Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Дискурс через призму понимания картины мира особой языковой личностью
1.1. Текст, дискурс и связанные с ними основные понятия 15-21
1.1.1. Языковая личность как основа понимания мира и дискурса
1.1.2. Языковое сознание и мышление через призму обыденного и профессионального знания
1.1.3. Языковая и научная картины мира 30-33
1.2. Патографический дискурс или нарративы о болезни 33-40
1.3. Языковая личность персонажа художественного текста 40-46
1.4. Обзор работ в области феномена шизофрении Выводы по первой главе 48-49
Глава 2. Термины schizophrenia и schizophrenic в зеркале профессиональной и обыденной картин мира .
2.1. Когнитивно-дефиниционный анализ лексикографических источников и научных медицинских текстов
2.2. Термин schizophrenia как объект метаязыковой рефлексии 68-80
2.3. Медицинское коммуникативное пространство в текстах патографического дискурса
2.4. Социокультурные и мифолого-религиозные составляющие понимания феномена шизофрении в патографическом дискурсе
2.4.1. Лингвистический и концептуальный анализ пространств
и пространственных отношений через призму языковой личности в патографическом дискурсе .
2.4.2. Ключевая текстовая метафора «ВУЛКАН» 125-131
Выводы по второй главе
Глава 3. Психопатологическая языковая личность персонажа-шизофреника
3.1. Особенности Я-концепции шизофреника 135-148
3.2. Концептуальные и ценностные доминанты психопатологической личности .
3.3. Ключевые эмотивные доминанты психопатологической личности .
3.4. Особенности речевого поведения психопатологической личности
Выводы по третьей главе 186-188
Заключение 189-193
Список литературы
- Языковое сознание и мышление через призму обыденного и профессионального знания
- Языковая личность персонажа художественного текста
- Медицинское коммуникативное пространство в текстах патографического дискурса
- Ключевые эмотивные доминанты психопатологической личности
Введение к работе
Актуальность нашего исследования обусловлена интересом к концептуальным механизмам протекания речемыслительной деятельности, а также ролью человеческого фактора в языке, который оказывается ключевым ориентиром в оценке поведения индивида в обществе, его социализации и функционировании в индивидуальной и межличностной сферах. В связи с этим особое значение приобретает феномен шизофрении как социокультурный элемент представлений современного человека, до сих пор остающийся недостаточно изученным. Между тем, частота данного психического заболевания «близка к частоте диабета. Каждый сотый из нас страдает ею. Она встречается у больных во всех уголках земного шара» (А. Финзен, 2001). О социальной значимости рассматриваемого явления для общества США свидетельствует тот факт, что на известном интернет-портале Goodreads.com в разделе Mental Illness Book Lists фиксируется обширный список художественных произведений, в которых главный персонаж представлен шизофреником.
Можно утверждать, что феномен шизофрении кардинально важен не только для специалистов в медицинской области знания, но и востребован носителями языка с «наивными» представлениями о мире. Нарративы о психических заболеваниях, наряду с репрезентацией изучаемого явления в сфере профессионального типа дискурса, представляют большой интерес для изучения, особенно с точки зрения когнитивной лингвистики.
Цель данного исследования состоит в том, чтобы на основе комплексного лингвистического и когнитивного анализа англоязычного художественного и специального дискурсов раскрыть языковые особенности феномена schizophrenia, представляющего обыденную и профессиональную разновидности картины мира.
Для достижения указанной цели были поставлены следующие задачи:
1) охарактеризовать понятия текста и дискурса в системе современного парадигмального знания, а также связанные с ними явления языкового сознания и картины мира, представляющие обыденное и специальное знание языковой личности;
-
определить отличительные черты патографического дискурса, или нарративов о болезни, показав существующие подходы в их изучении;
-
представить особенности особой языковой личности на основе ее изучения как персонажа художественного текста;
-
провести анализ содержания термина schizophrenia на материале специальных медицинских источников и толковых словарей, что помогает уточнить специфику понимания данного явления в специальной и обыденной сферах деятельности человека;
-
на основе анализа дефиниций выделить ключевые особенности единиц, которые характерны для профессионального и обыденного типов сознания, отразив их сходства и различия;
-
рассмотреть языковые особенности текстов патографического художественного дискурса, в которых находят воплощение медицинские понятия schizophrenia и schizophrenic в обыденной картине мира;
-
описать особенности языковой картины мира, обратив внимание на специфику восприятия пространства и пространственных отношений особой языковой личностью, а также используемые метафоры, определяющие антропоцентрический характер описываемого заболевания;
-
дать целостную характеристику психопатологической языковой личности персонажа-шизофреника на основе концептуальных, индивидуально-ценностных и эмотивных доминант, а также коммуникативного поведения подобного индивида в текстах патографического дискурса.
Материалом исследования послужили тексты патографического дискурса, или нарративы о болезни, представленные в романах В. Лэмба “I know this much is true”, М. Карлсон “Finding Alice”, Т. Трумана “Inside out”, Дж. Рэйя “Lowboy”, Б. Джеймса “Life is but a dream”, а также автобиографии и мемуары, такие как Дж. Гринберг “I never promised you a rose garden”, К. Стила и К. Берман “The day the voices stopped”, К. Морган “Mind Without a Home: A Memoir of Schizophrenia”. В работе используются материалы 16 одноязычных толковых словарей американского и британского вариантов английского языка, изданные за последние 35 лет, и их онлайн-версии, а также данные специализированных медицинских словарей: “Dorland's Illustrated Medical Dictionary”, “Dictionary of Medicine”, “Black’s Medical Dictionary”, “Collins Dictionary “Medicine””. Привлечен материал ряда справочных и учебных изданий по медицинской тематике: “American Medical Association Complete Medical Encyclopedia”, “American Medical Association family medical guide”, “Psychopathology: history, diagnosis, and empirical foundations”, “Casebook in abnormal psychology”, “Abnormal psychology”, а также такой основополагающий документ Американской психиатрической ассоциации, как “Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders” (четвертое [DSM-IV-TR 2000] и пятое [DSM-V 2013] издания), определяющий метаязык клиницистов, исследователей и чиновников системы здравоохранения в США, используемый при описании психических расстройств и их диагностики.
Фактический материал исследования потребовал комплексного подхода, включающего теоретико-эмпирические методы познания: анализ, синтез, классификация, обобщение; и методы, применяемые в современной лингвистической науке: историко-этимологический, дефиниционный, элементы компонентного анализа, количественный подсчёт, текстовый, контекстуально-дискурсивный, фреймовый анализы, метод концептуального моделирования.
Настоящее диссертационное исследование проведено на стыке нескольких областей знания, основными из которых являются когнитивная лингвистика, психолингвистика, психология, медицина и философия сознания. Такой междисциплинарный ракурс комплексного лингвистического осмысления рассматриваемого явления оказывается значимым в рамках современной когнитивно-дискурсивной парадигмы лингвистического знания.
Научная новизна работы заключается в том, что в ней впервые проводится комплексное лингвистическое рассмотрение такого сложного психического заболевания, как шизофрения, которое изучается на материале специальных медицинских, толковых источников, художественных и автобиографических текстов. Не менее важным аспектом считаем то, что не подвергавшийся ранее изучению феномен психопатологической языковой личности в патографическом художественном дискурсе раскрывается на основе базовых категорий ПРОСТРАНСТВА и ВРЕМЕНИ, дополненных категориями, указывающими на симптоматику болезни, ее развитие, состояние человека и результат заболевания, видоизменяющими человеческие ценности, эмоциональную сферу и заменяющими личностные концепты антиконцептами. Глубокому проникновению в концептуальные, индивидуально-ценностные и эмотивные доминанты психопатологической языковой личности персонажа-шизофреника в дискурсе способствовал методологический аппарат когнитивной лингвистики, представленный на основе образных схем, концептуальных метафор и других видов когнитивного моделирования.
Теоретической базой для написания данной работы послужили труды отечественных и зарубежных лингвистов в области: 1) описания языковой картины мира (Н.Д. Голев, Д.Б. Гудков, О.А. Корнилов, Р.И. Павилёнис, Б.А. Серебренников, Ю.С. Степанов); 2) теории языковой личности (Д.Б. Гудков, Ю.Н. Караулов, В.И. Карасик, Т.Ю. Ма, И.О. Мазирка); 3) лингвистики текста и теории дискурса (Н.Д. Арутюнова, М.Я. Блох, Дж. Браун, И.Р. Гальперин, Е.А. Гончарова, Т.А. ван Дейк, В.И. Карасик, В.Е. Чернявская, И.А. Щирова, Дж. Юл и др.); 4) когнитивной лингвистики (Н.Н. Болдырев, Е.С. Кубрякова, О.К. Ирисханова, Дж. Лакофф, Э. Рош, Р. Лэнекер, Л. Талми и др.); 5) терминоведения (Е.И. Голованова, В.М. Лейчик, Л.А. Манерко, С.Л. Мишланова, Е.А. Никулина, В.Ф. Новодранова, С.Д. Шелов и др.); 6) прагматики (Г.П. Грайс, В.Л. Наер, Л.В. Цурикова); 7) патографического дискурса (В.П. Руднев, А. Франк, A.Х. Хокинз, K. Вайнгартен); 8) лингвокультурологии (А. Вежбицкая, Е.М. Вольф, Г.Г. Слышкин); 9)
лингвистики эмоций (H.A. Красавский, В.И. Шаховский, Ю. Остер, З. Кёвечеш); 10) феномена шизофрении (Я. Вробель, E. Гофман, Б. Стоун, Дж. Хорнштейн, Р. Эльран и др.).
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что в нем разрабатываются теоретические основы изучения типологии знания благодаря участию языкового обыденного и специального (профессионального) видов дискурса, а также концептуального анализа текстов патографического дискурса. На примере феномена шизофрении расширено представление о медицинском дискурсе и особой психопатологической языковой личности, изучены особенности вербализации научной и наивной картин мира посредством терминологической и нетерминологической лексики в профессиональном и обыденном типах дискурса, рассмотрены специфические характеристики лексемы schizophrenia как в экстралингвистической, так и собственно лингвистической обусловленности. Подобный ракурс определяет вклад данной работы в развитие концепции языковой личности, терминоведения и профессиональной коммуникации, художественных разновидностей дискурса и методологического аппарата когнитивно-дискурсивной лингвистики, способствуя расширению представлений о способах концептуализации окружающей действительности человеческой личностью.
Практическая ценность работы заключается в том, что ее результаты могут найти применение в исследовательской и учебно-педагогической практике преподавания английского языка, в частности, в курсах лекций и учебных пособиях по когнитивной лингвистике, лексикологии и стилистике английского языка, основам теории языка и терминоведения, интерпретации текста и дискурсивному анализу, а также прикладному языкознанию. Материал может быть полезен для тех, кто изучает психологические и концептуальные основания формирования разных категорий и видов дискурса на материале не только английского, но и русского и других иностранных языков.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Патографический дискурс воплощает профессиональное и/или обыденное языковое сознание и репрезентирует обобщенный речеповеденческий портрет психопатологической языковой личности (персонажа-шизофреника).
-
Schizophrenia является элементом терминологической системы специалиста в области психиатрии и категоризуется как заболевание головного мозга посредством лексемы disorder. В настоящее время термин вошёл в когнитивное пространство современного пользователя языка, указывая на отсутствие нормы или отрицательные смыслы, воплощённые в культурно-значимой единице. Её синонимами в общеупотребительном языке являются слова illness, sickness, insanity, madness, отождествляющие феномен с сумасшествием на основе системы оценок, принятой в англоязычной культуре.
-
В англоязычном художественном патографическом дискурсе воплощены ключевые симптомы шизофрении: БРЕД репрезентируется
тематическими группами «преследование», «отравление», «величие» и «магическо-мистический бред»; СЛУХОВЫЕ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ в основном представлены глаголами речепроизводства, указывающими на говорение, произнесение, информирование, предсказание, речевое воздействие, спрашивание, ответ, многие из которых высмеивают человека, выражают недовольство, агрессию, вредное воздействие и доминирование над больным.
-
В патографическом дискурсе преобладают глагольные конструкции и прилагательные, сочетающиеся с существительным schizophrenia, а также метафоры «Болезнь (душевная) – загадка», «Болезнь – враждебная сила», «Болезнь – длительное путешествие», отражающие признаки нежелаемого и серьёзного состояния, его негативного влияния и опасности, неизлечимости, неконтролируемости, разрушительности, загадочности, неизвестности, уникальности. Источником для понимания явления выступают мифологемы «Бог», «дьявол», «демоны» и световая метафора.
-
В патографическом дискурсе противопоставление реального и вымышленного миров в сознании больного формируется базовыми категориями ПРОСТРАНСТВО и ВРЕМЯ. Переход между мирами базируется на образных схемах ВМЕСТИЛИЩЕ, ГРАНИЦА, ПРЕПЯТСТВИЕ, ИСТОЧНИК-ПУТЬ-ЦЕЛЬ, КОНТАКТ, СВЯЗЬ, усиленных метафорами «Мост», «Теннисный мячик», «Подводное существо», «Янус».
-
Продуктивной текстовой метафорой выступает «ВУЛКАН», объективированной моделями «Шизофрения – это вулкан» (спящий или активно действующий), «Шизофренический эпизод – это извержение вулкана» и актуализирующей ключевые характеристики феномена: уникальность, непредсказуемость, опасность, разрушительность, загадочность, локализованность, неподвластность человеку, мрак.
-
Шизофрения видоизменяет картину мира личности и разрушает личностные концепты, что выражается в гипертрофированно-негативном характере Я-концепции психопатологической языковой личности, а также доминантных личностных конструктах ЖЕРТВА и ЧУЖОЙ. В дискурсе персонажа-шизофреника особо акцентуированы антиконцепты БОЛЕЗНЬ, НЕСВОБОДА, НЕКОНТРОЛИРУЕМОСТЬ, ДИСБАЛАНС, СМЕРТЬ и эмотив СТРАХ, которые категоризуют окружающий мир через базовые ценности – ЗДОРОВЬЕ/НОРМА, СОЗНАНИЕ, СВОБОДА, КОНТРОЛЬ, БАЛАНС, НАДЕЖДА. Психопатология выражается в речи личности на семантическом и прагматическом языковых уровнях посредством коммуникативных девиаций и нарушений речевого общения, а также необычных индивидуальных языковых неологизмов и окказионализмов, и созданного ею собственного языка.
Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры фонетики и лексики английского языка МПГУ (2014-2016), докладывались на конференции «Новые парадигмы и новые решения в когнитивной лингвистике» (Витебск, 2014), Мартовских чтениях МПГУ (2014), Круглом столе «Язык и лингвистические технологии»,
проводившемся в Институте языкознания РАН (2015), а также нашли свое отражение в 6 научных статьях, 4 из которых входят в реестр ВАК РФ.
Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, анализируемых художественных произведений и лексикографических источников.
Языковое сознание и мышление через призму обыденного и профессионального знания
Текст выступает объектом исследования многих гуманитарных наук, подтверждая междисциплинарный статус теории текста как таковой. Долгое время наиболее авторитетными считались позиции структурной парадигмы лингвистического знания, господствовавшей в 60-е годы XX века. Согласно этой концепции текст понимается как «иерархически организованная система», как «графическое пространство, в котором можно выделить разнообразные языковые единицы в соответствии с конститутивно-интегративным принципом» [Тикунова 2005: 15]. Но исследования в области структурализма не учитывают влияния человеческого фактора в языке, и лингвистические факты рассматриваются отдельно от конкретной ситуационной обстановки и коммуникативного контекста. З.Я. Тураева, отмечая ограниченность структуралистского подхода к тексту, определяет его как «антименталистический» [Тураева 1986: 5]. «Особенностью лингвистики текста являлось то, что большинство авторов рассматривали текст не в жизни – in vivo, а обособленно от того, что влияет на его создание. Получалось, что текст изучался in vitro» [Манерко 2013: 105]. Современный переход к коммуникативным и когнитивным моделям «программирует кооперацию лингвистики текста с так называемыми «сдвоенными дисциплинами»: когнитивной лингвистикой, психолингвистикой, социолингвистикой, и создает, таким образом, прочное основание для внутрилингвистической рефлексии» [Щирова, Гончарова 2007: 39]. Очевидна объективная необходимость в интегральном подходе к тексту, при этом обращается внимание к исследованию «человекомерности» текста [Щирова 2013], что в свою очередь обусловливает критику структурного описания текста как герметичного самодостаточного образования. Но, как оказывается, «текст не автономен и не самодостаточен – он основной, но не единственный компонент речемыслительной деятельности человека. Важнейшими составляющими её структуры, помимо текста, являются автор (адресант текста) и читатель (адресат), а также сама изображаемая действительность, знания о которой передаются в тексте, и языковая система, из которой автор выбирает языковые средства, позволяющие адекватно воплотить творческий замысел, а читателю воспринять заложенные в текст смыслы» [Манерко 2013: 106].
В современной исследовательской парадигме происходит выдвижение текста на первый план в качестве важнейшего объекта всех семиотических дисциплин. Текст называется одним из ключевых понятий, «средством выражения и закрепления человеческого знания, составляющего основу цивилизации» [Чернявская 2013: 10]. Аспекты его изучения могут быть различными, ибо «текст – это событие и семиотическое, и лингвистическое, и коммуникативное, и культурологическое, и когнитивное» [Кубрякова 2004: 509].
Хотя текст принадлежит к наиболее очевидным реальностям языка, а способы его интуитивного выделения «не менее укоренены в сознании современного человека, чем способы отграничения и выделения слова» [Кубрякова 2004: 511], наряду с этим, как можно заметить, существует достаточно много исследователей, которые предложили свои определения текста. Наиболее часто цитирующимся, классическим и эталонным по-прежнему является определение И.Р. Гальперина, согласно которому, «текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сферхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [Гальперин 1981: 18]. Стоит согласиться с комментариями Е.С. Кубряковой, отмечающей, что данные критериальные признаки могут быть оспорены: она приводит примеры незавершенных текстов, текстов устных выступлений, записанных на аппаратуре, предназначенной для прослушивания, текстов рекламного характера и стихотворений, не имеющих заголовков. Текст, как правило, это структурированное образование, его базовая черта – связность, ведь «в нем что-то должно связываться, сплетаться и формировать ткань повествования» [Кубрякова 2004: 514].
Стремясь наглядно проиллюстрировать, что представляет собой текст, В.Е. Чернявская в качестве примера приводит картину немецкого художника К. Бухайстера «Komposition Textem» («Композиция текста») 1959 года. На картине проступают темные и светлые полосы, располагающиеся горизонтально, диагонально и под углом друг к другу, что создает некое подобие сплетения, некой внутренней структуры. Проводя аналогии с картиной, автор заключает, что текст – это «содержательное единство, структурированное и потенциально интерпретируемое целое; текст состоит из различных элементов; текст существует внутри некой протяженной -континуальной – сущности как ее фрагмент; границы текста, его начало и конец, относительны» [Чернявская 2013: 14]. Он является не просто набором упорядоченных элементов, а именно неким единством, на основе которого рождается новый смысл, не присущий каждому элементу в отдельности.
И.В. Арнольд среди важнейших свойств всякого текста помимо целостности и связности справедливо выделяет его информативность [Арнольд 2002: 32], которая помещает текст в разряд когнитивных образований, связанных с познавательной деятельностью людей и с фиксацией определенных структур знания о реальном мире или о вымышленных и воображаемых мирах. В современном гуманитарном знании все больше закрепляется представление о тексте «как центральном звене, связывающем язык и мышление, язык и общество, язык и культуру» [Кубрякова 2004: 507], в нем «аккумулируются сокровища цивилизации» [Щирова, Гончарова 2007: 42].
«Понимание сущности текстового пространства через мыслительную деятельность отдельного индивида, преломление мысли создателя текста через универсальность и одновременно индивидуальность человеческого сознания, развитие воплощённых идей на основе влияния среды, её историко-культурного, этнического и духовного богатства, а также творческого потенциала и роли личности в этом мире, в зависимости от взаимодействия «говорящих сознаний» (М.М. Бахтин) в порождении и понимании текста, - все это, а также многое другое создает основу для более глубокого понимания коммуникации в лингвистике» [Манерко 2013: 107]. Именно подобный подход в лингвистике позволил сместить фокус внимания учёных со статической к динамической точке зрения, в связи с чем акцентируется внимание не на понятии «текст», как было раньше, а на понятии «дискурс».
Языковая личность персонажа художественного текста
Вместе с тем, стоит отметить, что несмотря на такое богатое множество исследований феномена ЯЛ, все они, основываясь на тезисе, что у отдельной личности картина мира детерминирована прежде всего ее характером, рассматривают типы акцентуаций, которые, по справедливому замечанию И.О. Мазирка, предполагают усиление степени определённых черт характера и их сочетаний, а значит представляют хоть и крайние, но всё же варианты нормы. Акцентуации отличаются от психопатий тем, что отсутствует однозначная определённость их проявления во всех без исключения ситуациях взаимодействия человека с миром: поведение человека остаётся вариабельным. «Ацентуация характера» не может считаться психиатрическим диагнозом [Мазирка 2008 (1): 9]. В рамках нашего исследования, посвященного лингвистическому описанию феномена шизофрении, наибольший интерес представляет как раз выход за грань нормы и анализ феномена до сих пор мало изученного, а именно – дискурса психопатологической языковой личности. Нас также интересуют когнитивные процессы, происходящие при восприятии, осмыслении и категоризации окружающего мира этой особой языковой личностью с нарушением психического здоровья. Отметим, что за основу предлагаемой нами терминологической номинации берется термин psychopathology, который широко используется в англоязычной литературе медицинской тематики для обозначения проявлений психических заболеваний, ср.: The signs, symptoms, and other physical and emotional manifestations of mental illness. Psychopathology also describes the branch of medical science that studies the nature and causes of mental illness [American Medical Association complete medical encyclopedia 2003: 1033].
Поясним, что под дискурсом ЯЛ понимается трактовка дискурса, предложенная Ю.Н. Карауловым как «совокупность произведенных во внешней и внутренней речи высказываний одного персонажа прозаического художественного произведения» [Караулов 1987: 238].
В данной работе мы исходим из понимания, что люди с диагнозом параноидная шизофрения представляют коллектив людей, особую группу, объединенную определенным способом восприятия и организации мира, в чьем языке будут выражены значения, из которых складывается единая система взглядов, некая коллективная философия.
В современной американской литературе существует целый пласт художественных текстов, в которых ярко представлен феномен психопатологической ЯЛ, выраженный персонажами, страдающими шизофренией – наиболее распространенным психическим заболеванием.
Таким образом, в целях комплексного и всестороннего рассмотрения репрезентации феномена шизофрении представляется необходимым описать абстрактную модель психопатологической ЯЛ, воплощенную в совокупности персонажей-шизофреников как типичных представителей определенной группы людей. Абстрактная модель позволяет выявить и понять – при наличии объективированных в языковой форме конституирующих уровни элементов – базовые особенности ЯЛ шизофреника, ее индивидуальной КМ.
В описании индивидуального образа мира, который находит отражение в особенностях использования языка, ключевым будет являться понятие концептуализации. По словам О.Г. Почепцова, «отражение мира осуществляется путем отражения его пиков» [Почепцов 1990: 111]. Имеется в виду, что отражению подвергается не весь мир в целом, а лишь его пики – те его составляющие, которые представляются говорящему наиболее важными, релевантными и наиболее полно характеризующими мир. Когнитивный уровень устройства ЯЛ и ее анализа предполагает расширение значения и переход к знаниям, а значит, охватывает интеллектуальную сферу личности, давая исследователю выход через язык к знанию, сознанию, процессам познания человека.
В дискурсе персонажей – психопатологических ЯЛ – воплощаются такие характеристики их концептуальной системы, как Я-концепция, ценностные, эмотивные и концептуальные доминанты и когнитивные стили. Формальным показателем языковой личности является вербально-семантический уровень языка, на котором ЯЛ проявляется наиболее ярко. Каждый персонаж отбирает языковые средства не только в соответствии с условиями коммуникации, но и опираясь на особенности собственного характера, эмоционального склада и психического состояния. Анализ лексической структуры текста позволит представить специфику организации как отдельно взятого индивидуального лексикона субъекта внутритекстовой коммуникации, так и особенности мировоззрения персонажа при выходе на тезаурус и прагматикон его ЯЛ.
Концептуальные параметры дискурса языковой личности будут исследоваться с помощью концептуального анализа, объектом которого являются смыслы, передаваемые отдельными словами, словосочетаниями, типичными пропозициями и их реализациями в виде конкретных высказываний. Выделение ключевых концептов позволяет охарактеризовать концептуальную КМ психопатологической ЯЛ персонажа-шизофреника.
Медицинское коммуникативное пространство в текстах патографического дискурса
Так, в текстах патографического дискурса, репрезентирующих опыт переживания такого психического заболевания как шизофрения, выделяются два основных концептуальных пространства – пространство реального мира и пространство вымышленного мира, существующего только в сознании больного [Манерко, Ворон-Ковальская 2015: 308]. Рассмотрение их наполнения, а также типов отношений между ними, объективированных в языке, представляет особый интерес для нашего исследования.
Наиболее яркое описание пространства вымышленного мира, созданного нездоровым сознанием, мы встречаем в тексте романа Джоан Гринберг “I never promised you a rose garden”, главный персонаж которого – страдающая параноидной шизофренией 16-летняя Дебора под воздействием заболевания осуществляет переход из концептуального пространства мира людей (the world, the earth) в созданную ей собственную «альтернативную» реальность. Новым пространством служит фантастическое измерение под названием Королевство Yr, с появлением которого и начинает разворачиваться пространство «вымышленного мира».
Изначально такой переход в вымышленный мир может осуществляться больным добровольно как побег от опасной и пугающей реальности, ср.: the earth was a place full of peril and treachery, especially for an alien [Greenberg 1964: 229]; Yr used to be the logical and understandable place, and the world, the anarchic thing [Там же: 260]. Репрезентация реальности посредством лексических единиц, имеющих ярко выраженную отрицательную коннотацию (peril, treachery, anarchic), эксплицирует негативное воприятие реального мира больным, который в свою очередь ощущает себя в нем чужим, что выражено лексемой alien, актуализирующей также признак принадлежности к другому пространству, которым и становится вымышленный мир Yr, предстающий, напротив, как комфортное место, логичное и понятное (logical and understandable).
В этом отношении уместно вспомнить слова Ю.М. Лотмана о том, что пространственно «изгойничество» связано с разрывом с определенным местом проживания и поселением в не-пространстве (в месте, в котором члены общины не селятся) [Лотман 2002: 227]. Таким образом, несуществующий в реальности вымышленный мир шизофреника и является упоминаемым не-пространством.
Можно сказать, что способ репрезентации состояния перехода между пространствами базируется на образной схеме КОНТЕЙНЕР (вместилище), которая способна показать когнитивные особенности заложенного в словесную форму человеческого миропонимания [Туарменская 2006]. Она подразумевает некий трехмерный замкнутый локус. Структурными элементами этой схемы служат: границы, пространство внутри границ и пространство вне границ. Уточним, что под образными схемами или образно схематическими структурами понимаются концепты, репрезентирующие наиболее общие, лишенные деталей пространственные признаки предметов и отношений между ними [Ченки 1997]. Они являются связующими звеньями между восприятием и мышлением и позволяют использовать логику сенсорно-моторного опыта при выполнении высокоорганизованных когнитивных операций, относящихся к абстрактным сущностям, являясь "дистилляторами пространственного и временного опыта" [Oakley 2007: 215]. Следует подчеркнуть, что в примерах ярко представлена субъективная эмоциональная оценка больным двух миров посредством компонентов, эксплицитно выражающих оценочное значение на лексическом уровне, ср.: there was only the Here, with its ice-cold doctor and his notebook, or Yr with its golden meadows [Greenberg 1964: 8]. Словосочетание ice-cold doctor придает образу реального мира (the Here) признаки недружелюбности, безэмоциональности и безрадостности, в то время как golden meadows объективирует вымышленный мир как красивое красочное место с золотыми лугами. Союз or в приведенном примере также несет важную смысловую нагрузку (ср.: introducing an alternative [OALD 1996: 614]), подчеркивая наличие двух возможностей для выбора, сравнение которых в результате придает реальному миру отрицательную эмотивную оценочность, а второму - нереальному (Yr) - положительную соответственно.
Приведем еще ряд описаний, актуализирующих положительную эмотивную оценку пространства вымышленного мира, ср.: she, no longer Deborah, but a person bearing the appropriate name for a dweller on Yr s plains, sang and danced and recited the ritual songs to a caressing wind that blew on the long grasses [Greenberg 1964: 8]; That day and the next she spent on Yr s plains, simple long sweeps of land where the eye was soothed by the depth of space; Yr… with a crag for an eagle, an illimitable sky, a green landfall where wild horses grazed [Там же: 228]. Безусловно, представленные описания репрезентируют необъятность пространства (long sweeps of land) вымышленного мира, который предстает как невероятно приятное умиротворяющее место (caressing, soothed) с живописным пейзажем (plains, long grasses, green landfall, wild horses grazed, illimitable sky), где субъект перестает быть больным, а напротив полон энергии и воодушевления (sang and danced and recited the ritual songs). Описание пространства вымышленного мира базируется на образной схеме ПЛОСКОСТЬ, опускающаяся вниз (sweeps of land, landfall, depth of space).
В контекстах, фиксирующих данные о вымышленном мире, наблюдаются также описания существ, обитающих в пространстве Королества Yr, ср.: Anterrabae, the Falling God… he was eternally falling; his hair, which was fire, curled a little in the wind of the fall; Lactamaeon, second in command of Yr; Idat, the Dissembler, unmale, unfemale. Первоначально эти три божества Anterrabae, Lactamaeon, Idat были компаньонами Деборы, разделяющими с ней ее одиночество, ср.: the gods of Yr had been companions – secret, princely sharers of her lonelines [Greenberg 1964: 52]. Не находя поддержки среди обитателей реального мира, Дебора проводила время с персонажами вымышленного мира, существующими в ее сознании, ср.: in the dimension of Yr, Lactamaeon… was free in his open sky, enjoying the shape of a great bird. She had once been able to soar with him in that great sweep [Там же: 129]; she would ride with Anterrabae in the hot wind of his fall or soar for a second with Lactamaeon on the rising columns of air … [Там же: 169].
Как отмечает Н.Ю. Зубова, «одним из неизменно присущих пространству свойств является диалектическое единство дискретности и непрерывности», сущностным выражением которого является граница. Через концепт «граница» обнаруживается диалектическое единство таких противоположностей, как внешнее и внутреннее, свое и чужое, «Я» и «другие», статика и динамика (переход). «Граница одновременно и разделяет, и объединяет, само существование границы, как отмечал Гегель, предполагает возможность и даже долженствование ее преодоления. Граница есть «место встречи и различения... благодаря своей двойственной функции: разделять и соединять манифестирует себя как механизм формо- и смыслообразования. Эта способность обусловлена структурой границы: ее двусторонностью» [Зубова 2012: 1-2].
Ключевые эмотивные доминанты психопатологической личности
Так, одной из ключевых когнитивных оппозиций в сознании психопатологической ЯЛ является «свобода – несвобода», причём доминантным полюсом в КМ персонажа-шизофреника становится именно НЕСВОБОДА, в то время как СВОБОДА становится одной из важнейших ценностей. «Принадлежа к числу базовых концептов-регулятивов, концепт «свобода» всегда играл ключевую роль в американской концептосфере. В сознании американского народа этот концепт представляется в виде следующих идей: choice, life, peace, free will, liberty, freedom of speech, freedom from prosecution, pride» [Рабкина 2012: 112]. Данный концепт «актуализируется в ситуациях перехода человека из состояния свободы в состояние несвободы (или из состояния большей свободы в состояние меньшей свободы) и наоборот» [Солохина 2005: 245]. В целом, исследователи выделяют три основных значения, общие для всех лексем-репрезентантов концепта: возможность поступать, как хочешь; отсутствие ограничений; нахождение не в заключении, рабстве [Солохина 2005: 224; Сердюк 2008: 99].
Состояние несвободы реализуется не столько прямыми номинациями, сколько образными языковыми средствами, и их смысловые составляющие рассредоточены по всему тексту и «требуют кристаллизации». В большинстве случаев ограничение свободы репрезентируется на основе образной схемы КОНТЕЙНЕР, то есть связано с нахождением в какого-либо рода замкнутом пространстве, ср.: I am tagged a “suicide watch” and placed in seclusion – a space not much larger that the narrow bathroom of my current apartment – where I am held under lock and key [Steele 2001: 52]; Locked in his cage [Lamb 1998]; Locked up in the highest security [Carlson 2003: 71]; where things like padded cells and straitjackets are common [Там же: 72]; She was still wrapped and bound tightly in the pack… She moved her head a little, tiring from the effort. It was all she could move [Greenberg 1964: 54]; Her joints were beginning to ache from the pressure of the restraints [Там же: 55].
Концептуальный признак несвободы объективируется пассивными конструкциями, указывающими на управление свободой персонажа помимо его воли (I am placed/ held; She was wrapped and bound), а также посредством глаголов, связанных с закрыванием помещения (lock, key) и лексем, репрезентирующих замкнутый локус (cage, seclusion, padded cells), ограничение свободы действия/ перемещения (straitjackets, pack, restraints).
Как правило, больница метафоризируется как тюрьма, что главным образом объективируется прямой номинацией prison (jail), ср.: To get my brother out of goddamned actual prison; Thomas s sentence down at Hatch [Lamb 1998]; Your son s cell. His room, that is to say. At the clinic [Wray 2010: 29]; They say this is a hospital, but I can tell it s a prison. There are locks on all the doors… [Carlson 2003: 73]; I will just stay quietly in my jail cell until I am dead [Там же: 74]. Помимо этого, сравнение с тюрьмой эксплицируется лексемами cell (ср.: a very small room, eg for a monk in a monastery or for one or more prisoners in a prison [OALD 1996: 178]) и sentence (ср.: the punishment given by a court [OLDO]). Пребывание в больнице воспринимается персонажем, как пожизненное заключение, в конце которого наступит смерть (until I am dead). Такое восприятие ведет также к уподоблению больницы кладбищу, ср.: A seven-foot-high stone wall surrounds the hospital like a cemetery and I wonder if this is where I m being sent to die. I ask my mom – Am I going to be buried here? [James 2012: 87]. Больница предстаёт как место, куда отправляют умирать (sent to die) и где хоронят (be buried here), что актуализирует признак безвыходности и безнадёжности, предопределенности. Психиатрическая больница для психопатологической личности – это ужасное место с невыносимыми условиями, сравнимое с адом, ср.: Getting out of the hell that was Pueblo State Hospital [Steele 2001: 119].
Мотив отсутствия свободы пронизывает все тексты патографического дискурса и объективируется не только, когда речь идет о непосредственном физическом заточении персонажа. Концептуальное пространство несвободы варьируется от жилого помещения до субъективного, внутреннего пространства личности, ср: It seems like nothing in my life is about my own free will anymore. It s not my will for Amelia to scream at me or to be confused all the time… [Carlson 2003: 298]; I m a prisoner of my own brainpan, he thought. Hostage of my limbic system. There s no way out for me but through my nose [Wray 2010: 5]. Шизофреник оказывается «узником своей черепной коробки», «заложником лимбической системы». Пример эксплицитно репрезентирует насколько личность несвободна в виду зависимости от патологии своего головного мозга и проявлений психического расстройства, а именно шизофренических «голосов» (not my will for Amelia to scream at me).
На образном уровне одним из самых ярких, объективирующих концепт НЕСВОБОДА, является также образ домашнего растения, выращиваемого в горшке, ср.: It was like being a living potted plant, one that wants to spread and grow but is kept in its place by careful pruning [Steele 2001: 50]. Традиционным символов несвободы является метафорическое сравнение со зверем в клетке: He was lost down there, no matter how much I rattled the cage door on his behalf [Lamb 1998]; I will feel so trapped. Just like a caged animal that spectators are allowed to tease and provoke with sticks [Carlson 2003: 244]; попавшего в паутину насекомого: It s as if I am stuck, just like that fly in the spider web [Carlson 2003: 113]; связанного животного: I was put into “restraints” [Там же: 72]; It is the worst feeling imaginable to be tied up like an animal, completely helpless. You can t even wipe your own nose [Там же: 73]. В указанных примерах наряду с концептом НЕСВОБОДА объективируется концепт ЖЕРТВА, который, как уже было указано раннее, выступает доминантным личностым конструктом Я-концепции персонажа шизофреника.