Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Историография изучения 16
ГЛАВА 2. Источники, методология и методика исследования 36
2.1. Источники изучения 3 6
2.1.1. Письменные источники 3 6
2.1.2. Сфрагистические, эпиграфические и нумизматические источники 73
2.2. Методология и методика изучения 79
ГЛАВА 3. Археологические памятники 81
3.1. Жилые и хозяйственные сооружения 81
3.2. Фортификация 91
3.3. Зольники 102
3.4. Христианские храмы 109
3.5. Некрополи 114
ГЛАВА 4. Материальная культура 151
4.1. Керамика 151
4.1.1. Тарная керамика 151
4.1.2. Кухонная керамика 180
4.1.3. Столовая посуда 187
4.1.4. Импортная поливная керамика 207
4.1.5. Раннегончарная кочевническая керамика 214
4.2. Вооружение и конское снаряжение 216
4.3. Земледельческие орудия труда. Ремесленные предметы и бытовые изделия 224
4.3.1. Земледельческие орудия 224
4.3.2. Ремесленные предметы 225
4.3.3. Бытовые изделия 225
4.4. Находки, связанные с функционированием порта 240
4.5. Украшения и элементы костюма 248
4.5.1. Браслеты 249
4.5.2. Серьги 270
4.5.3. Перстни, кольца, подвески и спирали 274
4.5.4. Пуговицы-подвески и бубенчики 276
4.5.5. Накладки, копоушки, ворварки, обручи 283
4.5.6. Бусы 287
4.5.7. Элементы костюма 295
4.6. Предметы христианского культа 303
4.6.1. Энколпионы 304
4.6.2. Кресты-медальоны и кресты-тельники 313
4.6.3. Медальоны 319
4.6.4. Иконы 323
4.6.5. Элементы церковной утвари 325
4.6.6. Обрядовые предметы, амулеты 330
ГЛАВА 5. Реконструкция политической истории 337
Выводы 375
Список использованных источников 393
Приложение 4
- Сфрагистические, эпиграфические и нумизматические источники
- Христианские храмы
- Раннегончарная кочевническая керамика
- Предметы христианского культа
Сфрагистические, эпиграфические и нумизматические источники
В истории изучения юго-восточного Крыма второй половины Х-ХП вв. можно пока выделить два основных этапа. Первый условно датируется серединой 50-концом 80-х гг. XX в. Выделять в отдельный этап раскопки в Керчи в 1864 г. А.Е. Люценко, в 1911 г. на Предтеченской площади (Науменко, Пономарев 2009, с. 317), и в 1925 г. Ю.Ю. Марти памятников интересующего нас времени, исходя из эпизодического характера работ и крайне небольшой вскрытой площади, нет смысла. В 1929 г. Л. Новиковым впервые в Судаке были произведены раскопки некрополя второй половины Х-ХП вв. (Новиков 1929, с. 131-137). Однако они, опубликованные далеко не полностью, не получили широкой известности и не повлияли в дальнейшем на историю изучения этого региона полуострова в послевоенное время.
При этом, конечно, надо учитывать, что вопросы истории юго-восточного Крыма в средневизантийский период упоминались при анализе исторических событий связанных с историей Хазарского каганата, Византийской империи, Древней Руси и, прежде всего, Тмутараканского княжества начиная со второй половины XIX в. Рассмотрение этого сложного, объемного и противоречивого историографичекого блока, частично проведенного в литературе (Гадло 2004), не входит в непосредственные задачи нашего исследования. Коротко она будет рассмотрена при анализе письменных источников по интересующей нас теме. Главное, что при этом главными источниками выступали письменные, и только совсем недавно, в комплексе с сфрагистическими, нумизматическими и эпиграфическими. Тем не менее, совершенно очевидно, что без привлечения археологических источников все многочисленные исторические концепции носят исключительно гипотетический характер.
Начало археологическому изучению этого региона Таврики положили раскопки середины 50-х гг. XX в. В 1956-63 гг. Т.П. Макаровой была полностью раскопана часть жилого квартала Боспора, состоящего из пяти домов, расчлененных улицами. К сожалению, материалы этих раскопок, кроме кратких упоминаний (Макарова 1965, с. 70-76), были опубликованы значительно позднее (Макарова 1982, с. 91-107; 1998, с. 344-393; 1991, с. 121-146; 2003, с. 68-73; 2005, с. 346-354). Однако и после этих работ собственно археологические находки, полученные при проведении раскопок городского квартала, практически не введены в научный оборот. Тогда же исследовательницей было высказано предположение о том, что обнаруженные постройки и сопровождавший их материал датируются со второй половины IX в. и связаны с византийским периодом в истории города (1982, с. 99; 1998, с. 357). При этом, учитывая относительно небольшую площадь исследований, датировка его первой половиной IX в. была не окончательна и полностью не доказана. Судя по византийскому амфорному материалу, кухонной, белоглиняной поливной керамике и индивидуальным находкам датируется он второй половиной X - началом XI вв. Тем не менее, значение этих раскопок было велико. Это были первые работы позволившие представить материальную культуру юго-восточного Крыма интересующего нас времени. Именно с этого времени и устанавливается традиция рассматривать данные материалы как византийские греческие.
Параллельно с раскопками городского квартала начались исследования храма и прихрамового некрополя церкви Иоанна Предтечи в Керчи. В 1957-58 гг. их организовал Восточный отряд Горно-Крымской экспедиции Института археологии УССР под руководством Е.В. Веймарна (Баукова 2009, с. 3383). В 1963-64 гг. их продолжила совместная экспедиция Института археологии СССР, УССР и Керченского историко-археологического музея под руководством И.Б. Зеест и А.Л. Якобсона (Зеест, Якобсон 1965, с. 62-69). В составе экспедиции принимали участие, в частности, М.А. Фронджуло и Т.И. Макарова. Под руководством последней работы на объекте продолжались с перерывами до 1980 г. В 1967 и 1970 гг. в них принимали участие Д. Кирилин и М.М. Никитенко. Последние небольшие по объему охранные исследования в 1988 г. произвел керченский ученый В.Н. Холодков (Баукова 2009, с. 385-386). К сожалению и эти материалы, за исключением отдельных раритетных вещей, были частично опубликованы спустя много лет. Тем не менее, они положили начало дискуссии о времени возведения храма Иоанна Предтечи, продолжающейся и до сегодняшнего дня.
В связи с масштабными археологическими изысканиями столичных экспедиций в Керчи, активизировались исследования и местных ученых. Помимо участия сотрудников музея в составе столичной совместной экспедиции, в 1957-59 гг. охранные раскопки городских некрополей интересующего нас времени проводила С.Я. Берзина. К сожалению, материалы их так же только относительно недавно были частично введены в научный оборот (Пономарев 2004а, с. 291). После середины 60-х гг. и до конца 80-х гг., исключая эпизодические охранные работы (Федосеев, Столяренко, Куликов 2006, с. 4-6), активные раскопки памятников Боспора второй половины Х-ХП вв. не проводились.
Первые стационарные археологические изыскания интересующих нас памятников в Судаке начались только в 1963 г. Именно с этого времени М.А. Фронджуло приступил к раскопкам в портовой части средневековой Сугдеи. Работы ученого с небольшими перерывами продолжались до 1976 г. За это время удалось не только полностью изучить городскую застройку интересующего нас времени на участке двух раскопов, но и получить огромное количество разнообразного материала. С 1965 по 1974 гг. ученым были полностью или частично исследованы шесть городских некрополей второй половины Х-ХП вв. с общим количеством погребенных более 300. Однако и тут проявилась та же проблема, что и с материалами раскопок Боспора. Кроме чрезвычайно краткого упоминания в обобщающей статье (1974, с. 139-150), они до начала 90-х гг., даже небыли обработаны, не говоря уже о введении в научный оборот.
Христианские храмы
В настоящее время наиболее полное представление о жилых и хозяйственных сооружениях юго-восточного Крыма дают материалы раскопок в портовой части Сугдеи и городского квартала на Боспоре (рис. 3.4,5). В Сугдее наиболее яркие комплексы были получены на территории раскопов II, III, V и VI (рис. 3.4). Общее количество исследованных жилых и хозяйственных сооружений составляет 16 в Сугдее и 9 на Боспоре. Материалы раскопок жилых и хозяйственных сооружений Сугдеи только частично введены в научный оборот (Фронджуло 1974, с. 141; Баранов 1989, с. 48, рис. 1; Баранов, Майко, Джанов 1997, с. 39; Баранов, Майко, Фарбей 2001, с. 75-76; Айбабина 2002, с. 14-16). Материалы раскопок Боспора опубликованы полнее (Макарова 1998, с. 344-398; Айбабин 2000, с. 168-185; Федосеев, Столяренко, Куликов 2006; Науменко, Пономарев 2009, с. 317-318), но так же далеко не полностью.
Безусловно, данное количество далеко не достаточно для статистических выводов. Однако, есть возможность, во-первых, сравнить конструктивные особенности обнаруженных сооружений, выделить их основные типы, предположить их функциональное назначение и попытаться проследить, насколько это возможно, характер застройки городской территории. Во-вторых, такой немногочисленный материал требует безусловного сравнительного анализа с синхронными постройками других регионов Таврики. В-третьих, для обоснования смены археологических культур необходимо их сопоставление с предшествующими постройками салтово-маяцкой археологической культуры Крыма. При этом, конечно, надо учитывать, что, исходя из сохранности объектов, выделенные конструктивные особенности, типология и функциональное назначение анализируемых построек юго-восточного Крыма носят предварительный характер. По мере накопления материала они будут дополняться и совершенствоваться.
Конструктивные особенности домов наиболее ярко их иллюстрируют постройки в портовой части Сугдеи и городских кварталов на Боспоре. Основываясь на этом можно выделить два основных варианта домов.
Вариант 1. Сооружения представлявшие собой двухкамерные постройки с хозяйственным двором. Стены сложены на глинисто-грязевом растворе, но, в отличие от домов предшествующего времени, с использованием только элементов кладки «в елку». Тем не менее, этот технический прием оставался обязательным при возведении постройки. В северо-западном или северо-восточном углах одного из помещений располагалась печь-тандыр. В некоторых случаях прослежено последовательное возведение на одном и том же месте нескольких печей-тандыров. Иногда печь располагалась и на территории хозяйственного двора, примыкающего к дому. Конструктивно они подобны домам IX - первой половины X вв. Характерным отличием сооружений второй половины Х-ХП вв. являласось появление вторых этажей. Остатки каменных маршей лестниц зафиксированы как при раскопках в портовой части Сугдеи, так и на территории Боспорского городского квартала. При этом традиционно первый этаж использовался в качестве хозяйственного, а второй - жилого. В освременной археологическаой литературе продолжается дискуссия о наличие и характере вторых этажей. Например, Херсонесские кварталы разных частей города отличались, по мнению Л.А. Голофаст, количеством двухэтажных сооружений (2009, с. 294). Дома этого варианта составляют застройку квартала на Боспоре возле Храма Иоанна Предтечи, на Рыночной площади и в Кооперативном переулке Керчи. В Сугдее они зафиксированы на участке раскопа I, III и V. Вариант 2 - однокамерные двухэтажные постройки, сложенные в аналогичной технике с хозяйственным помещением и хозяйственным двором, огражденным каменной кладкой. Печь традиционно помещалась в северо-восточном или северо-западном углах самого помещения. На площади хозяйственного двора, как и у построек первого варианта, чаще всего размещались пифосы. Постройки этого варианта зафиксированы пока только в Сугдее на площади раскопов III, V, VI. Дома подобной конструкции на салтово-маяцких памятниках юго-восточного Крыма пока не зафиксированы.
В качестве примера сооружения этого варианта можно привести полностью раскопанный дом на участке раскопа VI в портовой части Сугдеи. Первоначально он представлял собой крупное прямоугольное в плане помещение (помещение Б), стены которого сложены с использованием элементов кладки «в елку» (рис. 3.14). Северная, частично восточная и западная стены установлены непосредственно на скальный выход (рис. 3.15, 3,4). Далее, вследствие падения скалы, панцири западной и восточной стен были установлены на культурный слой предшествующего времени. Южная стена основного помещения сложена без использования элементов кладки «в елку». В восточной части она поставлена на выступающий скальный выход, в западной - на культурный слой предшествующего времени и кладку дома первой половины X в. (рис. 3.15, 1,2). В этой стене располагался и вход в помещение, возле которого был размещен пифос. С южной стороны к основному помещению примыкал хозяйственный двор, огражденный кладкой с южной стороны. В качестве каменного забора использовались южная часть кладки восточной стены основного помещения. На площади хозяйственного двора находились два пифоса (пифос 2 и 3) (рис. 3.14). Проход на его территорию с западной стороны оставался открытым.
С западной стороны к основному помещению Б примыкало хозяйственное сооружение А (рис. 3.14). Вход в него осуществлялся сверху с уровня скалы. Все его стены пристроены к скальному выходу (рис. 3.19). Пол помещения А находился на 0,80 м ниже фундамента его западной стены. Примерно на уровне пола помещения на расстоянии 1.80 м от его восточной стены обнаружена кладка (кладка 2) (рис. 3.18), пристроенная непосредственно к скальному выходу. Возможно, образованное этой кладкой пространство использовалось как полуподвал в помещении А.
Возведение построек в Сугдее и на Боспоре имело ряд объективных особенностей. В отличие от строительства на Боспоре домов на ровной поверхности, в Сугдее жилые дома второй половины Х-ХП вв. в портовой части возводились на искусственных террасах южного склона Крепостной горы часто на месте уже существовавших городских сооружений предшествующего времени. Характер использования ранних построек в каждом конкретном случае имел естественное своеобразие. Тем не менее, можно пока говорить о трех основных вариантах.
Вариант 1 - частичная перестройка дома-пятистенки предшествующего времени в однокамерную постройку с мощеным хозяйственным двором, огражденным или неогражденным стеной. Данный вариант наиболее ярко иллюстрирует дом, исследованный на площади раскопа V в портовой части Сугдеи (рис. 3.10, а,б). При его возведении был использован дом-пятистенка VIII - первой половины X вв. Заполнение помещения а (рис. 3.10) было выбрано до уровня фундамента кладок, где и зафиксированы отдельные фрагменты керамики салтово-маяцкой культуры. Основную часть заполнения составляли горизонты, содержащие археологический материал второй половины Х-ХП вв. При этом, южная стена дома, наиболее плохо сохранившаяся, была перестроена. Новая стена, в северной части поставленная на камни стены предшествующего времени, не повторила направления предыдущей.
Раннегончарная кочевническая керамика
Центр производства амфор типа 1 остается до настоящего времени невыясненным. Не исключено, что он был и не один. Интересным свидетельством в пользу этого являются два целых ранних сосуда, опубликованные Н.П. Туровой (2010, с. 254-257). Происходят они из подводных исследований в районе южного берега Крыма и находятся в фондах Ялтинского музея. По мнению автора, сосуды изготовлены в двух разных центрах (Турова 2010, с. 256). Исходя из того, что все же наиболее ранние находки встречены в регионе северо-восточного побережья Черного моря, можно предположить, что попасть туда они могли по направлению из Малой Азии через Кавказ и Тамань. Из малоазийского региона амфоры впервые появились в Крыму и лишь спустя 50 лет оказались на Балканах. По мнению В.В. Булгакова возможным центром их производства мог быть Трапезунд (2001, с. 163-164). Большой процент подобных амфор в археологических комплексах Таманского городища и Боспора позволил В.Н. Чхаидзе даже выдвинуть предположение о возможном изготовлении на Тамани местного подражательного варианта воротничковым амфорам (2008, с. 160). Основание для этого конечно есть. Действительно, клейма на этих амфорах за исключением единичных простейших кругов и овалов, отсутствуют. С другой стороны практически на каждый экземпляр наносилось сложное граффити. На других типах амфор их несравненно меньше. Значит, их производили в области не подконтрольной Константинопольскому эпарху. Как известно граффити ставились на товарах, поступавших на рынок из центров производства не связанных со столицей Империи. С другой стороны, наличие практически только на этом типе амфор единичных дипинти (в настоящее время в юго-восточном Крыму и на Тамани их известно три) свидетельствует о том, что в редких случаях товары, идущие в Таврику из Трапезунда, Константинопольским чиновникам удавалось как-то фиксировать и отмечать.
К сожалению, все воротничковые амфоры Тмутаракани В.Н. Чхаидзе рассматривает в отрыве от археологических комплексов, в которых они обнаружены. Безусловно, все они не синхронны. В средневековой Сугдее процент этих амфор так же чрезвычайно велик, примерно совпадая с Тмутараканью и Боспором. Вероятно, до открытия гончарных печей по их производству, говорить о местной традиции преждевременно. Это тем более вероятно, что согласно обоснованному мнению В.В. Булгакова данные амфоры являются специфическим черноморским видом торговой тары. До 75% они составляют в керамических комплексах Херсонеса (Якобсон 1979, с. 109), Партенита (Паршина 1991, с. 79), Саркела (Плетнева 1959, с.270; Артамонова, Плетнева, 1998, с. 601). До 98% составляют находки грушевидных амфор в материалах XII в. описанной Константином Багрянородным Кесарийской переправы на нижнем Днепре - транзитном пункте на торговом пути из этих причерноморских центров на Русь (Булгаков 2000а, (http://archaeology.kiev. ua/journal/ 040700/ bulgakov.htm).
Практически во всех известных типологиях амфор этого типа они традиционно делятся на два-четыре хронологических варианта. Наиболее ранние, представлены амфорами с грушевидным туловом, практически без перехвата в нижней части и уплощенными массивными ручками. Последние расположены под венчиком почти перпендикулярно по отношению к горлу сосуда. Более поздние - представлены аналогичными амфорами, у которых похожие в сечении ручки несколько приподняты над венчиком. В нижней части тулова, украшенного иногда своеобразным волнистым орнаментом, намечается перехват. И.В. Волков подразделяет их еще на два хронологически последовательных варианта, отличающихся степенью приподнятости над венчиком ручек и степенью выраженности перехвата на тулове (Волков 1992, с. 149, рис. 5, 1-3). По мнению исследователя, сосуды последнего подварианта доживают до XII в. Однако в Таврике в комплексах XII в. подобные амфоры мне неизвестны. В.Н. Чхаидзе, подробно рассмотрев историографию их типологического членения, предлагает технологическую типологию, основанную на различном характере глин сосудов (2008, с. 158). Самая дробная типология воротничковых амфор была предложена В.В. Булгаковым (Булгаков. 2000а, (http://archaeologv.kiev.ua/iournal/ 040700/ bulgakov.htm), разделившим весь массив материала на четыре морфологические совокупности, включающие 8 вариантов. Автор чрезвычайно подробно рассматривает различные типологические схемы данных амфор, разрабатывавшиеся на протяжении более 50 лет, что избавляет от повторений. Поскольку все варианты встречены в юго-восточном Крыму, рассмотрим их подробнее.
К первоначальные типам принадлежат два варианта амфор с возвышающимся над ручками воронкообразным горлом. Корпус часто лишен грушевидного перегиба, ручки массивные уплощенные. На тулове присутствуют полосы рифления на плечиках и в придонной части. Ниже плечей часто расположен орнамент в виде прерывающейся широкой волны. Отметим, что наибольшее количество амфор этих вариантов обнаружено пока на территории Таманского городища.
Следующие два варианта соответствуют третьему этапу. Они характеризуются уже возвышающимися над горлом ручками. Корпус амфор приобретает грушевидный перегиб в нижней части. У раннего варианта подъем ручек незначительный, венчик сохраняет массивность. Постепенно происходит уменьшение массивности воронковидного завершения горла, связанное с последовательным подъемом ручек, смещением места их закрепления к верхней части горла.
Предметы христианского культа
Земледельческие орудия. Данный комплекс находок достаточно беден и представлен пока только теслами-мотыжками. Большинство исследователей согласно с тем, что тесла-мотыжки были многофункциональными орудиями (Михеев 1985, с. 39; Плетнева 1989, с. 91,93; Баранов 1990, с. 71), имевшими, как «глаголевидные» (Нестеров 1981, с. 172), так и прямые деревянные ручки. Использовались они не только как земледельческие орудия, но и как плотнические и, возможно, предметы вооружения (Худяков 1981, 120). Специальное исследование тесел Южной Сибири, проведенное СП. Нестеровым (1981, 172), показывает, что эволюция их шла в направлении утоныпения и вытягивания втулки и удлинения лезвия.
Наиболее сохранившийся экземпляр обнаружен на полу полуподвального помещения А жилого комплекса в портовой части Сугдеи. Это т.н. малая мотыга кельтовидной формы с втулкой (рис. 4.136, 2). Эти изделия X-XI вв. на материалах Болгарии были разделены на типы Г. Атанасовым (2000, с. 183-210). Наше изделие можно отнести к типу 1 кельтообразных малых мотыг. Их справедливо считают эволюционным развитием салтовских тесел-мотыг. Появление и эволюционное развитие последних в Южной Добрудже связывается с традицией пришедшей с переселением праболгар из салтово-маяцких центров (Димитров 1987, с. 176, 242-244, 274). Наиболее близкие аналогии нашему изделию происходят из поселения Одырци (Дончева- Небольшое отличие приводимого экземпляра из Сугдеи заключается только в более вытянутой и узкой рабочей части.
Ремесленные предметы. Данная категория находок так же немногочисленна и представлена пока только коллекцией галечных и железных тиглей, предназначенных для варки цветных металлов, происходящих из зольника Сугдеи (рис. 4.138, 1,2,6). На одном из них на дне зафиксированы остатки серебра (рис. 4.138, 6). Данные находки, включая и небольшой железный тигелек (рис. 4.138, 3), свидетельствуют о высоком уровне развития производства цветных металлов у населения юго-восточного Крыма. Типологически близкие миниатюрные полусферические тигли известны в материалах Гнездовского поселения (Ениосова, Митоян 1999, с. 58). На одном из упоминаемых экземплярах обнаружены капли золота, содержавшего серебро. Выделяется находка тигля, происходящего из слоя желто-коричневого плотного суглинка с содержанием углей и ракушки на площади т.н. квартала I Судакской крепости (Айбабина 2001, рис. 133, 13) (рис. 4.138, 4). Это цилиндрическое круглодонное изделие высотой 8.5 см с диаметром устья 3,5 см. По упомянутой типологии тиглей Гнездовского поселения наиболее соответствуют данному экземпляру немного меньшие цилиндрические изделия средних размеров (1999, с. 57). Большинство подобных Гнездовский тиглей предназначалось для варки низкопробного серебра с добавками меди, олова, свинца и цинка. Наиболее представительная коллекция подобных тиглей происходит из раскопок Херсонеса (Якобсон 1959, с. 331, рис. 181, 1-4). Автор указывал, что практически все они обнаружены с византийскими монетами второй половины X - первой половины XI вв. (Якобсон 1959, с. 329-330).
Бытовые изделия. Выделение этой категории предметов носит, безусловно, условный характер. Наиболее массовыми изделиями из железа являются разнообразные по величине ножи и кованые гвозди. Среди последних можно выделить особо крупные экземпляры, предназначенные, возможно, в том числе и для корабельного дела. Железные ножи представлены изделиями самой разнообразной формы и размеров, включая экземпляры со свинцовым и железным фиксатором ручки, изогнутым и прямым лезвиями. Фиксаторы лезвий в обоих случаях крепились с одной стороны изделия. Коллекции раннесредневековых ножей всех обнаруженных типов чрезвычайно многочисленны (Ляпушкин 1958, с. 125, рис. 18; Плетнева 1995, 381, рис. 44, 1-10), в том числе, и для юго-восточного Крыма. Типология их хорошо известна и проверена временем (Мїхеєв, Степанська, Фомін 1973, 91-92) Их бытовое использование не вызывает сомнений.
В портовой части Сугдеи в полуподвальном помещении А обнаружен вытянутый узкий железный молоток (рис. 4.136, 1). Он так же имеет определенное сходство с экземпляром из клада земледельческих орудий поселения Средиште в южной Добрудже (Атанасов 2000, с. 196, табл. X, 22). Правда, наш экземпляр значительно уже. Типологически близкие изделия второй половины Х-ХІ вв. известны и в Преславе (Чангова 1962, с. 32, обр. 12, 2).
Редкими для рассматриваемых памятников юго-восточного Крыма являются находки железных замков и запирающих их пластин, происходящих из материалов поселения у с. Русское и портовой части Сугдеи (раскоп VIII). Первый тип замков представлен изделием с цилиндрической конической трубкой с четырьмя приваренными ребрами жесткости. К верхнему ребру приварен длинный узкий округлый в сечении стержень с заостренным концом (рис. 4.137, 3). Наиболее близкие аналогии железным замкам этого типа происходят из материалов I Измирского селища в низовьях Камы, где отнесены к датирующим находкам, появляющимся не ранее середины X в. (Казаков 1991, с. 24, рис. 8: 24). Согласно типологии Е.П. Казакова они отнесены к типу ІА2 (1991, с. 73). Исследования автора типологии, позволяют уверенно утверждать, что отверстие цилиндрической трубки заклёпывалось пластиной с прямоугольным отверстием для ввода запирающих пружин, которые крепились на одном из концов восьмерковидного съемного запирающего стержня. Другой конец этого запирающего изделия имел отверстие для продевания в длинный стержень самого замка (Казаков 1991, с. 72, рис. 29: 1,3,4). Великолепная сохранность самого конического цилиндра замка четко указывает на то, что крестовидное отверстие для ввода ключа находилось в верхней части цилиндра выше места приварки длинного стержня. Согласно аналогиям, большая часть которых происходит с территории Поволжья, замки этого типа традиционно считаются булгарскими.
К так называемым путным цилиндрическим замкам с приваренным ушком для вставки скобы-путы относится обнаруженный на поселении запирающий их стержень с двумя приваренными пластинами (рис. 4.137, 5). От вышеописанного запирающего стержня его отличает отсутствие восьмерковидной головки. Исходя из функциональных особенностей путных замков, тормозная уплощенная головка здесь округлой формы с небольшой шишечкой по центру. Сам стержень на мете примыкания к ней расширяется. Аналогичное изделие известно из материалов I Измирского селища (Казаков 1991, с. 72, рис. 29: 9).