Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историографические традиции дагестановедения 10
Глава II. Вехи этносоциальной истории
1. XIX век: Ориентиры исторического сознания 29
2. Адат, шариат, российские законы: проблемы корреляции 38
3. Эволюция социальных отношений 62
4. Этносоциальные аспекты советизации 83
5. Изменение социально-культурного облика дагестанцев (конец XIX- начало XXI в.) 106
Глава III. Миграции, этнические смешения 122
Глава IV. Национально-языковая политика 134
1. Досоветский период 134
2. Советский опыт 139
3. Постсоветский период 157
Глава V. Этноязыковые процессы 168
1.Особенности этноязыковых процессов в Южном Дагестане 170
2. Этноязыковые процессы в Приморском и Северном Дагестане 184
3. Этноязыковые процессы в Нагорном Дагестане 192
4. Многоязычие и освоение культур 202
5. Отношение к этноязыковому многообразию 208
Глава VI. Дагестанцы: грани идентичностей
1. К историографии проблемы 214
2. Компоненты этничности 222
3. «Этнические территории» 226
4. Этнические номинации 229
5. Дагестанская идентичность 236
6. Кавказская идентичность 241
7. Российская идентичность 243
8. Архетипические и стереотипические образы 246
9. Конфессиональная идентичность 251
10. «Двуединая идентичность» и ошибки статистики 264
Глава VII .Дагестанская диаспора 268
Заключение 289
Список источников и литературы 299
- Адат, шариат, российские законы: проблемы корреляции
- Советский опыт
- Этноязыковые процессы в Нагорном Дагестане
- Кавказская идентичность
Введение к работе
Актуальность исследуемой проблемы.
Восприимчивость к инновациям и преемственность самобытности на уровне сельской общины и региона, — одна из самых загадочных особенностей этнокультурной истории Дагестана, истории, изучение которой приводит к убеждению в том, что языковое и этническое многообразие может служить условием и фактором устойчивого развития многонационального социума.
Феномен общедагестанской идентичности, под которым понимается присущее Дагестану сходство сущностных характеристик этнокультур и выраженное сознание принадлежности к единому народу, дагестанцам, не обнаруживает прямых аналогий в других частях России и мира.
Изучение данного феномена позволяет расширить наши знания о таких фундаментальных проблемах этнологии как основания и взаимосвязи этнической, конфессиональной, гражданской идентичностей, языкового и этнического сознания.
Актуальность и прикладное значение исследуемой темы определяется также задачами сохранения и развития культурного многообразия регионов России, упрочения общенационального единства его народов.
Межэтнические отношения в Дагестане «обрели до того невиданные в истории региона жесткие групповые очертания в ущерб общедагестанской идентичности». Этнический фактор, не игравший в историческом прошлом существенной роли во взаимоотношениях дагестанцев и традиционно выведенный за пределы правового поля, используется в наши дни в качестве ключевого элемента общественно–политической жизни. Эксплуатация чувств этнической солидарности для реализации корпоративно-клановых, групповых интересов, перевод в плоскость «межнациональных отношений» выборных кампаний, выдвижений и назначений на руководящие посты, территориальных конфликтов, – эти и другие признаки «размывания» общедагестанской идентичности имеют прямое отношение к обеспечению стабильности на южных рубежах России, а потому требуют научного осмысления.
Актуальной с точки зрения сохранения целостности Дагестана и его государственности в составе России остается и проблема религиозно-политического экстремизма, приведшая к трагедии августа–сентября 1999 г., террористическим актам против гражданского населения, представителей государственной власти, общественных деятелей, духовных авторитетов. Отсюда практическое значение выявления истоков подобных явлений с целью нормализации общественно-политической ситуации в республике.
Степень изученности проблемы.
Общие суждения об уникальности Дагестана, его языковом и этническом многообразии, тенденциях развития этнических и «межнациональных» процессов с древнейших времен и до наших дней, о том, кто такие дагестанцы и что такое дагестанское общество и т.п., имеются во многих публикациях.
В советское время большое внимание было уделено вопросам типологии этнических общностей Дагестана в рамках известных формационных концепций .
Поиск соответствующих определений и номинаций понятия «дагестанский народ» (формирующаяся нация на базе русского языка, суперэтнос, макроэтносоциальная общность, метаэнос) все еще остается доминирующей парадигмой интерпретации феномена дагестанской идентичности. Показательны названия публикаций: «Дагестанцы: народ, нация или другая общность?», «Дагестанцы – кто мы?», «Что есть дагестанское общество сегодня?». Интересны и предложения авторов этих вопросов ввести в Дагестане самоназвания типа «русский аварец», называть «проживающих в Махачкале людей….не представителями дагестанских этносов, а махачкалинцами– (дагестанцами), проживающих в Каспийске – каспийчанами–(дагестанцами) и.т.д.».
Существующие в литературе суждения о дагестанской идентичности отражают идеологические установки той или иной эпохи или личные представления авторов о «дагестанскости», но не результаты конкретных исследований по теме.
Цель и задачи исследования. Цель данного исследования – изучить феномен этноязыкового многообразия и культурной идентичности, основы и компоненты многоуровневого самосознания дагестанцев.
Для достижения этой цели ставился ряд взаимосвязанных задач, главными из которых являются:
– освещение изменений в историческом и правовом сознании дагестанцев, обусловленных вхождением Дагестана в состав России;
– рассмотрение эволюции социальных отношений;
– определение динамики социальной структуры, уровня образования, изменения социально–культурного облика дагестанцев за истекшие два века;
– изучение общих тенденций и локальных особенностей и этноязыковых процессов, влияния на эти процессы национально–языковой политики, миграций, урбанизации, этнических смешений, социальной мобильности;
– характеристика коммуникативных и социокультурных функций русского языка;
– анализ состояния и перспектив сохранения этноязыкового многообразия;
– исследование этноязыковых и социокультурных оснований, уровней и граней самосознания дагестанцев;
– рассмотрение истории формирования и трансформации этнокультурных характеристик дагестанской диаспоры за рубежом.
Источники. Информационную базу исследования составили литературные источники, статистические и архивные сведения, полевые материалы автора.
Сравнительный анализ материалов Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г., Всесоюзных переписей 1926, 1939, 1959, 1970, 1979, 1989 гг., Всероссийской переписи 2002 г., статистических обзоров и сведений статистики дореволюционного и последующих период позволил выявить количественно–качественные параметры динамики социально–культурного облика населения Дагестана.
При освещении вопросов этносоциальной истории Дагестана, наряду с литературными источниками, использованы сборники архивных документов, материалы Государственного архива Республики Дагестан, Российского государственного исторического архива, Рукописного фонда Института ИАЭ ДНЦ РАН, полевые этнографические сведения, собранные автором в различных районах Дагестана и в районах расселения дагестанцев за рубежом.
Теоретическая и методологическая основа исследования.
Предметные области истории, этнологии, социологии, культурологии, лингвистики, хотя и не идентичны, во многом пересекаются; их разграничение существует в теории и носит, в целом, формальный характер. Языковая и культурная специфика многонациональных регионов может быть лучше понята, если она исследуется в этнологической проекции. Вместе с тем, многоаспектность проблемы корреляции этноязыкового многообразия и культурной идентичности обусловливает преимущества ее изучения на междисциплинарной основе.
В работе использованы труды российских ученых по теории этноса, методологии этнологических, этносоциологических и культурологических исследований, методы структурного, компонентного, системного анализа, принцип историзма.
Научная новизна работы состоит в том, что это первое комплексное исследование феномена этноязыкового многообразия и культурной идентичности, базовых компонентов и уровней самосознания дагестанцев.
Содержащиеся в ней материалы и концептуальные положения по исследуемой теме позволяют внести дополнения и коррективы в дискуссионные вопросы теории этнических процессов, открывает новые, междисциплинарные перспективы этнологического изучения Дагестана.
Апробация работы. Основные положения и выводы по рассматриваемой теме нашли отражение в 77–ми научных публикациях автора, в том числе: в 3-х монографиях; 8-ми статьях в рецензируемых журналах (список ВАК Минобразования РФ);
в статьях в отечественных (24) и зарубежных (15) академических изданиях; в материалах международных (7), всероссийских (5) и региональных (5) научных конференций;
в тезисах докладов, прочитанных на международных (4) и всероссийских (6) и региональных научных конференциях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, семи глав, восемнадцати параграфов, заключения, списка источников и литературы, приложения.
Во введение обосновывается актуальность, академическое и практическое значение изучения избранной темы, определены цель и задачи работы, научная новизна исследования.
Адат, шариат, российские законы: проблемы корреляции
Кавказ, после завоевания Россией в 1552 г. Казанского и в 1556 г. Астраханского ханств, стал занимать прочное место в геополитических проектах Российской и Османской империй, Персии.
Воєнно—политическая и дипломатическая нейтрализация Порты после войны 1768— 1774 гг., уступка Османской империей по Кючюк—Кайнаджирскому договору Крыма, Правобережья Кубани и Кабарды, завоевание в 1783 г. Крымского ханства, - эти и другие успехи России на Востоке позволяли считать вопрос присоединения Кавказа к Российской империи делом времени.
С 1801 г. Грузия, а с 1813 г., по Гюлистанскому договору, Азербайджан, т.е. почти все Закавказье (за исключением Армении), Правобережье Кубани и Терека, часть Приморского Дагестана были переданы Персией России.
«Шертования» депутаций от политических образований, ханств и обществ Северного Кавказа перед русскими царями от Ивана Грозного до Николая I, сложившиеся на этой основе дипломатические отношения не устраивали Россию, которая, как и другие великие империи XIX века, жила геополитическими и экономическими интересами эпохи, ознаменованной новым колониальным переделом мира. Философия «права сильного», идеи исторической неизбежности и «государственной надобности» покорения сильными странами слабых стран, — все это гармонировало с нравственными приоритетами той эпохи. Европейские державы продолжали смотреть на события вокруг Кавказа как на сугубо российское, или русско-турецкое, русскс— иранское, и в последнюю очередь как на русско-кавказское дело. Как и за другими европейскими странами, за Россией признавалась цивилизаторская в отношении народов Востока миссия. Новым геополитическим миропорядком, а не мифическими «социальными корнями» и надуманной «набеговой системой» определялись причины Кавказской войны.
Задача политического выбора: «противостоять или покориться Белому царю» стояла не только перед такими крупными политическими образованиями как шамхальство Тарковское, уцмийство Кайтагское, майсумство Табасаранское, Аварское и Казикумухское ханства, но и перед каждым народом, каждым обществом. Однако мысль о том, что Турция или Персия могут завоевать или покорить Северный Кавказ находилась как бы вне сознания горцев.
Со времени подписания Гюлистанского договора 1813 г. Кавказ в многочисленных проектах по обустройству России стал занимать едва ли не центральное место. Проекты эти содержали в себе здравые суждения и дальновидные предложения, касавшиеся не только стратегии войны и покорения горцев, но и управления ими. В российском общественном сознании того времени сомнений относительно «государственной надобности» присоединения Северного Кавказа к России, по большому счету, не было. Как отмечает Я.А. Гордин, «в правомочности и неизбежности завоевания Кавказа сомнений не возникало, но потребность в стройной и убедительной оправдательной доктрине, безусловно, была»202.
Весомые аргументы на свое господствующее положение в регионе и его «обустройство» заявляли Турция и Иран . В этих условиях народы Северного Кавказа были вынуждены сообразовывать свои политические ориентации со степенью военного присутствия в регионе России. Одни из них пытались обратить это присутствие в свою пользу, другие - терпеливо переносили, третьи — отчаянно сопротивлялись. Первых считали подданными или замиренными; вторых - «притворщиками», склонными к измене; последних - враждебными.
В Петербурге под подданством понимали не только признание под присягой подданства империи, но и подчинение, служение царской власти. По замечанию А.Юров, «хотя мы их называли покорными, но они мечтали только о союзе с нами, но ни коем случае не допускают мысли о подчинении» .
С назначением в 1816 г. генерала А.П. Ермолова Главнокомандующим Кавказской армией методы покорения края стали изощреннее и циничнее. Военно-стратегические новшества Ермолова, грезившего о славе Чингизхана, и лаврах Бонапарта, состояли, помимо боевых действий и воздвижения укреплений, в разрушении селений, поджоге полей, угоне скота, разграблении провианта. (По Ермолову: « голоду все подвержены, и он приведет к повиновению»). (июль 1823 г.), - но приборов столовьж не могу завести, ибо едва только ты пришлешь экземпляр, я должен подарить кому-нибудь из владетельных особ, дабы сии образчики вмешательство в семейные дела местных правителей и т.п. «Всю прочую мелкую каналью, делающую нам пакости и мелкие измены, - писал он, - начинаю прибирать к рукам. Первоначально стравливаю их между собой, чтобы не вздумалось им быть вместе, против нас, и некоторым уже обещал истребление, а другим казнь аманатов. Надобно по необходимости некоторых удостоить отличного возвышения, то есть виселицы»20 .
Сложившиеся ко времени и в ходе Кавказской войны политические коллизии и противоречия во внутренней жизни Северного Кавказа немало способствовали успеху политики «разделяй и властвуй»
В надежде на мир и покровительство многие общества изъявляли Белому Царю свою покорность. Предводители, знать, почетные лица и обычные уздени находили в царской службе способ обезопасить своих соплеменников от угрозы разорения войной, физического уничтожения, а многие и способ отличиться среди соплеменников чинами, воинскими званиями, приличным содержанием2 . «Одни шли с неверными вместе даже в войне против мусульман. Другие перемешивались с неверными и днем и ночью смешением предков, детей, братьев и внуков. Третьи отдавали неверным в заложники своих детей, ища чего—либо из их подачек. Четвертые делали управителем над своими домами какого-нибудь дьявола-соблазнителя из неверных, или же того среди них самих, чьим поведением были довольны неверные, того, кто, будучи искренен в царской службе, снискал себе расположение царя и одобрял его политику, рассматривая ее как необходимое дело в правильном установлении их мирских и загробных дел..., жадно устремляясь к тому, что в их руках» .
Драматизм и трагедия Кавказской войны усугублялись длительным противостоянием державе, военное превосходство которой после побед в периодически возобновлявшихся русско-турецких и русско-иранских войнах, особенно после царей не пачкали рук бараньим салом. Так наделил я владетеля Гурии, Мигрелии и Абхазского. Надобно, кажется, будет позаботиться и о мусульманских...». (Российская Государственная Библиотека (РГБ). Отдел рукописей. Ф. 325. Ед.хр.ЗЗ., Л.83-84.
«Они (т.е. три имама) провели удивительные битвы и великие сражения, бросая самих себя в места несомненной погибели, в сопротивление великой силе русских и вражде против их помощников — отпавших и отступников от ислама. Это, несмотря на то, что они находились в этих жилищах, средства пропитания которых — слабые и немощные, численность их и их вооружения — незначительные, а большинство жителей этих жилищ склоняются к неверным, жадно устремляясь к тому, что в их руках, и полагаясь на обиталище гибели»210.
Противостояли Российской империи и предпринимали небезуспешные попытки объединения Дагестана и уцмии, и ханы. По территории и людности владения Сурхай-Хана П Казикумухского, например, не уступали Имамату. Однако, объединение в единое государство Имамат многочисленных обществ Дагестана, Чечни и Северного Кавказа связано с именем Шамиля. «Прекратив междоусобные брани и родовые неприязни, Шамиль слил общества в один народ, готовый исполнять все его приказания. Горцы, — писал Гаджи Али,- беспрекословно, наружно и внутренне, принимали и исполняли все его распоряжения» .
В свое время Н. И. Воронов заметил, что Шамиль «стремился быть больше мусульманином, чем дагестанцем, через что и проиграл все свое громадное значение в Дагестане»21 . По-видимому, дело не только в личности Шамиля, а в причинах, не всегда очевидных и объясняемых категориями «национально-освободительной борьбы» или «мюридизма».
Советский опыт
Резюмируя изложенное, отметим, что советизация, советская модернизация происходила в Дагестане в том же русле, что и в других регионах Кавказа и России. Однако для Дагестана как для аграрной республики с преобладающим сельским населением особенно тяжелым были социальные последствия коллективизации.
Ликвидировав частную собственность на землю, превратив общественные (джамаатские) земли в «условно-общественные», советская власть, колхозный и совхозный строй коренным образом переломили и переломали традиционные хозяйственно-экономические и общественно-политические устои сельских общин. Социальные последствия коллективизации сельского хозяйства и «ликвидации кулачества как класса» для Дагестана с его преимущественно сельским населением были весьма ощутимыми: тысячи семей лишились имущества и гражданских прав, сотни семей были высланы за пределы родных сел или за пределы Дагестана (в основном в Киргизию).
Неизбежные при колоссальном, охватившем шестую часть планеты социально-экономическом эксперименте моральные издержки, выразившиеся, в частности, в отношении к колхозной земле как к «ничейной», имели место и в Дагестане. Однако дагестанцы, принужденные смириться с потерей частных, «отцовских» земель, продолжали сохранять сознание и понимание вековечности территории своей сельской общины (джамаата). Примечательно, что колхозы были организованы, как правило, в территориальных границах сельских общин (джамаатов). В противном случае антиколхозное движение в Дагестане, о котором говорилось выше, могло бы иметь значительно больший размах и более трагические последствия.
В книге ««Табакат ал-хваджакан» Шейха Шуайба ал-Багини (1850-1920) сказано, что «с того момента, как в Дагестане появилась религия ислам, она стала источником знаний, ученых людей, шейхов». По его словам, с истинными дагестанскими
А.И.Османов. «По как быть ... с такими историческими реалиями, как классы, социальные прослойки и группы, их интересы и потребности, приводящие к классовым и социальным противостояниям и столкновениям и в целом определяющие развитие общества...», — вопрошает он. И сам же отвечает: «Однако, для доказательства существования классовой борьбы, которую многие исследователи стали сознательно умалчивать, нет необходимости углубляться в далекое прошлое, а достаточно обратить свой взор на сегодняшнюю действительность». (Османов А.И. Историческая наука Дагестана: проблемы и перспективы. // Состояние и перспективы развития исторической науки Дагестана и Северного Кавказа. ( Материалы научной конференции). Махачкала, 1998, С. 4.). устазами «в знаниях шариата никто не сможет сравниться, кроме как шейхов из Египта и вилаята Хадивия»398.
Для Дагестана с ее тысячелетней арабо-мусульманской культурной традицией, культом учености, самой многочисленной в мусульманском мире (относительно к численности населения) прослойкой ученых-алимов, последствия возведением атеизма в ранг государственной политики были поистине драматическими.
Традиционная духовная элита Дагестана была вытеснена из сфер религиозно-обрядовой, образовательной, культурной жизни. В результате массовых репрессий 1927, 1928, 1937 гг. мусульманское духовенство как социальная категория было почти полностью ликвидировано.
Вместе с тем, в результате советской модернизации, коллективизации, индустриализации, культурной революции произошла существенная трансформация традиционных устоев частной и общественной жизни, осовременился социально-культурный облик дагестанцев,
Дагестан, как и другие автономные республики РСФСР, прошел советский этап модернизации, заметно продвинулся в социально-экономическом и культурном развитии. Большая часть производственных мощностей и энергетики, механизированных отраслей сельского хозяйства и транспортных коммуникаций, медицинских заведений и учреждений культуры, наконец, признанная в мире система образования и сеть научно-исследовательских институтов, Дагестанский научный центр Российской Академии наук,-все это тоже наследие советской эпохи, результат дружбы народов СССР. Это и непременная составляющая исторического сознания народов Дагестана.
Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года./ Под ред. Н.А. Тройницкого. T.LXII: Дагестанская область. СПб., 1905., С. 107 существенной сословной и, тем более, классовой дифференциации дагестанского общества.
Скрупулезные подсчеты Г.И. Милованова показали, что рабочих в Дагестане к концу XIX в. насчитывалось всего 14521 человек, в основном это были русские и отходники. Последние, хотя и оставались гражданами своих сельских обществ, лишь на сезон (с весны до поздней осени) выезжали на заработки, не оседали и не поддавались социальной ассимиляции в местах сезонной работы, почему-то были отнесены к пролетариям.
К началу XX века социально-культурный облик дагестанцев определялся не только селом - колыбелью дагестанской культуры, поэзии, художественного творчества, народного искусства, но и инновациями, обусловленными развитием дагестанских городов, влиянием таких крупных культурных центров как Баку, Тифлис, Владикавказ, Ставрополь, С.Петербург, Москва. «Все мало-мальски серьезные веяния в русской жизни, - говорилось в одной из публикаций 1902 г., - нашли свой отголосок в жизни кавказских туземцев. В туземных литературах имеются свои шестидесятники, свои народники, свои марксисты»
Дореволюционный Дагестан был связан железнодорожным сообщением с Баку и центральной Россией, располагал морским портом, имел немалый для своего времени промышленный потенциал, ориентированное на внутренний и российский рынок сельское хозяйство. Здесь функционировали сеть мусульманских и ряд светских школ, типографии, выпускались газеты, открывались библиотеки, музеи, театры.
О социальной мобильности дагестанцев говорит и количество отходников, которое доходило до половины всего трудоспособного мужского населения дореволюционного Дагестана. Некоторые дагестанцы имели свое оружейное и ювелирное дело в городах Баку, Тифлис, Грозный, Владикавказ и др., учились в гимназиях и ВУЗах Ставрополя, Тифлиса, Харькова, Москвы, Петербурга, Мюнхена, Сорбонны, служили офицерами царской армии.
С развитием капиталистических отношений, усилением предпринимательской и миграционной активности населения потребность в освоении русского языка становилась все более осознанной. В обучении русскому языку горцы видели не только материальные выгоды, но и средство борьбы с невежеством - источником многих социальных бед.
Стремление дать своим детям наилучшее образование, определить их в русскую школу, обучить русскому языку — эти настроения кавказцев не раз отмечались и поддерживались царским правительством и русской интеллигенцией, миссия которой на Кавказе отнюдь не сводилась к русификации «туземцев». Многие русские люди связывали свою жизнь с Кавказом, проникались уважением к обычаям и традициям его народов
Вплоть до начала XX в. естественное в условиях российской государственности стремление молодого поколения освоить «гіурус гіилму» (русскую науку) сталкивалось со столь же естественным опасением родителей о том, что, обучившись в русской школе, юноша-дагестанец забудет веру и обычаи родины, обрусеет.
Свое видение перспектив вывода горских народов на путь просвещения проповедовала новая генерация горской интеллигенции, получившая русско-европейское образование и воспитанная русской городской жизнью. Она призывала по-русски образованных горцев просвещать народ, служить народу. «Не стоять же нам, дагестанцам, на опасном, парализующем всякую жизнь распутье! Ведь нас не ждут и набатный призыв культуры «вперед» властно зовет и кличет нас всех.... Мы не можем зарывать народный дух, без которого даже величайшие государства гибли... Плестись позади всех в обозе торжествующей цивилизации - как больно, жестоко и обидно.... Надо показать нашему бедному, рассеянному по всей России за куском хлеба народу, что ни «русская школа», ни «русская наука» не могут испортить нас, как многие из них еще и теперь думают», - писал М. Кажлаев 403.
К концу XIX в. основу социальной структуры населения Дагестана составляли «лица сельского состояния». Еще первые аналитики Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. обратили внимание на то, что в Дагестанской области удельный вес лиц сельского состояния очень значительный (94,4 % м. и 95,3 % ж.). Городские сословия составляли менее 4-х %, а дворянское сословие - 1,3%.
Этноязыковые процессы в Нагорном Дагестане
В 1960-е - начале 1970-х годов социальная эйфория от грядущего «коммунистического завтра» была столь велика, что многие искренне верили в то, что нельзя идти в коммунизм с верой в Бога, с «пережитками проклятого прошлого» и «племенными языками». В наши дни мало кто придерживается подобных взглядов. Однако, в сознании немалой части россиян все еще сохраняется представление об ответственности за сохранение родных языков республиканских властей, федерального центра, международных неправительственных организации, центров по реанимации языков, и только в последнюю очередь тех, которые по естеству своего бытия должны были бы беречь свои родные языки, т.е. говорить на них. По замечанию Б.Х. Бгажпокова, «в двуязычном обществе человек.. .может испытывать большое желание, чтобы его дети говорили на родном языке, освоили лучшие традиции народа, но при этом, ссылаясь на занятость, считает, что этим должны заниматься детский сад, школа государство.
«В отличие от последних десятилетий существования Советского Союза, когда этническое перемещалось из сферы материальной в сферу сознания, первое постсоветское десятилетие ознаменовалось новым сдвигом этнического из сферы культуры и психологии сначала в сферу политики, а далее в сферу права. При этом, — пишет М.Н.Губогло - имели место не только политизация этничности, но и глубокая этнизация политики» .
После распада СССР в Российской Федерации национальная политика если и проводилась, то в режиме «гашения» текущих проблем. Снижению общественно-политической напряженности вокруг этноязыковых проблем способствовало принятие Закона "О языках народов Российской Федерации" (с изменениями и дополнениями, внесенными Федеральным законом от 24 июля 1998 года), который провозглашает равенство языков, статус русского языка как государственного языка Российской Федерации, действующего на всей территории страны, право национальных республик устанавливать свои государственные языки. В 1990-е и последующие годы в РФ был также приняты федеральные законы, которые, прямо или косвенно, регламентируют национально-языковую сферу жизни россиян. Это Законы "Об образовании", "Основы законодательства Российской Федерации о культуре", Федеральный закон "О национально-культурной автономии", Федеральный закон "О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации" и др.
Статья 26 Конституции РФ гласит: «Каждый имеет право на пользование родным языком, на свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества». Согласно статье 68 Конституции: «1. Государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык. 2. Республики вправе устанавливать свои государственные языки. В органах государственной власти, органах местного самоуправления, государственных учреждениях республик они употребляются наряду с государственным языком Российской Федерации. 3. Российская Федерация гарантирует всем ее народам право на сохранение родного языка, создание условий для его изучения и развития».
Народы России, как и каждый ее гражданин, имеют право свободно выбирать язык общения и воспитания; создавать письменность и развивать литературную форму родного языка; использовать родной язык в официально-деловом общении с обеспечением перевода на язык государственный. Нет также правовых ограничений для развития или создания средств массовой информации на любых языках, для получения государственной поддержки на книгопечатание и издание литературы на языках народов РФ, на проведение научных исследований в области сохранения, изучения и развития языков и т.д.
Таким образом, Федеральные законы дают широкие правовые полномочия национальным республикам сохранять и развивать этноязыковое многообразие. Отдельные Республики (Ингушетия, Калмыкия и др.) уже пользуются преимуществами, предоставленными Федеральным центром для сохранения и развития национальных языков и культур.
«Политизации этничности» и «этнизации политики» в российском обществе 1990-х гг., о чем обстоятельно пишет М.Н. Губогло487, была характерна и для Дагестана. Но важно подчеркнуть, что дагестанцам, руководству республики удалось удержать этнополитические процессы в Дагестане, отношения Республики Дагестан с сопредельными субъектами Российской Федерации и федеральном центром в режиме управляемости488.
В этнологической литературе не раз отмечалась роль языка в этнической мобилизации489. Язык является одновременно и основанием, и признаком, и символом этнической идентичности. В качестве средства этнической мобилизации может быть использовано любое средство общения, в том числе и язык, причем не обязательно родной («этнический»). Примечательно, что в 1990-е годы в Дагестане политические декларации национальных движений делались, главным образом, на русском языке или через русскоязычные СМИ. Так, например, газета «Дидойские вести», откровенно нацеленная на этническую мобилизацию цезов (дидойцев), выходит на русском и дидойском языках. Кумыкская газета «Ёлдаш», сисьематически актуализирующая этнополитическую проблематику, имеет русское приложение «Времена».
Язык является средством общения, орудием познания, коммуникативной, познавательной, духовная системой. Собственно, в этом и состоит функциональная предопределенность и ценность языка. И лишь в определенных этнополитических ситуациях язык может быть использован как средство этнической мобилизации, причем использован вопреки изначальной природе языка. Иными словами, политический, мобилизующий этнос потенциал заключен не в языке как в таковом, а в национально-языковой политике, в восприятии и «интерпретации» этой политики теми или иными этносоциальными группами.
Использование языка как средства этнической мобилизации в политических, националистических, сепаратистских и иных целях может быть эффективным тогда, когда существует дискриминация по этноязыковому признаку. Не сохранение и возрождение языков и культур, а ассимиляторская политика является катализатором национализма, ксенофобии, религиозно-политического экстремизма и других форм компенсации этнокультурного вакуума.
Субъекты РФ имеют право закреплять в республиканских конституциях в качестве государственных языков, наряду с русским языком, и местные языки. Так, по Конституциям Татарстана, Башкортостана, Калмыкии, Бурятии, Чувашии, государственными являются языки титульных народов. В Конституциях республик Мари-Эль, Мордовия, Кабардино-Балкария государственными языками значатся, соответственно, марийский (горномарийский и луговомарийский), мордовский, кабардинский и балкарский языки. В Карачаево-Черкесской республике таковыми считаются абазинский, кабардино-черкесский, карачаево-балкарский и ногайский языки. По Конституции государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык.
Кавказская идентичность
История духовной культуры Дагестана отмечена перманентным преодолением языковых барьеров, влиянием иноземных (арабо-мусульманской, персидской, турецкой, русской и др.) культур. Вместе с тем, она отмечена и сопоставимой с освоением дагестанцами достижений восточной и европейской цивилизаций экспрессией культурного и интеллектуального потенциала Дагестана в восточную, а с XIX века в российскую и европейскую культуры. Можно привести сотни примеров, свидетельствующих о вкладе дагестанцев в развитие арабо-мусульманской культуры в странах Востока в прошлые эпохи, об участии дагестанцев в развитии военного искусства, дипломатии, науки, художественного творчества, спорта и других сфер культуры досоветской, советской и постсоветской России.
При всей значимости научных дискуссий вокруг проблемы взаимовлияния и взаимообогащения культур, категорические оценки того, какой народ кому и сколько «дал культуру», утверждения отдельных ученых о том, что «маленькие народы входили всегда в цивилизацию на хребтах больших» не только этичны, но и не состоятельны по определению. Дагестанцы, как и все народы Кавказа, никогда не являлись и не являются «культурными иждивенцами».
В формировании духовного мира личности наряду с традициями, обычаями, нравственно-этическими нормами, культивируемыми народом в процессе его исторического развития, важная роль принадлежит художественной культуре.
Вопросы специфики художественного творчества, ее предназначения и восприятия публикой, воздействия искусства на общество и наоборот, исследуются с различных позиций: гносеологической, социологической, этнологической, психологической и т.д. 58 Принято считать, что влияние подлинных ценностей художественной культуры на общественное сознание не ограничено временными или этническими рамками. Вместе с тем, социальный эффект художественной культуры невозможно представить вне ее функционирования в конкретных социальных средах, которые имеют национальную определенность, языковые, демоірафические, социально-статусные различия. И если фольклор или традиционно-народные формы культуры являются по сути своей неотъемлемым компонентом быта и органически «вплетены» в различные сферы жизнедеятельности этноса, то для профессиональной художественной культуры «внедрение в быт» превращается в сложную проблему, имеющую как социально-культурное, так и сугубо экономическое значение.
Изменение соотношения традиционно-народных и профессиональной форм культуры в пользу преобладания последних может быть представлено как процесс модификации и выработки на основе традиционно-народной культуры «вторичных» форм профессиональной культуры. В Дагестане становление новых видов искусства началось в самом конце XIX века, но главным образом в советский период. Поэтому опыт приобщения населения к профессиональной художественной культуре, в частности к театральному искусству, симфонической музыке и т.д., формирование соответствующих эстетических потребностей и вкусов, как во временном отношении, так и с точки зрения содержания, относительно ограничены.
Социальные функции художественной культуры не сводятся к масштабам ее производства и потребления или утверждению в общественном сознании политических и идеологических ценностей эпохи. Как подчеркивал Д.М. Магомедов, подчинение искусства идеологической и политической целесообразности, социально экономическим задачам, сведение художественности «к узко понятой злободневности» объективно приводит «к снижению требовательности к художественному уровню произведений». Формирование «сознания самоценности и самодостаточности искусства», отделение искусства «от узко понятых утилитарно практических предназначений и ... от разного рода вульгаризаторств, призванных 580 См.: Рапопорт X. П. От художника к зрителю. М., 1963; Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1965; Каган М.С. Человеческая деятельность. М., 1974 и др. утверждать ценность искусства только лишь через выполняемые им мировоззренческие, политические, моральные и т.п. функции», он связывал с ростом общекультурного уровня населения
Через познание истории, «воспитание культурой», восприятие и освоение художественных ценностей, созданных своим и другими народами человек полнее ощущает и глубже сознает свою причастность и к народу, и к роду человеческому. Как подчеркивал академик Ю.В. Бромлей, «осознать себя гражданином, частицей своего народа, его судьбы невозможно, не зная истории его культуры, быта, традиций»
В художественной культуре своеобразно фокусируются идейно-эстетические и духовно-нравственные ориентации, социальные интересы и этнические пристрастия тех, кто создает культурные ценности.
«Искусство, - писал Ю.В. Бромлей, - отражает действительность не всеохватывающе, а выборочно, и не в виде зеркальной копии, а в преломлении через призму особенностей характера его создателей и исполнителей, их творческих способностей и устремлений, их социальных установок. В результате этого в художественном произведении этническая специфика может быть подчеркнута или сглажена» .
По мере освоения модернизированных форм культуры зоны и масштабы функционирования традиционно-бытовой культуры постепенно сужаются. И в этом кроется одна из причин возникновения такого феномена этнической психологии, как боязнь людей утратить национально-особенные черты. Так, среди дагестанцев есть уверовавшие в то, что перспективы развития национальных культур по большому счету исчерпаны, что препятствовать отмиранию «непотребных» национальных языков не имеет смысла и т.п. И для такого пессимизма есть определенные основания. Например, не лучшим образом обстоит дело с читаемостью литературы, газет и журналов, выходящих на дагестанских языках. Уменьшение из года в год тиражей газет на национальных языках, падение их популярности объясняется не только низкой степенью знания дагестанцами родных языков. Причина еще и в том, что информация, подаваемая в национальных газетах или радио, особенно новостная, как правило, запаздывает, теряет эффект новизны, так как до ее перевода на дагестанские языки и публикации она уже бывает известна населению через русскоязычные каналы СМИ. Редакции национальных газет понимают, что тиражи их продукции зависят не только от фактора языкового барьера, но, прежде всего, от тематического многообразия, уровня и качества печатаемых материалов, полиграфических характеристик газет и т.д. По-видимому, бесперспективно рассчитывать на то, что интерес к СМИ, художественной культуре вообще, на каких бы языках они ни функционировали, может поддерживаться лишь благодаря чувствам этнической солидарности реальных или потенциальных читателей и слушателей .
