Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Плюрализм когнитивных практик в историческом разрезе 10
1.1. Философия против истории 10
1.2. Наука против философии 13
1.3. Идиографические науки против номотетических 28
1.4. Внеакадемическое познание против академического 33
1.5. Конец науки как стимул к поиску альтернатив 50
Глава 2. Когнитивные практики внутри и вне номинальных границ науки 61
2.1. Какие существуют когнитивные практики? 61
2.2. Специфика эксплицистической деятельности 86
2.3. Тезавристика: сохранение и воспроизводство знаний 106
2.4. Судьба философии 126
2.5. Знание "растворённое в культуре" 135
2.6. Свободные дискурсивые площадки 145
Заключение 160
Библиографический список 170
- Философия против истории
- Идиографические науки против номотетических
- Какие существуют когнитивные практики?
- Тезавристика: сохранение и воспроизводство знаний
Введение к работе
Данная диссертационная работа посвящена месту науки в современном интеллектуальном пространстве. Она ставит цель это место ограничить и показать находящееся по другую сторону, но не как враждебное науке, а как дополняющее её. Это другое именуется "вненаучными когнитивными практиками", которые также можно назвать практиками "рациональными" в том смысле, что они стремятся к нахождению истины, а не громождению заблуждений. Следовательно, отношения науки с религией, оккультизмом, а также лженаучными практиками наподобие астрологии, уфологии и парапсихологии, в проблематику данной работы не входит.
В соответствии с поставленной целью в диссертационной работе решаются следующие задачи:
Установление критериев дифференциации когнитивных практик,
Анализ внутренней неоднородности понятия "наука" и вычленение внутри него самостоятельных когнитивных практик,
Анализ внеакадемической когнитивной деятельности, "растворённого в культуре" знания,
Оценка перспектив различных когнитивных практик в современной исторической ситуации.
Актуальность исследования определяется рядом обстоятельств, которые не новы, но продолжают нарастать и осложняться, не будучи ни отрефлексирова-ны, ни отреагированы. Границы науки никогда не были установлены строго, но раньше в этом и не было столь острой нужды. Ранняя наука была социологически проницаема. Ею занимались не профессионалы, а любители, специального образования не имевшие. Следовательно, возможность выступать от лица науки была общедоступной. С появлением же обособленного научного сообщества, состоящего из узкодисциплинарных специалистов, это право оказалось монополизировано. В связи с этим назрел вопрос об основаниях такой монополизации. В какой мере монополия специалистов обоснована их профессиональ-
4 ным когнитивным опытом? Как далеко она может простираться? В какой мере не-специалисты могут с ними соперничать и подвергать их высказывания сомнению? Каким образом общество может осуществлять контроль за деятельностью специалистов?
Проблема стоит тем острее, что в отличие от ранней, естествоведческой науки, наука современная стремится проникнуть во все сферы общественной жизни. Она постулирует экономические и культурологические истины, изобретает психологические и социально-политические технологии. Она прямо указывает "правильный" образ жизни индивидуума и тем самым обнаруживает свою идеологичность. В то же время претензии науки на эксклюзивную истину в гуманитарной области гораздо менее убедительны, чем в естествознании. В значительной своей части "гуманитарная", или "общественная", сфера является сферой повседневного опыта. Кроме того, о ней высказываются философы, публицисты, писатели. Специфика "научных" высказываний в гуманитарной области проблематична. Она относится больше к форме и социологической принадлежности дискурса, нежели к его содержанию. Таким образом, экспансия науки в гуманитарное пространство обостряет вопрос о границах науки, равно как вопрос о когнитивных практиках по другую сторону установленной границы. Признаем ли мы гуманитарные вопросы вненаучными или установим границу между "наукой" и "не-наукой" внутри гуманитарной области, в любом случае эту границу придётся обозначить.
Но даже там, где дилетант заведомо уступает специалисту, профанное отношение к знанию является такой же социально-гносеологической данностью, как и профессиональное. Более того, расширение горизонтов науки соответствующим образом расширяет горизонт дилетантства. Давно говорится о дегуманизации современной науки в связи с неизбежным распространением и углублением узкой специализации. Даже лучший специалист в какой-либо предметной области в остальных областях является профаном, т. е. располагает лишь малым и с каждым поколением суживающимся фрагментом картины мира. Этот феномен не просто дробит культурное пространство, позволяя вести речь о "цивилизованном варварстве", но порождает своеобразную культуру дилетант-
5 ства, каковое становится объединительным цементом культуры в целом. Интеллектуалов прошлого объединяла причастность к науке. Интеллектуальное современности- причастность к дилетантству. И не только интеллектуал, но всякий человек не может отгородиться от окружающей среды, в т. ч. техногенной, которая пробуждает разносторонний когнитивный интерес, ставит перед субъектом вопросы из любых областей познания, на большинство которых он не способен компетентно ответить и вынужден принимать "авторитетные мнения", часто недостаточно их понимая и тем более не имея возможности их проверить.
Развитие науки имеет и другое следствие - приближение к исчерпанию. Тема эта табуируется по понятным социально-экономическим причинам. Представления о бесконечном росте науки значительно улучшают позицию в переговорах со спонсорами. Тем не менее, закрывать глаза на измельчание проблематики многих дисциплин с каждым десятилетием трудней. Наступило время задуматься над вопросом: чем займутся интеллектуалы в постнаучную эпоху? Очевидно, им предстоит заняться сохранением, (а точнее воспроизводством) накопленных знаний, но это требует основательного пересмотра ценностей и нормативов, и прежде всего отказа от культа новизны.
Наконец, специфика современной российской ситуации, состоящая в фактическом "сворачивании" науки, ставит вопрос о том, куда перенаправляется в кризисной ситуации интеллектуальный потенциал общества. В каком-то смысле это ситуация локального "конца науки", могущая иметь некоторую предсказательную ценность.
Новизна диссертационной работы заключена уже в постановке целей и задач- анализе внутренней неоднородности науки и вычленении из неё самостоятельных когнитивных практик, функционирующих по отличным от науки принципам. В соответствии с этим разработана система понятий, отражающая плюрализм когнитивных практик, показано место, занимаемое каждой из них в культуре, и их взаимоотношения, в т. ч. перспективы каждой из них в современной исторической ситуации. Исследовано раздвоение сознания на интуитивный и рассудочный пласты, определяющее различие между "эмпириоскопи-
ческими" и "репрезентоскопическими" когнитивными практиками. Проанализирована роль философии как энциклопедической и номотетической "репрезен-тоскопии", в свете чего исследована историческая судьба философии. Показано, что кризис философии в начале XX в. был связан с конкуренцией со стороны молодой узкоэкзистенциальной когнитивной практики— психоанализа. Также показана необходимость частичного восстановления энциклопедизма в пределах гуманитарного знания.
С другой стороны предпринята попытка проанализировать спектр "внеакаде-мических" (т. е. не связанных с "научными" учреждениями) когнитивных практик (не включая в него различного рода лженаучные предприятия) и сравнить их возможности с возможностями практик, объединяемых в понятии "наука". Показана решающая роль референтных групп и "дискурсивных площадок" в конституировании когнитивных практик. Исследован феномен неспецифического выражения дискурсивного содержания в форматах художественной литературы и анекдота. Проанализированы различные способы интеграции дискурса в художественный текст. Наконец, рассмотрена роль Интернет-технологий, и особенно блогов, в становлении внеакадемического дискурса и его демократизации, что имеет неизбежным следствием популяризацию и углубление внеака-демических форм познания мира.
Диссертационная работа имеет в первую очередь мировоззренческое значение. Она показывает несостоятельность сциентистских претензий на эксклюзивное обладание истиной и эксклюзивное право исследовать истину. В своей бытовой и профессиональной деятельности человек когнитивно самодостаточен и является высшей инстанцией истины, не нуждающейся в научном патронаже. Таким образом, отстаивается интеллектуальное достоинство человека, умаление которого со сциентистских позиций является скрытой формой иррационализма и обскурантизма.
Теоретическое значение работы заключается также в том, что в ней впервые всесторонне анализируется внутренняя неоднородность понятия "наука", из которого вычленяются ранее "автономные" когнитивные практики и исследуются особенности функционирования каждой из них. Кроме того, рассматривается
7 место каждой из этих практик в более широком контексте внеакадемического знания.
Практическое значение работы состоит в том, что она закладывает фундамент для совершенствования институциональных систем науки и образования, которые в настоящее время пренебрегают плюрализмом когнитивных практик и вследствие этого проповедуют неспециализированный подход к ним, стремятся подвести под сциентистские стандарты те исследования, которые по природе своей ему чужды. Реформирование институциональных систем в соответствии с реальным составом когнитивных практик способствовало бы более эффективному их функционированию.
Кроме того, материалы работы могут быть использованы при чтении курсов лекций и написании учебных пособий по философии науки, социологии знания и другим смежным дисциплинам.
По результатам диссертационной работы на защиту выносится следующая совокупность тезисов.
Содержательные критерии дифференциации когнитивных практик задают релевантный этим практикам предмет (или его свойства). К ним относятся критерий энциклопедичности или специализированности, критерий идиографично-сти или номотетичности, а также критерий "эмпириоскопичности" или "репре-зентноскопичности" и критерий "новизны" или "повторносте". "Эмпириоско-пичность" подразумевает, в самых общих словах, обращение непосредственно к фактам (в форме наблюдений или экспериментов), а "репрезентоскопичность" -обращение к их репрезентациям в сознании (в форме "кабинетных размышлений"), необходимое в тех случаях, когда затруднительно "эмпириоскопически-ми" методами выделить в потоке событий атомарные объекты и причинные факторы.
Философской когнитивной практике присущи энциклопедизм, номоте-тизм, "репрезентоскопизм" и новизна. Научная когнитивная практика отличается от неё тем, что предполагает специализированность и "эмпириоскопич-ность". Однако на практике критерии соблюдаются нестрого. В науку включаются идиографические, "репрезентоскопические" и "тезавристические" (вое-
8 производимые, а не первооткрываемые) содержания. Вследствие этого понятие "научности" оказывается противоречивым, однако отказаться от критериев нельзя, поскольку в таком случае граница между "научным" и "ненаучным" вообще исчезнет.
Социологически можно разделить когнитивные практики по тому признаку, входит ли их предмет в сферу "обыденного" знания ("экогнозия"), или в сферу "профессионального" (профессиогнозия), или не входит ни в ту, ни в другую ("экзогнозия"). В первых двух случаях новизна когнитивного продукта может состоять только в "репрезентоскопическом" анализе ("осмыслении") "эмпириоскопического" опыта, данного в повседневной практике. Во втором случае необходимо сперва получить "эмпирископические" данные, а затем "ре-презентоскопически" их "осмыслить". Более частное социологическое деление когнитивных практик определяется "референтными группами", т. е. конкретными сообществами людей, заинтересованных в той или иной познавательной деятельности.
"Эксплицистическая" (в частности "философская") когнитивная практика образуется соединением номотетического и "репрезентоскопического" критериев. Важнейшим аспектом "эксплицистической" деятельности является тер-минотворчество. "Неэксплицированный" поток событий представлен субъекту в интуитивном, т. е. образном и подсознательном, виде. Задача "эксплицисти-ки" состоит в преобразовании этого потока в формализованную, рассудочную форму. Но рассудок оперирует словами, многозначность и недостаточность которых не позволяют выдвигать истинные суждения. Поэтому содержание человеческого рассудка чаще всего ложно, хотя на интуитивном уровне тот же человек имеет верное понимание вещей, и единственным способом это расхождение преодолеть является введение новых, однозначных и релевантных терминов.
В силу вышесказанного неправомерно считать науку монополистом в теоретическом познании мира. Будучи "эмпириоскопической" когнитивной практикой, она не может включать в себя "экогнозические" и "профессиогнозиче-ские", но только "экзогнозические" вопросы, причём не все, а только часть из
9 них. Скрытая множественность когнитивных практик обнаруживается, во-первых, внутри номинальной "науки", во-вторых, в различных формах обыденного и профессионального познания, например в психологических тренингах, журналистике, литературной деятельности. Поэтому рационализм (как деятельное стремление к знанию) гораздо шире сциентизма, и сведение первого к второму на самом деле антирационалистично, поскольку игнорирует большинство когнитивных практик или загоняет в неподходящий сциентистский формат.
Основные положения и выводы диссертационного исследования отражены в следующих работах автора.
Майков А. В. Роль психоанализа в кризисе философии. // Сборник докладов 7-й аспирантской сессии СПбГУАП. - СПб., 2004 - 0,5 п. л.
Майков А. В. Проблема статуса гуманитарного знания. // Сборник докладов 7-й аспирантской сессии СПбГУАП. - СПБ., 2004 - 0,6 п. л.
Майков А. В. Дискурсивная литература // Сборник докладов 8-й аспирантской сессии СПбГУАП. - СПб., 2005 - 0,5 п. л.
Майков А. В. Демократизация дискурса благодаря блогам. // Сборник докладов 8-й аспирантской сессии СПбГУАП - СПб., 2005 - 0,1 п. л.
Майков А. В. Границы науки и плюрализм когнитивных практик. -СПб., 2005-10,5 п. л.
Философия против истории
В наши дни история считается одной из наук. Однако с древности и до сравнительно недавнего времени в языке было закреплено противопоставление "истории" и "философии" как частного и общего знания. Знаменитая "Естественная история" Плиния (24-79) была, как известно, сочинением отнюдь не историческим в современном смысле слова, но охватывала практически все известные в то время области человеческого опыта, которые, однако, рассматривала скорее фактографически, чем аналитически, и этим отличалась от философских трактатов. Более того, уже у Аристотеля (384-322 до н. э.) и Теофраста (ок. 370 - ок. 285 до н. э.), живших несколькими веками раньше и с точки зрения "научной репутации" куда более весомых, мы читаем, сответственно, "Историю животных" и "Историю растений". Таким образом, несмотря на общий синкретизм когнитивных практик, неизбежный на ранних стадиях культурного развития, начатки дифференциации когнитивных практик мы находим уже в античности, и это, древнее, деление представляется нам более фундаментальным, нежели позднейшие дихотомии научного и философского или естественного и гуманитарного.
В том же широком значении понимает историю Фр. Бэкон (1561-1626). Его громоздкая и ныне почти забытая классификация выделяет три фундаментальных рода человеческих знаний: историю, поэзию и философию.1 Эти роды соответствуют, по убеждению Бэкона, трём фундаментальным способностям че-ловеческого ума, выделенным ранее X. Уарте (ок. 1530-1592) : памяти, воображению и рассудку. В бэконовской триаде вызывает возражения статус по эзии, которая скорее не изучает, а производит фантазии, т. е. является способностью творческой, а не познавательной. Но это не отменяет сказанного в отношении истории и философии.
Созвучно Бэкону высказывался Гоббс (1588-1679). Философия (отождествляемая Гоббсом с наукой) "исключает также историю, как естественную так и политическую, хотя для философии обе в высшей степени полезны (более того, необходимы), иб их знание основано на опыте или авторитете, но не рас-суждении" , тогда как "под наукой (scientia) мы понимаем истины содержащиеся в теоретических рассуждениях, т. е. во всеобщих положениях и выводах „4 из них.
Термин "история" употребляется в широком смысле в названиях многих капитальных трудов Нового времени. Это в частности "История животных" Гес-нера (1516-1565), "Естественная история птиц" Белона (1517-1564), "Естественная история четвероногих" Джонстона (1603-1675), "История растений" Рея (1627-1705), "История насекомых" Реомюра (1683-1757), "Естественная история" Бюффона (1707-1788), "Естественная история растений" и "Естественная история беспозвоночных животных" Ламарка (1744-1829).
Благодаря Даламберу бэконовская система знаний, в т. ч. противопоставление истории и философии, попадает в 1751 г. в знаменитую Энциклопедию, авторитет и популярность которой в к. XVIII - нач. XIX в. трудно переоценить. (В русском переводе с даламберовской классификацией можно ознакомиться у Троицкого5; оригинальная версия выложена в Википедии.6) Но в то же время Энциклопедия навязывает новое понимание "истории", поскольку в соответствующей многостраничной статье рассказывается исключительно о хронологи-зированной гражданской истории, и ни слова - об естественной. Уже Вольтер не смущается назвать свою книгу "Философия истории" (1765), а следом за ним Гердер - "Идеи к философии истории человества (1784-1791).
Противопоставление истории и философии было даже институциализирова-но в структуре Баварской академии наук, основанной в 1759 г., которая была разделена на соответствующие классы. "К занятиям исторического класса относились собирание исторических источников, политико-географическое описание страны, составление карт, изучение генеалогии баварских аристократических родов, истории наук и искусств в Баварии. В философском классе помимо философии должны были изучаться посредством экспериментов "действия природы", причём в первую очередь проводиться исследования полезные для повседневной жизни: химические анализы местных природных материалов, особенно для нужд сельского хозяйства, ремёсел, горного дела и металлургии; астрономические, геодезические и гидрологические наблюдения и съёмки; медикам надлежало изучать местные болезни людей и скота, вести учёт рождаемости и смертности." Однако уже в 1784 г. к этим двум классам был добавлен третий - филологический, а следующий устав 1807 г. разделил академию на (1) философско-филологический, (2) математико-физический и (3) исторический классы, из которых первый и третий в 1947 г. были объединены в философско-исторический, а второй стал называться классом математики и естествознания. Таким образом, некогда противоположные "история" и "философия" оказались объединены в один класс. Более того, парадоксальное слияние истории и философии является в современных немецких университетах делом обыденным.
Идиографические науки против номотетических
Вопреки расхожему стереотипу, противопоставление естественного и гуманитарного знания вовсе не является заслугой неокантианцев. Уже у античных авторов деление философии на "физику" и "этику (к которым, правда, добавлялся третий отдел - учение о познании - известный под названием "диалектики", "каноники" или "логики") было общим местом. Мы находим его, в частности, у Аристотеля45 (384-322 до н. э.), Эпикура (341-270 до н. э.),46 Зенона Китайского (ок. 333-262 до н. э.)47, расхожесть такого деления отмечает Секст Эмпирик (И-Ш в. н. э.).48 Диадическое различение "естественной и нравствен ной философии" можно обнаружить у Петрарки (1304—1374)49 Бэкон делит "первую философию" на "естественную философию", "философию человека" и "философию божества", давая при этом понять что относится к последней скептически, что оставляет нам ту же самую диаду.50 Подразделение философии на "естественную" и "гражданскую", или "моральную" проводится также Гоббсом (который, правда, не отличался последовательностью в многочисленных классификациях знаний).51 Вслед за Бэконом противопоставляет науку о природу и науку о человеке Даламбер . В классификации Ампера дихотомию первого уровня составляют космологические (т. е. физические) и ноологические (т. е. гуманитарные) науки.54 Гегель разделяет в своей системе философию природы и философию духа, посвящая им второй и третий "Энциклопедии философских наук" соответственно.55
Проблема специфики гуманитарного знания рассматривалась Гельмгольцем. С его точки зрения, "естественные науки большей частью в состоянии свести свои индукции к точно сформулированным всеобщим правилам и законам; гуманитарные науки, напротив, имеют дело преимущественно с высказываниями, основанными на психологической интуиции [Taktgefuhl]. Гуманитарные науки должны сперва проверить достоверность источников, сообщающих им о фактах, и если факты твёрдо установлены, тогда начинается более трудная и важная работа по раскрытию мотивов, которыми руководствуются в своих действиях народы и индивиды, зачастую очень запутанных и разнообразных"56 Справедливое и важное замечание, из которого следуют далеко идущие выводы, Гельмгольцем, к сожалению, не развитые.
Деление знания на номотетическое и идеографическое тоже существовало задолго до неокантианцев, только раньше первое называлось философским, а второе историческим. Более того, аналогичное деление является общим местом у авторов позитивистского толка, с которыми неокантианцы якобы полемизируют. Оно предложено Н. Арно уже в 1828 г., а в качестве примеров конкретных наук названы астрономия, география, минералогия, геология, ботаника, зоология, история человека. Абстрактных наук Арно выделяет меньше, всего четыре: физику, химию, науку о жизни и науку о духе.57 По-видимому, именно он является автором первой линейной классификации наук (заслуга обычно приписываемая Конту). Аналогичное деление проводят Конт58, Спенсер59, Бэн60, Троицкий61. Но самую обстоятельную систематизацию наук по критерию общности предложил Грот, разглядевший целых четыре категории: конкретные, конкретно-абстрактные, абстрактные и абстрактно-конкретные. В отношении наук первого рода Грот благоразумно предложил единообразную систему названий. Например, описательную космологию следует именовать "космографией", описательную зоологию- "зоографией", описательную социологию-"социографией". Но, как и многие другие ценные новшества, его предложение не прижилось.
Тогда что же нового высказали Дильтей, Виндельбанд и Риккерт? Опять же, согласно стереотипу, они противопоставили естественное знание как интересующееся общим, т. е. номотетическое, гуманитарному как интересующемуся частным, индивидуальным, т. е. идиографическому. Однако эта категорическая и по существу нелепая формулировка не встречается ни у кого из них.
Какие существуют когнитивные практики?
Понятие "когнитивной практики", или, одним словом, "гносеопрактики", имеет для нас два аспекта: содержательный и социологический. В содержательном аспекте когнитивная практика конституируется набором ограничений, определяющим множество релевантных, подлежащих изучению объектов (или их свойств). Самое очевидное и давно устоявшееся гносеопрактическое деление- дисциплинарное. Попросту говоря, реальность "делится" на различные категории объектов: физические, химические, биологические, социальные и т. п. Но это деление не единственное. Кроме дисциплинарного критерия существует несколько других, а именно: 1. Энциклопедичностъ vs. специализированностъ, 2. "Эмпириоскопичность"vs. "репрезентоскопичностъ", 3. Идиографичность vs. номотетичность, 4. Новизна vs. повторностъ ("неогнозичностъ" vs. "тезавристичностъ") Смысл первого пункта интуитивно понятен. Энциклопедическая когнитивная практика не принимает разделения труда. Каждый исследователь имеет своим объектом весь мир. Наоборот, специализированная когнитивная практика выделяет каждой группе исследователей более или менее узкую предметную область.
Другие пункты более сложны. Поэтому каждый из них необходимо обсудить отдельно и обстоятельно.
В самых общих словах, эмпириоскопическая практика имеет дело непосредственно с вещами ("предметами", "объектами"). Она подвергает их пассивному наблюдению или активному эксперименту. Напротив, репрезентоскопическая практика имеет дело, как следует из названия, с репрезентациями вещей ("предметов", "объектов") в сознании.
Объекты "внутреннего опыта" (чувства, мысли, сновидения) изначально рождаются в ментальной сфере. Эмпириоскопическое изучение этой сферы в принципе невозможно, поскольку содержания "внутреннего опыта" в подавляющем большинстве не обладают устойчивостью. Поток сознания текуч, он меняется каждое мгновение и при этом состоит из неисчислимого множества элементов, лишь некоторые из которых лежат в фокусе сознания, а бОлыиая часть растворяется "на периферии", плавно переходящей в бессознательное. Отсутствие константности не позволяет избирательно "рассматривать" объекты "внутреннего опыта", как мы делаем это с вещами во внешнем мире. Тем более затруднительно подвергать эти объекты экспериментам. Фактически наше знание о внутреннем мире складывается из бессознательного интегрирования потока сознания когнитивным аппаратом мозга, а следовательно имеет репрезентативный характер. В фокус сознания попадают не первичные элементы "внутреннего опыта", а их обобщительные характеристики.
Необходимо различать противопоставление эмпириоскопического и репре-зентоскопического с одной стороны и противопоставление эмпирического и спекулятивного ("априорного", "умозрительного") с другой. Как эмпириоскопическое, так и репрезентоскопическое познание являются эмпирическими, поскольку имеют конечным основанием опыт, только в первом случае "непосредственный", т. е. данный здесь-и-сейчас и при этом ясным, вполне очевидным образом, так что не возникает сомнений в его истинном содержании, будь то в силу сложности объекта как такового или в силу "аббераций" когнитивного аппарата, во втором же случае- опыт "опосредованный" его репрезентациями сознании.
Вообще говоря, эмпириоскопические методы предпочтительней, поскольку, во-первых, факты "первичней" репрезентаций, во-вторых, ими удобней манипулировать в познавательных целях. Но в некоторых случаях эмпириоскопиче-ский подход невозможен и поэтому приходится использовать репрезентоско-пию. Можно выделить пять основных причин поступать таким образом. 1. Невозможность эксперимента по техническим, этическим или иным причинам, 2. "Теоретическая нагруженностъ " экспериментальных результатов, 3. Психологизм проблемной ситуации, 4. Её многофакторность, 5. "Засорённость " сознания несмотря на успешное завершение эмпирио-скопических процедур.
Первый пункт легко проиллюстрировать следующими примерами. Мы не можем пробурить скважину до центра земли. Мы не можем совершить путешествие в другую галактику. Мы не можем воспроизвести события прошлого. Мы не можем изменять в научных интересах политические решения правительств. Мы не можем ставить опасные для здоровья опыты над людьми. Некоторые технические ограничения постепенно преодолевается, и это главный двигатель научного прогресса. Но в отношении других нет надежд на их устранение.
"Теоретическая нагруженность" предполагает следующее. Некоторые объекты не доступны прямому экспериментальному наблюдению. Их нельзя увидеть даже в самый лучший микроскоп или, наоборот, телескоп. Это объекты микрофизики и космологии. Мы можем судить у них только косвенно. Но по мере нагромождения косвенных умозаключений в "строгие рассуждения" легко может закрасться ошибочная гипотеза.
Тезавристика: сохранение и воспроизводство знаний
В современном обществе отсутствует институциональная система, которая бы специально посвящала себя тезавристической деятельности. Тем не менее, тезавристическая проблема латентна, несмотря на лавинообразное разрастание тезавристического багажа. Объяснить это можно только тем, что тезавристическая миссия перекладывается на другие, неспецифические институциональные системы.
В первую очередь тезавристические функции возлагаются на систему образования. Но образование и тезавристнка - далеко не одно и то же. В отличие от тезавристики, образование привязано к субъекту, а не объекту. Это слово подразумевает усвоение индивидами знаний, собственными усилиями или с помощью учителей. Если наполнить умы всех людей максимально большим, но одним и тем же комплектом знаний, задача образования будет выполнена блестяще, а вот задача тезавристики - хуже некуда. Образование специалиста предполагает равномерную подготовку по всем аспектам его специальности. От тезавриста же требуется досконально знать те или иные частности.
Кроме того, в система образования ориентирована прагматически. Она отбирает знания скорее по прикладной, нежели по теоретической, ценности, и если в какой-то предметной области последней не имеется, эта область с большой вероятность будет предана забвению.
Наконец, система образования страдает рядом изъянов, препятствующих выполнению не только тезавристической, но и собственной функции. Речь прежде всего о злоупотреблении книжно-лекционным методом, в ущерб наглядному, экспериментальному, что усугубляется догматизмом в подаче материала, ознакомлением только с результатом открытий, но не с их процессом. Также вузы грешат раздутостью учебных планов, из за чего каждый из курсов осваивается поверхностно и формально. Наконец, в большинстве случаев учебные программы претендуют на прикладной уклон, который, однако, прямо противоре чит книжно-лекционному методу, и усугубляет недостатки последнего мелкотемьем
В принципе от большинства студентов и не требуется становиться тезаври-стами. Зато преподаватели вузов являются самыми подходящими кандидатами на эту роль. Тем не менее, существующая система высшего образования препятствует выполнению ими тезавристических функций. Карьера преподавателя складывается в наши дни из получения "учёных степеней" и "учёных званий". Первые даются за научную работу. Вторые - за собственно преподавательскую. При этом тезавристическая деятельность не премируется никак. Более того, не существует институциональной площадки для тезавристических публикаций. Установленные рамки понуждают публиковать либо научные работы (статьи, монографии), либо учебно-методические. При этом молчаливо предполагается, что вторые выполняют также тезавристическую функцию. Но это не так. С те-завристическими обязанностями они справляются из рук вон плохо, поскольку содержат в основном "азы", небходимые и достаточные для студентов.
Неспособность системы образования справляться с тезавристическими задачами закономерно приводит к перекладыванию их на плечи науки (а точнее всех неогнозических практик, объединяемых под этим названием). Наука (т. е. неогнозия) негласно объявлена тезавристом №2. Здесь, однако, возникает противоречие, поскольку науку повсеместно признают неогнозической практикой. Важность и неотъемлемость от науки критерия новизны общепризнаны, в т. ч. в нормативных документах, регламентирующих оценку тех или иных текстов как научных или не-научных. В обход этого противоречия придумываются софистические лазейки.
Во-первых, забывают о том, что новое скоро становится старым. Любой дискурс когда-либо признанный научным считается научным навсегда. К науке относят не только актуальные, в данный момент решаемые проблемы, но также всю совокупность уже решённых, весь объём интеллектуальных достижений прошлых эпох. Не существует легитимной практики переноса познаний из науки в какую-либо другую институциональную систему. То есть допускается, конечно, что научные открытия могут (и даже обязаны) находить прикладное применение. Но оно считается несамодостаточным, способным осуществляться только под внешним научным руководством.
Во-вторых, распространяют красивую идеологию, согласно которой в наше время невозможно заниматься наукой (т. е. неогнозией) без предварительной подготовки, в ходе которой будущий учёный знакомится с достижениями предшественников, исследовавших тот же самый предмет, и тем самым автоматически становится тезавристом по отношению к ним.
Против этого идиллического представления есть ряд возражений, общих и частных. Самое веское - наибольший прогресс науки составляет исследование новых предметных областей, в которых предшественников нет по определению. Напротив, застревание в уже пройденной проблематике, с точки зрения науки, есть признак стагнации.
Далее, применительно к "тезавристике-в-науке" (а вернее к "тезавристике-в-неогнозии) приобретают двойную тяжесть трудности, о которых уже было сказано применительно к "тезавристике-в-образовании". Знакомство с научной (т. е. неогнозической) деятельностью предшественников осуществляется бегло, по книгам и в пределах конечных выводов. Тезаврист-в-науке (т. е. тезаврист-в-неогнозии) должен обработать гораздо больший объём информации. Не то, что признано самым главным, самым истинным, самым прикладным, а, по идее, всю историю исследуемого вопроса, потому что, в отличие от студента, он не может удовольствоваться предзаданной расстановкой приоритетов - "это важно, а это не важно", "этот прав, а этот не прав", "этот велик, а этот ничтожен" — но должен выработать такую систему приоритетов для себя сам. Принимая во внимания, длину и ширину современной научной (т. е. неогнозической) истории, это слишком грандиозная задача для одного человека, при решении которой неизбежно приносятся в жертву либо качество, либо количество, и в обоих случаях - собственно научная (т. е. неогнозическая) работа.
