Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Художественно-языковая картина мира во взаимодействии языка и культуры 11
1.1. Картина мира как единство представлений о действительности 11
1.2. Языковая картина мира 14
1.2.1. Соотношение научной, концептуальной и языковой картин мира 14
1.2.2. Понятие художественно-языковой картины мира и художественного текста 28
1.3. Когнитивные и лингвокультурные аспекты исследования концепта как единицы языковой картины мира 39
1.3.1. Концепт в современной лингвистике 39
1.3.2. Моделирование концепта и способы его анализа 56
1.4. Роль романа «На маяк» в творчестве В.Вулф 63
Выводы по Главе 1 77
ГЛАВА 2. Вербализация концепта «жизнь» во взаимодействии с концептами «смерть» и «время» 80
2.1. Экзистенциальные концепты «жизнь» и «смерть» как универсальные категории картины мира 80
2.2. Способы вербализации концепта «жизнь» в романе В.Вулф «На маяк»... 85
2.2.1. Понятийная составляющая концепта «жизнь» 86
2.2.2. Образная составляющая концепта «жизнь» 94
2.2.3. Ценностная составляющая концепта «жизнь» 103
2.2.3.1. Внешняя и внутренняя стороны жизни в их взаимодействии 104
2.2.3.2. Внешность персонажа как связующее звено его внешнего и внутреннего мира 111
2.2.3.3. Характер отношения к жизни персонажей романа «На маяк» 120
2.3.Способы вербализации концепта «смерть» в романе «На маяк» 125
2.3.1. Понятийная составляющая концепта «смерть» 126
2.3.2. Образная составляющая концепта «смерть» 130
2.3.3. Ценностная составляющая концепта «смерть» 132
2.3.4.Особенности концептуальной диады «жизнь - смерть» 138
2.4. Концепт «время» и речевые способы его вербального выражения 143
2.4.1. Теоретические предпосылки исследования концепта «время» 143
2.4.2. Описание концепта «время» в романе В.Вулф «На маяк» 152
2.4.2.1. Структурообразующая функция указателей времени 152
2.4.2 2. Структурно-семантический анализ указателей времени 161
2.4.2.3. Вербализация концепта «время» 165
2.4.2.4. Модели времени в романе В.Вульф «На маяк» 170
2.5. Связь концептов «жизнь», «смерть», «время» в аспекте их текстообразующих функций 171
Выводы по Главе 2 177
Заключение 180
Список литературы 185
- Соотношение научной, концептуальной и языковой картин мира
- Моделирование концепта и способы его анализа
- Внешняя и внутренняя стороны жизни в их взаимодействии
- Теоретические предпосылки исследования концепта «время»
Соотношение научной, концептуальной и языковой картин мира
Определение понятия «языковая картина мира» является чрезвычайно сложным; в настоящее время существует множество дефиниций, раскрывающих его отдельные содержательные стороны, в зависимости от того, на какой из них ставится больший акцент. Поэтому, утверждает О.А. Корнилов, «любое толкование понятия языковой картины мира не может претендовать на абсолютную истинность, поскольку это не объективно существующая реалия, а умозрительное построение, используемое его создателями для решения каких-либо теоретических или практических задач» [Корнилов, 2011: 4]. При определении сущности языковой картины мира важен характер соотношения данного понятия с другими, как, например, научная картина мира и концептуальная картина мира.
Научная картина мира - это «отражение коллективного знания о мире, который включает и природу, и общество, и человека как общественное существо» [Корнилов, 2011: 10]. Языковая картина мира понимается нами в целом, исходя из концепций ряда ученых (В.И. Карасик, В.А. Маслова и др.), как языковое воплощение наших представлений и знаний о реальном мире. Именно язык, как известно, будучи единой системой, отражающей мировидение, включает все вербально закрепленные знания. А совокупность этих знаний, зафиксированных в языковой форме, представляет собой то, что в различных концепциях называется то языковым промежуточным миром, то языковой картиной мира. Наиболее распространенным является термин языковая картина мира (ЯКМ). Но если говорить о различиях между научной и языковой картиной мира, которую часто называют наивной картиной мира, то научную картину мира можно считать объективной моделью мира настолько, насколько человеческий разум способен на данном этапе раскрыть сущность реального мира, а языковая (наивная) картина мира, как считает В.И. Карасик, диалектична и допускает противоречивое определение вещей. «Языковая картина мира объективно отражает восприятие мира носителями данной культуры, но человеческое отражение не является механическим, оно носит творческий (и поэтому в известной мере субъективный) характер [Карасик, 2004а: 89].
Ученые (Ю.Д. Апресян, В.И. Карасик, О.А Корнилов, Е.В. Урысон, Е.С. Яковлева и др.) утверждают, что различие языковой и научной картин мира особенно ярко проявляется при анализе определенных слов естественного языка, поскольку научные знания и знания об обыденной картине мира, фиксируемые языком, передаются лексическими единицами разной структуры и объема значений; одни определяются как наивные, обиходные понятия, другие - как научные дефиниции терминов. Например, значения используемых в качестве научных терминов слов звезда, вода, свет, тепло развились из значений слов обыденного языка, однако эти термины определяются в системе научных понятий, которая бывает весьма далека от системы лексических значений, закрепленных в естественном языке. Язык отражает обычные, житейские представления о том или ином объекте (ситуации), однако всякое отражение носит двойственный характер. С одной стороны, создается эталон «правильных» представлений об определенном объекте, фрагменте наивной картины мира (научные знания); с другой стороны, этот же фрагмент наивной картины мира может не соответствовать эталону «правильных» представлений, эксплицированных в языке [Урысон, 1998: 3]. Так, в романе В.Вулф «На маяк» некоторые сочетания со словом life «правильно» отражают представления о философском понятии «жизнь»: протяженность человеческого существования во времени (life - her fifty years), отличие жизни человека от жизни животного (human life), частный аспект жизни (family life) и т.д. Многие же сочетания не соответствуют этим «правильным» представлениям и отходят от лексических значений, закрепленных в языке: her old antagonist life; wilder life; this fountain and spray of life.
Многими учеными подчеркивается национальная специфика языковой картины мира, которая может быть выявлена в языковых единицах разных уровней (лексика, фразеология, грамматика). В.И. Карасик считает, что, поскольку речь идет о специфике человеческого отражения действительности, язык не дает зеркального отражения мира, а интерпретирует его [Карасик, 2004а: 101].
Как подчеркивает В.И. Карасик, проблема ЯКМ сводится к основному вопросу о специфике отражения бытия через язык. Выделяются два полярных подхода к пониманию данного вопроса, суть которого состоит в том, имеется ли между семантическими системами языков принципиальная разница, базируется ли отражение мира на основных универсальных логических принципах и категориях, или же эта разница между семантическими системами языков имеет форму языкового диктата и определяется как восприятие мира через язык и поведение людей в мире.
Аргументацию сторонников двух вышеназванных подходов этот ученый сводит к выводам [Карасик, 2004а: 101-102а], которые отражены в рисунке 1. Роль языка состоит действительно не только в передаче сообщения, в язык знаний о мире вплетается национально-культурный опыт. Именно в языке закрепляется и общечеловеческий, и национальный опыт. С.Г. Тер-Минасова, рассматривая картину мира, созданную языком и культурой, приводит в пример распространенную метафору: язык - это зеркало окружающего мира, «он отражает действительность, создает свою картину мира, специфичную и уникальную для каждого языка и, соответственно народа, этнической группы, речевого коллектива, пользующегося данным языком как средством общения» [Тер-Минасова, 2000: 38]. Это утверждение С.Г. Тер-Минасовой противоречит утверждению В.И. Карасика о том, что язык является не зеркальным отражением мира, а его национальной концептуализацией. В этом вопросе мы склонны согласиться с тезисом В.И. Карасика.
Моделирование концепта и способы его анализа
Как утверждает Э. Фромм, а вслед за ним С.Э. Крапивенский, еще с античных времен существуют две противоположные точки зрения на смысл человеческой жизни: «иметь» или «быть», находящиеся в зависимости от характера общества, его социальных и экономических особенностей, от интеллектуального развития человека. «Иметь» означает то, что человек развил в себе желание только к потреблению и обладанию. Быть - значит реализовать для себя более высокую программу, чем обладание властью, вещами, людьми. Эта программа должна отвечать духовным потребностям человека. Конечно, в каждом человеке существуют в изначальном виде оба стремления - и «быть», и «иметь». Между ними, по сути дела, нет антагонистического противоречия, поскольку для того, чтобы «быть», то есть реализовать лучшие качества, необходимо «иметь», то есть обладать определенным количеством материальных благ. Однако это должно быть такое сочетание данных смысложизненных установок, при котором главным является ориентация на воплощение лучших человеческих качеств [Фромм , 1986: 44; Крапивенский, 2003: 45-46]. Русский философ А.И.Ильин тоже считал, что можно исчерпать свою жизнь бытовым содержанием, однако в большинстве случаев человеком накапливается и осмысливается духовный опыт, без которого не было и не будет настоящего жизненного содержания [Ильин, 1990: 45]. Следует еще раз подчеркнуть, что в основе любых качеств, состояний, черт человека лежит его жизнь, проявления которой бесконечно разнообразны и которая является самой глубокой основой бытия. В силу своей фундаментальности жизнь выступает как величайшая человеческая ценность: «Человек осознает себя как активную творческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл - сама жизнь» [Фромм, 1990: 219]. А.И. Ильин писал, что жизнь - это не просто борьба за существование, что жить - «значит сочетать, соединять подлинную ценность с подлинною силою; придавать объективно-ценному природу силы и сообщать силе значение объективной ценности и правоты; иными словами: осуществлять ценность как побеждающую силу и осуществлять силу как духовную ценность» [Ильин, 1990: 58]. При выделении проблем человеческого бытия в первую очередь подчеркивается ценность человеческой жизни, которая дается человеку как некая данность, как дар природы. То, что она единственна и неповторима, не заменима и не восстановима, придает ей особую ценность [Барулин, 2002: 177-190]. Неотделимы от жизни, как известно, такие экзистенциальные проблемы человеческого бытия, как любовь и ненависть, здоровье, наслаждение, страдания и, главным образом, смерть, означающая исчезновение человеческого Я.
Проблема жизни всегда связана с проблемой смерти, поскольку в процессе индивидуального развития человека, живого тела вообще заложены уже признаки старения - жить, как кратко сформулировал Ф. Энгельс, значит умирать. Смерть человека - это определенная составляющая его бытия, это неизбежный финал его жизни, неотделимый от этой жизни. Однако философами, в частности, B.C. Барулиным, подчеркивается, что жизнь человека скоординирована не только со смертью; она выстраивается в более широкий сущностно-временной ряд, который включает в себя и небытие человека до его рождения (так называемое преднебытие), и небытие человека после его смерти (постнебытие) [Барулин, 2002: 177-184]. С позиций признания преднебытия можно оценить всю значимость жизни человека, поскольку она представляет собой, по существу, отрицание, преодоление этого преднебытия. Жизнь человека - это победа над преднебытием, это возрождение из преднебытия. Воскресение Христа понимается как победа над небытием, над смертью. Но и сама человеческая жизнь, как сказано выше, в силу того, что она жизнь, есть преодоление преднебытия, а смерть рассматривается как победа постнебытия над жизнью.
За порогом смерти нет ни деяний, ни созиданий, ни чувствований, ни радостей, ни горя. Смерть - это и исчезновение самого человеческого Я, что является, как утверждает B.C. Барулин, наиболее трагической составляющей человеческой смерти. В реальной жизни человека его преднебытие не воспринимается вообще, а постнебытие, его предощущение пронизывает всю человеческую жизнь. С рационально-атеистической или экзистенциально-антропологической позиции смерть является не чем иным, как простым окончанием, исчерпанием человеческой жизни, человеческого Я [Там же].
Однако смерть как неизбежный финал жизни не только не принижает жизнь, но, напротив, раскрывает всю ее уникальную ценность, ее полноту, значимость и неповторимость. Часто, когда из жизни уходят близкие люди, оставшиеся сожалеют, что не всё хорошее сделали для ушедших, и это сожаление бывает мучительным. Но, может быть, это сожаление является своеобразным призывом смерти ко всем живущим жить справедливо, по-человечески в хорошем смысле этого слова. Смерть выступает своеобразным проявителем истинной ценности отдельного человека, поскольку она, как бы снимая покров обыденности, повседневности, выделяет саму сущность роли человека, которая является для оставшихся особенно значимой.
Жизнь организуется человеком, ставящим себя в центр макро- и микрокосмоса, воспринимается и дифференцируется человеком. Представления о человеке, о его «Я» восходят, как пишет В.В. Красных, к древнейшим формам осознания мира. При этом представление «внутри» и «снаружи» переносится на человека в виде противопоставления «внутреннего» и «внешнего» пространства человеческой личности, это внутренний и внешний мир человека, его окружающий. С одной стороны, жизнь - это события, происходящие с людьми; с другой стороны, жизнь гораздо шире, поскольку она вбирает в себя мысли, переживания, реализованные и нереализованные возможности [Красных, 2002, 2003]. Тема жизни и смерти - одна из центральных не только в философии [Гуревич, 1991], но и в культурологии [Грабарова, 2005; Ипанова, 2005; Чернейко, Хо Сон Тэ, 2001; Юр, 2003; Дербенева, 2010], особенно ярко отраженная в народном сознании, что наглядно иллюстрирует, например, паремиологический фонд разных языков [Новикова, 2003].
Романы В.Вулф представляются нам прекрасным материалом для рассмотрения концептов «жизнь» и «смерть», поскольку композиционно-смысловая модель ее лучших произведений дает ощущение дуализма бытия, постоянной борьбы двух начал - светлого и темного, здорового и больного -иными словами, жизни и смерти [Гениева, 1992: 8]. У лучших писателей и философов В.Вулф училась тому, как искусство может раскрыть «момент бытия», который, при своей кажущейся незначительности, всегда уникален и потому достоин внимания художника, как отразить одновременность течения многих жизней, разнообразные потоки ощущений, показанные параллельно через восприятие мира разными персонажами: "And all the poverty, all the suffering had turned to that, Mrs. Ramsay thought. The lights of the town and the boats seemed like a phantom net floating there to mark something which had sunk. Well, if he could not share his thoughts, Mr. Ramsay said to himself, he would be off, then, on his own. He wanted to go on thinking, telling himself the story how Hume was stuck in a bog; he wanted to laugh " (p.53).
Внешняя и внутренняя стороны жизни в их взаимодействии
Структура метафор включает исходный субъект метафоры (долина, семя, звуки; сделать жестким, неподвижным, быть наполненным), а метафоризаторами являются при этом существительные death, destruction и глагол to die out. В формировании образности участвуют оба компонента и их характерные свойства. В субстантивных метафорах пересекаются признаки обоих субъектов (семя, то есть зарождение жизни, и смерть; долина, то есть, место, где растут трава, кустарники и деревья, и смерть), как правило, семантически несопряженных вне данных сочетаний. Глагольная метафора отображает: действие (делать неподвижным, жестким), действие-состояние (быть наполненным), действие-процесс (вымирать) субъекта (смерть; гибель; звуки) как действующего лица.
В прямом значении глаголы stiffen и fall указывают на способ осуществления физического действия, глагол die out означает «полностью исчезнуть вследствие смерти»; в метафорическом употреблении они приобретают образные и оценочные коннотации.
Ценностная составляющая концепта «смерть» тесно взаимодействует с ценностной составляющей концепта «жизнь», поскольку, как было сказано, отношение к жизни и смерти является антиномией и в ценностном отношении оба понятия неразрывно связаны. Важнейшим признаком жизни, ее физико-биологической основой является протяженность жизни во времени и ее конечность, в обыденной действительности она отличается множеством характеристик: имеет внешнюю и внутреннюю стороны, в формировании которых не последнюю роль играет внешность персонажей. Отношение персонажей к жизни разнообразно: оно может быть пессимистическим, оптимистическим или спокойно-философским, жизнь в романе изменчива, динамична, сложна и непознаваема - недаром главные персонажи задают себе один и том же вопрос о смысле жизни.
Круг мыслей и высказываний персонажей и автора непосредственно о смерти невелик, но связан со смертью через многие факторы самой жизни. Естественно важнейшие характеристики смерти определяются значениями слова death, а также глаголами с семой «смерть», концептуальными метафорами в соответствующем контекстном окружении, но, кроме того, они обусловлены восприятием жизни персонажей, что позволяет выделить следующие признаки смерти и признаки жизни, свидетельствующие о смерти, предопределяющие смерть.
Смерть выступает здесь как конкретное событие. В другом случае она выступает как феномен и является предметом философских рассуждений персонажей. Как-то Лили Бриско захотелось подойти к Кармайклу и поговорить с ним о жизни, о смерти, о миссис Рэмзи. Словосочетание about life, about death является сочетанием слов-антонимов, которые разделяют семантическое пространство «биологическое существование» на два противоположных полюса и относятся, по классификации Л.А.Новиковой, к так называемым «контрадикторным» антонимам [Л.А.Новикова: цит. по: Л.О.Чернейко].
Однако семантическая противоположность этих слов не означает, что они в прагматическом аспекте не могут сходиться по своей значимости. Когда человек проживает свою жизнь, он не может не думать о смерти, ибо он постоянно сталкивается с нею, переживая смерть близких или неблизких ему людей, гибель сёл и городов, читая научную и художественную литературу, невольно наблюдая за признаками гибели и разрушении в людях и предметах.
Поэтому понятия жизни и смерти сливаются для него в единое целое, и смерть выступает как данность, которую человек воспринимает как что-то неизбежное и при этом как что-то важное, существенное для него. Употребление в этом словосочетании имени миссис Рэмзи кажется на первый взгляд нелогичным, семантически несопряженным. Однако присоединение к сочетанию about life, about death имени миссис Рэмзи является здесь оправданным из-за символического характера этого образа, символа жизни и предчувствия гибели, смерти. Таким образом, имя миссис Рэмзи объединяет понятия о жизни и смерти, поскольку, с одной стороны, ее образ символизирует жизнь, а, с другой стороны, в данный момент она уже физически мертва, хотя и продолжает жить в мыслях и чувствах других персонажей.
Внезапность и неподконтрольность смерти: Вдруг, когда никто не думает о смерти, умирает миссис Рэмзи, а при рождении ребенка внезапно умирает Пру, молодая дочь миссис Рэмзи. На войне погибает молодой и талантливый Эндрю. Конечно, в самом понятии «война» уже заложена сема гибели, но кто на войне должен погибнуть, а кто остаться жить, координировать и контролировать нельзя. К ключевым словам, выражающим данный признак, относятся: существительное death, глаголы to die, to kill, to perish, распространенные в большинстве своем определением или обстоятельством: прилагательными в функции предикатива, предложными существительными или наречиями: "death in battle" (р.97); "death was ... instantaneous" (p. 101); "She had died very sudden at the end, they said." (p. 103); "die: rather suddenly ... in some illness connected with childbirth" (p. 138).
Теоретические предпосылки исследования концепта «время»
Пересечение концептов «жизнь», «смерть» и «время» образно иллюстрирует вторая, самая драматическая часть романа "TIME PASSES", где на первый план выступают могущественные силы природы, и в которой автор описывает постепенное, год за годом, разрушение дома силами непогоды, ветров, осенних дождей, холодных зим, обманчивых весенних и летних дней. Здесь время устанавливает свои часы: в первой главе во фразе - очевидно продолжении беседы гостей после прогулки поздно вечером: "Well, we must wait for the future to show,"(p.95) - слово future означает неизвестное, неопределенное, а в реплике Эндрю: "It s almost too dark to see," слово dark вызывает настороженность, оба слова как будто предупреждают о чем-то. Во второй главе, где затем описывается ночь, словосочетания: "a downpouring of immense darkness" и "the profusion of darkness"(p.95-96) являются ключевыми в данном контексте, подчеркивая наступление ночи не только в прямом смысле, но и в переносном, в наступлении мрачного, трагичного времени. В третьей, четвертой, шестой, седьмой и частично девятой главах время как разрушительная сила изображается в виде непрерывного потока. Временные указатели - времена года, единицы измерения времени как год, неделя, время суток, опосредованное обозначение времени суток -выделяются за счет метафорического переноса, ярких словосочетаний, повторов, парных слов: "The nights now are full of wind and destruction; " (p.97); "The winter holds a pack of them (nights)in store and deals them equally, evenly, with indefatigable fingers." (p.97); "The spring without a leaf to toss, ... was laid out on fields wide-eyed ... " (p. 100); " ... the spring with her bees humming and gnats dancing threw her cloak about her, veiled her eyes,... (p. 100); "Night, however, succeeds to night."(p.97); "Now, day after day," (p.98); "Night after night, summer and winter, ... (p.l02); "for night and day" (p. 102).Течение времени, обозначенного следующими словами темпоральной семантики (in the summer, now and then, then again, and then, night after night, sometimes in plain mid-day, at that season, the sunset of the sea, the pallor of dawn, the moon rising, fishing boats against the moon, for instance), сопровождают какие-то зловещие звуки, неожиданное звяканье стаканов, глухой стук, похожий на стук топора, появление на море призрака пепельно-серого корабля и какого-то багрового пятна. Чередование грохота и тишины, света и тьмы создают также впечатление опустошенности жизни. Непрерывный ход времени подчеркивается частым употреблением наречий, подчеркивающих длительность и внезапность протекания действий: again, never again, now, never, always, ever, forever, sudden, suddenly, instantaneous, once, once more (65 употреблений). Кажется, разрушительные силы природы победят: "Did Nature supplement what man advanced? Did she complete what he began? With equal complacence she saw his misery, his meanness, and his torture" (p. 102); "For now come that moment, that hesitation when dawn trembles and night pauses, when if a feather alight in the scale it will be weighed down. One feather, and the house, sinking, falling, would have turned and pitched downwards to the depths of darkness." (p. 105) В этот момент природа проявляет к человеческим бедам и нуждам свое безразличие. Даже понятие весны - поры ожидания счастья и надежды, теряет данную символичность: "The spring without a leaf to toss, ... was ... entirely careless of what was done..." (p. 100); ... But the stillness and the brightness of the day were as strange as the chaos and tumult of night, ... (p. 102). Это время несет гибель не только дому, но и людям. Немногими предложениями, взятыми в скобки, сообщается о смерти миссис Рэмзи, замужестве и смерти Пру, гибели на войне
Эндрю, но и также о публикации стихов Кармайкла, сделавших его известным. На фоне такого непрерывного, подчас зловещего потока времени скупо указанные трагичные события выделяются не только графически, но и содержательно, своей неожиданностью, мгновенностью происходящего, а публикация стихов той весной (that spring) уже некой выше названной символичностью. Это, как кажется, уже первый намек на то, что противоборство жизни, времени и смерти, закончится победой жизни.
Следующей приметой победы жизни является спасение от гибели дома желанием семьи Рэмзи, силами уборщиц и плотников: "Slowly and painfully, with broom and pail, mopping, scouring, Mrs McNab , Mrs Bast, stayed the corruption and the rot; rescued from the pool of Time that was fast closing over them ... " (p. 106). Так, образным изображением спасения дома от гибели, возрождения его к жизни, хотя и новой ("They d find it changed. " (p. 107), является использование образного выражения "the pool of Time". Заканчивается эта часть романа благополучным приездом семьи Рэмзи и гостей. Таким образом, долгое трагичное движение времени, движение жизни в этом времени, ее изменчивость в их взаимосвязи разрушают смерть и символизируют начало новой жизни и нового времени.
Автор затрагивает проблему преодоления времени с целью сохранения благополучной жизни, сохранения счастливого «момента бытия». Так, миссис Рэмзи, считая жизнь сложной, коварной, подчас безысходной, хотела бы для своих детей приостановить течение времени: "Oh. But she never wanted James to grow a day longer]", " ... why should they grow up and lose all that?"; "Why, ... should they grow up so fast?"; " ... he will never be so happy again, ... "; "They were happier now than they would ever be again." (p.45) Но в тоже время она сказала детям - идите по этой жизни. Затем, сразу же она начинает верить в счастье детей: "And then she said to herself, brandishing her sword at life, Nonsense. They will be perfectly happy" (p.47). А потом вновь ощущает злую безысходность жизни. Желанием понять изменчивость и непознаваемость жизни и вызвано стремление преодолеть и приостановить время. Поэтому героиня и не хочет, чтобы дети вырастали. Миссис Рэмзи умирает внезапно ночью - это конкретное время, но ее образ выходит за рамки объективного времени, потому что ее смерть не является полным исчезновением героини. Хотя это уже не человек из плоти и крови, а призрак, являвшийся Лили Бриско, ее бестелесность выступает как символ возрождения жизни, символ вечности, как и символом вечности будет завершенная картина Лили Бриско. Преодоление времени вызвано, таким образом, возрождением гибнущего дома, воспоминанием о миссис Рэмзи, Пру и Эндрю, изданием одной весной «в высшей степени отвлеченных» стихов Кармайкла, поездкой на маяк как символ памяти об умерших - близких и завершением картины художницы. Все это продлевает жизнь, а время становится вечностью.
Таким образом, жизнь во временном течении является основной темой романа. Время при этом выступает как одна из составляющих существования человека, поскольку смысл бытия человека и ценности его текущей жизни всегда связаны со временем, а основа жизни заключается в ее протяженности во времени и ее конечности. Взаимосвязь жизни, смерти и времени в романе своеобразно продумана и служат объединяющим фактором всего повествования, образуя концептуальную триаду.