Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Теоретические основы анализа пенитенциарного дискурса с точки зрения реализации языка власти и языка сопротивления 11
1.1. Дискурс: социальный, институциональный, социально-прагматический и когнитивный подходы .12
1.2. Социальные институты и институциональный тип дискурса 19
1.3. Властные отношения в институциональном дискурсе: язык власти и язык сопротивления 1.3.1. «Власть», «социальная власть»: определение понятий. Формы власти .31
1.3.2. Взаимосвязи «язык и власть», «дискурс и власть» .36
1.4. Институциональный дискурс как объект критических дискурсивных исследований 41
1.4.1. Критические дискурсивные исследования 41
1.4.2. Фреймовый анализ прагматического контекста дискурса Т.А. ван Дейка 44
Выводы по главе I .48
ГЛАВА II. Пенитенциарный дискурс как вид институционального дискурса .. 50
2.1. Характеристика языкового материала 50
2.2. Комплексная характеристика пенитенциарного дискурса
2.2.1. Институциональные параметры пенитенциарного дискурса... 58
2.2.2. Общение в пенитенциарном дискурсе: психологический и философский аспекты реализации 65
2.3. Властные отношения в пенитенциарном дискурсе: особенности реализации 70
Выводы по главе II .79
ГЛАВА III. Особенности реализации языка власти и языка сопротивления в пенитенциарном дискурсе 81
3.1. Анализ социальных фреймов пенитенциарного англоязычного дискурса 81
3.2. Особенности вербального общения в условиях пенитенциарного дискурса .
3.2.1. Язык власти и язык сопротивления: микроуровень дискурса 132
3.2.2. Язык власти и язык сопротивления: макроуровень дискурса .144
3.3. Невербальное общение 156
Выводы по главе III 164
Заключение 166
Библиография
- Социальные институты и институциональный тип дискурса
- Институциональный дискурс как объект критических дискурсивных исследований
- Общение в пенитенциарном дискурсе: психологический и философский аспекты реализации
- Особенности вербального общения в условиях пенитенциарного дискурса
Социальные институты и институциональный тип дискурса
В данном пункте обосновывается релевантность учета социологических, прагматических и психологических характеристик контекста при описании дискурса; рассматриваются подходы к пониманию дискурса, базирующиеся на социологических, психологических характеристиках коммуникантов и особенностях социального контекста; раскрываются основные положения данных подходов и особенности их применения в рамках данного исследования.
Следует отметить, что человек, общество и язык являются неразделимыми понятиями. Утверждение, что человек может стать личностью только в социуме, осознавая себя его членом и действительно являясь таковым, иными словами, принимая «границы своего внешнего несвободного существования» [Иошкин, 2008, с. 55], не вызывает сомнения. Язык берет на себя функцию проводника, осуществляя знакомство человека с самой разнообразной информацией по мере его социализации на протяжении жизни [Кубрякова, 2009, с. 20]. У. Лабов утверждает, что использование людьми языка всегда связано с возникновением у них потребности передать друг другу мысли и чувства, что непременно происходит лишь в социальном контексте [Лабов, 1975, с. 142]. В свою очередь, язык подвержен влиянию со стороны человека и общества. Ф. де Соссюр в свое время рассматривал его как социальный факт и подчеркивал, что «язык полностью зависит от того коллектива», в рамках которого он существует [Соссюр, 1990, с. 66]. Данное утверждение можно рассматривать не только по отношению к национальным языкам, формирующимся под влиянием исторических событий определенной народности, ее обычаев и традиций, но и относительно к разновидностям национального языка, которые формируются в отдельных социальных группах данной народности, покольку эти группы также могут иметь свою историю, обычаи и традиции. Несмотря на то, что круг лиц, использующий социальную разновидность языка, не столь широк, он сохраняет свое предназначение – постоянно и немедленно способствовать достижению взаимопонимания между коммуникантами [там же]. Разница заключается лишь в применяемых к данным процессам понятиях. В первом случае речь идет о социализации, а во втором – об институализации. Данные понятия являются близкими по значению, поскольку подразумевают под собой приобретение знаний, делающие человека членом конкретного общества – нации или социальной группы. Это включает в себя и обеспечение идентичного понимания членами коллектива тех или иных языковых знаков [Красных, 2003, с. 34]. Таким образом, в случае использования языка в пределах обособленной социальной группы, можно говорить об особой специализации языка, и коммуниканты становятся его потребителями в конкретных ситуациях общения [Винокур, 1993, с. 56]. Л.А. Штомпель и О.М. Штомпель, говоря о таких специализациях, используют термин «социолект» и утверждают, что социолекты разделяют языковое сообщество на определенные антропокультурные типы, которые характеризуются типичным для них языком, сложившимся в результате длительного исторического развития [Штомпель, Штомпель, 2013, с. 220]. Существование социалектов и необходимость их изучения обосновывается тем, что, по утверждения Т.Г. Винокур, в соответствии с определенным социальным контекстом коммуникации, определенными условиями ее протекания и поставленными коммуникантами целями, могут быть установлены определенные традиции использования тех или иных языковых средств [Винокур, 1993, с. 52].
Идея столь высокой детерминации языковых явлений социальным контекстом и социальными характеристиками коммуникантов послужила причиной появления направлений изучения дискурса, основанных на социолингвистике и прагмалингвистике.
Прежде всего, рассмотрим социальный подход, приверженцами которого являются Ж. Деррида [2011; Ольшанский, 2004], Ю. Кристева [2013], П. Рикер [2000], М. Фуко [1996] и др. По мнению В.И. Карасика, исследователей при данном подходе интересуют именно участники коммуникации, которые характеризуются наличием целей и мотивов общения, обладают коммуникативной компетенцией и «осуществляют общение в соответствии со своими установками, стереотипами, эмоциональным состоянием и индивидуальным стилем поведения» [Карасик, 2010, с. 7]. Л.П. Крысин уточняет, что данный подход занимается проблемой социальной дифференциации языка с целью определения тех языковых образований, наличие которых обосновывается такими личностными характеристиками коммуникантов, которые они приобрели в процессе социализации. Это могут быть профессиональные характеристики, культурные, образовательные и др. [Крысин 2008: 74]. М. Фуко отмечает, что дискурс – это «сложная и дифференцированная практика, подчиняющаяся доступным анализу правилам и трансформациям» [Фуко, 1996, с. 21], подразумевая, что в человеческом сообществе существуют, во-первых, принятые установления (ритуализованные формы), во-вторых, процедуры исключения (запреты). Таким образом, дискурсивные практики осуществляются в соответствии с принятыми в обществе законами [там же, с. 50-51]. Подобное понимание дискурса близко к определению дискурса В.И. Карасика, который подразумевает под дискурсом «общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации, например, институциональное общение» [Карасик, 2013, с. 28]. Определив дискурс таким образом, ученый положил начало еще одному подходу к пониманию дискурса, – институциональному, который предполагает изучение дискурса в соответствии со статусно-ролевыми характеристиками участников коммуникации, отнесенностью ситуации общения к тому или иному социальному институту.
Интитуциональный подход также включает рассмотрение властных отношений. Он появился в результате пробуждения интереса к изучению общения в рамках различных социальных институтов, что привело к углубленному изучению дискурсивных и общественных практик. Это направление представлено такими лингвистами, как Л.С. Бейлинсон [2009а,б,в], В.И. Карасик [2000, 2002], В.В. Кашпур [2011], О.А. Крапивкина [2011, 2015], Н.Ю. Сидорова [2008], Т.А. Ширяева [2006, 2008], М.Ю. Олешков [2006, 2010, 2011] и др. В соответствии с данным подходом анализ дискурса следует начинать с детального описания социального института, к которому дискурс относится, путем его когнитивного моделирования [Ромашова, 2012, с. 240]. Институциональный подход, также как и рассмотренный выше социальный, основан на принципах социолингвистики, но сужает область рассмотрения дискурса, ограничивая сферу своих интересов только институциональным общением, осуществляющимся в пределах определенных социальных институтов, где коммуниканты наделены определенными статусно-ролевыми характеристиками и имеют соответствующие их ролям цели. Дискурс, в рамках которого осуществляется данный тип общения, называется институциональным.
Институциональный дискурс как объект критических дискурсивных исследований
Участниками коммуникации в пенитенциарном дискурсе являются служащие пенитенциарной системы, в основном охранники (агенты), и заключенные (клиенты) [Никишина, 2015а, с. 149]. Согласно Л.С. Бейлисон, три модуса общения в пенитенциарном дискурсе представлены следующими парами коммуникантов: заключенный–заключенный, охранник–охранник, охранник–заключенный. В рамках данного исследования подробно были изучены особенности общения между охранниками и заключенными, так как ситуация общения в данном случае будет носить асимметричный характер, а ее изучение в полной мере позволит вскрыть особенности взаимодействия групп коммуникантов, различающихся по своим статусно-ролевым характеристикам. Тем не менее, в отличие от остальных институциональных дискурсов употребление терминов «агент» и «клиент» по отношению к участникам дискурса не представляется здесь возможным. Проистекает это из того, что охранник, как представитель пенитенциарной системы, не ориентируется на интересы заключенных, представляющих диаметрально противоположные интересы государства и общества, и действует согласно трудовым инструкциям, в которые входит подавление стремлений заключенного и организация его поведения в соответствие с требованиями системы. Следовательно, в данной работе участники дискурса не получают особого наименования, отражающего их причастность к институциональному виду общения. Вместо термина «агенты» будут использоваться такие наименования как «группа власти», «класс охранников», «служащие пенитенциарной системы», а вместо термина «клиенты» – «группа сопротивления», «класс заключенных». Такие наименования обозначают классовую принадлежность и уровень доступа к социальной власти.
Если говорить непосредственно о статусно-ролевых характеристиках коммуникантов, то охранник, представляя государство, обладает более высоким статусом. Заключенный – занимает подчиненное положение. И так как права этих двух социальных групп сильно различаются, статус агента несоизмеримо выше статуса клиента. Роль охранника – поддерживать дисциплину и порядок среди заключенных, отбывающих наказание, а роль заключенного – следовать правилам тюремного заключения и выполнять распоряжения охраны. Взаимодействие охранников и заключенных обосновано именно этими характеристиками, и можно утверждать, что оно происходит в ситуации прямого принуждения заключенных со стороны охранников.
Все вышесказанное подтверждает, что пенитенциарный дискурс является статусно-ориентированным, и статусное расслоение в нем закреплено нормативными документами. В данном случае отличительной чертой пенитенциарного дискурса, помимо крайней степени различия в социальных ролях, будет также то, что эти роли являются для них, по отношению друг к другу, неизменными на протяжении долгого времени. Заключенные не имеют возможности примерить по отношению к охранникам какую-либо иную социальную роль в течение своего заключения, так как не могут сменить социальный институт по своему желанию, а, следовательно, и социальную ситуацию общения [Никишина, 2015в, с. 441].
Характерные особенности заключенных и охранников определяют цели их речевого взаимодействия. Цель класса охранников совпадает с главной целью существования самой пенитенциарной системы в целом, заключающейся, исходя из внедрения идей гуманного отношения, в создании условий, необходимых для перевоспитания личности заключенного. Фактически, цель охранников перекликается с выполняемой ими ролью – поддержание дисциплины и порядка среди заключенных [Никишина, 2015а, с. 150], лишение их привилегий и свобод свободного гражданина в качестве наказания за преступление, обеспечивая безопасность остальной части общества [Винокур, 1993, с. 150]. Поэтому, скорее всего, на данный момент тюрьма представляет собой место, куда люди помещаются в целях наказания: ПРИМЕР 6 … a place where you ve supposedly been brought to be punished [SK RH&SR: 2]). Но многое, разумеется, зависит от непосредственного начальства тюрьмы. Здесь можно привести слова начальника тюрьмы (Wallens Ridge State Penitentiary) из телесериала Prison Break: ПРИМЕР 7 You have been here long enough to know that I m less interested in punishment than I am in rehabilitation [Prison Break]. Заключенные, со своей стороны, пытаются отстаивать свои гражданские права и свободы и выстраивают свое поведение исходя из стремления действовать подобно членам свободного общества. Они могут по-разному строить свое поведение. Естественным является стремление получить свободу в кратчайшие сроки (досрочное освобождение), демонстрируя хорошее поведение. Тем не менее, из-за стремления к свободе распространенным явлением в среде заключенных является планирование побега и попытки его совершить, а отстаивание своих прав заключенными приводит к бунтам.
В процессе институализации у охранников и заключенных формируются идеальные образы друг друга, проистекающие из осознания статусно-ролевых характеристик и целей своей социальной группы и группы, ей противопоставленной. Следующим пунктом в рассмотрении пенитенциарного дискурса стоит выявление его ключевого концепта. Это концепт prison [Никишина, 2016а, с. 156]. Анализ ключевого концепта любого институционального дискурса позволяет составить достаточно обширный вокабуляр, обслуживающий данную смысловую область. Особое место в рассмотрении лексикона институционального дискурса занимает изучение его жаргона, наличие которого признается важной характерной чертой. По В.П. Коровушкину, жаргон представляет собой исторически сложившуюся, относительно устойчивую, комплексную, системно организованную и иерархически структурированную полностью автономную форму существования национального языка [Коровушкин, 2015, с. 72]. Несомненно, данная проблема может послужить объектом отдельного научного исследования, и в данной работе рассматриваться не будет. В итоге можно заключить, что пенитенциарный дискурс по праву можно признать институциональным, где прототипным местом общения является пенитенциарное учреждение, имеющее правовое закрепление в официальных документах, коммуникантами являются охранники и заключенные – две социальные группы, противопоставленные друг другу по статусно-ролевым характеристикам и целям.
Общение в пенитенциарном дискурсе: психологический и философский аспекты реализации
Здесь наблюдается несколько иная стратегия поведения. Протест выражается в противодействии: заключенные не только не выполняют требуемое от них охранником действие, а совершают противоположное ему. В таком случае взаимодействие приобретает следующую структуру: реплика приказ (охранник) – совершение противоположного действия (заключенный), реплика-повторение приказа (охранник) – выполнение действия (заключенный). Рассмотрение двух последних фреймов позволило установить, что протест может быть выражен такими неречевыми поступками, как неподчинение приказу или совершение противоположного приказу действия.
Исходя из всех описанных выше фреймов, можно заключить, что речевые высказывания – прерогатива охранников: со стороны заключенных реплики-реакции не предусмотрены. Это обосновано асимметричностью ситуаций речевого общения, поскольку статусы участников диалога не равнозначны [Анашкина, 1987, с. 2]. Таково типичное институциональное общение в пенитенциарном дискурсе. Можно предположить, что контроль над дискурсом в пенитенциарной системе достаточно высокий. Неречевое поведение участников также сильно различается: действия охранников носят свободный характер, в то время как поведение заключенных направлено лишь на точное исполнение распоряжений охраны, причем исключаются любые излишние телодвижения. Таким образом, контроль осуществляется не только над речевым, но и над неречевым поведением.
Демонстрация заключенными и охранниками подобного поведения свидетельствует о прохождении участниками коммуникации институализации. По ее завершении, охранники осознают свое привилегированное положение и устанавливают дистанцию между собой и заключенными, обладая полновластным контролем над социальным контекстом и над дискурсом, а заключенные усваивают такую стратегию поведения как «молчаливое следование указаниям».
Следовательно, все вышеприведенные примеры, отнесенные нами к первой группе фреймов, демонстрируют типичные ситуации взаимодействия охранников и заключенных, где обе стороны действуют в рамках хорошо усвоенных моделей поведения, в том числе и речевых, свойственных своему социальному классу. Если же говорить, о речевых высказываниях, они все продуцированы представителями группы власти. Как уже было установлено, там, где есть власть, должно быть обязательно и сопротивление ей, поэтому закономерно предположить, что заключенным должны быть свойственны определенные стратегии проявления протеста. Последние могут касаться как вербального, так и невербального поведения. Несколько стратегий невербальной демонстрации протеста было рассмотрено нами выше во фреймах 8 и 9. Таким образом, мы переходим к рассмотрению второй группы фреймов, где заключенные в некоторой степени получают доступ к дискурсу и, вместе с этим, и возможность обозначить свою позицию именно вербально, как представители группы сопротивления. В данной группе фреймов можно выделить несколько подгрупп, в зависимости от формы проявления протеста, или же характера действий заключенных: 2а) фреймы, характеризующиеся вербальными действиями заключенных санкционированными группой власти, т. е. имеет место быть сознательное ослабление контроля над контекстом и дискурсом со стороны охранников, что позволяет заключенным продуцировать высказывания; 2б) фреймы, характеризующиеся как вербальными, так и невербальными действиями заключенных не санкционированными группой власти, заключенные сами снимают ограничения по участию в дискурсе и по совершению действий выходящих за рамки дозволенного. Перейдем к рассмотрению ситуации, где есть возможность наблюдать непосредственно язык сопротивления в его вербальном проявлении, что соответствует подгруппам фреймов 2а и 2б. Здесь структурирующая единица будет иметь следующий вид: реплика-стимул - реплика-реакция. Рассмотрим первоначально фреймы, относящиеся к подгруппе 2а, предполагающие продуцирование заключенными высказываний в связи с полученным на это разрешением со стороны охранников или же в связи со сложившимися обстоятельствами, когда не представляется возможным обойтись без применения языковых средств. Рассмотрим следующий ряд фреймов: Escape attempt, Entering a restricted area и Filling in a personal data file.
Первым типом подобных ситуаций, в которых заключенные имеют возможность выступать в роли говорящего, возникает тогда, когда появляется необходимость объяснить происходящее, оправдаться и др. Примерами таких ситуаций могут служить фреймы, отраженные в таблицах 11 и 12.
Особенности вербального общения в условиях пенитенциарного дискурса
Подробный лингвистический анализ реплик охранников и заключенных, представленный в таблицах пункта 3.1., позволяет сделать выводы об особенностях пенитенциарного дискурса, представленного языком власти и языком сопротивления, в области грамматики, лексики и использования стилистических средств. Соответственно, данный подпункт изложения посвящен выявлению данных особенностей и их сопоставлению в целях установления общих черт и отличий языка власти и языка сопротивления на микроуровне дискурса.
Чтобы обеспечить более достоверное описание характерных особенностей языка власти и языка сопротивления необходимо разделить все социальные фреймы на две группы: 1) фреймы, представляющие собой ситуации, в которых охранники выполняют свои непосредственные обязанности: организуют деятельность заключенных и руководят ею, обеспечивают поддержание порядка и дисциплины в среде заключенных, пресекают несанкционированные, противоречащие правилам тюремного заключения действия; 2) фреймы, представляющие собой ситуации, когда охранники имеют целью получение информации от заключенных или сами являются источниками информации.
Условно назовем фреймы первой группы фреймами порядка и контроля, а второй – фреймами передачи информации.Такое разделение фреймов представляется целесообразным, так как характер ситуации сильно влияет на выбор коммуникантами языковых средств, предъявляя к ним в соответствии с их социальными ролями различные требования. Так принадлежность фрейма к первой группе свидетельствует, что в нем охранник будет в полной мере пользоваться своей властью или стараться восстановить свой контроль над дискурсом и контекстом, если его власть была оспорена; заключенный, в свою очередь, будет демонстрировать либо подчинение власти, либо выказывать протест. Если фрейм принадлежит ко второй группе, то следует ожидать, что охранник будет либо излагать информацию, либо пытаться добиться получения информации от заключенного; заключенный будет отвечать на вопросы или же воспринимать необходимые сведения.
В рамах данного исследования нас интересует, к каким именно языковым средствам коммуниканты прибегают, имея заданные коммуникативной ситуацией и социальной ролью цели. Следует отметить, что первая группа содержит большее число фреймов, чем вторая. Это объясняется тем, что коммуникативная задача фреймов данной группы соответствует основной цели, выполняемой охранниками в соответствии с принятой ими социальной роли, которая определяет направление и характер всей их повседневной деятельности на рабочем месте. Коммуникативная задача второй группы фреймов также соответствует социальной роли охранников, но не коррелирует так тесно с их основной целью, и сами коммуникативные ситуации подобного типа возникают не столь часто, они ассоциируются не с повседневной деятельностью, а с событиями, которые нарушают повседневную рутину. Так, из выделенных 43 фрейма 34 относятся к первой группе фреймов (13 детально рассмотрено в работе): A medical emergency, Announcing a special event, Checking in, Convoying to the cellblock,
"Convoying to the prison yard", "Disinfection", "Entering a restricted area", "Escape attempt", "Keeping a prisoner out of the cell", "Lights out", "Lining up. The beginning of the riot" "Locking-Down", "Locking-up", "Making a request", "Medical checking", "Morning / evening count", "Organization of admission of new prisoners", "Organization of a non-contact visitation", "Organization of a contact visitation", "Organization of cell time", "Organization of meal time", "Organization of work time", "Patrolling of the prison yard territory", "Preparation to lights out", "Recording new prisoners property", "Shake-down", "Shipping Out", "Stopping a prisoner for a search", "Suppressing a riot", "Suppressing disorders among prisoners", "The riot", "Yard-in", "Yard-out" и "Wakeup"; ко второй группе только 9 (6 детально рассмотрено в работе): "Contraband Detection", "Introducing a new prisoner", "Interviewing inmates by parole commission", "Interrogation due to an incident", "Filling in a personal data file", "Private conversation-interrogation", "Snitching", "The warden greets new prisoners and instructs them".
Если рассматривать все выделенные эпизоды кинофильмов и телесериалов, содержащие сцены общения заключенных и охранников (347), то их распределение по группам фреймов можно представить в виде следующей диаграммы: Фреймы порядка и контроля Диаграмма 2: Распределение выделенных эпизодов, содержащих речевое взаимодействие охранников и заключенных по группам фреймов
Рассмотрим первоначально особенности языка власти и языка сопротивления, реализующиеся в первой группе фреймов. В работе эта группа представлена 13 фреймами. В общей сложности они состоят из 34 реплик, которые распределяются по группам коммуникантов следующим образом: 24 реплики – со стороны группы власти, 10 реплик – со стороны группы сопротивления. Но реплики могут быть разными по своей сложности, поэтому следует учитывать и количество входящих в них фраз. Так, реплики группы власти представлены 57 фразами, а группы сопротивления – 20. Процентное соотношение реплик (70% – группа власти, 30% – группа сопротивления) и фраз (75% – группа власти, 25% – группа сопротивления) остается верным, если рассматривать высказывания из всех эпизодов, относящиеся к первой группе ситуаций (293). Из этих статистических данных видно, что язык власти имеет большую речевую представленность, это подтверждается также тем, что только 4 фрейма из 13 содержат речевые высказывания заключенных. Рассмотрим выявленные речевые единицы с точки зрения языка и проанализируем предложения рассматриваемых нами здесь фреймов, по следующим параметрам: соотношение простых и сложных предложений; соотношение полных и неполных предложений; соотношение распространенных и нераспространенных предложений; соотношение предложений в изъявительном, сослагательном и повелительном наклонении; соотношение предложений повествовательных, вопросительных, побудительных.