Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Фреймовый подход в историческом развитии
Краткий очерк когнитивной науки стр.13
Концепция фреймового подхода стр.17
Теории фреймов в конкретных научных дисциплинах стр.20
Исследования искусственного интеллекта стр.20
Лингвистика стр.28
Психология стр.35
Социология стр.44
Теория коммуникаций стр.50
Выводы по главе стр.54
Глава 2. Критика фреймового подхода
Проблема фрейма стр.56
Проблема локальности (взаимодействия фреймов) стр.64
Проблема специфики базового уровня стр.71
Проблема формата репрезентаций стр.79
Выводы по главе стр.91
Глава 3. Современные подходы.
Расширенный разум стр.93
Хайдеггерианский искусственный интеллект стр. 106
Нейропрагматический поворот стр. 119
Выводы по главе стр.128
Заключение
К идее когнитивной экономии стр. 130
Жив ли фреймовый подход? стр. 132
Список литературы
- Теории фреймов в конкретных научных дисциплинах
- Теория коммуникаций
- Проблема локальности (взаимодействия фреймов)
- Нейропрагматический поворот
Теории фреймов в конкретных научных дисциплинах
Исследования в рамках фреймового подхода ведутся в разных областях (когнитивной психологии, компьютерных науках, социологии, лингвистики, политической теории, поведенческой экономики, теории коммуникаций и др.). В этих работах обычно встречаются ссылки на разные исследовательские традиции, в связи с чем, с одной стороны, сложно выявить возможное единство этих подходов. С другой стороны, каждая конкретная область обычно производит некоторый «сдвиг значения» термина «фрейм» (в связи с чем в конкретнонаучных контекстах его часто заменяют синонимами - «рамка», «паттерн», «сценарий» и т.п.) [Van Gorp, 2007]. Принимая во внимание эти соображения, мы рассмотрим в качестве предварения обзора несколько авторских определений (из разных традиций исследования) и попытаемся обнаружить их соизмеримость.
У Г.Бейтсона (считается, что именно он ввел слово «фрейм» в научный лексикон): «фрейм - это метакоммуникативное образование. Любое сообщение, эксплицитно или имплицитно устанавливающее фрейм, в силу самого этого факта дает инструкции получателю либо способствует его усилиям понять сообщения, заключенные во фрейм» [Бейтсон, 2000]. У И.Гофмана: «определения ситуации создаются, во-первых, в соответствии с принципами социальной организации событий и, во-вторых, в зависимости от субъективной вовлеченности в них. Словом «фрейм» я буду обозначать все, что описывается этими двумя элементами. Предлагаемое мной сочетание «анализ фреймов» обозначает тип исследований организации опыта на основе использования указанных понятий» [Гофман, 2004].
У Ч.Филлмора: «словом «фрейм» я обозначаю любую систему концептов, организованную таким образом, что для понимания любого из них требуется понимание всей структуры, в которую он встроен; когда некоторый элемент этой структуры вводится в текст, все остальные подразумеваются автоматически. Я использую здесь слово «фрейм» как собирательный термин для некоторых понятий, часто используемых в литературе по проблемам понимания естественного языка: «схема», «скрипт», «сценарий», «когнитивная модель»...» [Fillmore, 1982].
У М.Минского: «Фрейм является структурой данных для представления стереотипной ситуации. С каждым фреймом ассоциирована информация разных видов. Одна ее часть указывает, каким образом следует использовать данный фрейм, другая — что предположительно может повлечь за собой его выполнение, третья — что следует предпринять, если эти ожидания не подтвердятся. Фрейм можно представлять себе в виде сети, состоящей из узлов и связей между ними» [Минский, 1979]. У Т.ван Дейка: «Фреймы не являются произвольно выделяемыми «кусками» знания. Во- первых, они являются единицами, организованными «вокруг» некоторого концепта. Но и в противоположность простому набору ассоциаций эти единицы содержат основную, типическую и потенциально возможную информацию, которая ассоциирована с тем или иным концептом. Кроме того, не исключено, что фреймы имеют более или менее конвенциональную природу и поэтому могут определять и описывать, что в данном обществе является «характерным» или «типичным»...» [ван Дейк, 2000].
Cделаем некоторое обобщение. (1) Фрейм представляет собой целостную структуру организации информации. В целом, мы придерживаемся здесь трактовки информации К.Шенноном как меры уменьшения неопределенности: «если множество сообщений конечно, то число сообщений или любую монотонную функцию от этого числа можно рассматривать как меру информации...» [Шеннон, 1963]. Впрочем, возможно, что ни слово «информация», ни слово «знание» (ван Дейк, см. цитату), ни слово «данные» (Минский), ни слово «опыт» (Гофман) не являются здесь стопроцентно подходящими. Если «опыт» имеет явные психологические коннотации, то «данные» - в большей степени термин информатики; соответственно, можно заключить, что фрейм-теоретики далеко не всегда опираются на компьютерную аналогию когнитивистики (несмотря на то, что фреймовый подход ассоциируется, в основном с ней - и преимущественно на ее материале сконцентрирована наша работа). В.Волков заметил по поводу социологической «теории практик», что «сегодня практическая парадигма если и существует, то лишь как удобная территория для междисциплинарных исследований» [Волков, Хархордин, 2008]. Вероятно, нечто подобное можно сказать и о фреймовом подходе. Поэтому «наддисциплинарное» и при этом строгое определение термину «фрейм» вряд ли возможно дать; речь идет, скорее, о реализации одних и тех же интуиций (набросок которых дан ниже) на материале разных конкретнонаучных дисциплин. (2) Фрейм является представлением типичной (стереотипной) ситуации. Само слово «frame» говорит о наложении некоторой рамки, внутри которой содержится информация о чем-то типичном, базовом (компьютерные науки, лингвистика, когнитивная психология) или рутинном (социология) и которая предполагает дальнейшее наложение на различные эпизоды опыта. (3) Фрейм служит единицей опыта, предполагающей дальнейшее конкретное наполнение и применение. Вышеуказанная неопределенность в отношении того, на что накладывается рамка, выводит фреймовый подход как за рамки когнитивистики30 и компьютерных аналогий, так и за рамки представления о символьной форме опыта. Как следствие, эта форма не обязательно является алгоритмической.
Теория коммуникаций
Осуществляя анализ прагматического контекста, говорящий обрабатывает также определенные представления о собеседниках (их знания, предпочтения, эмоции...) и о себе как о партнере по коммуникации. В общем, любой речевой акт возможен только тогда, когда прагматический контекст не противоречит условиям этого речевого акта: «если я не нахожусь в общественном транспорте, то будет нелепо требовать у меня билет. Неуместно это и в том случае, если контролер не одет в униформу или не имеет удостоверения...». Социальный фрейм, в рамках которого осуществляется разговор, порождает ожидания относительно возможных целей участников (и, соответственно, возможных в этой и подобных ситуациях речевых актах). Также прагматические сведения (и определенные ожидания) могут быть извлечены не только из ситуации общения, но также из средств самого текста - «индикаторов иллокутивного акта»: сюда относятся различные семантические, синтаксические, морфологические, фонологические и паралингвистические характеристики. Любой осмысленный разговор свидетельствует, что речевые акты организуются в последовательности. Критерий связности очевиден: предыдущий речевой акт должен задавать релевантный контекст для оценки последующих. В терминах общего намерения и цели говорящего вся последовательность актов может быть рассмотрена как единое целое -глобальный речевой акт (макроструктура дискурса - о чем данный текст?). На этом уровне можно выделить макроправила, объясняющие «как именно последовательность речевых актов связана со своей глобальной репрезентацией». Понимание текста или разговора сочетает одновременно как функциональную организацию (фреймирование), так и редукцию в терминах макроструктур. Сам по себе текст не содержит макроструктур до того, как будет прочитан: «темы, или топики, подобно всяким значениям, являются когнитивными единицами... знания, убеждения, установки и идеологические принципы будут работать в когнитивном построении и репрезентации макроструктур».
Закономерности соединения тематических макроструктур достаточно специфичны для разных типов текстов в разных культурах. Ван Дейк вводит понятие суперструктур -общих схем дискурса, по отношению к которым макроструктуры выступают как семантическое содержание: «так, рассказы могут анализироваться с помощью повествовательной схемы, а доказательство - в терминах схемы доказательств, например, силлогизмов аристотелевской логики». Например, газетная статья (новостное сообщение), как правило, обладает определенной суперструктурной организацией или иначе «структурой релевантности», указывающей читателю на наиболее важные аспекты своего содержания: самые высокие уровни тематической структуры формулируются в первую очередь (заголовок, подзаголовок, вводка - т.е. первый абзац текста или первое предложение абзаца), в последюю очередь вводятся подробности и фоновая информация. Это служит не только целям построения связного текста, но также активационным и мнемоническим. Ван Дейк отмечает, что эта стратегия - не жесткая, может до некоторой степени варьироваться; более того, тексты другого рода, например, статьи в «желтых» газетах строятся иным образом (а именно - в логике нарратива, где тематический план текста соответствует последовательности событий, а «мелкие» детали могут намеренно подчеркиваться, вводиться в текст первыми для создания «драматического напряжения» и т.п.) [ван Дейк, 2000].
Д.Шейфеле и С.Йенгар выделяют две основных трактовки фреймов в современных исследованиях коммуникаций - «фреймы эквивалентности» и «фреймы выделения». Первая восходит к теории перспектив Д.Канемана и А.Тверского (см. главу «Психология»): фреймирование - это трансформация представлений об описываемой ситуации путем небольших переформулировок описания (скажем, в терминах выигрыша или проигрыша). Это понимание, с их точки зрения, основано на двух предпосылках: (1) сама по себе информация в разных фреймах эквивалентна и (2) противоположная перспектива отсутствует в сознании интерпретатора, т.е. он не может предположить, что ситуация может быть «увидена» по-другому (например, в результате переформулировки). Вторая предпосылка представляется неестественной, поскольку «не учитывает сложности условий повседневного общения, где формирование представления определяется взаимодействием взаимодополнительных и конкурирующих фреймов». Другая трактовка более «свободная» и опирается преимущественно на социологическую традицию и кросскультурные исследования: фреймирование обеспечивает множественость перспектив, в которых может быть увидена та или иная ситуация, акцентируя ее определенные аспекты. Наблюдаемые фрейм-эффекты не сводятся только к разнице в используемых формулировках. Это сближает фреймирование с понятиями прайминг-эффекта и определения повестки дня: «если определенная тема обсуждается в новостях чаще и дольше, аудитория склонна придавать ей большую значимость» [Scheufele, Iyengar, 2009]. К.Халлахан выделяет семь основных типов фреймирования: фреймирование ситуаций, атрибутов («некоторые характеристики объектов и людей акцентируются, остальные же игнорируются»), выбора (это описывается в работах Канемана и Тверского), действий, повестки дня (в политической коммуникации), ответственности (подразумевается представление о роли действий конкретных индивидов в общественных процессах) и новостей52 [Hallahan, 1999].
В качестве финального штриха отметим проект семантической сети, предложенный одним из создателей современного Интернета Т.Бернерсом-Ли. Этот проект, кажущийся (на первый взгляд) утопическим, предполагает снабжение сетевых документов некоторыми компьютерно-ориентированными семантическими данными (т.е., фактически процедурными знаниями в терминологии Минского): «для того, чтобы Семантическая Сеть могла функционировать, компьютеры должны иметь доступ к структурированным хранилищам информации и множествам правил вывода...». До сравнительно недавнего времени сеть развивалась просто как хранилище всевозможных документов; по мере его роста поисковые задачи становились все более трудновыполнимыми, поскольку поиск осуществлялся по синтаксическим критериям (ср. замечание С.Лема из эссе «Риск Интернета», написанного в
Классификация является операциональной и не исчерпывающей. 1996 г.: «Интернет — это сеть, которая ничего не понимает, лишь пересылает информацию и соединяет стороны друг с другом, при этом во всем мире возрастает количество «экспертов», которые, желая «высказаться», представляют мало или ничего не стоящие результаты своих раздумий как «новые научные гипотезы»... Интернет сейчас находится в фазе младенческого развития, но уже испытывает информационные завалы и пробки, о чем специалисты хорошо знают» [Лем, 1999]). В модели сети Бернерса-Ли поисковая программа сличает информацию на интернет-страницах с онтологией53 для установления ее семантической адекватности запросу и подбирает релевантные сведения. Так, например, на запрос «где некий профессор получил ученую степень» программа даст мгновенный ответ, поскольку онтология предполагает, что профессора работают в университетах и имеют ученые степени (поэтому поиск автоматически сужается). В такой сети «любой типичный процесс будет включать в себя создание «цепочки прироста стоимости» (value chain), в которой фрагменты информации передаются от одного агента к другому, каждый раз наращивая свою ценность (value), приводя в конечном счёте к пострению окончательного результата, запрошенного конечным пользователем». Правильно организованная семантическая сеть может способствовать эволюции человеческого знания в целом [Berners-Lee, Hendler, Lassila, 2001].
Проблема локальности (взаимодействия фреймов)
Часто отмечается связь означенных «провалов» теории фреймов в ИИ с классической, символистской парадигмой компьютерных наук68. С точки зрения символьного подхода познание если и не подобно вычислению, то, по крайней мере, оперирует чем-то, структурированным аналогично выражениям языка. Дж.Лакофф обозначал это обстоятельство забавным словосочетанием «семантический синтаксис», а Р.Шенк разрабатывал «концептуальный синтаксис». Окончательным выражением символистской программы стал «ментализ»69 Дж.Фодора. В концентрированном виде теорию языка мышления можно выразить следующим образом:
(1) Когнитивные процессы представляют собой каузально значимые последовательности элементов ментальных репрезентаций;
(2) Репрезентации имеют комбинаторный синтаксис (сложные репрезентации составляются из простых по определенным грамматическим правилам) и семантику (значение сложной репрезентации является функцией значений простых, из которых она составлена), а также синтаксические операции с символами сохраняют их семантические свойства (подобно тому, как определенное в логическом исчислении правило вывода сохраняет истинность высказываний, к которым применяется);
(3) Конституэнты ментальных репрезентаций (точнее, их синтаксическая структура) каузально действенны в умственных операциях. Вновь как в логическом исчислении, для каждого типа структур определен спектр возможных операций над ними [Schneider, 2009].
Одной из первых проблем символизма стала его биологическая неправдоподобность (реакцией на данные исследования афазий и доменной специфичности когнитивных процессов стала вышеупомянутая гипотеза модулярности Фодора). Иные трудности - это проблема фрейма и проблема локальности, о которых мы уже писали.
Однако коннекционистский подход к представлению знаний предлагает своеобразное решение проблемы фрейма, предполагая принципиально иной формат репрезентаций. Теоретики коннекционизма видят корень проблемы фрейма в пропозициональном характере концептов в классической когнитивистике. Структура же коннекционистской памяти — это сеть, в которой логически неразличимые компоненты (аналоги нейронов) отличаются друг от друга только числом и характером связей с другими (соединения между элементами сети имеют весовые коэффициенты). Первые нейронные сети (персептроны) появились еще в 1930-х гг., однако, при всех полученных интересных результатах, оказались неспособны к осуществлению простейших логических операций (например, строгой дизъюнкции), что существенно ограничивало продуктивность исследований в этом направлении до 1980-х, когда архитектура сетей претерпела некоторые принципиальные трансформации. «Библия коннекционизма» - книга Дж.Макклеланда и Д.Румельхарта «Параллельная распределенная обработка» - вышла в 1986 г.
Сетевые репрезентации не предполагают различения явных и неявных знаний, и эксплицитных правил в таких моделях нет. Процесс обучения сети происходит согласно принципу «проторения путей», поэтому сеть реагирует наиболее определенным образом на прототипические, наиболее часто встречающиеся стимулы. Это (в совокупности со способностью сети к изменению активационных паттернов) означает, что релевантное знание активируется автоматически, его поиск не требуется и «проблема фрейма» не возникает. Также искусственные нейронные сети терпимы к шумной и искаженной информации, а разрушение части сети не всегда нарушает ее работу (чего нельзя сказать о «компьютерных программах» символьного подхода) [Величковский, 2006]. Тем не менее, и коннекционизм встретил множество возражений.
Начать с того, что проблемой является определенная условность коннекционистского моделирования (отчасти связанная с тем, что первые шаги в этом направлении делались еще тогда, когда сведения об устройстве нервной системы человека были относительно скудны). Например, сомнения вызывает правдоподобие принципа обратного распространения ошибки70, широко используемого в искусственных нейронных сетях [Sharkey, Sharkey, 2009].
Но более интересна критика, касающаяся самой идеи холистической распределенной репрезентации. Дж.Фодор является одним из наиболее активных критиков коннекционизма71. Он и его соавтор З.Пылишин сводят отличия между двумя программами к двум положениям: -символьный подход в отличие от коннекционизма имеет комбинаторный синтаксис и семантику; -символьный подход предполагает чувствительность ментальных процессов к комбинаторной структуре репрезентаций, а коннекционистский - нет.
Именно поэтому коннекционистский подход не обеспечивает некоторые необходимые и тесно связанные друг с другом свойства человеческого мышления, как-то:
(1) Продуктивность: несмотря на ограниченность репрезентационных ресурсов, когнитивная система может построить потенциально бесконечное множество пропозиций72 [Fodor, Pylyshyn, 1988]. Прекрасная, на наш взгляд, иллюстрация этому положению приведена в энциклопедическом очерке С.Шнайдер о языке мышления: «Возьмем два предложения: «Во Флоренции капучино вкуснее, чем в Нью-Брунсвике» и «Как ни странно, Буш думал об Эйнштейне». Вы определенно нигде не могли встретить эти предложения раньше, но вы легко смогли их понять» [Schneider, 2009]. Символьные модели предполагают функциональное различение «памяти и программы» (т.е., репрезентаций концептов и концептуального синтаксиса), поэтому «можно расширить память, не меняя вычислительную структуру машины... В противоположность,... в коннекционистской машине расширение памяти (например, добавление элементов в сеть) меняет связанность узлов и, соответственно, вычислительную структуру».
(2) Систематичность: способность строить и понимать одни предложения любого языка необходимым образом связана со способностью строить и понимать некоторые другие. И эта особенность по аналогии распространяется на ментализ и репрезентации. Простейший случай связан с симметричностью свойств: очевидно, что если кто-то73 может подумать мысль «Джон любит Мери», то равновероятно может и «Мери любит Джона». Систематичность характеризует знание синтаксиса, но не лексики - каждый человек обладает только частичным знанием даже словаря своего родного языка. Следовательно, систематичность языка (и, в частности, ментализа) может основываться только на структурных отношениях между выражениями, а нейронные сети структурно слепы [Fodor, Pylyshyn, 1988].
(3) Композициональность: применительно к естественному языку это означает, что семантический вклад лексической единицы в каждое сложное выражение, в которое она включается, приблизительно одинаков. Также и ментальные репрезентации должны состоять из конституэнт с относительно независимым от контекста значением. Именно по этой причине «мышление организовано так, что способность обладать некоторой репрезентацией связана со способностью обладать другими, семантически близкими». Как мы видим, композициональность конкретизирует систематичность - и всякий язык, являющийся систематичным, является также композициональным [Fodor, Pylyshyn, 1988]. Можно сказать, что если разные репрезентации приписывают один и тот же предикат двум объектам, эта тождественность отражается в репрезентациях, а при введении нового предиката его распространение на все объекты из области пробега происходит автоматически [Hogran, Tienson, 2006]. Но если мы допускаем, что сложные репрезентации могут состоять из одинаковых атомарных, то такие репрезентации не могут иметь коннекционистский формат.
(4) Систематичность выводов: мы способны осуществлять однотипные логические выводы, поскольку они запускают в каждом конкретном случае одни и те же психологические механизмы оперирования репрезентациями: «Вы никогда (курсив мой -М.Т.) не встретите сознание, в котором возможен вывод P из P&Q&R, но при этом невозможен вывод P из P&Q». Коньюнкция и другие логические операции вполне успешно моделируются при помощи современных нейронных сетей. Но, подчеркивают Фодор и Пылишин, коннекционизм может одинаково легко построить как модель, где возможны оба указанных вывода, так и такую, где возможен только какой-то один.
Нейропрагматический поворот
Но ключевые идеи своей программы Дрейфус почерпнул не в нейронауках, а в феноменологической философии - у М.Хайдеггера и М.Мерло-Понти. Скажем немного об этом. Хайдеггер пишет: его книга «ставит вопрос о бытии» - подразумевая при этом, что его интересует допонятийная, находящаяся до различений субъектов и объектов целостность, позволяющая самим этим различениям и понятиям произойти: ««Предпосылание» бытия имеет характер предшествующего принятия бытия во внимание, а именно так, что во внимании к нему предданное сущее предваряюще артикулируется в своем бытии. Это ведущее имение бытия в виду вырастает из средней бытийной понятливости, в которой мы всегда уже движемся и которая в конечном счете принадлежит к сущностному устройству самого присутствия92. Такое «предполагание» не имеет ничего общего с постулированием первопринципа, из которого дедуктивно выводится последовательность тезисов». Речь не идет о простой логике, но, говорит Хайдеггер, о «продуктивной логике», которая задает возможные режимы осмысления и способы действовать. В плане повседневной жизни это, в частности, означает, что есть некое состояние вещей вокруг нас, определяющее то, как можно «беспроблемным» образом ими оперировать. У Хайдеггера это именуется «подручностью» («способ бытия средства, в котором оно обнаруживает себя самим собой» [Хайдеггер, 1997]) - и именно этот концепт более всего интересен Дрейфусу [Dreyfus, 2007]. Когда говорят, что какая-то вещь подручна, это значит, что она в наилучшей степени применима (т.е., релевантна!) в процессе выполнения некоторого действия. Рассматривая молоток в первый раз, пишет Хайдеггер, мы вряд ли поймем, для чего он нужен, но стоит начать забивать гвозди, как моментально откроется весьма специфическое его удобство [Хайдеггер, 1997]; подручность проясняется сама собой, в практической деятельности, и проще всего, как ни странно, через свою противоположность - когда обычный способ обращения с вещами становится проблемой [Волков, Хархордин, 2008].
Мерло-Понти, по выражению Дрейфуса, «просто прочел Хайдеггера и увидел, что все это может быть перенесено в пространство навыков, восприятия и того, как мы реагируем на конкретную ситуацию» [Дрейфус, 2008]. У этого автора Дрейфусу интересны рассуждения о роли тела в оптимальном схватывании повседневных ситуаций. Речь также идет о том, как беспроблемным образом происходит селекция релевантного, однако более детально: «Если я стою и держу трубку в плотно сжатой руке, позиция моей кисти не предопределена рассудочно тем углом, который кисть образует с предплечьем... Я знаю, где моя трубка, благодаря абсолютному знанию, и тем самым я знаю, где моя кисть и где мое тело, как абориген с ходу ориентируется в пустыне, не нуждаясь в припоминании и сложении в уме пройденных дистанций...». Рациональность - это не совсем то, что движет человеком и фундирует познание. Мир, согласно прекрасной формулировке Мерло-Понти, есть не то, что мы думаем, это то, чем мы живем; мы схватываем реальность допонятийным образом, и это возможно лишь посредством тела, которое с самого начала вводит нас в некоторый стабильный спектр практик и возможностей. Любопытным примером сказанного может быть объяснение Мерло-Понти феномена фантомных болей: как он отмечает, его очень сложно интерпретировать и в медицинской, и в психологической перспективах, глупо считать его результатом рационального выбора или применения правила. Но оно довольно нетрудно объясняется «в перспективе бытия в мире». После потери конечности человек становится неспособен осуществлять ряд операций, но остается настроен на их совершение, «сохраняет поле деятельности до увечья» и ожидает определенных ответов от своих действий, которые более невозможны [Мерло-Понти, 1999]. Человек неотделим от окружающего мира потому, что у него есть тело, оптимальным образом настроенное и непрестанно подстраивающееся под то, что ощущает в каждый момент. «Ощущения позволяют нам думать телом
Благодаря своей неразрывной связи с телом, они возникают первыми и пропитывают всю душевную жизнь. Поскольку мозг есть невольный слушатель тела, чувства оказываются в выигрышном положении. И коль скоро то, что первично, накладывает рамки на формирующееся впоследствии, ощущения во многом определяют, как в дальнейшем мозг и познание делают свою работу» - пишет нейрофизиолог А.Дамасио в своей «Ошибке Декарта» [Damasio, 1994]. Оптимальность навыка для решения большого класса задач делает подразумеваемую поведенческую реакцию нормативной (хотя речь не идет ни о каких эксплицитных правилах). И можно сказать, что, как в случае Хайдеггера, у которого подручность в общем случае незаметна для присутствия, опыт обладания телом почти непроблематичен, пока что-то в теле не становится «несподручным».
Дрейфус переносит логику Мерло-Понти в мир вычислительных машин. Для более реалистичного моделирования интеллекта следует отказаться от самой идеи ментальной репрезентации понятий и фиксированных правил умозаключений: реальный когнитивный агент взаимодействует с миром непосредственно. Классическая94 вычислительная машина, если сравнивать ее с человеком, действует в ситуации принятия решения примерно как ученик-новичок или, в лучшем случае, любитель. Новичок действует строго по программе, не имея опыта пребывания в аналогичных ситуациях раньше; ему требуется расщеплять задачу на компоненты с независимым от контекста смыслом. Любитель (advanced beginner) уже обладает некоторым опытом, может распознавать чисто ситуационные факторы и связывать с ними правила, которыми руководствуется при принятии решений. Например, водитель, раньше отслеживавший скорость автомобиля исключительно по спидометру, начинает приблизительно оценивать ее по шуму двигателя. Специалист (competent) уже сталкивается с большим объемом ситуативных знаний, поэтому должен решать, какие из них использовать, а какие - нет. Потому он учится планировать и видеть ситуацию перспективно -так, что ряд ее элементов выносится «за скобки». Очевидно, так работают фреймовые системы. Но есть дальнейшие ступени человеческого совершенства. И чем сильнее человек «вовлекается» в ситуацию, принимая связанные с перспективным видением риски, тем эмоциональнее становится вовлечение - и тем сложнее сформулировать эксплицитные правила действования. Профи (proficient) действует уже интуитивно, без использования последних, поэтому его действия становятся быстрее и проще - он уже «просто видит, чего надо достичь, вместо того, чтобы решать». Профи переживает события в модусе вовлеченности, поэтому связывает с ситуациями ц елостные реакции, которые усиливаются в случае успеха и деградируют в случае неудачи. Эксперт - высшая стадия овладения навыком - отличается от профи тем, что имеет предпонимание как цели, так и пути к ней. Профи, отмечает Дрейфус, интуитивно определяя целевое состояние, еще полагается на правила, делая конкретные шаги: «хороший игрок в шахматы почти мгновенно различает значительное множество игровых позиций. Но он затем определяет, какое движение лучше всего приведет его к цели. Он, например, может понять, что сейчас надо атаковать, но будет размышлять о том, как можно было бы это сделать выгоднее». Эксперт в силу достаточности опыта способен оптимально реагировать на ситуации, которые с точки зрения рациональным образом составленного плана покажутся одинаковыми. Гроссмейстер может делать ходы с интервалом в 5-10 секунд, кардинально не ухудшая показатели игры; также установлено, что игроки высшего класса различают до 50 тысяч шахматных позиций. С такой скоростью и с таким багажом знаний никак не возможно рационально выбирать из альтернатив и осуществлять поисковые процедуры. Речь сейчас шла, конечно, лишь о навыках, которым обучаются взрослые люди, но Дрейфус отмечает, что такой выбор сделан для того, чтобы феноменология обучения была более ясной [Dreyfus, 2002]. Во всяком случае, памятуя о хайдеггеровской «подручности», можно говорить, что каждый человек (условно) изначальным образом является экспертом по повседневным действиям95, и сделать эту логику универсальной, пускай это и не соответствует обыденному употреблению слова «эксперт».