Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фразеологическая единица как комплексный лингвистический феномен 10
1.1. Теоретические предпосылки исследования фразеологических единиц 10
1.2. Когнитивная обусловленность фразеологических единиц 29
1.3. Дискурсивная обусловленность фразеологических единиц 34
Выводы по первой главе 42
Глава 2. Парадигма современного англоязычного научно-популярного медико-оздоровительного дискурса 45
2.1. Медицинский дискурс как элемент профессионально-научного лингвистического знания 45
2.2. Стратификационная модель медицинского дискурса 69
2.3. Англоязычный научно-популярный медико-оздоровительный дискурс: особенности и структура 78
Выводы по второй главе 99
Глава 3. Особенности функционирования фразеологических единиц в научно-популярном медико-оздоровительном дискурсе 102
3.1. Компонентные и стратификационные особенности фразеологических единиц в научно-популярном медико-оздоровительном дискурсе 102
3.2. Функционально-дискурсивные характеристики фразеологических единиц в научно-популярном медико-оздоровительном дискурсе 109
3.3. Архитектонические характеристики фразеологических единиц в научно-популярном медико-оздоровительном дискурсе 118
Выводы по третьей главе 152
Заключение 156
Библиографический список 161
Приложение 187
- Когнитивная обусловленность фразеологических единиц
- Медицинский дискурс как элемент профессионально-научного лингвистического знания
- Англоязычный научно-популярный медико-оздоровительный дискурс: особенности и структура
- Архитектонические характеристики фразеологических единиц в научно-популярном медико-оздоровительном дискурсе
Когнитивная обусловленность фразеологических единиц
Как уже отмечалось, данная работа осуществляется в рамках антропоцентрических лингвистических исследований в области современной англоязычной фразеологии. Подобный исследовательский вектор приводит к фокусированию на принципиально новом объекте исследования – языковой личности, а также заставляет совершенно иначе взглянуть на язык как одну из наиболее активных форм познания окружающей действительности, формирующих у индивида реальный образ мироустройства.
О превалирующем характере антропоцентрического подхода относительно системоцентрического говорит и В.М. Алпатов, совершенно справедливо отмечая, что именно первый подход исторически первичен и его суть заключается в том, что исследователь, изучая язык как его носитель, опирается на описание и осмысление своих представлений, именуемых ученым «лингвистической интуицией» [Алпатов, 1993, c. 15]. Следуя этой логике можно констатировать, что любое языковое исследование является глубинно антропоцентричным и единственной разграничительной линией является наличие в исследовании не только интуиции, но и строгих поддающихся проверке методов [там же, c. 21].
Итак, основываясь на положениях антропоцентрической парадигмы, можно утверждать, что индивид познает окружающую действительность посредством осознания себя, своей предметной и теоретической деятельности в ней [Лихачев, 1993]. По мнению В.А. Масловой, осознание себя в качестве меры всех вещей дает индивиду право устанавливать в своем сознании антропоцентрический порядок вещей, исследование последних может происходить уже не на сугубо бытовом, но на научном уровне. Именно этот порядок, существующий в сознании индивида, и определяет его духовную сущность, иерархию его ценностей и мотивы его поступков [Маслова, 2001]. Таким образом, антропоцентрический подход в основе своей имеет именно когнитивную и, как следствие, лингвокультурологическую составляющие, учет которых является обязательным условием исследования языковых явлений в рассматриваемой научной парадигме. Важным в аспекте когнитивного направления также представляется учет функциональных и суггестивных особенностей языковых явлений, т.к., согласно Н.Н. Болдыреву, любая харак-теризация какого-либо языкового феномена с позиций когнитологии учитывает не только присущие описываемой ситуации объективные характеристики, но и специфику ее восприятия, наличие соответствующих фоновых знаний, интенций, сегментирования конкретных единиц и ретроспективы, а также концентрации внимания на определенных эпизодах [Болдырев, 2014, c. 22-23]. Все обозначенное как раз и определяет категоризацию и концептуализацию окружающего мира как ключевые познавательные процессы [см.: Дементьева, 2013, c. 117].
Говоря о важности использования исследовательского инструментария когнитивистики, стоит отметить, что, по мнению Д.О. Добролюбова и А.Н. Баранова, изучение языковых форм является заведомо неполным без учета когнитивных категорий, поскольку, как наглядно демонстрирует опыт лингвистики и когнитивной науки, мыслительные категории оказываются практически неотделимыми от языковых [Баранов, Добровольский, 1997].
Как видим, представленные теоретические предпосылки позволяют с уверенностью говорить, что ФЕ как языковые элементы с осложненной семантической структурой, сильным экспрессивно-оценочным зарядом и явной лингвокультурологической составляющей должны изучаться именно с позиций когнитивного подхода.
Основываясь на понимании языковой системы как семантико-вербаль-ной сокровищницы национальной культуры, способа ее хранения и концептуализации, пространственно актуализирующей национальный менталитет, В.Н. Телия утверждает, что ФЕ представляют собой особый языковой знак, содержание которого в процессе семиозиса уподобляется микротексту, который обладает высокой концентрацией образности, эмоциогенности и аксиологической значимости [Телия, 1981].
Развивая когнитивный потенциал изучения ФЕ, Л.Ю. Буянова проводит интерпретацию ФЕ в качестве специфических экспрессивных и прагматических актуализаторов языковой личности, которая, как уже упоминалось ранее, является центральным субъектом и объектом языка, а также доминантным субъектом генерирования языковой картины мира. Как отмечает исследователь, языковая личность квалифицируется при помощи фразеологических маркеров, в широком смысле именуемых антропоквалифи-кативными ФЕ, или же «фразеоантропонимами» [Буянова, 2013, c. 4]. Выделяя, наряду с ФЕ, и другие составляющие системы лингвистических экспликаторов и актуализаторов феномена эмотивности (эвфемиз-мы/десфемизмы, эмфаза, ласкательные и уничижительно-пренебрежительные аффиксы, эффективы, инверсия и пр.), ученый утверждает, что любое эмоционально-экспрессивное средство обладает способностью актуализации психологического состояния «эго» адресанта, его внутреннего мира [Буя-нова, 1999, c. 55].
Исследуя комплекс когнитивно-дискурсивных механизмов фразеологической номинации, К.К. Стребунова утверждает, что ФЕ являются композитными производными и наиболее репрезентативными для текстопорож-дающего сознания оценочно-прагматическими единицами косвенно-производной номинации [Стребунова, 2014, c. 15]. Далее в работе автор уточняет представленное определение, обозначая ФЕ в качестве устойчивого сочетания слов с целостным и одновременно переносно-образным значением, не вытекающим непосредственно из суммарного значения ее лексических компонентов и репрезентирующих смысловую содержательную сторону концепта, обладающего особой дискурсивно-модусной природой [там же, c. 15-16].
Данная формулировка обусловливает определение значимых когнитивно-семантических свойств ФЕ, необходимых для адекватной межкультурной коммуникации, а именно:
1) двойная денотативная отнесенность (модификация классического треугольника Огдена-Ричардса, предполагающая наличие двойного денотата, где денотат-1 является денотативной семемой, выраженной специально созданной для нее лексемой, и обозначается денотативной первичной семемой; денотат-2 является денотативной семемой, выраженной уже использованной ранее для денотата-1 лексемой и называемой вторичной денотативной семемой [Копыленко, Попова, 2010, c. 31]. Иными словами, денотат-1 – это прототипически представленная ситуация фраземы, а денотот-2 – это переосмысленный типичный предметный признак и/или свойство ситуации, легшей в основу определенной фразеологической номинации);
2) ассиметричность знака косвенно-производной номинации (обозначаемое становится гораздо шире обозначающего. Подобная ситуация складывается из-за изначальной характеристики вторичного семиозиса ФЕ, т.е. образно-ассоциативного переосмысления порождающей единицу дискур-сивно-прагматической денотативной ситуации);
3) преобладание коннотативных сем в структуре ФЕ (данное свойство ФЕ наиболее наглядно прослеживается в процессе дискурсивной реализации данного феномена: в рамках авторской семантико-стилистической интерпретации происходит «встраивание ФЕ» в определенное дискурсивное поле, в котором «изначальными стимулами к концептуальной организации фраземы выступают не столько первичные денотаты и сигнификаты ее лексических компонентов, сколько продукты лингвокреативного мышления – результат взаимодействия языковых, когнитивных и культурных смыслов» [Золотых, 2008, c. 16];
4) принцип двойного антропоцентризма, смысл которого заключается в том, что, с одной стороны, денотат определенной ФЕ соотносится с деятельностью индивида, а, с другой стороны, во фразеологическое значение имплементированы коннотации, оценивающие данную человеческую деятельность [Арсентьева, 1989, c. 4];
5) генетическое восхождение ФЕ к конфигурации представлений, а не к понятиям. В этой связи при помощи данных единиц происходит вербализация знания, организованного в виде фреймовой когнитивной структуры, которая, в свою очередь, основана на непосредственном восприятии знаний о типичных ситуациях и сопутствующих им традиционно приписываемых или реальных свойствах;
6) формирование ФЕ как результат синергетического взаимодействия дискурсивной среды, когнитивных структур и языковой семантики (изначально имеет место процесс смыслообразования, т.к. «содержанием рождающего знака является речевой смысл и его когнитивная база» [Декатова, 2009, c. 11]; далее происходит закрепление речевого смысла в определенной языковой форме, в дальнейшем подвергающейся процедуре «конвенцио-нализации», т.е. закрепления единицы в речевом узусе. Следующим этапом могут также являться различные авторские трансформации и лингво-креативные преобразования);
7) механизм когнитивной метафоры (как универсальный логический инструмент познания окружающего мира). Метаформа, вербализованная в форме фраземы, выступает в качестве мощного средства выразительности, обладающего значительным стилеобразующим, текстообразующим и эмоционально-экспрессивным потенциалом);
8) дискурсивная обусловленность ФЕ как компонентов косвенно-производной номинации (именно это свойство способствует высокому коммуникативно-прагматическому потенциалу рассматриваемых единиц, поскольку косвенно-производная сущностная характеристика ФЕ находит свою реализацию при условии ее непосредственного дискурсивного бытования).
Медицинский дискурс как элемент профессионально-научного лингвистического знания
Наблюдаемое в настоящее время смещение вектора основных исследований лингвистического цикла в сторону коммуникации и коммуникативного взаимодействия неизбежно соприкасается с таким явлением, как дискурс. Подобное обстоятельно абсолютно закономерно, если учитывать, что само общение (т.е. коммуникация) реализуется непосредственно в дискурсе [см.: Дубовский, Грейдина, 1997; 2001].
На сегодняшний день теория дискурса, бесспорно, может быть названа одним из наиболее динамично развивающихся и перспективных направлений современного языкознания. Безусловно, что дискурс сегодня является объектом многочисленных исследований не только классической лингвистики, но и таких научных направлений, как психология, семиотика, социология социолингвистика, психолингвистика, герменевтика, философия, культурология и другие области знания. Не вызывает сомнений, что именно синтез основных полученных научных результатов в рамках различных дисциплинарных исследований дает возможность с наибольшей точностью сформулировать определение столь сложного и многоаспектного феномена, как дискурс. На наш взгляд, детальная дефиниция термина «дискурс» не может быть исчерпывающей без рассмотрения становления данного понятия в исторической ретроспективе.
Стоит подчеркнуть, что понятие дискурса изначально не обладало однозначным толкованием. Появление термина «дискурс» в рамках науки о языке было ознаменовано в 50-е гг. ХХ века, причем уже в тот момент существовали два основных направления толкования данного феномена: с одной стороны, определенный круг ученых во главе с Э. Бенвенистом были склонны рассматривать дискурс как речь в нераздельной взаимосвязи с признаками ее принадлежности одному из коммуникантов (говорящему субъекту) [Бенвенист, 2009]; для З. Харриса, с другой стороны, дискурс представлял собой определенное языковое выражение, превышающее по объему предложение, т.е. некоторый текстовый фрагмент, рассматриваемый с позиции его линейной организации [Harris, 1952]. По всей вероятности, именно обозначенные определения послужили своеобразным фундаментом для последующего развития основной направленности современных дискурсивных исследований, в качестве одного из которых выступает анализ речевых произведений с точки зрения как их глобальной смысловой организации, так и локальной связности; а в качестве другого – исследование все тех же речевых произведений, однако, в совокупности с правилами их употребления, а также с учетом ряда когнитивных и социокультурных факторов, являющихся их непосредственными детерминантами.
В более широком смысле под дискурсом понимается когерентный текст в его совокупности с комплексом экстралингвистических факторов (психологических, прагматических, социокультурных и др.), оказывающих непосредственное влияние не только на его порождение, но и на его восприятие. Иначе говоря, это «текст в событийном аспекте» [Арутюнова, 1990, c. 136]. Разделяя представленную концепцию Н.Д. Арутюновой, Е.С. Кубря-кова обеспечивает ее дальнейшее развитие, утверждая, что дискурс «требует при подходе к нему обязательного учета всех социальных параметров происходящего, всех прагматических факторов его осуществления» [Кубря-кова, 2001, c. 77]. В то же самое время, особого внимания заслуживают про-цесссуальные аспекты дискурса, исследуемого в on-line режиме, т.е. в процессе его непосредственного порождения или же восприятия и понимания. Как справедливо отмечает Т.А. Ширяева, «язык укоренен в актах коммуникации и не может быть адекватно описан вне коммуникативных контекстов, что наиболее релевантно для понимания природы языка, текста, дискурса» [Ширяева, 2006, c. 13]. Довольно выразительно дискурс описывается Е.Ф. Кировым, предлагающим трактовать данное понятие как гигантскую ткань из высказываний, включенных в цепь реальных событий, сопровождающих их и являющихся их составным элеменом [Киров, 2003]. Не менее интересным и заслуживающим внимания является данное В.З. Демьянковым определение дискурса в рамках когнитивного подхода, согласно которому «дискурсом называется текст в его становлении перед мысленным взором интерпретатора» [Демьянков, 2002, c. 32]. В данном случае стоит подчеркнуть, что, как отмечает ученый, хотя дискурс и представляет из себя целостную совокупность предложений или же их фрагментов, содержательная составляющая самого дискурса зачастую оказывается сосредоточена вокруг так называемого «дискурсивного топика», являющегося неким опорным концептом. Схожую точку зрения высказывает В.А. Звегинцев, согласно которому дискурс представляет собой единицу текста, определяемую как «сложное целое или выделяемое содержательное единство … которое на уровне языка реализуется в последовательности предложений, связанных между собой смысловыми отношениями» [Звегинцев, 2007, c. 287-288].
Согласно Н.Ф. Алефиренко, дискурс может быть также истолкован с позиций семантического синтаксиса [Алефиренко, 2005, c. 298]. В рамках подобной точки зрения основное внимание в понимании рассматриваемого феномена акцентируется на том, что содержательное единство в совокупности со смысловыми отношениями между предложениями являются категориальными дискурсивными признаками. В свою очередь, Ю.Н. Караулов и В.В. Петров определяют дискурс в качестве сложного коммуникативного явления, включающего в себя текст вместе с комплексном экстралингвистических факторов, существенных и абсолютно необходимых для адекватного и полного понимания соответствующего текста [Караулов, 1989, c. 8]. Данного мнения также придерживаются ученые С.И. Виноградов и О.В. Платонова, в рамках исследований которых дискурс рассматривается как коммуникативное событие, в основе которого заложено взаимодействие антропоцентров коммуникации с помощью вербализованных текстов и/или других знаковых комплексов, соответствующих определенным ситуативным параметрам и комплексу социокультурных условий общения [Виноградов и др., 1998, c. 238]. Проводя анализ различных точек зрения относительно сущности дискурса, М.Л. Макаров, в свою очередь, выдвигает на первый план ряд основных подходов, оказывающих непосредственное влияние на определение понятия «дискурс» в современной лингвистике. Первый из них базируется на структурно-ориентированной лингвистической теории и рассматривает дискурс в качестве некоего речевого сегмента, состоящего из нескольких предложений, пребывающих в определенного рода семантической связи. Второй подход имеет ярко выраженную функциональную природу и рассматривает дискурс как любое языковое употребление в рамках социокультурного контекста [Макаров, 2003, c. 85]. В соответствии с третьим подходом, предложенным Д. Шифрин и делающих основной упор на взаимодействие и согласованность формы и содержания, дискурс трактуется как совокупность контекстуально организованных единиц языковой структуры, нежели просто математическая сумма нескольких высказываний [Schiffrin, 1994, c. 39-41].
Анализируя различные подходы, применяемые к определению понятия «дискурс», нельзя обойти вниманием понимание данного феномена с позиций семиотики. рассматривая его как явление семиотического порядка, А. Греймас и Ж. Курте характеризуют дискурс в качестве определенного семиотического процесса, при этом подчеркивая, что «все множество семиотических фактов (отношений, единиц, операций и т.д.), располагающихся на синтагматической оси языка», может интерпретироваться как имеющее непосредственное отношение к теории дискурса [Греймас, 1983, c. 488]. Завершая обоснование понимания дискурса в структурно-семиотическом аспекте, можно с уверенностью говорить о том, что данный феномен представляет собой результат оперирования глубинными формами (семиотически-нарративными структурами в совокупности с их последующими трансформациями в дискурсивные структуры), дающий прирост семантически релевантных (значимых) членений [см.: Котова, 2008, с. 118].
Анализируя высказывание о том, что «дискурс, понимаемый как текст, погруженный в ситуацию общения, допускает множество измерений» [Карасик, 2000, c. 5], мы приходим к выводу, что В.И. Карасик дает подобное определение рассматриваемому понятию, руководствуясь позициями, непосредственно отражающими ключевые подходы в данном направлении современного языкознания. Согласно основным принципам прагмалингвистики, дискурс может рассматриваться в качестве осуществляемой коммуникантами интерактивной деятельности с учетом ее следующих параметров: информационный и эмоциональный обмен, различные способы создания перлоку-тивного эффекта и стратегии речевого общения.
В ракурсе психолингвистики под дискурсом понимается своеобразное переключение (переход) от внутреннего кода к непосредственной вербализации в рамках процесса речепорождения; при это подлежат обязательному учеты такие сущностные характеристики, как ролевая установка и социально-психологический тип языковой личности, свойственный каждому из участвующих в общении индивидов. В лингвостилистическом аспекте дискурс рассматривается в его связи с дифференциацией используемых для общения регистров, а также разграничением письменной речи от устной (принимая во внимание их жанровую разновидность). В структурно-лингвистическом отношении на первое место выходят такие параметры, как концептуальная и формальная связность дискурса, а также принципы его сегментации. При проведении анализа рассматриваемого феномена в лингвокультурном аспекте, в центре внимания оказывается специфичность коммуникации в рамках конкретной этнической группы с учетом определенного рода моделей речевого поведения.
Англоязычный научно-популярный медико-оздоровительный дискурс: особенности и структура
Положенная в основу нашего исследования гипотеза о существовании различных модификационных моделей у англоязычных фразеологических единиц в рамках Н-П Д, способствующих конвергенции изначальных эмоционально-оценочных прагматических установок с новыми авторскими приемами, предполагает, в первую очередь, уточнения самого объекта исследования – научно-популярного медико-оздоровительного дискурса, доказательства его институциональной обусловленности и наличия научно-популярной составляющей. Последующий анализ функционального диапазона фразеологических единиц в обозначенном виде дискурса также предполагает четкое моделирование его структуры и понимание его дискурсивных особенностей.
Понимание и анализ Н-П МОД невозможны без понимания самого феномена популяризации, его генезиса и особенностей функционирования в реалиях современного общества.
Онтологически понимание популяризации научных знаний зарождалось именно в Европе в XVIII в., что было обусловлено следующим рядом факторов: к данному историческому периоду большая часть подстегиваемых Научной революцией XVII в. проявлений снобизма у ученых, а также их претензии на свою «уникальность», недоступность и неприкосновенность научных знаний для «непосвященных» начинает утрачивать свою силу, и наука становится источником не только интереса, но также и развлечения как Европейской аристократии, так и среднего класса. Мощным толчком в плане продвижения научного знания в широкие массы становится произошедшая в 1789 г. Французская революция, одним из ключевых инструментов которой становится просвещение народа, осуществляемое посредством популяризации научного потенциала и технического прогресса того времени.
Согласно историческим данным, вторая половина XIX в. также характеризуется ощутимым увеличением популяризаторской деятельности на международном уровне, т.к. именно в данный период исторического развития общества ключевым стимулом становится содействие сегментации активно развивающейся в тот момент индустриальной экономики. Таким образом, вся совокупность практик, имеющих отношение к экономическим реалиям, и, следовательно, коммуникации в данной области, оказывается неразрывно связанной с онтогенетическим процессом популяризации.
Здесь нельзя обойти вниманием и тот факт, что зарождение понятия «научная журналистика» (“science journalism”), имевшее место в начале XX века в США, является одним из наиболее существенных этапов развития популяризации, т.к. данный факт послужил основой для создания “The Science Server” (научное новостное агентство) [Gregory, 1998]. Ближе к началу 1980-х гг. начинает активно развиваться «Научная грамотность» – масштабное общенациональное движение, обусловленное созданием проекта «Наука для всех американцев» (1985 г.) при непосредственной поддержке Американской ассоциации продвижения науки. Таким образом, послевоенные годы (1950-1990 гг.) ознаменовываются существенным развитием процесса популяризации в масштабах международного сообщества и постепенным повышением статусности данного феномена, о чем говорит, доклад Вальтера Бодмера “The Public Understanding of Science” («Общедоступное понимание науки») [Bodmer, 1985], благодаря которому было положено начало целому PUS-движению и заложено прочное основание для созданного в 1986 г. “The Committee on the Public Understanding of Science” («Комитет по общественному пониманию науки») при совместных усилиях Королевского научного общества, Королевской ассоциации и Британской ассоциации содействия развития науки. Кульминационным моментом становится согласование Комиссией Евросоюза в декабре 2001 г. «Перспективного плана работы Науки и Общества» (“Science and Society Action Plan”), обеспечивающего беспрецедентную доступность всего комплекса научных знаний для всех граждан [Busquin, 2002, p. 9]. В Российской Федерации по совместной инициативе Федерального агентства по науке и инновациям и Министерства образования и науки в 2005 г. в целях продвижения научно-технических достижений создается портал «Наука и технологии России – STRF.ru». Здесь нельзя не отметить, что особо важную роль в представленных документах и проектах играют именно средства массовой информации.
Краткий экскурс в историю развития процесса популяризации, на наш взгляд, необходим для адекватного понимания характера взаимодействия популяризации с обусловливающими ее экстралингвистическими факторами. Очевидно, что эволюция популяризации является «неотъемлемым дополнением к истории и философии науки, поскольку влечет за собой новые вопросы: почему, для кого и как наука в определенное время была распространена сквозь всю социальную структуру определенной эпохи; кто сделал эту науку доступной в определенную эпоху и каким способом» [Raichvarg, 1991].
Переходя непосредственно к лингвистическим исследованиям рассматриваемой проблемы, стоит отметить, что вопрос о распространении научных знаний неминуемо сопровождается анализом коммуникации между обществом и наукой, что обусловливает насущную необходимость изучения понятия «научная коммуникация» более подробно.
Научная коммуникация, как и любой другой комплексный феномен, ввиду своей разноплановой и широкой сферы применения не имеет четкого определения. Тем не менее, в широком понимании она является процессом движения научной идеи от ученого в массовое сознание через научное сообщество. Довольно интересно коммуникацию науки характеризует М. Буччи, утверждая, что она начинается с разговора двух ученых, рассуждающих относительно результата какого-то эксперимента, и заканчивается при разговоре двух домохозяек, обсуждающих появление на рынке нового лекарственного препарата [Bucchi, 2008, p. 61].
Анализ теоретического материала позволяет сделать вывод о том, что научная коммуникация, представляя собой чрезвычайно разноплановую исследовательскую область, ранее не подвергалась системному теоретическому моделированию, которое смогло бы описать и концептуально интегрировать все ее многообразие. Желая восполнить данную лингвистическую лакуну, С.М. Медведева предлагает собственную теоретическую модель научной коммуникации, разделяя ее на пять последовательно-обусловленных этапов движения научной мысли:
1. Этап ученого, заключающийся в генерировании идеи определенным ученым, сугубо личной коммуникации между собственно специалистом и его ближайшим окружением. Рождение и презентация научной идеи являются основной характеристикой данного этапа.
2. Этап научного сообщества, включающий расширение сферы коммуникации ученого, в нее вовлекаются новые агенты, опровергающие или же поддерживающие его теоретические выкладки. Важность данного этапа обосновывается тем, что здесь «коммуникация отрывается от изначального источника знания, начинает утрачивать понимание исходных предпосылок знания, в ней появляются новые игроки». Характерной чертой данного этапа выступают продвижение в научном сообществе самой научной идеи.
3. Этап заинтересованных групп. Продолжающая расширяться сфера научной коммуникации постепенно выходит за границы самого научного сообщества, при этом оставаясь в «профессиональных пределах». Подобная научная экспансия способствует вовлечению в эту проблематику представителей различных социальных групп и структур, имеющих непосредственное отношение к дальнейшему развитию ее научного потенциала. Характерный элемент данной ступени – это появление новых адресатов у научной коммуникации из-за выхода научной идеи за рамки традиционной академической структуры [см.: Gibbons, 1994].
4. Этап популярной науки, основанный на дальнейшем расширении коммуникационной сферы, неминуемо приводит к очередной смене адресата: в данном случае уже все общество выступает в качестве реципиента, вне зависимости от увлеченности наукой или отсутствия к ней какого-либо интереса. «Вся эта продукция обращена именно к массовому зрителю и претендует на общедоступность». Данный этап характеризуется довольно специфической коммуникацией, выражающейся в практически полном переходе инициативы в плане дальнейшего продвижения научных идей от непосредственно ученых к посредникам (журналистам, писателям, режиссерам документальных фильмов и т.п.). Именно эта стадия продвижения научной идеи характеризуется существенным разрывом в процессе коммуникации между наукой и обществом, что выражается в следующем: а) при сохранении рациональной структурированности презентации научной идеи на данном этапе имеет место феномен «повторной мифологизации», или «новой антропоморфизации», при котором вся научная составляющая начинает приобретать несвойственный ей ранее личностный смысл; это зачастую выражается в использовании эмоциональных оценок, экспрессивных выражений и пр.; б) наука приобретает элемент занимательности и, как следствие, явную развлекательную составляющую.
5. Этап художественного творчества. Трансляция научных идей начинает приобретать очевидный художественный оттенок, не претендуя, однако, на высокий уровень интеллектуализма. Собственно, этого и не требуется, т.к. предметом коммуникации в данной ситуации является не только (и не столько) научное знание, но трансляция самого отношения к науке. Именно наличие этой существенной роли не дает право отбросить данный этап, подчеркивая его необходимость и существенность [Медведева, 2015, c. 46-50].
Архитектонические характеристики фразеологических единиц в научно-популярном медико-оздоровительном дискурсе
В ходе проведенного исследования фактического материала нами была обнаружена определенная закономерность использования ФЕ в различных частях Н-П МОД.
С целью осуществления более тщательного анализа корреляционной зависимости функционального потенциала ФЕ от ее положения в архитектонике произведения Н-П МОД считаем важным провести исследование теоретических предпосылок понимания ключевого для данной части работы феномена архитектоники дискурсивного произведения.
Изначально термин «архитектоника» восходит, как следует из самого названия, к сфере архитектуры и искусства и непосредственно соприкасается с понятием «стиль». Согласно Е.И. Ротенбергу, феномен «стиля» неразрывно связан с архитектурой и является архитектонически неотъемлемым от ее синтезирующего начала [Ротенберг, 1989, с. 354]. Суть стиля заключается в его синтетичности, поскольку стиль, будучи единой формой художественного мышления, охватывает весь видовой диапазон пространственных искусств. При этом каждый отдельный вид прослеживает свое развитие на основе органической взаимосвязи; именно этой причиной обусловлено тяготение стилевой формы к синтезу в рамках целостных художественных комплексов и ансамблей. [Ковалева, 2016, с. 19].
Именно совокупное взаимодействие разнообразных сторон искусства, по мнению А.В. Иконникова, образует основу стиля, выступающую в качестве единства формы и содержания в каждом конкретно взятом художественном произведении [Иконников, 1986, с. 288]. В данном случае возникновение стилевых особенностей стоит рассматривать в обязательном контексте с идейно-художественным и социальным развитием общества и воспринимать имеющиеся особенности в качестве совместного результата всей социокультурной сферы.
Представленная с позиций архитектуры и искусствоведения формулировка стиля как определенной устойчивой упорядоченной системы, обладающей целостностью и взаимосвязанностью всех своих элементов, характеризующихся синергийным потенциалом (сочетание элементов стиля не может быть сведено к простой сумме, т.к. взаимодействие всех элементов приводит к гораздо большему эффекту), может быть абсолютно логично использована в современном языкознании и, в частности, в функциональной стилистике.
Не вызывает сомнений очевидное сходство, существующее в понимании архитектоники произведения как его организующей и всеобъединяющей функции, построенной на органическом взаимодействии и взаимообусловленности каждого отдельного структурного компонента. И, наконец, очень важным нам представляется заключение о синтезе архитектоники с идейным, социальным и художественным развитием социума.
Таким образом, изначальное понимание термина «архитектоника» в полной мере коррелирует с концептуальным восприятием данного понятия в рамках современных лингвистических исследований. При этом закономерно наличие ряда характерных аддитивных элементов, прису щих непосредственно произведениям лингвистической направленности. В качестве подтверждения приведем некоторые из обсуждаемых концепций.
И.П. Лапинская, исследуя стилевую архитектонику русского художественного текста, основывается на семиотических идеях Ф. де Соссюра [см. подробнее: Соссюр, 1999] и приходит к выводу, что знаковость текста как его фундаментальное семиотическое свойство предполагает выделение в его структуре означающего и означаемого, а также определение характера связи между ними. В качестве означаемого ученый выделяет смысл текста, а в качестве означающего – его стиль.
Смысл текста является результатом эстетического освоения культурного опыта определенного социума или всего человечества, проявляющего в наборе мировоззренческих и нравственных приоритетов личности автора. В свою очередь, стиль текста выступает в качестве эстетического освоения языковых и речевых ресурсов, которое проявляется непосредственно в архитектонике, формирующей общую целостность художественного текста и направленной на экспликацию его смысла. Таким образом, смысл текста представляет собой выводное интегрированное знание, не исчерпывающееся суммарным предъявлением изолированных единиц, а стиль текста является его обязательным свойством, выступающим как в личностных, так и в конкретно-исторических вариантах [ср.: Дубовский, Мальков-ская, 2004; Заграевская, 2016].
На основе приведенных теоретических рассуждений И.П. Лапинская приходит к выводу о том, что смысл текста, интегративный по своей природе, является означаемым и полностью соотносится с архитектоникой произведения, под которой понимается внутритекстовая организация стилевых единиц как означающее. Автором также отмечается, что эксплицирующие смысл единицы стиля изначально гетерогенны по своей структурно-семантической характеризации, актуализированы сугубо в смысло-несущих последовательностях, взаимодействуя в них дистантно [Лапин-ская, 2013].
Как видим, понимание взаимодействия стилевого оформления произведения и его архитектоники практически полностью совпадает как в строительно-архитектурной области, так и в области лингвистической теории текста. Совпадения прослеживаются по следующих базовым характеристикам: понимании синергийного взаимодействия компонентов произведения; гетерогенности, дистантности и одновременной взаимообусловленности и опосредованности стилистических элементов в рамках произведения; социально-исторической и индивидуально обусловленной предопределенности смыслового и структурно-стилевого оформления произведения.
В этом контексте считаем необходимым отметить, что стилевое оформление, как и само понятие стиля, фигурирующее в представленных теоретических выкладках, воспринимается нами как синонимичное понятию дискурса. Так, понимание научно-популярного стиля в рамках функциональной стилистики мы рассматриваем как коррелят научно-популярного (суб)дис-курса в русле общей и частной дискурсологии.
При рассмотрении вопроса о структурно-содержательной составляющей любого вида дискурса важно, на наш взгляд, учитывать смежность, но не тождественность понятий «архитектоника» и «композиция текста». При анализе сущностных характеристик художественного текста В.Е. Хали-зев утверждает, что данный феномен является сложным коммуникативным и структурно-семантическим единством, что находит непосредственное отражение в его композиции. Композицию художественного текста ученый определяет как обусловленное авторскими интенциями и жанровой принадлежностью взаимное расположение и соотнесенность единиц изображаемого с художественно-речевыми средствами, обладающее свойствами целостности, завершенности и единства [Хализев, 2004, с. 262].