
Глава II. Юрислингвистика как новый ракурс исследований профессиональной коммуникации 60
2.1 Язык и право: взаимодействие в исследовании профессиональной коммуникации 60
2.1.1 .Становление и развитие юрислингвистики 60
2.1.2. Процесс законотворчества как составная часть лингвистической культуры общества
2.1.3. Вопросы описания функционирования языка права и проблема методики его исследования 70
2.2 Язык права как основа профессиональной коммуникации в юридической сфере 79
2.2.1. История развития языка права в Германии 79
2.2.2. Проблема классификации языка права в отечественной и зарубежной лингвистике 82
2.2.3. Общая лексическая и синтаксическая характеристика немецкого языка права и языка закона 84
2.3 Юридический термин как основа языка права 91
2.3.1. Понятие юридического термина в отечественной и зарубежной лингвистике 91
2.3.2. Проблема классификации юридических терминов 94
2.3.3. Особенности юридической терминологии в межкультурной коммуникации 102
2.3.4. Терминологические поля в юридическом дискурсе 104
Выводы 109
Глава III. Лингвистические и социолингвистические особенности описания юридической деятельности в области семейного права 113
3.1 Институт брака и динамика семейных отношений как отражение социальных изменений в обществе 113
3.2 Лингвистические характеристики языка семейного права в социокультурном аспекте 133
3.2.1. Общая лингвистическая характеристика терминов семейного права 133
3.2.2. Синонимия и полисемия немецкого юридического термина семейного права в межкультурном контексте 147
3.2.3. Отражение динамика социальных изменений в лексике права 155
3.2.4. Функциональный анализ терминологии семейного права Германии 161
3.2.5. Фоновые особенности терминологической лексики на примере семейного права Германии 165
3.2.6. Метафора и юридический термин 169
3.3 Словарь как модель терминографического описания языка семейного права Германии с учетом социокультурного компонента 173
Выводы
- Теоретические основы анализа термина в отечественной лингвистике
- Процесс законотворчества как составная часть лингвистической культуры общества
- Лингвистические характеристики языка семейного права в социокультурном аспекте
- Отражение динамика социальных изменений в лексике права
Теоретические основы анализа термина в отечественной лингвистике
Терминоведение или учение о термине, являющееся теоретико-прикладной отраслью современного языкознания, имеет не столь длительную историю. По мнению В. А. Татаринова «становление теории термина шло довольно непростым и уж совсем не прямолинейным путем» [Татаринов 1996: 117]. Появление идей, связанных с термином, то есть с единицей, выполняющей номинативную функцию и обозначающей общее понятие в системе понятий [Лейчик 1987: 141], предполагало создание собственной теории в рамках языкознания. Помимо этого, теория термина связывалась и с другими областями знания, например: социолингвистикой, стилистикой текста, семиотикой, информатикой, общей теорией систем и рядом других предметных наук. Проблематика термина активно разрабатывалась и разрабатывается такими отечественными исследователями как К. Я. Авербух, Н. В. Васильева, Г. О. Винокур, М. Н. Володина, А. С. Герд, С. В. Гринев, Б. Н. Головин, В. П. Даниленко, Т. Л. Канделаки, Р. Ю. Кобрин, В. М. Лейчик, Д. С. Лоте, В. Н. Прохорова, А. В. Суперанская, В. А. Татаринов, С. Д. Шеллов и др.
Терминоведение возникло в рамках филологии как одно из ее направлений, но понятие термина долгое время рассматривалось в отрыве от языка. Большим открытием в теории терминоведения стало выяснение языковой природы термина. В. М. Лейчик убедительно доказал, что «термин образуется на основе лексической единицы определенного естественного языка, т.е. лексическая единица этого языка является субстратом термина» [Лейчик 1986; 88 - 89]. Эта идея характеризует сущность процесса терминологизации, заключающуюся в том, что в ходе процесса номинации результата познавательной деятельности в качестве его языковой основы выступает слово естественного языка. 30 - 50-е (и частично 60-ые) годы XX века в нашей стране были связаны с формированием системы терминологических понятий и теории, обеспечивающей данный метаязык. Это «подразумевает создание разветвленного научно-понятийного аппарата, соответствующих категорий и законов, а также необходимых текстов. В формировании терминологических понятий и категорий преобладала прескриптивная линия» [Татаринов 1996: 118]. Она подразумевала оперирование такими терминоведческими категориями, как однозначность термина, его стилистическая нейтральность, независимость от контекста, краткость, отсутствие синонимов, системность, дефинитивность, различение терминологии и номенклатуры и т.д.
На протяжении нескольких десятилетий лингвисты не раз ставили вопрос о месте термина в ряду лингвистических категорий. В терминоведческих исследованиях 50-х гг. XX века содержалась мысль о связи термина и слова. Так, Р. Г. Пиотровский, показав двойственную природу термина, утверждал, что развитие терминологии отражает несомненно развитие той или иной области знаний. Но, с другой стороны, новые термины возникают на базе основного словарного фонда и словарного состава общенародного языка [Пиотровский 1952].
В 60-е гг. XX века в связи с интенсивным ростом научного знания в языке появляется большое количество новых терминов. Резкий скачек в развитии терминологии приводит к тому, что в ней стали усматривать особый, быстроразвивающийся лексический слой, группу общенародной лексики, существующей в соответствии со специфическими закономерностями. Понятие специфичности, учитывающееся и во многих современных терминологических концепциях, становится основным критерием дефиниции термина. Под термином стали в основном понимать «слово или подчинительное словосочетание, имеющее специальное значение, выражающее и формирующее специальное понятие и применяемое в процессе познания и освоения научных и профессионально-технических объектов и отношений между ними [Головин, Кобрин 1987: 5].
В 70-е гг. XX века терминоведение становится открытым для многих принципиально новых идей в отношении своих главных понятий и категорий. Большую роль в становлении лингвистики термина сыграла новая интерпретация функции термина, предложенная В. М. Лейчиком, трактующая его «особую функцию» в аспекте языка. В. М. Лейчик полагал, что функция обозначения термином специального понятия в системе понятий не устраняет его признаков слова. Исследования функций термина сформировали функциональное направление в терминоведении, позволяющее ставить и решать такие проблемы, как противоречивость термина в статусе языковой единицы, соотношение термина со словом естественного языка, зависимость термина от конкретного текста, обусловленность терминообразования действием законов языка и др.
Процесс законотворчества как составная часть лингвистической культуры общества
Исходя из этого, Р. Арнтц обращает внимание на то, что причины возникновения проблем понимания между юристами и не юристами в правовой и административной области заключаются не в лексике и языковых структурах, а скорее в абстрактности специальных юридических понятийных взаимосвязей [Arntz 2001: 289].
Одной из последних тем в исследованиях немецких лингвистов является вопрос о том, что вызывает помехи в коммуникации между юристами и не юристами. В этой связи интересны исследования Б. Эккарт, которые построены на материале семейного законодательства Германии, а именно его части, содержащей нормы о разводе [Eckardt 2000]. Отвечая на вопрос о причинах невозможности успешной коммуникации в правовой сфере между юристами и не-юристами делается вывод о том, что помехи в коммуникации с использованием языка права обусловлены не столько непониманием узкоспециальных терминов, сколько в большей степени социальными причинами. Еще одна проблема, по которой исследователи языка права до сих пор не пришли к единому мнению - проблема ясности языка законодательства. Как должен быть написан закон, чтобы его можно было считать ясным? В мировой практике сложились две точки зрения на эту проблему. Одна из них заключается в том, что язык правовых актов рассматривается как особый юридический язык, имеющий мало общего с литературным языком, а другая - в том, что язык права можно рассматривать как разновидность (стиль) общелитературного языка.
Первая точка зрения получила распространение в Германии. А. Шнитцер утверждал, что к ясной форме выражения права может вынуждать только низкий уровень развития людей. Отто Гирке видел язык законодательных актов как абстрактный немецкий язык юристов, совершенно непонятный для не специалистов. В свою очередь это дало В. Гедеману основание считать, что трудности, связанные с ясностью языка закона, непреодолимы [цит. по Керимов 1998: 57-58].
По-иному к этой проблеме подходят некоторые польские и российские ученые, которые, в отличие от немецких авторов, не противопоставляют язык законодательства общелитературному языку, считая его специальным стилем этого языка. Я. Воленьский полагал, что язык законодательства есть фрагмент обыденного языка [Haft 1977: 29]. По мнению А. А. Ушакова, термины "язык законов" или "законодательный язык" не обозначают особого языка, противостоящего литературному языку, а связываются с особым функциональным стилем современного русского литературного языка (законодательным стилем), который объединяет совокупность языковых средств, употребляемых для выражения мысли законодателя и законодательных категорий [Ушаков 1967: 142]. А. С. Пиголкин рассматривает язык закона как особый самостоятельный стиль литературного языка, который характеризуется специальными композиционными и стилистическими средствами, особым словарным составом языка для выражения мысли законодателя [Пиголкин 1968: 47]. Эту точку зрения разделяют С. С. Алексеев и Н. И. Хабибуллина [Хабибуллина 1996: 19]. Различие между двумя вышеупомянутыми подходами состоит в том, что ясность языка законодательства, с точки зрения немецких ученых, является его относительным свойством и зависит от степени подготовленности адресата, а с точки зрения польских и российских авторов - абсолютным свойством и не зависит от степени подготовленности адресата.
Таким образом, несмотря на то, что юрислингвистика - относительно молодой раздел лингвистической науки, уже существует целый ряд значительных исследований по ее проблемным вопросам. В настоящий момент юрислингвистика переживает период активного развития.
Интересно отметить, что в последнее время большинство исследований языка права постепенно сменили акценты - на первый план уже выходят не просто формальные исследования специального языка с точки зрения его терминологического состава или синтаксической структуры, а языковые исследования сменяются междисциплинарными исследованиями. Язык права исследуется как социальный и социокультурный феномен. В этой связи появились социолингвистические исследования проблем понимания юридической речи не-специалистами (не юристами) [Eckardt 2000]. Проблемы, которыми занимается юрислингвистика, многогранны и непросты. Одни из них требуют одновременно юридической и лингвистической компетенции, для решения других необходимы глубокое теоретическое осмысление и практическая разработка. Тем не менее, можно с уверенностью сказать, что исследования в области языка права несомненно имеют огромную перспективу, поскольку право как и язык, которым оно пользуется, являются неотъемлемой частью жизни современного общества.
Лингвистические характеристики языка семейного права в социокультурном аспекте
Поле - это своеобразная область существования термина, внутри которой он обладает всеми характеризующими его признаками [Суперанская, Подольская, Васильева 2003: ПО]. Принадлежность к определенному терминологическому полю является самым существенным признаком, отличающим термины-слова от обычных слов. Поле для термина-понятия - это та система понятий, к которой он принадлежит, а для термина-слова - та совокупность других терминов слов, с которыми он сочетается в рамках данной науки, на базе которой он формируется сам и на которые оказывает влияние своей языковой формой. Но первое и главное для поля — его экстралингвистическая соотнесенность.
А. А. Реформатский отмечал, что термин всегда член какой-либо терминологии, в пределах которой он однозначен. Терминологическое поле заменяет ему контекст. В своем терминологическом поле термин-слово обретает точность и однозначность, а за его пределами - теряет характеристику термина [Реформатский 1968: 103]. «Термины могут жить вне контекста, если известно, членами какой терминологии они являются. Однозначность термины получают не через условия контекста, а через принадлежность к данной терминологии. Тем самым, в отличии от слов - не терминов слова-термины не зависят от контекста» [Реформатский 1959: 10].
При анализе терминов следует обращаться как к лексическим, так и к понятийным полям. В отличие от обычного лексического поля в терминологическое поле входит не общая, а специальная лексика, соотнесенная со специальными понятиями.
Терминологическое поле - это экстралингвистическая область, с которой соотносится термин, но внутри поля обычно наблюдается определенная лингвистическая упорядоченность элементов. А. А. Реформатский полагал, что в каждом терминологическом поле формируются свои словообразовательные и словоизменительные парадигмы, невозможные в общей лексике или в другом поле.
Более крупные терминологические поля могут делиться на более мелкие и частные микрополя. Как справедливо отмечено Е. А. Крашенинниковой, теория поля приходит на помощь лингвистам в тех случаях, когда бессильны другие методы познания языка, особенно когда речь идет о явлениях, непрерывно развивающихся [Крашенинникова 1965: 127]. Основная заслуга широкой разработки теории поля применительно к немецкому языку принадлежит К. Бюлеру, создавшему учение о ситуациях и контексте [Віішег 1934]. Кроме того, в германистике теорию поля разрабатывали такие языковеды как И. Трир [Trier 1931] и Г. Ипсен [Ipsen 1930].
Понятие поля тесно связано с понятиями системы и структуры. Система (с греч. целое, составленное из частей, соединение) это совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которая образует определенную целостность, единство [ФЭС, 610]. Это означает, что, говоря о системе, исследователь рассматривает сложный по характеру объект в направлении от составляющих его частей к целостности, а, говоря о структуре, - в направлении от целостности объекта к его частям и к характеру их взаимосвязей.
В отличии от поля - предметной области, с которой соотнесен термин как специальное понятие, система для термина — в первую очередь лингвистическая упорядоченность специальных слов, обслуживающих определенное терминологическое поле. Вследствие этого отдельные терминологии - это очерченные лексические подсистемы внутри лексической системы национального языка. Подобно тому, как поле может делиться на микрополя, терминологические системы членятся на подсистемы, а те, в свою очередь, - на терминологические ряды, ориентированные на экстралингвистическую соотнесенность и словообразовательную однотипность.
Теория поля применима в самых разных сферах языка. Наиболее яркими достижениями характеризуются исследования, проводимые в рамках теории поля в семантике. Среди отечественных лингвистов большие заслуги в разработке теории семантического поля принадлежат А. А. Уфимцевой [Уфимцева 1961]. Теория поля используется не только при анализе лексических элементов. Г. С. Щур видит перспективы полевой инвентаризации элементов фонологического уровня [Щур
1974]. Е. В. Гулыга и Е. И. Шендельс ввели новое понимание теории поля, проводя анализ проводя анализ с учетом одновременно фактов лексики и грамматики [Гулыга, Шендельс 1969]. Е. А. Крашенинникова предложила оригинальный способ описания методом поля словообразовательных моделей немецкого языка [Крашенинникова 1965, Вып. 4].
Как было отмечено выше, конституентами полей могут стать языковые единицы разных уровней. Немецкие юридические термины семейного права как часть специальной лексики права в настоящей работе рассматриваются в рамках теории поля. Использование понятия поля в этой области представляется вполне оправданным и продуктивным.
Немецкая юридическая лексика может быть представлена в виде следующего изображения:
Отражение динамика социальных изменений в лексике права
Слово unehelich впервые было употреблено в Саксонском Зерцале (Sachsenspiegel - сборник феодального права Германии XIII в.) в сочетании unehelicher man в смысле бесправный (rechtlos, gesetzlos). Ульрике Хайбах, проводя исследование этого понятия, пришла к заключению, что оно возникло в период перехода от исключительно латинских обозначений правовых понятий к образованию и нахождению их немецких эквивалентов и является точной калькой с латинского illegitimus [Heibach 1991: 214]. В таком же смысле употребляет это понятие Швабское Зерцало (Schwabenspiegel), которое было создано при несомненном влиянии Саксонского Зерцала. Как отмечает У. Хайбах, слово ehelich понималось как zur Ehe gehorig [Heibach 1991: 214]. С конца XVII века это понятие применяется как в праве, так и в повседневной разговорной речи. В конце XIX века оно попадает в текст Гражданского кодекса Германии, изданного под редакцией Планка в 1880 году.
В 1969 году в ФРГ была проведена реформа, которая изменила правовое положение внебрачных детей, и существовавшее до тех пор понятие unehelich было заменено на nichtehelich. Впервые вопрос о замене одного понятия на другое был поднят еще в 1940 году, когда был принят закон, вносивший изменения в семейное и наследственное право. Согласно этому закону внебрачные дети должны были освобождены от ярлыка неполноценности и соответственно к ним в будущем не должно было быть применено понятие unehelich. В действительности же в ст. 1705 ГКГ 1986 года, описывающей правовое положение внебрачных детей, нормы, применяемые к ним, по своему содержанию указывали на их второстепенное положение по сравнению с детьми, рожденными в законном браке. Тем самым общество давало моральную оценку таким фактам. Во времена Веймарской республики было сделано несколько попыток законодательно нивелировать правовые различия между внебрачными детьми и детьми, родившимися в законном браке, однако все эти попытки на стадии принятия закона разбивались о неприятие их консервативно настроенным большинством. Во времена господства национал-социалистической идеологии законодатель предпринял очередную попытку уравнять в правах законных и незаконных детей, однако эта прогрессивная на сегодняшний день точка зрения была продиктована не изменениями в моральных настроениях в обществе, а заботой о росте народонаселения Германии. Однако по причине военных действий принятие изменений к закону было отложено, и закон продолжал действовать в своих старых формулировках.
Наконец, в 1969 году была проведена уже выше упомянутая реформа, изменившая положение внебрачных детей, и понятие unehelich было заменено на nichtehelich. Однако эти языковые изменения были продиктованы опять же не изменившимися моральными настроениями в обществе, а по рекомендации Комитета по правам человека от 9 мая 1969 года. Как отмечает У. Хайбах, новые формулировки были призваны показать новый путь развития немецкого права в противовес довоенному периода национал-социализма.
Если посмотреть на эту проблему в отрыве от политики, то встает логичный вопрос, является ли замена отрицательной приставки un- на отрицательную частицу nicht улучшением в формулировании правового понятия. Если рассматривать развитие этих слов в историческом ракурсе, то и ип и nicht отсылают нас к индогерманскому корню пе, который обозначал отрицание. Из него возникло древневерхненемецкое nein, из которого возникло средневерхненемецкое niht и нововерхненемецкое nicht. Точно так же индогерманский корень пе в древневерхненемецком развился в форму un, обозначающую отрицание. Уже с конца XVII века четко прослеживается различное содержательное наполнение un и nicht, которое сохранилось и по настоящее время. В словаре современного немецкого языка можно прочитать, что приставка un- используется для обозначения чего-либо неприятного, отрицательного и осудительного, в то время как nicht воспринимается как безоценочное отрицание [Worterbuch der deutschen Gegenwartssprache 1976,Bd.5:3895; 1974 Bd.4:2648]. nichtehelich Adj. (bes. Rechtsspr.): nicht innerhalb einer Ehe gezeugt: Heute sind dreihundert von tausend Geburten nichtehelich.[DUDEN Das groBe Worterbuch der deutschen Sprache]
При этом можно поставить под сомнение, что лишь изменением выбора слов можно устранить устоявшуюся дискриминацию в правовом положении внебрачных детей. Однако стоит отметить тот факт, что с введением в употребление в ГКГ понятия nichtehelich произошел позитивный толчок в развитии дальнейших реформ по изменению правового положения внебрачных детей, которые в конечном итоге привели к полному уравниванию их в правах с законными детьми. 2. Экспликация развития семейных отношений в языке права. Переход от «vaterliche Gewalt» к «elterliche Sorge»
Вспоминая историю развития семейного права Германии, следует отметить, что полнота власти в решении любых семейных вопросов принадлежала мужу, отцу. Эти исторически сложившиеся отношения в патриархальной семье оправдывают появление такого понятия как vaterliche Gewalt (власть отца). Само понятие возникло в XVI веке во времена активной рецепции римского права в немецкое право и является, вероятно, дословным переводом термина римского права patria potestas, который провозгласил господство pater familias над всеми другими членами семьи [Heibach 1991: 223]. Первое упоминание этого понятия в его немецком варианте восходит предположительно к 1509 году, когда в Аугсбурге были напечатаны Рекомендации по применению семейного права. Выражение vaterliche Gewalt вошло прочно в немецкий язык права, чему до конца XVIII века существуют многочисленные подтверждения. Однако уже текст норм семейного права в изданном в 1896 году ГКГ не содержит этого понятия. На этом основании можно сделать вывод о том, что к концу XIX века это понятие вышло из употребления. На его место пришло понятие elterliche Gewalt (родительская власть), которое уже можно найти в тексте ГКГ 1896 года издания. Хотя понятие «родительская власть» предполагает одинаковые права обоих супругов по отношению к детям, в действительности же здесь не было и речи ни о каком равноправии. Безусловно, муж и отец являлся носителем всех прав и обязанностей, возложенных на него родительской властью. И лишь в случае его смерти или недееспособности жена, мать занимала его место.
В XX веке призывы к уравниванию в правах женщин в семье стали звучать все отчетливее. Их конституционные основы можно найти в ст. 3 конституции Германии. «Первой ласточкой» в развитии этого процесса стало принятие в 1957 году закона о Равноправии (Gleichberechtigungsgesetz), согласно которому родительская забота должна осуществляться обоими родителями совместно. Однако ГКГ в ст. 1628 и после 1957 года содержал положение о решающем праве отца, которое было отменено решением Федерального Конституционного суда от 29.07.1959 г. Однако, выражение elterliche Gewalt осталось неизменным, поскольку его формулировка не содержала прямого указания на отсутствие равноправия. Только в 1979 году понятие Gewalt (власть) было заменено понятием Sorge (забота, ответственность).