Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Субъектный состав как элемент залогового правоотношения 16
1. Признаки залогового правоотношения, влияющие на его субъектный состав . 16
2. Общая характеристика субъектного состава залогового правоотношения 55
Глава 2. Особенности субъектного состава залогового правоотношения 104
1. Требования, предъявляемые к залогодателю и залогодержателю 104
2. Усложнение субъектного состава залогового правоотношения 145
3. Приобретение права залога добросовестным залогодержателем на основании сделки с неуправомоченным залогодателем . 173
Заключение 203
Список литературы 207
- Признаки залогового правоотношения, влияющие на его субъектный состав
- Общая характеристика субъектного состава залогового правоотношения
- Требования, предъявляемые к залогодателю и залогодержателю
- Приобретение права залога добросовестным залогодержателем на основании сделки с неуправомоченным залогодателем
Признаки залогового правоотношения, влияющие на его субъектный состав
1. Одним из элементов юридической конструкции гражданского правоотношения1 признается его субъектный состав, под которым понимается совокупность участвующих в таком правоотношении лиц, при этом в любой гражданско-правовой связи должны принимать участие минимум два субъекта -управомоченный и обязанный2.
Будучи неотъемлемой частью залогового правоотношения в целом, его субъектный состав не может изучаться в отрыве от иных особенностей, обусловливающих специфику залога. В связи с этим в настоящем параграфе рассматриваются те черты залогового правоотношения, которые влияют на характеристики его субъектного состава3.
В первую очередь следует остановиться на проблеме выделения структуры содержания залогового правоотношения. В наиболее упрощенном виде структура содержания правоотношения1 складывается из одного субъективного права и одной корреспондирующей ему субъективной обязанности2. Такие правоотношения, которые обычно именуются элементарными, по отдельности на практике встречаются крайне редко. Большинство правоотношений являются сложными по своей структуре, поскольку в них у любой из сторон одновременно имеются несколько прав и несколько обязанностей3. В этом случае составными частями сложного правоотношения выступают именно элементарные правоотношения4.
Представляется, что выделение в структуре залогового правоотношения отдельных элементарных правовых связей является ключом к решению застарелой проблемы определения правовой природы залога, обсуждение которой было начато более века назад еще дореволюционными юристами и, будучи прерванным по объективным причинам в советский период, получило новый импульс развития в условиях перехода к рыночной экономике5.
Обобщая высказанные в литературе точки зрения относительно природы залога, Р. С. Бевзенко насчитывает три основных подхода к этой проблеме: 1) залог – вещное право; 2) залог – обязательственное право; 3) залог – смешанное вещно-обязательственное право, а в качестве модификаций этих подходов выделяет, соответственно, воззрения на залог как на 4) абсолютное право; 5) относительное право и 6) систему абсолютных и относительных прав6.
Думается, что в настоящее время господствующие позиции в доктрине занимают вариации последней точки зрения, рассматривающей залоговое правоотношение как систему из нескольких элементарных правоотношений. Так, по мнению Б. М. Гонгало, «договор о залоге порождает комплекс прав и обязанностей залогодателя и залогодержателя... Как известно, каждый компонент системы также может рассматриваться как система. Подобно тому как при характеристике сложного обязательства в аналитических целях его можно «разложить» на элементы (простые обязательства), залог также поддается «препарированию» на вещно-правовые и обязательственно-правовые элементы. Именно такой подход позволяет охарактеризовать залог как целостное явление»1.
Сходной точки зрения придерживается В. В. Кулаков, предлагая понимать залог как совокупность отношений двух родов: обязательственных - между залогодателем и залогодержателем и вещных – между залогодержателем и всеми остальными участниками оборота2.
По мнению Н. Ю. Рассказовой, в законодательстве о залоге необходимо четко различать правила о взаимных обязательствах сторон договора о залоге, с одной стороны, и нормы о праве залога - с другой3.
О. П. Плешанова, анализируя ипотеку, также усматривает в ней «сочетание относительного (залогодатель - залогодержатель) и абсолютного правоотношений (залогодержатель - третьи лица). Абсолютное правоотношение, в свою очередь, расщепляется на опять-таки абсолютное (в отношении неопределенного круга лиц, к которым, например, впоследствии могут перейти права на заложенное имущество) и целый ряд относительных правоотношений (например, между несколькими залогодержателями, известными друг другу, т.е. отношения залогодержателя с определенными третьими лицами)»4.
В Концепции развития законодательства о вещном праве также содержалось положение о том, что «регулирование залоговых правоотношений должно быть основано на отдельном регулировании залогового права (возникновение, переход, прекращение залогового права) и договора залога (заключение договора, его исполнение, последствия нарушения и т.д.) как одного из возможных оснований возникновения права залога. При этом если регулирование договора залога должно осуществляться нормами обязательственного права, то право залога как право, обременяющее вещь и следующее за ней, - положениями вещного права»1.
Думается, что именно игнорирование сложной структуры залогового правоотношения не позволяло в прошлом удовлетворительно решить проблему правовой природы залога, поскольку классификации гражданских правоотношений на абсолютные и относительные, а также на вещные и обязательственные разрабатывались применительно к элементарным правоотношениям и оказываются неприменимыми при изучении правоотношений сложных.
Иллюстрацией этому тезису является, например, позиция В. К. Райхера, который, анализируя деление прав на абсолютные и относительные, пришел к выводу, что, несмотря на то, что сама эта классификация является правильной, большинство тех прав, которые обычно признаются абсолютными (в частности, ограниченные вещные права), в действительности являются относительными. Причиной такого умозаключения автора послужило наблюдение о том, что «в ограниченных вещных правах помимо отношения управомоченного ко всем третьим лицам существует также особое правоотношение, связывающее только управомоченного и собственника вещи»2. Так, применительно к залогу В. К. Райхер пишет: «В самом залоговом правоотношении - как и в застроечном - из неопределенной среды всех прочих лиц отчетливо выделяется на первом плане фигура залогодателя! Между ним и залогодержателем тянется какая-то особая правовая нить, имеется особое vinculum juris, качественно и глубоко отличное от отношений залогодержателя к третьим лицам… Наличие такого особого правоотношения между управомоченным и каким-нибудь отдельным субъектом уже само по себе исключает квалификацию данного права как абсолютного (вещного), т.е. действующего - по известной формуле - непосредственно против всех, совершенно независимо от каких-либо особых отношений к другим лицам, безлично против каждого - совершенно одинаковым образом»1.
Представляется очевидным, что автор в данном случае рассматривает залог как сложное по своей структуре правоотношение, на что указывает и тот факт, что в качестве дополнительного аргумента в пользу относительности залога он ссылается на обоюдность прав и обязанностей залогодержателя и залогодателя2. Однако сложное правоотношение, взятое как целое, в котором каждый участник является и управомоченным, и обязанным, в принципе не может быть ни абсолютным, ни относительным. Следует согласиться с А. О. Рыбаловым, одним из первых отметившим данную особенность исследования правоотношений, который, оценивая точку зрения В. К. Райхера, указывает, что «классификация прав (или правоотношений) на абсолютные и относительные работает только в рамках того «концептуального каркаса», в котором конвенционально принята «элементарная модель» правоотношения, то есть элементарной связи права и обязанности. В. К. Райхер исходит из иной правовой конструкции, понимая под правоотношением комплекс прав и обязанностей сторон, возникших из одного юридического факта. Но тогда нельзя критиковать классификацию, произведенную на основе иных конструкций. С таким же основанием можно критиковать геометрию Евклида с позиции геометрии Лобачевского»3.
Аналогичным недостатком страдает и существующая в отечественной науке концепция смешанных вещно-обязательственных правоотношений1. Основной мыслью её родоначальника М. И. Брагинского было, как представляется, показать условность деления правоотношений на вещные и обязательственные, его исторически случайное происхождение, поддерживаемое скорее многовековой традицией и практической значимостью, чем выверенностью логической конструкции, для чего имеются определенные основания2.
Общая характеристика субъектного состава залогового правоотношения
1. Учитывая структуру содержания залогового правоотношения, его субъектный состав1 складывается из участников отдельных элементарных правоотношений: залогодателя, залогодержателя и третьих лиц.
Следует отметить, что законодатель не отличается последовательностью в словоупотреблении, часто называя термином «залог» разные явления - договор залога, залоговое правоотношение в целом и отдельные элементарные правоотношения, входящие в его состав2.
Соответственно, многозначным в науке признается и термин «залогодатель». В частности, Р. С. Бевзенко отмечает, что ГК РФ употребляет этот термин «в двух значениях: как для обозначения стороны договора залога, принявшей на себя некоторые обязательства (страховать имущество, предоставлять залогодержателю некоторую информацию и проч.), так и для обозначения лица, установившего право залога в отношении своего имущества»3. Аналогичные выводы могут быть сделаны и в отношении понятия «залогодержатель», поскольку закон, давая понятие залога, говорит лишь о том, что залогодержателем является кредитор по обеспеченному залогом обязательству (п. 1 ст. 334 ГК РФ). В дальнейшем же залогодержателем может называться как обладатель права залога (ст. 347 ГК РФ), так и лицо, заключившее договор залога, безотносительно того, возникло ли у него право залога или нет (п. 4 ст. 336 ГК РФ).
Поскольку, как было установлено, важнейшим элементом содержания залогового правоотношения является право залога, в дальнейшем, если специально не оговорено иное, термины «залогодатель» и «залогодержатель» будут употребляться применительно к этому элементарному правоотношению – как лицо, установившее право залога, и субъект права залога соответственно. Именно такой подход распространен в современной науке. В частности, В. С. Ем отмечает, что «залогодатель – это лицо, предоставившее имущество в залог, а залогодержатель – лицо, принявшее имущество в залог»1.
2. В науке существуют два основных подхода к исследованию субъектов правоотношения. Согласно первой точке зрения, характерной, по свидетельству С. И. Архипова, для русской дореволюционной и советской юридической литературы, «участник (субъект) правоотношений обычно отождествляется с субъектом права, понятие о котором и исследуется в рамках состава правоотношения»2.
Согласно второй точке зрения эти два понятия не совпадают по объему. В частности, Р. О. Халфина указывала, критикуя сторонников первого подхода, что в их интерпретации «понятие «субъект права» охватывает как потенциальные возможности, так и их реализацию. Между тем, исследуя правоотношение как единство формы и содержания, мы находимся только в сфере действительности, в области реализации права. Поэтому в данном случае нас должны интересовать не все потенциальные возможности лиц, участвующих в правоотношении, а те их особые свойства и качества, которые предопределяют возможность участия в правоотношении. Поэтому понятие участника правоотношения уже, чем понятие субъекта права»1.
Тем самым согласно второму подходу, который представляется более плодотворным, понятия субъект права и субъект правоотношения соотносятся между собой как общее и частное – всякий участник правоотношения должен быть субъектом права, тогда как правосубъектность лица может существовать и в отрыве от каких-либо конкретных правовых связей. С другой стороны, признание правосубъектности за лицом еще не означает создания для него возможности участвовать в любых правоотношениях2.
Ту же самую мысль, но через призму теории юридических фактов, выражал О. А. Красавчиков, отмечавший, что «правоспособность — это общая юридическая основа всех прав, которые может иметь данный субъект. Юридические факты — это частная юридическая основа каждого отдельного права, имеющегося у субъекта... При этом, хотя правосубъектность в движении гражданских правоотношений выступает, так же, как и норма права, в качестве общей правовой предпосылки, но эта предпосылка более конкретизированная в зависимости от субъекта, будущего участника гражданских правоотношений»3.
Таким образом, характеристика участников гражданского правоотношения включает в себя, во-первых, общие требования правосубъектности и, во-вторых, «особые свойства и качества» - специальные требования, предъявляемые к таким участникам, которые обусловлены частной юридико-фактической основой динамики конкретного правоотношения4. Именно такой подход обычно применяется исследователями при изучении субъектного состава залогового правоотношения1.
3. Помимо требований к участникам центральное место при анализе субъектного состава гражданского правоотношения занимает также изучение степени определенности его сторон или, иначе говоря, вопрос о его абсолютности или относительности2. Данный признак является настолько значимым, что многие исследователи отождествляют с ним проблему субъектного состава правоотношения в целом.
Так, в частности, поступил О. С. Иоффе, который в своем труде, посвященном гражданскому правоотношению, в главе, поименованной «Субъектный состав гражданского правоотношения», рассматривает только абсолютные и относительные права, отмечая, что «субъектный состав гражданских правоотношений обычно служит в цивилистической теории решающим критерием разграничения так называемых абсолютных и относительных гражданских прав. Как известно, это разграничение строится сообразно с тем, как количественно определяются пассивные или обязанные субъекты различных видов гражданских правоотношений: права признаются относительными или абсолютными в зависимости от того, возлагается ли обязанность по их соблюдению на определенных субъектов или на неопределенную группу лиц»3.
Аналогичным образом очерчивает пределы исследования субъектного состава правоотношения и Ю. К. Толстой4. Таким образом, сложившаяся в отечественной науке авторитетная традиция ставит знак равенства между общей характеристикой субъектного состава правоотношения и выяснением вопроса о его абсолютной или относительной природе.
Категории абсолютных и относительных прав были созданы средневековыми юристами на основании римского деления исков на личные (actiones in personam) и вещные (actiones in rem). В личных исках интенция – часть исковой формулы, в которой приводилось основание иска, - содержала имя ответчика, тогда как в вещных исках имя ответчика в интенции не указывалось и появлялось впервые в другой части формулы – кондемнации. Это было связано с тем, что первые использовались против определенного лица в целях понуждения к исполнению обязательства, тогда как вторые основывались не на обязанности конкретного ответчика по отношению к истцу, а на притязании, которое обладатель права на вещь имел в отношении любого лица1.
Употребление терминов «абсолютные права» и «относительные права» характерно в большей степени для германской юриспруденции, тогда как, например, в странах общего права (common law) соответствующие правовые возможности сохраняют свои латинские названия – jura in rem и jura in personam2.
Тем не менее само концептуальное разделение субъективных прав по признаку определенности обязанных субъектов активно используется и в современных зарубежных исследованиях по сравнительному праву. В частности, в одном из авторитетных учебников отмечается, что «права на имущество по своему внешнему действию являются абсолютными правами «против всего мира» (erga omnes), которым корреспондирует обязанность, лежащая на любом лице или, по крайней мере, более, чем на одном или нескольких конкретных лицах. В силу этого абсолютные имущественные права обладают такими свойствами, как право следования (droit de suite) – возможность предъявить притязание любому лицу, которое контролирует объект, и право преимущества (droit de prfrence), в соответствии с которым абсолютное право сильнее, чем любое относительное право на тот же объект»1.
Требования, предъявляемые к залогодателю и залогодержателю
1. Представляется, что при анализе общих требований гражданской правосубъектности1 применительно к участникам залогового правоотношения следует исходить из понятия правосубъектности как правовой формы2.
О. А. Красавчиков детализировал структуру правосубъектности, рассматривая в качестве ее элементов правоспособность, дееспособность, деликтоспособность и еще один, наиболее оригинальный элемент – трансдееспособность, то есть способность субъекта своими действиями создавать для других лиц права и обязанности и его способность принимать на себя права и обязанности, возникающие в результате действий других лиц3.
В настоящее время такого же подхода к изучению правосубъектности придерживается Б. М. Гонгало4. Представляется, что поскольку обращение взыскания на заложенное имущество, по господствующему мнению, не относится к мерам ответственности5, проверка деликтоспособности участников залогового правоотношения не требуется. Соответственно, общие требования к таким субъектам имеют трехчастную структуру: правоспособность, дееспособность и трансдееспособность.
Изучение норм о гражданской правоспособности показывает, что, по общему правилу, потенциальным участником залогового правоотношения могут быть любые физические и юридические лица, а также публично-правовые образования1.
Наличие у лица абстрактной возможности быть залогодателем или залогодержателем зависит от модели его правоспособности, которая, по действующему праву, может быть либо общей (универсальной), либо специальной (ограниченной). Так, применительно к гражданам ГК РФ исходит из равенства и неограниченности объема их правоспособности (ст. 17, 18 ГК РФ).
Иная ситуация наблюдается в отношении юридических лиц, которые, будучи искусственными субъектами, создаваемыми в качестве инструментов для достижения определенных экономических целей, по общему правилу, могут иметь лишь те права и обязанности, которые способствуют достижению этих целей (п. 1 ст. 49 ГК РФ). Следует отметить, однако, что в современном гражданском обороте подавляющее большинство юридических лиц составляют коммерческие организации, которые в исключение из этого общего правила наделены, как и граждане, общей правоспособностью.
Таким образом, проблема достаточности правоспособности для участия в залоговом правоотношении может быть характерна только для некоммерческих организаций и для коммерческих организаций со специальной правоспособностью – унитарных предприятий, банков, страховых организаций и т. п2.
В частности, такие ограничения правоспособности могут касаться возможности передавать имущество в залог. Закон определяет некоммерческие организации как не имеющие извлечение прибыли в качестве основной цели своей деятельности и не распределяющие полученную прибыль между участниками (п. 1 ст. 50 ГК РФ).
При этом некоммерческие организации могут осуществлять приносящую доход деятельность, если это предусмотрено их уставами, лишь постольку, поскольку это служит достижению целей, ради которых они созданы, и если это соответствует таким целям (п. 4 ст. 50 ГК РФ). В этом случае на некоммерческую организацию в части осуществления приносящей доход деятельности распространяются положения законодательства, применимые к лицам, осуществляющим предпринимательскую деятельность, по аналогии закона (п. 21 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25).
Соответственно, возникает вопрос о том, является ли деятельность по предоставлению имущества в залог предпринимательской. С одной стороны, судебной практике известны случаи, когда за залогодателем признавалось право на вознаграждение за заключение договора ипотеки в обеспечение обязательств другого лица1. Тем не менее трудно представить, чтобы участники оборота осуществляли такую деятельность на систематической основе с целью получения постоянной прибыли. Во всяком случае, такие ситуации будут настолько редки, что ими для целей анализа юридической конструкции залога можно пренебречь. С другой стороны, заключение договоров залога может служить средством удовлетворения нематериальных потребностей граждан лишь косвенно, не создаются непосредственно в этом случае и общественные блага (п. 2 ст. 2 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях»2).
Следует отметить, что и при предоставлении имущества в залог третьими лицами за должника наиболее распространенными на практике признаются такие виды отношений покрытия, как существование долга залогодателя перед должником, корпоративные отношения, родственные и дружеские отношения и т. д1.
В связи с этим думается, что передача имущества в залог, безусловно, представляет собой разновидность экономической деятельности, которая, однако, не создает отдельного блага и сама по себе не может быть признана предпринимательской в силу ее служебного, вспомогательного характера.
Следует согласиться с Т. В. Сойфер в том, что производный от основного обязательства характер права залога «предполагает, что оценка действий некоммерческой организации, передающей свое имущество в залог, может производиться лишь с позиций оценки правомерности ее участия в обеспечиваемом обязательстве. Если объем правоспособности некоммерческого юридического лица позволяет ему занять место должника в основном обязательстве, в целом допустимым будет и использование залога в качестве обеспечительного способа его исполнения. Что касается предоставления залога в обеспечение исполнения обязательства другим лицом, то признание подобных действий соответствующими целям некоммерческой организации представляется возможным лишь в случае, когда они способны рассматриваться как своеобразный вид ее деятельности, имеющий общественно полезную направленность, или как действия, осуществляемые в допустимых для нее рамках предпринимательства»2.
Таким образом, здесь можно усмотреть такое уже упоминавшееся применительно к ситуациям банкротства проявление акцессорности права залога, как его акцессорность в правовой квалификации вслед за основным требованием. ФЗ «О саморегулируемых организациях»1 саморегулируемая организация не вправе предоставлять принадлежащее ей имущество в залог в обеспечение исполнения обязательств иных лиц.
Негосударственные пенсионные фонды не вправе отдавать в залог средства пенсионных резервов и средства пенсионных накоплений под страхом ничтожности соответствующих сделок (п. 2 ст. 14 Федерального закона от 07.05.1998 № 75-ФЗ «О негосударственных пенсионных фондах»2).
Как можно заметить, подобные нормы не исключают полностью возможность передачи имущества в залог соответствующими организациями, а лишь ограничивают ее, что обусловлено стремлением обеспечить имущественную устойчивость такого юридического лица и гарантировать удовлетворение требований его кредиторов.
Особенной остротой отличается проблема правоспособности при оценке передачи имущества в залог государственными юридическими лицами-несобственниками – предприятиями и учреждениями, обладающими имуществом на праве хозяйственного ведения или оперативного управления.
Новый п. 2 ст. 335 ГК РФ устанавливает, что право передачи вещи в залог принадлежит собственнику вещи. Лицо, имеющее иное вещное право, может передавать вещь в залог в случаях, предусмотренных Кодексом.
Цивилистическая наука последовательно отрицает за правами хозяйственного ведения и оперативного управления их вещно-правовую природу и определяет их как способ осуществления права собственности публично-правовыми образованиями3, однако ГК РФ в п. 1 ст. 216 прямо называет их в числе вещных прав.
Приобретение права залога добросовестным залогодержателем на основании сделки с неуправомоченным залогодателем
1. Общее правило о том, что установить залог может только лицо, наделенное правомочием распоряжения в отношении какого-либо первичного имущественного права, знает исключение в виде конструкции добросовестного приобретения права залога чужого имущества, которая базируется на следующих рассуждениях1.
В соответствии с фундаментальным правилом гражданского права никто не может передать прав больше, чем имеет сам (nemo dat quod non habet). Соответственно, для залогодержателя всегда существует риск того, что залогодатель окажется либо неуправомоченным лицом в силу каких-либо пороков в цепочке юридических фактов, послужившим основанием для приобретения им или его предшественниками обременяемого права, либо, даже будучи действительным правообладателем, может быть ограничен в своих распорядительных возможностях.
Ситуация усугубляется тем, что современный гражданский оборот чрезвычайно усложнен, характеризуется высокой скоростью совершения сделок и большим количеством участвующих в них субъектов, в результате чего у потенциальных залогодержателей, как и у приобретателей имущества, чаще всего отсутствует реальная возможность проследить от начала до конца всю историю возникновения и перехода прав на те или иные объекты (т. н. probatio diabolica), либо же реализация этой возможности требует несоразмерных материальных и временных затрат. Соответственно, желая принять имущество в залог, залогодержателям приходится ограничивать область проверки надежности правового титула залогодателя теми сведениями, которые они сравнительно легко могут получить у своего контрагента или в общедоступных источниках, тем самым выказывая доверие определенному ограниченному набору фактов.
Как отмечает Е. Ю. Самойлов, «отсутствие у приобретателя знания о неуправомоченности отчуждателя зачастую не столько извинительно, сколько принципиально неизбежно. Правопорядок как социальная система не может и никогда не сможет обеспечить общеизвестность и абсолютную достоверность сведений о правах на имущество. Преодолеть связанные с этим трудности можно только путем сокращения (редукции) равновероятных, но недоступных фактов. Средством к этому служит доверие к известным легитимационным фактам. Именно этот субъективный момент позволяет приобретателю принять решение о заключении сделки с отчуждателем»1.
Разумеется, такая ограниченная проверка не всегда может дать удовлетворительный результат и часто приводит к возникновению ситуаций, когда залог по ошибке приобретается от неуправомоченного лица. Таким образом, возникает конфликт интересов действительного правообладателя и добросовестного залогодержателя, который требует в первую очередь политико-правового решения.
Подобное решение может быть основано только на утилитарных соображениях, поскольку с этической точки зрения поведение обоих указанных лиц может оказаться безупречным, тем не менее один из них неизбежно останется в проигрыше. Так, Е. В. Васьковский отмечал, что «очевидно, с точки зрения справедливости, шансы равны с обеих сторон. Отдав предпочтение интересу собственника, мы нанесем такую же обиду добросовестному закладодержателю, какую претерпит собственник, если вопрос будет решен в пользу закладодержателя. Поэтому остается одно: разрешить дилемму, руководствуясь соображениями целесообразности и практического удобства. Если интересы одного из двух указанных лиц должны незаслуженно пострадать, то пусть, по крайней мере, от этого произойдет какая-либо выгода для общества, гражданского порядка или отправления правосудия»2.
Такая общественная выгода обычно усматривается в предоставлении защиты добросовестному залогодержателю в ущерб интересам правообладателя. В частности, считается, что такое решение, во-первых, минимизирует риски кредиторов и создает почву для удешевления кредита, во-вторых, избавляет залогодержателя от необходимости изучения всей цепочки юридических фактов, в результате которых потенциальный залогодатель приобрел право собственности на закладываемую вещь, что ускоряет выдачу кредита и уменьшает сопутствующие трансакционные издержки, и, в-третьих, посредством защиты интересов банков-кредиторов косвенно также защищает интересы вкладчиков, деньгами которых распоряжаются банки1.
2. Установив тот интерес, который заслуживает предпочтения, необходимо подыскать подходящую юридическую конструкцию, что обычно делается при помощи отсылки к юридической конструкции добросовестного приобретения права собственности, по принципу a fortiori. Например, Р. С. Бевзенко указывает, что «если закон допускает добросовестное приобретение наиболее полного вещного права (собственности) от неуправомоченного лица, то приобретение ограниченного вещного права – права залога – тем более должно быть допущено»2.
История цивилистической мысли знает несколько вариантов описания юридической природы приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя, которые могут быть подразделены на две группы. Первыми по времени были разработаны теории, отрицающие за добросовестным лицом приобретение субъективного права собственности и признающие лишь наличие у него возможности защищаться процессуальными средствами. В частности, к этой группе относятся теория ограничения виндикации, утверждающая, что изначальный собственник в таких случаях сохраняет свое право собственности, и только лишается права на иск об истребовании вещи из чужого незаконного владения, а также теория презумпций, постулирующая, что добросовестный приобретатель лишь предполагается собственником, пока в определенной процессуальной форме не доказано иное. Общей чертой второй группы теорий является признание того, что в результате своих добросовестных действий приобретатель становится лицом, материально управомоченным1.
Однако обоснование того, почему так происходит, различается от концепции к концепции, и часто фокусируется на первоначальном или производном характере правоприобретения. Так, например, во Франции принята теория мгновенной приобретательной давности, сходная с данным первоначальным способом приобретения права собственности во всем, кроме требования об истечении определенного периода времени, что обусловлено расположением норм о добросовестном приобретении в разделе ФГК, посвященном отдельным случаям действия давности. В голландском праве в результате добросовестного приобретения имущества происходит принудительный переход права от подлинного собственника (true owner) к приобретателю. Конструкция же германского права может быть описана как «первоначальный способ приобретения в одеждах производного», поскольку для наступления правового эффекта требуется соблюдение всех формальностей, необходимых для договорного перехода права собственности, за исключением правомочия распоряжения на стороне отчуждателя2.
Отечественная доктрина в этом вопросе на протяжении последних десятилетий примыкает к германскому гражданскому праву и разработанной в нем теории видимости права. Так, Б. Б. Черепахин отмечал, что «в целях обеспечения и защиты интересов гражданского и особенно торгового оборота современное право придает исключительно важное значение внешнему, т. е. внешне распознаваемому, фактическому составу, узаконяя в определенных случаях обоснованное доверие к внешним фактам. Эта тенденция сказывается, в частности, и в тех случаях, когда наличие определенного права у предшественника является элементом фактического состава приобретения права другим лицом. В ряде подобных случаев предусмотрена правопорядком защита доверия к кажимости (видимости) права отчуждателя, например, при покупке у продавца, не управомоченного на отчуждение вещи»1.
Между тем нормативная конструкция защиты добросовестного приобретателя по ГК РФ до 2004 г. скорее соответствовала теории ограничения виндикации, а выдвижение тезиса о закреплении в законе особого состава приобретения права собственности стало возможным только после внесения изменений в п. 2 ст. 223 ГК РФ и данного в Обзоре судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения (Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 13.11.2008 № 1262) соответствующего толкования3. Окончательно теория видимости права была признана со стороны позитивного права с принятием постановления Пленума Верховного Суда РФ № 10, Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав», в п. 13 которого содержится позиция о применимости состава добросовестного приобретения права собственности, закрепленного в абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК РФ, к движимым вещам в качестве аналогии закона.
Преимущество в пользу выбора концепции видимости права, заключается в том, что она охватывает случаи защиты доверия не только в вещном, но и в обязательственном, корпоративном праве, нормах о ценных бумагах, представительстве и т. д., и выходит на новый уровень абстракции. Это позволяет ученым говорить о наличии в гражданском праве общего принципа публичной достоверности, который находит свои проявления в различных областях.