Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Эпоха раннего металла. Узменьская культура 22
Глава 2. Первый период раннего железного века 31
2.1. Восточная группа памятников 36
2.2. Западная группа памятников 52
Глава 3. Второй период 61
3.1. Восточная группа памятников 63
3.2. Западная группа памятников 78
3.3. Южная группа памятников 84
Глава 4. Третий период 86
4.1. Восточная группа памятников 90
4.2. Западная группа памятников 106
4.3. Южная группа памятников 110
4.4. Памятники типа среднего слоя тушемли 115
Глава 5. Топография и оборонительные сооружения 132
Глава 6. Развитие ремесленного производства 143
Заключение. Двинско-ловатское междуречье в контексте восточноевропейской археологии 167
Список литературы 192
Список архивных материалов 210
Каталог памятников раннего железного века в верховьях западной двины и ловати 212
Алфавитный указатель к каталогу памятников 224
Список сокращений 226
Список иллюстраций 227
Иллюстрации 238
- Восточная группа памятников
- Южная группа памятников
- Западная группа памятников
- Памятники типа среднего слоя тушемли
Введение к работе
Обширный и богатый археологическими памятниками регион лежит в междуречье Западной Двины и Ловати. На этой территории с самого начала заселения ее человеком и до формирования Древнерусского государства, во многом снивелировавшего культурные различия вошедших в его состав племен, соприкасались между собой разные этнические массивы, характеризующиеся и разной материальной культурой. Местное население впитывало и перерабатывало на собственной основе идущие из разных этнических массивов многочисленные культурные импульсы. Таким образом, в местной материальной культуре оказались отраженными в той или иной степени все основные события, происходившие как в соседних, так и в более отдаленных регионах.
Единство и внутренние различия региона определяются его географическим положением и отношением к соседним культурам. Вся жизнь местного населения в раннем железном веке концентрировалась в пограничных зонах между холмисто-моренными и озерно-ледниковыми ландшафтами. Холмисто-моренные зоны отграничивают его на западе от верховьев Великой, на юге — от среднего течения Двины, на востоке — от верховьев Волги. К северу простирается обширная озерно-ледниковая равнина Ловатской низменности. С северо-запада на юго-восток регион рассечен на две части моренными холмами и грядами Бежаницкой возвышенности. Отчасти в результате этого естественного деления в раннем железном веке здесь сформировались два различных, хотя и близких друг другу в культурном отношении очага расселения. Один — вокруг ледниковых озер Невельского и юга Усвятского районов Псковской области. Другой— в пограничных районах Псковской и Тверской областей по берегам Двины, Торопы и крупных озер на юге Куньинского района.
В раннем железном веке к междуречью Западной Двины и Ловати с востока, из бассейна Верхней Волги подступала дьяковская культура (Розенфельд 1974: 189-197). На север простиралась не совсем еще понятная в археологическом отношении территория финно-угорских племен (Орлов 1984). На юге, в бассейне среднего течения Двины, и юго-западе, в Себежском поозерье, лежала зона распространения западного варианта днепро-двинской культуры, на юго-востоке — днепро-двинских памятников Смоленщины (Шадыро 1985: 106-109; Шмидт 1992: 20). На западе, в бассейне Великой были распространены мало изученные пока городища с керамикой, напоминающей северобелорусскую или керамику восточной Латвии (см.: Шадыро 1985; Васке 1991).
Такое исключительное положение данного регионе делает его изучение особенно интересным для более полного понимания процессов, протекавших на основных территориях окрестных археологических культур, и для установления имевшихся между ними взаимосвязей. Однако, несмотря на тот интерес, который, казалось бы, должно было вызвать археологическое изучение верховьев Западной Двины и Ловати, эта территория до сих пор остается практически мало исследованной, что и определяет актуальность темы, выбранной для данного исследования.
На историю археологического изучения региона в значительной степени оказало влияние его административное положение. Характерной особенностью рассматриваемого региона является то, что он почти никогда не имел административного единства. Разные его части принадлежали различным единицам административного деления страны, находясь при этом на их периферии. Только в рамках непродолжительного отрезка времени (1944-1957 гг.) он целиком вошел в состав Великолукской области. По дореволюционному административному делению он принадлежал к Псковской и Витебской губерниям, в настоящее время его делят Псковская и
Тверская области. Такое периферийное положение в значительной мере обусловило и слабую археологическую изученность территории.
До 1949 г. археологические обследования региона носили сугубо случайный бессистемный характер. Достаточно полно этот период археологического изучения Двинско-Ловатского междуречья был освящен в итоговой монографии Я.В.Станкевич (Станкевич 1960: 9-11), поэтому здесь мы ограничимся только кратким конспектом ее историографического обзора. Первые сведения об археологических раскопках относятся к 1869 г. В архиве ИИМК сохранились сообщения о раскопках курганов в Великолукском и Холмском уездах неким опочицким помещиком П.А.Шишкиным. В 1870 г. Псковской археологической комиссией был предпринят первоначальный учет памятников старины Псковской губернии. Однако этой работой главным образом были затронуты только западные и лишь частично восточные (Великолукский, Холмский и Торопецкий) уезды. При этом основным предметом внимания были курганные могильники. Результатом проделанной работы явилась сводка Ф.А.Ушакова, в которую вошли несколько десятков могильников и 12 городищ. Сводка была опубликована в Пскове в 1897 г.
Чуть раньше А.М.Сементовский работал по изучению памятников старины Витебской губернии. В 1863 г. в неофициальной части к №44 «Витебских губернских ведомостей» им были опубликованы «Заметки для археологии», а в 1867 г. памятная книжка «Памятники старины Витебской губернии». Однако почти никаких сведений об интересующем нас регионе А.М.Сементовский не приводит.
В 1901-1902 гг. В.Н.Глазовым были предприняты раскопки памятников в Великолукском и Торопецком уездах. Однако его интерес по-прежнему привлекали исключительно погребальные памятники (курганы и жальники). В своем отчете он кратко упомянул всего о трех городищах в Торопецком уезде.
В то же время А.А.Спицин, изучая дьяковские городища, обратил внимание на необходимость обследования подобных памятников в верховьях Западной Двины. Однако этим пожеланиям долгое время суждено было оставаться только пожеланиями.
В 1912 г. в ходе подготовки XVI археологического съезда в Пскове Псковское археологическое общество снова занялось сбором сведений для составления археологической карты губернии. Карта была составлена Н.Окуличем-Казариным и опубликована в 1914 г. (Окулич-Казарин 1914). Однако, по признанию самого автора, она не давала полной картины археологических памятников губернии, причем многие из собранных сведений так и не были проверены.
Первые раскопки поселения относятся к 1913-1914 гг. В эти годы Д.Н.Эдинг предпринял исследования городища на территории поверстной казенной дачи против с. Полибино на берегу Ловати. Ни публикаций, ни отчетов об этих раскопках не имеется.
Подводя итог дореволюционному периоду археологических исследований в регионе, нельзя не отметить неутешительную картину чрезвычайно слабой его изученности. Наиболее хорошо, но далеко неполно были изучены средневековые погребальные памятники — длинные и древнерусские курганы и жальники. Почти ничего не было известно о поселениях укрепленного типа и совсем ничего об открытых поселениях — селищах. За рамками интереса исследователей оказался древнейший этап истории региона — эпоха камня.
В довоенный советский период регион по-прежнему продолжал сохранять свое периферийное положение, как в административном, так и в научном плане. Его практически не затронули широко развернувшиеся в это время работы по систематическому обследованию археологических памятников на территории СССР. В 1928 г. экспедицией ГАИМК проводились планомерные разведочные работы в бассейне Ловати между
Великими Луками и Холмом. Руководил экспедицией М.И.Артамонов. В результате проведенных работ был обследован ряд курганных могильников и несколько поселений. Однако эти работы затронули только северозападную границу региона и практически не внесли никакой ясности в имевшуюся до того картину.
В 1933-1934 гг. экспедиция археологической секции Института истории АН БССР проводила разведки в бассейне Западной Двины. Основное внимание уделялось, конечно, белорусскому течению реки. , Однако довольно бегло были осмотрены и верховья, начиная от ее истоков из оз. Охват. Результаты работ нам практически не известны, так как все материалы погибли во время войны в Минском музее, мы располагаем только кратким отчетом, опубликованным в 1936 г. в Записках Белорусской Академии Наук. Судя по этому отчету, должное внимание уделялось поселениям, на которых была отмечена грубая лепная керамика, иногда покрытая штриховкой.
В 1938-1939 гг. М.П.Милонов проводил небольшие раскопки на малом городище и на поселении Привалье в г. Торопце. Однако начатые работы не получили своего продолжения.
Таким образом, для довоенного периода изучения региона характерны, в основном, работы разведочного характера. При этом они охватили только отдельные участки, систематические же исследования всей территории не проводились. Вместе с тем, именно в этот период должное место на археологической карте заняли поселения.
Следующий этап в археологическом изучении верховьев Двины и Ловати связан с именем Я.В.Станкевич. К моменту начала ее работы в этом регионе в 1949 г. практически не была еще решена первоочередная задача учета археологических памятников, не говоря уже об их углубленном изучении и систематизации материала. В это время на территории Европейской части страны начали развертываться работы по поиску и
изучению раннеславянских памятников. Именно в этом направлении и проводила исследования Я.В.Станкевич. Руководимый ею Западно-Двинский отряд Славянской экспедиции ИИМК десять лет (1949-1958 гг.) вел систематические разведочные и раскопочные работы. Результатом этих работ явилась вышедшая после смерти автора монография «К истории населения Верхнего Подвинья в I тысячелетии н. э.». В ходе работ был выявлен, описан и картирован 271 археологический памятник. Подавляющее большинство из них, в особенности поселения, было открыто впервые. Важным шагом в изучении региона стало и то, что на его карте появились памятники не только эпохи раннего железа и средневековья, но и памятники более раннего времени.
Кроме разведок, были проведены и раскопки целого ряда поселений и могильников железного века. Они, наконец, дали материал для первой попытки этнокультурной характеристики древнего населения региона. Я.В.Станкевич разделила обследованные ею памятники на четыре хронологические группы: 1) дьяковские второй половины 1-го тысячелетия до н.э.; 2) славянские и летто-литовские первых веков н.э.; 3) славянские и летто-литовские середины 1-го тысячелетия н.э.; 4) древнерусские памятники рубежа 1-го и 2-го тысячелетий н.э. В свою очередь, памятники 2 и 3 хронологических групп были разделены на две территориальные группы: южную (типа городищ против с. Михайловского и Полибино) и северную (типа городищ в ур. Подгай иуд. Курово). При этом ряд длиннокурганных могильников был ошибочно и практически бездоказательно отнесен к группе памятников первой половины 1-го тысячелетия н.э. Когда Я.В.Станкевич делала свои обобщающие выводы, не были еще известны окончательные результаты исследований соседних регионов, появившиеся несколько позже. Из ее поля зрения выпала целая археологическая культура верховьев Днепра и белорусского течения Западной Двины, памятники которой на тот момент были известны, главным образом, только по довоенным разведкам
А.Н.Лявданского. Да и многие особенности городищ с сетчатой и штрихованной керамикой, в разряд которых Я.В.Станкевич отнесла и поселения в верховьях Двины и Ловати, были изучены еще крайне слабо. Поэтому с появлением новых разработок по культурам эпохи раннего железа Двинско-Ловатское междуречье оказалось как бы выпавшим из общего контекста синхронных археологических культур. Встала задача новой культурной и этнической интерпретации региона, для которой необходим был и новый материал.
В 1962 г. на юге Псковской области начала работать Невельская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа под руководством А.М.Микляева. В ходе разведочных и раскопочных работ экспедицией был выявлен и исследован целый ряд памятников эпохи камня. Применение методов естественных наук дало возможность построить обоснованную относительную и абсолютную хронологию местного неолита (см.: Микляев 1994). Однако круг научных интересов А.М.Микляева включал в себя также и древности раннего железного века. Собственно целью работы экспедиции стала попытка, по идее Б.С.Жукова, «проследить в каком-либо регионе всю цепочку развития материальной культуры от появления там человека после вюрмского оледенения и до образования Древнерусского государства» (Микляев 1994: 8). Поэтому с 1967 г. в работу экспедиции включился Р.С.Минасян, в задачу которого входило изучение раннего железного века. В результате раскопок ряда новых памятников (Анашкино, Староселье, Каратай) появились основания для построения новой этнокультурной и хронологической схемы. Этапы развития материальной культуры юга Псковской области были соотнесены с синхронными процессами на соседних территориях. (Минасян 1974.) Опираясь на верхнеднепровские памятники, изученные П.Н.Третьяковым и Е.А.Шмидтом, он атрибутировал памятники юга Псковской области как днепро-двинские, сменяющие на рубеже эр более ранние дьяковские. Среднетушемлинскую
профилированную и лощеную керамику он считает для данной территории чужеродной.
После того, как Р.С.Минасян завершил свои исследования на юге Псковской области, ранний железный век все же не выпал из сферы интересов Северо-Западной экспедиции. Так были проведены раскопки мастерской по производству и обработке железа «Черная гора» в Себежском районе (Микляев, Мельников, Смекалова 1986). Также крайне интересные и, на сегодняшний день, уникальные памятники раннего железного века были открыты и исследованы на границах Бежаницкой возвышенности сотрудником экспедиции, археологом-любителем, В.И.Михайловым. Особо выделяются среди них нижний горизонт культурного слоя городища Жагрово и странный «курган» №3 у д. Мартиново. К сожалению, эти материалы остаются пока не опубликованными и известны широкому кругу исследователей только по кратким упоминаниям в некоторых работах (см. напр.: Короткевич, Мазуркевич 1992: 79; Короткевич, Михайлов, Праслова 1988: 22).
В 70-х — начале 80-х гг. в восточной части региона, административно принадлежащей Калининской области, разведочные работы проводились Калининским государственным объединенным историко-литературным музеем. Целью этих работ были учет и охрана археологических памятников. Сотрудниками музея и Калининского государственного университета были обследованы известные ранее и открыты новые памятники разных эпох. Однако в их задачу не входили раскопки, поэтому появление на археологической карте новых точек не повлекло за собой качественных изменений в представлениях об облике материальной культуры верхнедвинских городищ. (См. статьи Бодунова Е.В., Воробьева В.М., Кольцова Л.В., Максимова А.Д., Малыгина П.Д., Урбана Ю.Н., Харитонова Г.В., Харитонова Н.А. в АО— 1972-1983.) Аналогичные работы в
районе г. Торопца проводились и Ю.М.Лесманом (см. статьи Лесмана Ю.М. с соавторами в АО — 1976, 1977, 1980).
Небольшие раскопки селища, содержащего и материалы, относимые к раннему железному веку, у с. Борисоглеб в верхнем течении Ловати в 80-х гг. предпринял псковский археолог А.А.Александров. Ему же принадлежит и очередная попытка обобщения накопленных сведений о раннем железе Южной Псковщины (Александров 1984). Этой теме посвящена одна из глав его диссертации. К сожалению, на сегодняшний день с большинством его выводов трудно согласиться. Так ошибочной представляется попытка рассматривать все пространство от Себежского поозерья до Жижицкого озера как единый в культурном отношении регион. Отмеченная им на самом раннем этапе разница в материалах западной и восточной части региона в действительности продолжает сохраняться на протяжении всего раннего железного века. Выделенные им четыре «культурно-хронологические пласта» в целом достаточно объективно отражают общую картину. Однако культурно-хронологическое содержание каждого из этих пластов определено им вслед за Я.В.Станкевич и Р.С.Минасяном не достаточно верно. Так, например, верхняя хронологическая граница существования городищ с сетчатой керамикой на основании датировки трапециевидных подвесок с Михайловского городища отнесена к I—II вв. н. э. С одной стороны, в этом случае им использована устаревшая датировка ананьинских древностей, «омолаживающая» нижний горизонт Михайловского на полтысячи лет. С другой стороны, в слоях, которые действительно датируются началом нашей эры, в самом деле, встречаются черепки с сетчатыми отпечатками, однако их наличие в керамическом комплексе как ранних, так и поздних верхнедвинских городищ не дает оснований так уж решительно отделять последние от круга памятников днепро-двинской культуры.
Мои собственные исследования раннего железного века в верховьях Двины и Ловати начались еще 20 лет назад. Они самым тесным образом
были связаны с деятельностью Северо-Западной экспедиции Эрмитажа и ее первого руководителя А.М.Микляева (Короткевич 1994). Сотрудничество с Александром Михайловичем в значительной мере повлияло на выбор основных направлений как полевых, так и кабинетных исследований. Заложенный им в основу своей работы принцип построения археологической колонной секвенции в отдельном ограниченном регионе является базовым и для структуры данного исследования. Однако характер материала, который мне удалось накопить за эти годы, и мои собственные предпочтения, сложившиеся по ходу проводимых работ, далеко не в равной степени позволяют осветить все интересовавшие моего учителя вопросы. Так мне пока что практически нечего добавить к его выводам в области археологической географии раннего железа (Короткевич, Мазуркевич, Микляев 1992). Зато достаточно успешно были продолжены начатые еще совместно с ним исследования древних производств.
Главной целью настоящей работы является построение новой культурной стратиграфии региона на основе детальной культурно-хронологической атрибуции всех накопленных на сегодняшний день материалов раннего железного века. Для достижения указанной цели необходимо последовательно решить две задачи: 1) разделить общий массив материала на отдельные культурно-хронологические комплексы, 2) определить культурную принадлежность выделенных комплексов и их позицию на хронологической шкале.
Наибольшую трудность в достижении указанной цели составляет задача первоначального разделения археологических материалов по культурно-хронологическому принципу, что связано с отсутствием в нашем распоряжении «чистых» комплексов. Как правило, приходится иметь дело с перемешанным в культурном слое материалом, в связи с чем на практике невозможно избежать «попадания» более поздних артефактов в более ранние комплексы, и наоборот. Это обстоятельство не может не искажать
действительной картины изменения материальной культуры в древности и по многим вопросам не позволяет на сегодняшний день сделать однозначные окончательные выводы. Вместе с тем, важность этой работы трудно переоценить. Так, П.Н.Третьяков писал, что главной причиной разногласий при определении этнической принадлежности себежских городищ «была недостаточная изученность памятников, в частности то, что археологи оперировали нерасчлененным материалом большого хронологического диапазона» (Третьяков 1976: 204, курсив наш). Абсолютно аналогичная ситуация имеет место и в случаях, когда исследователи обращаются к материалам раннего железного века Двинско-Ловатского междуречья.
Задача собственно культурно-хронологической атрибуции выделенных комплексов решается с привлечением результатов исследований в соседних регионах. То обстоятельство, что за последнее время были накоплены новые данные, позволяющие в значительной мере уточнить их историю, заставляет иначе взглянуть и на историю Двинско-Ловатского междуречья. В целом решение данной задачи возможно только при рассмотрении материалов нашего региона в общем контексте восточноевропейской археологии.
Источниковую базу настоящего исследования составляют материалы 153 археологических памятников, перечисленных в прилагаемом каталоге (рис.1). Часть из них отнесена мною к раннему железному веку на основании сделанных здесь археологических находок, часть же включена в перечень пока только на основании внешних признаков, соединяющих особенности топографии и фортификации, характерные для изучаемого периода на данной территории. Кроме того, в исследовании использованы результаты изучения некоторых памятников предшествующего времени, рассмотренные в соответствующей главе, предваряющей изложение материалов раннего железного века.
Ведущую роль в настоящей работе играют результаты проводившихся
мной раскопок на городищах Межуево и Анашкино, которые значительно дополнили сложившиеся представления об облике материальной культуры этого периода. На обоих памятниках были обнаружены следы практически всех периодов раннего железа. При этом они относились к двум разным культурным группам, сосуществовавшим в пределах изучаемой территории: западной и восточной. Анашкино представляет особый интерес и как памятник древнего производства. Результаты раскопок обоих памятников представлены в работе особенно подробно, так как они дают не только принципиально новую информацию по исследуемой проблеме, но и позволяют дополнить сложившиеся представления о ранее исследованных памятниках.
Городище Межуево было обнаружено в 1986 г. во время проводившейся мною совместно с В.И.Михайловым разведки в Невельском районе (Короткевич, Михайлов, Праслова 1988: 23). Начатые на следующий год раскопки памятника продолжались вплоть до 1991 г (Короткевич 2003). Результаты этих работ дали значительный по объему материал, характеризующий материальную культуру западной группы памятников и относящийся к двум первым периодам раннего железного века. В нашем распоряжении имеется небольшая серия радиоуглеродных датировок, дающих основания для хронологической привязки обоих периодов (табл.1; рис.2). На сегодняшний день они остаются и единственными датировками, полученными таким способом, для всего западного варианта днепро-двинской культуры в целом. Таким образом, этот памятник приобретает немалое значение для хронологии древностей, основная территория распространения которых лежит далеко за пределами рассматриваемого региона.
Исследования городища против д. Анашкино были начаты еще Я.В.Станкевич. В заложенном на площадке шурфе ею собраны фрагменты грубой лепной керамики, позволившие отнести памятник к раннему
железному веку. В 1969 году на краю площадки городища Р.С.Минасян заложил разведочную траншею. Материалы его раскопок позволили более точно определить культурно-хронологическую принадлежность памятника. Нижний горизонт он отнес к дьяковской культуре последних вв. до н. э. (Минасян 1974: 133-134). Однако наличие в нижнем горизонте «сетчатой» керамики оказалось явно недостаточным, чтобы считать его дьяковским. В подавляющем большинстве керамика нижнего горизонта— гладкостенная днепро-двинская (Короткевич 1995: 41-42). Наличие на памятнике материалов как раннего, так и позднего периодов днепро-двинской культуры при большой мощности культурного слоя и его видимой непотревоженности более поздними перекопами обусловили возобновление раскопок в 1991 г. (Короткевич 1994а: 121-125). Они продолжались по 1994 г. на площади в 28 кв. м. В результате этих исследований удалось сформировать достаточно объективное представление о стратиграфии памятника, его культурной и хронологической атрибуции. С 1998 г. начался новый этап раскопок, завершенный в 2003 г. В ходе его было вскрыто 116 кв. м культурного слоя и таким образом общая исследованная площадь составила примерно 1/3 занимаемой памятником вершины холма.
На примере этого многослойного памятника можно подробно проследить последовательность смены археологических культур в верховьях Западной Двины в широких хронологических рамках 1 -го тысячелетия до н. э. Довольно представительная серия радиоуглеродных датировок, полученных на сегодняшний день в лаборатории ИИМК РАН, дает надежную привязку изменений в облике материальной культуры к абсолютной хронологии (табл. 1; рис.2).
Культурный слой на площадке городища достигал максимальной мощности в средней ее части, где составлял более 2 м. Ближе к краю его толщина уменьшалась за счет понижения уровня современной дневной поверхности. Окраинные области древней застройки оказались в зоне
естественного сползания склонов, вследствие которого и были разрушены. При этом более древние слои сохранились на большей площади, чем более поздние, а самые поздние горизонты пострадали также и в результате распашки. Так был полностью уничтожен средневековый горизонт IX-X вв., от которого сохранились только встреченные в пахотном слое отдельные находки.
Материалы памятника позволяют зафиксировать четыре периода его использования, заметно отличающиеся друг от друга обликом материальной культуры (Короткевич 2003а). В контексте данной работы нет смысла подробно останавливаться на последнем, средневековом периоде, так как он выходит за оговоренные хронологические рамки. К тому же он не оставил сколько-нибудь заметного стратиграфического горизонта. Вся толща культурного слоя принадлежит эпохе раннего железа, четко разделяясь на два культурно-хронологических периода слоем пожара. Это второй и третий периоды использования памятника, соответствующие второму и третьему периодам раннего железного века Верхнего Подвинья. От древнейшего, первого периода жизни на поселении сохранился только небольшой участок культурного слоя под позднейшей каменной кладкой на краю площадки.
Методы исследования, применявшиеся в ходе решения отдельных задач, достаточно многообразны, однако в целом не выходят за круг традиционно используемых методов археологического исследования. Формально проделанную работу можно разделить на полевые и кабинетные исследования, однако обе эти части неразрывно связаны между собой. С одной стороны, работа в поле приносила новый материал для культурно-хронологических построений. С другой— эти построения ставили новые задачи для дальнейших полевых исследований и давали основания для первоначального осмысления новых находок, столь необходимого именно в процессе раскопок. В контексте данной работы нет нужды подробно описывать применявшуюся в ходе полевых исследований методику, однако
стоит указать, что особое внимание уделялось истории формирования культурного слоя, дающей основания для построения относительной хронологии как данного памятника, так, в конечном итоге, и региона в целом. Вместе с тем, предельно подробное изучение деталей встреченных в процессе раскопок сооружений и обстоятельств находки отдельных артефактов существенно дополнило наши представления об облике материальной культуры раннего железного века многими неизвестными ранее чертами.
Важную роль при изучении полевых материалов сыграло использование естественнонаучных методов. В частности, определение фаунистических остатков с городища Анашкино при привлечении данных палеогеографии позволило расширить наши знания о развитии структуры хозяйства в изучаемый период.
Чтобы определить хронологию отдельных памятников и в целом периодов раннего железного века, ранее мною была предпринята попытка использовать метод узких датировок для ряда поселений (Короткевич 1989). Обычно этот метод применяется для закрытых комплексов— погребений или кладов. В культурном слое поселения хорошо датированные находки откладываются не одновременно, а постепенно, в продолжение всего периода функционирования памятника. Процесс накопления мог продолжаться 25 или 100 лет, таким образом, хронологический разрыв между отдельными артефактами мог быть весьма значительным. Однако хронологические границы бытования вещей, найденных на наших памятниках, столь широки, что заведомо превышают продолжительность жизни на одном поселении в несколько раз, а период их вероятного сосуществования вполне сопоставим с этой продолжительностью. Конечно, полученные в результате даты нельзя назвать в строгом смысле «узкими». Однако они помогли хотя бы приблизительно сориентировать основные тенденции развития культуры на временной шкале. Появившиеся в
результате новых исследований радиоуглеродные датировки для городищ Межуево и Анашкино в значительной мере сняли необходимость в подобных не слишком убедительных датировках, но в целом не изменили сложившуюся схему.
В западной и южной частях региона абсолютные хронологические привязки до сих пор держатся, главным образом, на весьма неопределенных датировках керамики. Здесь отсутствуют не только соответствующие радиоуглеродные датировки, за исключением трех образцов с городища Межуево, но и более-менее узко датирующиеся находки. Таким образом, в своих культурно-хронологических построениях на этой территории нам остается только следовать за периодизацией, предложенной В.И.Шадыро для западного варианта днепро-двинской культуры (Шадыро 1985: 112, 117). К счастью, безусловная культурная близость обоих регионов позволяет это сделать.
В основе культурной атрибуции древностей Двинско-Ловатского междуречья в рамках настоящей работы лежит базовый для такого рода исследований сравнительно-исторический метод. Именно поиск аналогий как отдельным артефактам, так и их совокупностям, а также отраженным в них культурно-историческим процессам позволил включить изучаемый регион в контекст общей восточно-европейской истории.
Итогом проделанной работы можно считать уточнение хронологии и границ распространения археологических культур раннего железного века в верховьях рек Западной Двины и Ловати и построение культурной стратиграфии этого региона во временных рамках с первой половины 1-го тысячелетия до н. э. по первые вв. н. э. Ввод в научный оборот значительного объема новых археологических материалов, полученных в результате раскопок на городищах Межуево и Анашкино, значительно дополняет представления о хозяйственной и производственной деятельности человека, домостроительстве, облике и составе использовавшихся орудий
труда, украшений, глиняной посуды. Вместе с тем, многие детали в описании материальной культуры региона, не влияющие на общие культурно-хронологические построения, в данной работе подробно не рассматриваются из опасения неоправданно увеличить ее объем.
Вопрос распространения в Двинско-Ловатском междуречье раннесредневековои культуры намеренно оставлен нами за рамками данной работы, так как не может быть раскрыт на материалах изучавшихся нами памятников раннего железного века. Кроме того, ему посвящены специальные исследования Н.В.Лопатина и А.Г.Фурасьева, многие годы работавших над его решением (см. напр.: Лопатин 1997; Лопатин, Фурасьев 1994).
Заканчивая вводную часть, в двух словах коснусь структуры изложения результатов проделанного исследования. Изучение стратиграфии городищ Межуево, Анашкино, а также исследованных Я.В.Станкевич Михайловского и Подгая позволило на сегодняшний день представит периодизацию раннего железного века в верховьях Двины и Ловати следующим образом. За всю историю раннего железного века регион прошел через три культурно-хронологических периода: 1) первая половина 1-го тысячелетия до н. э., 2) V—III вв. до н. э., 3) II в. до н. э - первые вв. н. э. Как видим, хронологические границы периодов не отличаются особой точностью, что связано, в первую очередь, с недостатком данных для разработки хронологической шкалы. В особенности этот недостаток касается определения начальной и конечной даты всей эпохи раннего железного века в целом. Однако, несмотря на отдельные недостатки, эта периодизация вполне может служить основой для структуры изложения результатов исследования, принятой в настоящей работе. Опираясь на нее, мы поэтапно проследим смену облика материальной культуры на всей рассматриваемой территории. Каждому из выделенных периодов посвящена отдельная глава.
Одним из главных результатов обобщения материала является выделение девяти культурно-исторических групп памятников. В отдельные группы объединены памятники, расположенные в границах рассматриваемой территории и характеризующиеся общими признаками материальной культуры. Необходимость активного использования этого понятия наряду с традиционным понятием «археологическая культура» вызвана двумя обстоятельствами. С одной стороны, когда памятники исследуемого региона относятся к конкретной археологической культуре, основная территория культуры оказывается лежащей за пределами региона. С другой стороны, многие из исследуемых древностей не могут быть включены ни в одну из известных на сегодняшний день археологических культур. В этом случае материалы довольно небольшого региона, которыми мы оперируем, явно недостаточны для выделения на их основании новых культур. Таким образом, понятие культурно-исторической группы оказывается удобным и корректным для обобщения весьма разнородных по облику материальной культуры памятников относительно небольшого региона. В тексте работы используется и сокращенная форма данного понятия: «группа памятников». Наряду с хронологическими периодами оно является базовым для структуры диссертации и внутри глав материал излагается по группам памятников.
Более подробное рассмотрение отдельных памятников внутри выделенных групп позволяет наиболее полно охарактеризовать фактологическую базу исследования. Таким образом в изложении результатов исследования мы будем двигаться от общего к частному, от тезисов, формулируемых в начале каждого раздела, к их аргументации, содержащейся в конкретных археологических материалах и их непосредственном анализе. В «Заключении» же представлен окончательный синтез сделанных в ходе исследования выводов, но уже с учетом общей картины исторического развития лесной полосы Восточной Европы в раннем железном веке.
Особо выделяются вопросы, которые имеет смысл рассматривать для всего периода раннего железного века в целом. Это, во-первых, топографические условия размещения памятников и теснейшим образом связанные с ними приемы фортификации городищ. Во-вторых, история развития древних производственных технологий, в особенности связанных с производством и обработкой железа. Эти вопросы выделены и изложены в соответствующих главах после изложения остального материала перед «Заключением».
Проблему появления на рассматриваемой территории культуры раннего железного века на имеющемся материале убедительно разрешить пока не удалось. Однако в данной работе предлагаются различные пути ее возможного решения. В частности, одним из таких путей может быть поиск культурной преемственности от древностей, распространенных на территории региона в предшествующее время. Чтобы обозначить перспективы дальнейшей работы в этом направлении, отдельная глава посвящена общему обзору памятников предшествующего периода. Следуя общему принципу построения колонной секвенции, я поместил эту главу перед изложением материалов раннего железного века. В таком контексте она выполняет роль пролога перед основной частью работы.
Восточная группа памятников
Древнейшие памятники раннего железного века в бассейне верхнего течения Двины характеризует грубая бугристая керамика черного, бурого или коричневого цвета. Поверхность ее обладает некоторой глянцевитостью. Выступающие зерна крупной дресвы покрыты тонким слоем глины. Сосуды, как правило, характеризуются хорошо выраженным S-видным профилем с ребристым или округлым плечиком (рис. 8). Иногда встречаются слабопрофилированные (рис. 7: 4, 5; 14: 3) и непрофилированные (рис. 13: 4; 14: 6) сосуды. Переход от днища к стенкам плавный или со слабо выраженным выступом (рис. 15). Диаметры венчиков варьируют от 11 до чуть более 30 см, однако большинство имело диаметры в районе 20 см. Толщина стенок 0,6-1,2 см. Почти все сосуды орнаментированы отпечатками различных штампов. Заметную долю в керамическом комплексе составляли сетчатые сосуды. Штрихованная керамика крайне редка.
Поиски аналогий ранней двинско-ловатской керамике уводят в восточном и северном направлении. Весьма близка ей ранняя керамика дьяковских городищ, датируемая VIII-VII — IV вв. до н.э. (Крис, Чернай, Данильченко 1984: 131, рис.; Розенфельд 1974). По отдельности здесь можно обнаружить все элементы характеристики глиняной посуды: профилировку, различные способы обработки поверхности, типы орнамента. Но в целом сочетание отдельных элементов имеет заметные отличия. Ранняя керамика городищ Волго-Окского междуречья в подавляющем большинстве не орнаментированная. На Щербинском городище орнаментированная керамика в нижнем слое составляет всего 6-8% (Розенфельд 1974: табл. 2), в то время как на верхней Двине и Ловати орнаментированы почти все сосуды. Судя по материалам того же Щербинского городища, для нижних слоев среди элементов орнамента характерно преобладание гребенчатого штампа и только в последующем периоде получают распространение другие виды орнаментиров. На нашей территории наблюдается прямо противоположная тенденция.
Поиски в северном направлении также не приносят полного удовлетворения. Похожая керамика встречена на ряде памятников в Поволховье: Изсады, Юшково, на правом берегу р. Прость, Холопий городок, Рюриково городище (Гурина 1961: 490-494, 500; Орлов 1967: 233-236). Для них характерна орнаментация керамики различными штампами, использовавшимися и в Двинско-Ловатском междуречье, имеет место S-видная профилировка сосудов, встречаются ребристые формы. Однако имеющийся опубликованный материал не велик по объему и, как правило, стратиграфически не расчленен. Поселения Изсады и Юшково отнесены Н.Н.Гуриной к заключительному этапу эпохи раннего металла, но надежной даты ею предложено не было (Гурина 1961: табл. 4). Очень близкая по облику керамика была обнаружена при исследовании поселения Шкурина Горка на берегу р. Волхов (Тимофеев 1999; Юшкова 2003). В.И.Тимофеев отнес ее к финалу эпохи бронзы. Полученные в лаборатории ИИМК РАН радиоуглеродные даты позволили определить время существования поселения VIII-V вв. до н. э. Еще меньше сходства наблюдается с материалами более западных областей (см. напр. Васке 1991), а расположенные южнее днепро-двинские памятники и вовсе не дают близкого материала. Состав остальных находок, коллекция которых невелика, в основном, имеет самые широкие аналогии в древностях лесной полосы и явно не достаточен для более четкой культурной атрибуции.
Таким образом, пока приходится констатировать особое положение памятников Двинско-Ловатского междуречья на археологической карте первой половины 1-го тысячелетия до н. э. Они характеризуются особенным набором признаков, отличающим их от соседних регионов. В то же время, многие аналогии керамического комплекса в культурном отношении связывают их с ранними дьяковскими городищами и синхронными памятниками Приильменья.
Итак, к восточной группе памятников первой половины 1-го тысячелетия до н.э. относятся городища Подгай и Ахромово в бассейне р. Торопы, группа городищ в районе Жижицкого озера: Анашкино, Михайловское, Хмелево и Ямище. В бассейне Ловати керамика восточного типа встречена на городищах Исаковщина и Полибино. Самый западный памятник этого типа — городище Жагрово — расположен уже в самых верховьях Великой. Хотя большинство ранних городищ восточной группы были открыты и исследованы Я.В.Станкевич, наиболее представительные материалы для ее характеристики были получены позднее в результате работ Северо-Западной экспедиции Государственного Эрмитажа. Это и городище Жагрово, и, в особенности, городище Анашкино, поэтому с него и начнем.
ГОРОДИЩЕ ПРОТИВ Д. АНАШКИНО располагается на вершине холма на северном берегу Жижицкого озера у сильно заболоченного залива, носящего у местного населения название Парна (рис. 10). На противоположном берегу залива находится д. Анашкино. Холм занимает мыс в узком месте при переходе Парны в не заболоченный небольшой заливчик, непосредственно соединяющийся с озером. Со стороны берега к холму примыкает небольшое верховое болото, наибольшая глубина которого по итогам бурения 2002 г. составляет 4,5 м. По необычному для этой местности цвету почвы, холм получил название «Черная гора».
В наилучшей сохранности древний культурный слой дошел до нас на краю площадки, где проходила валообразная кладка из дикого булыжника, сооружение которой с наибольшей вероятностью относится ко второму этапу жизни на поселении. Однако в районе каменной кладки и под ней были обнаружены материалы предыдущего, древнейшего периода раннего железного века. Среди них костяной двушипный черешковый наконечник стрелы, две рукоятки ножей, костяной крючок, два обломка глиняных форм для отливки браслетов и многочисленные (более тысячи) фрагменты характерной грубой орнаментированной керамики.
Наконечник стрелы двушипный черешковый с ромбовидным сечением пера изготовлен из кости животного (рис. 11: 2). Острие и шипы обломаны. Длина пера изначально составляла около 6,5 см при общей длине около 9 см. Расстояние между концами шипов равнялось приблизительно 1,7 см. Черешок плоский в сечении имеет одинаковую ширину по всей длине и наибольшую толщину в месте перехода в перо, уменьшающуюся в сторону почти прямо срезанного основания. Такая форма черешка идеально приспособлена для крепления в расщепленном конце древка стрелы. Аналогичные наконечники широко распространены в древностях 1-го тысячелетия до н. э. лесной полосы Восточной Европы. Они известны и на дьяковских городищах (тип 19, по классификации К.А.Смирнова), и на днепро-двинских памятниках Смоленщины и Белоруссии (Смирнов 1974: 32, табл.1: 26; Шадыро 1985: 47, рис. 28: 3; Шмидт 1992: табл. 1: 10).
Крючок костяной очень грубо вырезан из плоского скола (рис. 11: 7). Имеет расширяющийся кверху щиток и короткий тупой шип. Верхний край щитка обломан. В таком виде крючок имеет длину 11,7 см. Длина шипа с внешней стороны 2,5 см, с внутренней 0,7 см. Назначение этого предмета не вполне понятно, так как, не будучи заостренным, он не мог использоваться в рыбной ловле.
Обломки литейных форм (рис. 11: 5) абсолютно идентичны находкам на городище Осыно в Себежском Поозерье (Третьяков 1976: рис. 3: 2). На глине четко прослеживается негатив круглого в сечении стержня диаметром 0,5 см. С уверенностью определить диаметр изготовленных в этих формах браслетов затруднительно в виду крайне небольшого размера имеющихся в нашем распоряжении фрагментов.
Южная группа памятников
Выделение памятников третьего периода среди многочисленных городищ верхнего Подвинья представляет значительную трудность. Это связано с тем, что технология изготовления глиняной посуды второго и третьего периодов не имеет сколько-нибудь ярких отличий, позволяющих отыскать здесь надежные хронологические индикаторы. Только в результате обработки значительного массового материала широкомасштабных раскопок могут быть обнаружены определенные тенденции в его развитии. К сожалению, для подавляющего большинства памятников мы располагаем лишь единичными находками керамики, по которым невозможно уверенно определить время их существования точнее, чем ранний железный век в целом.
Главные отличия памятников третьего периода от более ранних составляют значительные изменения не столько в форме отдельных артефактов, сколько в общей структуре археологической культуры. Это время связано с появлением специализированных мастерских по производству и обработке железа, что повлекло за собой массовое распространение железных изделий в среде местного населения. Тенденция к увеличению находок предметов, изготовленных из железа, очень явственно прослеживается и в западной группе памятников на материалах городища Межуево, и, в особенности, в восточной, где на сегодняшний день известно уже несколько производственных мастерских конца 1-го тысячелетия до н. э (рис. 47: б). Такие мастерские имели место и к западу от Ловати, как, например, исследованная Северо-Западной экспедицией Черная гора на берегу оз. Братиловского (рис. 47: д).
Отдельные находки керамики, напоминающей по облику керамику раннего железного века, на некоторых памятниках более позднего времени наводят на мысль, что к концу периода начинает меняться топография расположения поселений. Если до сих пор для данной территории были характерны в той или иной степени укрепленные поселки на возвышенных участках местности, то в начале н. э. возникают поселения открытого типа, располагавшиеся близко к воде на низких берегах рек и озер. Такие находки имели место на берегу Ловати у с. Борисоглеб, на селище у д. Ермошино, на селище у д. Фролы на берегу оз. Сеница, на селище Узмень (рис. 47: г). В том, что это явление было общим для всего западного варианта днепро-двинской культуры, убеждают материалы раскопок селища Прудники, раскопанного В.И.Шадыро на северо-западе Белоруссии. Среди керамического комплекса этого поселения поздняя днепро-двинская керамика составляла достаточно заметную долю— 8% (Шадыра 1993). Однако следует иметь в виду, что во всех случаях находок посуды раннего железного века на открытых поселениях, как и на селище Прудники, она составляла небольшую часть среди раннесредневековой керамики середины 1-го тысячелетия н. э. Так, по определению А.Г.Фурасьева, основной материал селищ Узмень, Ермошино и Фролы относится к древностям типа Заозерья (Фурасьев 2001: 9).
Нехватка датирующих материалов особенно остро чувствуется при попытках разобраться с культурным многообразием последнего периода. С одной стороны, слои с материалами типа среднего слоя городища Тушемля перекрывают слои с традиционной для верхнего Подвинья керамикой, как это отчетливо видно на примере Михайловского и Староселья. Однако основной комплекс сделанных на них находок слишком близок комплексу памятников третьего периода с баночной непрофилированной керамикой, к которым следует отнести Подгай, Анашкино и другие памятники Верхнего Подвинья (рис. 47: а).
Вместе с тем, в рамках третьего периода пока не очень определенно намечаются контуры особого, заключительного горизонта. В самых верхних и наиболее разрушенных слоях Анашкино и Подгая содержаться остатки построек с отопительными сооружениями, сложенными из камней. Такие конструкции на данной территории ранее не встречаются, что дает пока единственное основание для выделения следующего культурно-хронологического периода. По остальным же материалам видимых различий не прослеживается. Остается не ясной и их хронологическая позиция по отношению к памятникам типа среднего слоя Тушемли. Таким образом, слишком широкая хронология находок и отсутствие дат, полученных радиоуглеродным методом, заставляют объединить эти типы памятников в рамках одного хронологического периода, оговорившись только, что распространение жилищ с каменками и среднетушемлинских поселений относятся к его заключительному этапу.
Ловатское левобережье в последнем периоде раннего железного века по облику бытовавшей здесь глиняной посуды заметно отклонилось от основного направления развития керамической традиции у северобелорусских днепро-двинцев. Вместо тонкостенной песчанистой керамики на городище Каратай встречены непрофилированные баночные сосуды с толстыми стенками, не характерными для северной Белоруссии, но и для днепро-двинской культуры в целом. Такая же толстостенная керамика встречена на Братиловском озере и на селище Ермошино. В рамках данной работы памятники Ловатского Левобережья, на которых в третьем периоде отсутствует «песчанистая» керамика, объединены в западную группу (рис. 47: в, г, д).
Памятники с песчанистой керамикой в это время появляются на юге региона (рис. 47: е, ж). Таким образом, эта территория остается в зоне распространения западного варианта днепро-двинской культуры, а городища на берегу оз. Несьпо иуд. Рудня, укрепленные тройным кольцом мощных земляных валов и рвов, становятся своеобразными форпостами на ее северной границе. Здесь же, у южной границы Псковской области, неожиданно проявила себя и широко распространившаяся на рубеже эр по территории Белоруссии культура штрихованной керамики. Недалеко от Несьпо и Рудни расположено городище близ д. Занюстье, на котором были обнаружены обломки ребристого штрихованного сосуда. Реконструкция его, вполне отвечающая действительности, приведена в монографии Я.В.Станкевич (Станкевич 1960: рис. 59). Многочисленные аналогии этому сосуду известны на поздних памятниках культуры штрихованной керамики. По классификации А.Г.Митрофанова, они относятся к типу Б ребристых сосудов и особенно характерны для западного ареала распространения культуры (Митрофанов 1978: 31). Однако в Двинско-Ловатском междуречье это единственная находка такого рода. Происхождение ее, вероятно, связано с каким-то частным эпизодом, не повлиявшим на общий путь исторического развития региона. Поэтому она не представляется достаточным основанием для идеи распространения культуры штрихованной керамики так далеко на север. Штрихованные же черепки с других памятников принадлежали сосудам совершенно иной формы, никак не связанной с культурой Понеманья.
В самой середине третьего периода в бассейнах Ловати и Двины распространяются памятники типа среднего слоя городища Тушемля, характеризующиеся украшенной по венчику насечками или защипами хорошо профилированной керамикой, не имеющей корней в местной культуре (рис. 47: з, и). Происходящие с них находки вещей позволяют ограничить время этого явления I-III вв. н. э. А.Г.Фурасьев, на основании анализа вещевого комплекса верхнеднепровских памятников типа среднего слоя Тушемли, датировал их еще более узким хронологическим периодом — конец I- начало III вв. н. э. (Фурасьев 2000: 206). Однако для такой датировки среднетушемлинских древностей Двинско-Ловатского междуречья пока оснований недостаточно. Не исключено, что здесь временные рамки их существования несколько отличались.
Западная группа памятников
В 1953 г. Я.В.Станкевич частично исследовала площадку городища при помощи небольшого раскопа, вытянутого вдоль ее края. Этими раскопками установлено, что памятник однослойный. Мощность культурного слоя не превышает 1 м, причем она увеличивается от середины площадки к краю, что свидетельствует об ее искусственном выравнивании. Здесь обнаружена лепная керамика, аналогичная керамике с других верхнедвинских памятников третьего периода раннего железного века, и характерный для этого времени железный инвентарь.
Особый интерес представляют остатки жилых и производственных сооружений (рис. 69). В центре раскопа располагался прямоугольник, свободный от завалов камней и шлаков. Его размеры приблизительно составляли 4,5 X 5 м, а в самой середине его находилась прямоугольная в плане яма 2 X 1,2 м глубиной 1,1 м. В заполнении ямы обнаружены два железных шила, игла и спиралеконечное височное кольцо (рис. 48: 4). Кроме того, на территории постройки найдены точильная плитка и обломок серповидного ножа. С внешней стороны к одной из стен примыкает овальная в плане яма 1,4 X 0,8 м глубиной до 1,08 м с кусками железного шлака в заполнении. Кроме того, Я.В.Станкевич пишет об остатках второго сооружения в южной части раскопа, но рассмотреть его на опубликованном чертеже (Станкевич 1960: рис. 20) не возможно.
Судя по найденным в границах первой постройки сугубо бытовым предметам, это жилое сооружение. Так как столбовых ям не найдено, не исключено, что оно имело срубную конструкцию. В центре находилась яма-подпол, а снаружи у стены— хозяйственная яма для припасов или для мусора. Отопительное сооружение, располагавшееся, вероятно, в одном из углов, оказалось полностью разрушено, и от него сохранились только следы
К третьему периоду раннего железного века на территории, лежащей к западу от Ловати, с определенной долей уверенности могут быть отнесены только два памятника, на которых были проведены достаточно масштабные археологические раскопки. Это верхний горизонт культурного слоя городища Межуево и городище Каратай. Первый из них, вероятно, относится к началу периода, а второй — к его концу. Главный признак, позволяющий отнести их к этому времени, — сравнительно многочисленные находки изделий из железа и железных шлаков. К сожалению, каких-либо надежных оснований для хронологических построений эти памятники не дают. Их позиция на хронологической шкале базируется на соображениях общего порядка. Время формирования верхнего горизонта городища Межуево определяется исходя из радиоуглеродной датировки предыдущего, то есть относится к периоду после II в. до н. э.
Сделанные на городище Каратай находки железных орудий: серповидные ножи, топоры, шилья, рыболовные крючки и бритва— дали основание автору раскопок датировать памятник приблизительно III—IV вв. н. э. (Минасян 1980: 47) Оспаривать эту дату, в общем, нет оснований, хотя время бытования встреченных здесь вещей могло иметь и несколько более широкие хронологические рамки.
С этой датой согласился и Н.В.Лопатин, обратившийся к городищу Каратай в поисках истоков культуры длинных курганов (Лопатин 1997: 173— 174). Оно привлекло его внимание как поздний памятник днепро-двинской культуры на данной территории. Встреченная здесь керамика оказалась аналогичной найденной на расположенном в 50 км к югу селище Ермошино, где она непосредственно контактирует с древностями типа Заозерья. Полученная для комплекса Ермошино радиоуглеродная дата (1680±50 от наших дней) вполне согласуется с предполагаемой датировкой городища Каратай. Однако культурная атрибуция Каратая, предложенная Н.В.Лопатиным, представляется не вполне правильной.
Керамика Каратая значительно более толстостенная, чем традиционная днепро-двинская. Н.В.Лопатин справедливо связал эти различия с различиями в технике изготовления сосудов. Толстостенные делались способом скульптурной лепки, в то время как тонкостенные — выколачиванием в формах-емкостях. Таким образом, керамическая традиция Каратая оказывается резко отличной от традиции днепро-двинской культуры в целом. В то же время толстостенная баночная посуда была характерна для раннего железного века Латвии, причем форма и технология гладкостенной, как в Каратае, керамики повторяла те же характеристики штрихованной (Васке 1991: 50-51). Вместе с тем, нет основания говорить об идентичности Каратая поздним памятникам раннего железного века с территории Латвии. Скорее, Каратай является логичным продолжением характерной для Латвии тенденции к увеличению доли гладкостенной керамики в восточном направлении. Здесь штрихованная керамика практически отсутствует.
Никаких построек последнего, третьего периода жизни городища в раскопе проследить не удалось. Вероятно, они были уничтожены распашкой. Относящиеся к этому времени материалы залегали на глубине до 40 см: все найденные на городище железные предметы, фрагмент льячки и фрагменты гладкостенной днепро-двинской керамики. Железный предмет вытянутой конусовидной формы найден на глубине 20 см в квадрате Д-5 (рис. 70: 1). Его длина 8,2 см, максимальный диаметр 0,8 см. Узкий конец орудия притуплён или обломан. По своему назначению он мог быть втулкой дротика.
Памятники типа среднего слоя тушемли
Начало раннего железного века принято считать со времени широкого распространения железных орудий труда, пришедших на смену бронзовым. В Западной Европе это произошло в первых веках 1-го тысячелетия до н. э. Тогда же железное оружие появилось и у кочевников причерноморских степей— киммерийцев, которые заселяли эти просторы до пришедших из Азии скифов. Замена бронзовой индустрии на железную у этих народов происходила естественным путем. Основные технологические приемы восстановления чистого железа из руды во многом повторяют производство меди. Поэтому навыки управления температурным режимом, постройки горнов, холодной обработки металла сформировались еще в эпоху бронзы. Металлурги Южного Урала, Кавказа, Балкан веками оттачивали мастерство «огненного дела» изготавливая великолепные бронзовые украшения, оружие и орудия мирного труда. Они не только научились достигать высоких температур в своих примитивных печах, но и создали сложную социальную структуру, позволявшую производить огромный объем продукции. Степень организованности производства зависела от уровня потребностей и широты круга потенциальных потребителей. Так деревенский мастер силами своей семьи выполнял все виды работ от добычи сырья до изготовления конечного продукта— бронзового колечка на палец деревенской красавицы или тяжелой мотыги для полевых работ. Естественно, что такой мастер не мог кормиться только своим ремеслом и вынужден был вести обычное хозяйство, как и остальные общинники. Его изделия вряд ли попадали за пределы обслуживаемой им маленькой общины земледельцев или степных кочевников. Однако в то же время развивалось и узко специализированное товарное производство, ориентированное на широкий сбыт продукции и отличавшееся высокой степенью разделения труда на всех этапах производства. Общины горняков, эксплуатировавших во 2-ом тысячелетии до н. э. ставшее впоследствии знаменитым Каргалинское месторождение медных руд на Урале, занимались исключительно горняцким промыслом. Обогащенная руда была для них тем товаром, который служил единственным средством существования. Вывозимая отсюда руда подвергалась дальнейшей обработке совсем другими людьми за десятки и сотни километров от Каргалы, что позволяло сберечь ограниченные запасы леса (Черных 1997: 67-69). Разные люди занимались разведкой ископаемых, их добычей, выжиганием угля, постройкой печей, изготовлением отливок-полуфабрикатов и их дальнейшей обработкой. Но все эти достижения первоначально могли появиться только в местах, богатых легкодоступными источниками меди и на прилегающих к ним землях. В более удаленных краях, к каким относятся и верховья Двины и Ловати, дело обстояло иначе.
В научной литературе имеются достаточно подробные описания памятников железоделательного производства лесной полосы Восточной Европы. При их изучении на смежных с Двинско-Ловатским междуречьем территориях отчетливо проявляются региональные различия конструкции плавильных горнов, что, впрочем, не дает оснований усматривать в них указания и на различия в технологии выплавки железа. Вот вкратце ситуация для Подвинья, Поднепровья и Поволжья на рубеже эр.
Е.А.Шмидт указывает на следы производства железа на ряде городищ в верховьях Днепра: Новые Батеки, Наквасино, Демидовка и др. Здесь было найдено значительное количество железных шлаков, кусочков болотной руды, растиральники для руды, «обмазка домниц». В этих случаях железо варили прямо на поселениях, жители же городищ, где соответствующих материалов не обнаружено, «получали железо за пределами поселений в удобном месте, где были запасы руды». (Шмидт 1992: 82).
В Среднем Подвинье на всех исследованных городищах западного варианта днепро-двинской культуры обнаружены железные шлаки. В.И.Шадыро вслед за А.Н.Лявданским считает этот факт показателем того, что здесь, как и в верховьях Днепра, производство железа происходило прямо на поселениях (Шадыро 1985: 102). Он же приводит и описания некоторых производственных сооружений. Для нас особый интерес представляет «домница» с городища Кубличи. Это круглая в плане глинобитная конструкция диаметром 0,8 м. Толщина стенок составляла 0,15 м. Домница стояла на фундаменте из хорошо промешанной глины и каменной забутовки. Сооружение многократно разрушалось и возобновлялось на старом фундаменте.
В Верхневолжье постройки, связанные с металлургией, отмечены на Березняковском городище (Смирнов 1974: 25-26). В них находились очаги значительного размера, один из которых имел площадь 4 кв. м. Рядом было обнаружено большое количество шлаков и криц, что не оставляло сомнений в характере их использования. Сами постройки представляли собой деревянные навесы, опирающиеся на столбы. Пол был несколько углублен. Остатки кузнечной мастерской обнаружены на Щербинском городище (Смирнов 1974: 64). Однако следы производственных сооружений здесь отсутствовали. Находки на Березняковском и Щербинском городищах относятся к позднему этапу дьяковской культуры. Вместе с тем, К.А.Смирнов отмечает наличие шлаков почти на всех дьяковских городищах, хотя единичность этих находок указывает на обработку железа вне пределов поселений.
В Верхнем Подвинье древнейшие следы производства железа были обнаружены на поселении узменьской культуры Сертея На (Микляев, Короткевич 1991). Отсюда происходят куски глиняной обмазки, а также содержащие железо образования. Куски глиняной обмазки величиной не более 4 X 7 см представлены в количестве около 1000 штук. Они сильно обожжены, иногда их поверхность остеклована. Содержащие железо образования первоначально были приняты за железные шлаки, однако анализы, выполненные в физической лаборатории Эрмитажа, не подтвердили этого предположения. Оказалось, что это куски спекшейся шихты. Они образовались в периферийной части горна, где не было достаточно высокой температуры нагрева, и восстановления железа там не произошло, а из порошка шихты образовался спек. В культурном слое спеки и обмазка сопутствуют друг другу, тяготея к верхним пластам квадратов Г— Д/10-12.
Здесь же в материке были прослежены и остатки железоделательного горна. Они имели вид вытянутой с запада на восток ямы размером 1,5 X 0,8 м, которая постепенно углублялась до 0,25 м от уровня материка. Стенки ее были значительно плотнее окружающего грунта, что, видимо, являлось следствием воздействия на них высоких температур. По северному краю ямы проходил узкий песчаный бортик. На связь этого сооружения с железоделательным производством указывает характер распределения по площади раскопа глиняной обмазки и наличие в культурном слое железных спеков. Этот горн относится к самому примитивному типу ямных горнов, характеризующих начальный этап развития металлургии железа и появляющихся на территории Восточной Европы во II тысячелетии до н. э. (Паньков 1985).
