Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Развитие археологии Северо-Западного Кавказа в межвоенный период (начало 1920-х – 1941 гг.) .28
1.1. Основные итоги дореволюционных археологических исследований (XIX – начало XX в.) 28
1.2. Становление региональной археологии в контексте советской науки после 1917 г 31
1.3. Вклад музеев, научных, образовательных и краеведческих организаций в изучение древностей региона 40
1.4. Итоги работ экспедиций столичных научных организаций .61
1.5. Обзор обобщающих работ по археологии Северо-Западного Кавказа .70
Глава 2. Послевоенный период археологического изучения СевероЗападного Кавказа (середина 1940-х – 1968 гг.) 80
2.1. Возобновление археологических исследований после войны учреждениями Кубани и Адыгеи 80
2.2. Археологические работы академических центров: от эпизодических исследований к стационарным экспедициям 89
2.3. Основная проблематика археологии СевероЗападного Кавказа в послевоенных публикациях 109
Глава 3. Новостроечный период археологического изучения Северо-Западного Кавказа (1969 – 1991 гг.) .124
3.1. Формирование основных региональных научных центров археологических исследований 124
3.2. Работы новостроечных экспедиций научно-исследовательских учреждений и вузов СССР .141
3.3. Итоги новостроечных исследований региона: дискуссии и публикации 160
Заключение .181
Список использованных источников и литературы .186
Список сокращений .248
Приложения .250
- Становление региональной археологии в контексте советской науки после 1917 г
- Обзор обобщающих работ по археологии Северо-Западного Кавказа
- Основная проблематика археологии СевероЗападного Кавказа в послевоенных публикациях
- Итоги новостроечных исследований региона: дискуссии и публикации
Становление региональной археологии в контексте советской науки после 1917 г
Октябрьская революция вызвала коренные преобразования во всех областях жизни государства, в том числе в науке. В области общественных наук начался полный пересмотр укоренившихся представлений. Началась реорганизация существовавших научных и учебных центров: Академии наук, Археографической комиссии, университетов, научных обществ, музеев. Это в полной мере коснулось археологии. Императорская археологическая комиссия, существовавшая с 1859 г., была в 1918 г. переименована в Российскую Археологическую комиссию, во главе которой стал известный археолог и организатор Н.Я. Марр1.
19 апреля 1919 г. декретом Совнаркома в Петрограде была создана Российская академия истории материальной культуры (РАИМК)2, реорганизованная в 1926 г. Государственную академию истории материальной культуры (ГАИМК). Претерпели изменения и другие археологические учреждения страны. В 1923 г. Петроградский археологический институт, как самостоятельное учреждение, был закрыт и вошел в состав Петроградского университета, где на его базе развернулось археологическое отделение. В 1924 г. Русское археологическое общество в Петрограде было закрыто и вошло в состав ГАИМК, а его музейные собрания поступили в Государственный Эрмитаж.
С 1922 по 1933 гг. в составе Народного комиссариата просвещения РСФСР существовало Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями (Главнаука), которое руководило работой академий, организовывало научные экспедиции, в том числе археологические, занималось реставрацией, учетом и охраной памятников искусства и старины. В течение нескольких лет руководил археологическим отделом Главнауки В.А. Городцов3.
В 1926 г. все научно-исследовательские институты социально-экономического профиля были объединены в Российскую Ассоциацию научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), спектр научных исследований которой был чрезвычайно широк. Археологической секцией РАНИОН с момента организации руководил В.А. Городцов. В аспирантуре РАНИОН учились А.В. Арциховский, В.Д. Блаватский и др.4
Происходят изменения в регламентации полевых археологических исследований. Если до революции Императорская археологическая комиссия была единственным учреждением, правомочным регламентировать археологические изыскания, то с 1919 г. функции раздваиваются: административные (контроль за организацией археологических исследований и выдача Открытых листов) закрепились за Главнаукой Наркомпроса, а научные – за РАИМК. С 1935 г. полномочия по выдаче Открытых листов переданы в ГАИМК, где был образован сектор полевых исследований. С 1937 г. в связи с вхождением Института истории материальной культуры им Н.Я. Марра в состав Академии наук СССР, функции контроля за археологическими исследованиями с выдачей Открытых листов перешли АН СССР1. В 1927 г. появляется Инструкция к «Открытому листу» на право проведения археологических (палеоэтнологических) раскопок, разработанная Сектором науки Наркомпро-са2. При этом сохраняло еще свою актуальность вышедшее до революции «Руководство для археологических раскопок» В.А. Городцова3. Составленная им методика полевых исследований стала руководством для археологов на последующие десятилетия. В 1934 г. ГАИМК выпустила в свет методическое пособие А.А. Миллера «Археологические разведки»4.
Уже в период реорганизации Археологической комиссии в 1918 г., М.И. Ростовцевым были сформулированы задачи дальнейших археологических исследований. Они были изложены в работе «Классические и скифские древности северного побережья Черного моря». Ближайшими задачами М.И. Ростовцев считал расширение систематических раскопок античных городов (Фанагории, Гермонассы, Гор-гиппии и др.), исследование догреческих поселений в местах, позднее занятых греками, исследование руин древних храмов, преимущественно на Тамани, изучение негреческих городищ по течению р. Днепра, Дона, Кубани и др., сплошное исследование греческих и негреческих некрополей, доследование курганов разграбленных кладоискателями или не окончательно исследованных археологами. Раскопки должны вестись «с широким применением фотографии и с составлением точных топографических и детальных планов и чертежей, с обращением особого внимания на структуру и характер погребального или иного сооружения». Весь добытый при раскопках археологический материал, подлежал сохранению 5.
Одним из ведущих направлений в отечественной археологической науке 1920-х годов была палеоэтнология. Становление палеоэтнологической школы в России связано с именами Д.Н. Анучина и Ф.К. Волкова. Знаменитая «анучинская триада», означавшая синтез данных археологии, антропологии и этнографии определяла стремление палеоэтнологов как можно теснее связать археологические исследования с комплексом естественных наук1. Развитие палеоэтнологической школы шло не в рамках археологических структур (ИАК, Исторический музей, столичные археологические общества и т.п.), а было напрямую связано с Санкт-Петербургским и Московским университетами, где на физико-математических факультетах были созданы кафедры географии и этнографии. Средоточием ученых данного направления стал этнографический отдел Русского музея и Музей антропологии МГУ. Ф.К. Волков указывал, что палеоэтнология, как наука сформировалась на основе элементов ряда других дисциплин – геологии, палеонтологии, археологии и др. и называл ее «учением о происхождении и развитии человечества в физическом и бытовом отношении во времена, предшествовавшие появлению исторических сведений». Результатом исследования ученого должна стать этнологическая реконструкция: не только извлечение из земли древних предметов, но и возможно полное восстановление всей той культуры, остатками которой они являются2.
Представление о палеоэтнологии как об этнографии древности сохраняло свою актуальность на протяжении первой трети ХХ в. Курс палеоэтнологии Ф.К. Волкова включал не одну археологию первобытности, но также археологию варварского мира и частично даже средневековья. Среди учеников Д.Н. Анучина и Ф.К. Волкова были П.П. Ефименко, Г.А. Бонч-Осмоловский, С.И. Руденко, а также работавшие на Кубани в 20–е годы А.А. Миллер и Б.С. Жуков. Уже в ходе организации РАИМК в 1919 г. А.А. Миллером было выдвинуто требование распространять научные методы палеоэтнологии не только на исследование первобытности, но и на все разделы археологии.
С именем А.А. Миллера связаны качественные изменения в археологии раннего железного века. В 1920-х гг. им были на практике разработаны новые методы исследования памятников со сложной стратиграфией. Это видно уже в работах Северо-Кавказской экспедиции 1924–1925 гг., проводившей в частности исследования кубанских городищ и могильников1.
В экспедициях А.А. Миллера при изучении слоев, помимо их зарисовывания и фотографирования, делались вырезки с соответствующими отметками, стратиграфия воспроизводилась с помощью зарисовки в красках. В ходе раскопок велись журналы, в которые вносились все необходимые сведения: пикеты исследуемых поверхностей, глубинные залегания, данные о слоях, а также перечислялись находки, которые затем классифицировались по типам и по признакам их значимости для дальнейшей лабораторной работы. Изучение большого числа находок требовало участия исследователей разных специальностей. В Институт археологической технологии РАИМК для детального изучения передавались фрагменты керамики, изделия из металла, остатки дерева, раковины, кости рыб, млекопитающих, вырезки из культурных слоев2.
Между тем внутриполитическая обстановка в СССР была очень напряженной. Репрессии против представителей старых сословий, духовенства, ученых и интеллигенции, краеведов, начатые сразу же после революции, только набирали обороты. В 1920-х гг. началась чистка рядов профессорско-преподавательского состава с целью освобождения ВУЗов от «буржуазной» профессуры. В этот период подверглись преследованиям многие российские историки дореволюционного поколения. Многие исследователи были вынуждены переориентироваться на изучение национальных республик, где можно было найти некоторое финансирование.Мно-гие профессора были отстранены от работы, умерли от голода и болезней или эмигрировали. РАНИОН, отличительной особенностью которого было широкое привлечение старых специалистов, в 1929 г. был закрыт.
Обзор обобщающих работ по археологии Северо-Западного Кавказа
После Октябрьской революции начинают выходить обобщающие труды на основе археологических материалов Северо-Западного Кавказа. Одной из первых попыток систематизации и интерпретации памятников скифо–сарматского времени Причерноморья стали работы М.И. Ростовцева (1870-1952). Монография «Скифия и Боспор» представляет собой «критическое обозрение памятников литературных и археологических». В «отделе I» автором дает анализ литературным и эпиграфическим памятникам, а в «отделе II» «Памятники археологические» – систематизированы по времени и географическим группам памятники археологии. М.И. Ростовцев дает четкое разделение погребальных памятников: «мы прежде всего должны строго различать некрополи греческих городов, как от некрополей полугреческих поселений, так и от некрополей оседлых жителей скифского царства и выделить в особую категорию те некрополи и отдельные погребения, которые не стоят в связи с какими бы то ни было поселениями, т.е. те погребения, которые принадлежат кочевым и полукочевым племенам степей юга России. М.И. Ростовцев отмечает, что в отношении синдов и меотских племен, в распоряжении исследователей имеется материал только из курганных погребений. «Ни одно поселение этих племен, из которых многие, конечно, не были кочевниками, до сих пор не найдено и не исследовано». Рассматривая скифские погребения VII–III вв. до н.э. на территории Северо–Западного Кавказа, М.И. Ростовцев выделяет Кубанскую и Таманскую группы. В свою очередь в Кубанской он отметил две группы – Келер-месские, Костромские, Воронежские, Ульские, считая их чисто скифскими и курганы у станиц Елизаветинской и Марьянской определяя их связь с группой Се-мибратних и Таманских курганов. К погребениям Таманской группы М.И. Ростовцев отнес курганную группу «Семь братьев», датируя ее рубежом V–IV вв. до н.э. – второй половиной IV вв. до н.э., курганы Карагодеуашх, Большая Близница, курганы Васюринской горы1. В главе, посвященной курганным погребениям степей юга России эллинистического и римского времени, характеризуя курганы у станиц Ярославской, Воздвиженской, Усть-Лабинской, хутора Зубовского, М.И. Ростовцев определил дату проникновения сарматов на Кубань – конец II в. до н.э. В вышедшей в 1918 г. работе «Эллинство и иранство на Юге России», он также указывает, что скифы не позже VII в. до н.э. прочно обосновались на всем северном побережье Черного моря, в том числе и в Прикубанье2. М.И. Ростовцев характеризует первые греческие поселения на берегах Черного моря как «рыболовные станции». В своих работах М.И. Ростовцев также обращается к проблеме датировки т.н. «больших кубанских курганов», раскопанных Н.И. Веселовским в Майкопе, Костромской, Царской, Воздвиженской, Келермесской, Псебайской, Андрюковской и др. Он сопоставил находки из них с памятниками Египта и Месопотамии и предложил датировать майкопский курган III тыс. до н.э.1
А.А. Спицын (1858–1931) в работе «Курганы скифов-пахарей» считал, что скифские памятники Кубани, раскопанные Н.И. Веселовским, можно причислить к скифам-пахарям, вопреки мнению большинства ученых того времени, относивших их к скифам-кочевникам2. А.А. Спицын отмечает, что на Кубани древних поселений пока (к моменту выхода статьи в 1918 г.) не найдено, однако считает несомненным наличие здесь развитой земледельческой культуры и возможность нахождения на Кубани остатков древних поселений.
В трудах крупнейшего историка, антиковеда, профессора Ленинградского института истории, философии и литературы СА. Жебелева (1867–1941), тема Боспорского царства была одной их центральных. В 1930-е гг. он публикует ряд работ по истории Боспора: «Возникновение Боспорского государства» (1930), «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» (1933), «Фиас навклеров в Гор-гиппии» (1935). В статье «Боспорские этюды», С.А Жебелев, впервые после В.В. Латышева затронул вопрос о расселении меотских племен Прикубанья3. В своих работах С.А. Жебелев показывает развитие культуры Северного Причерноморья в античную эпоху, как сложный процесс культурной ассимиляции греков-колонистов и варваров-туземцев, придавая при этом особо важное значение активной роли местного скифо-сарматского населения4.
Перу профессора Ленинградского пединститута, сотрудника ГАИМК А.В. Шмидта (1894–1935) принадлежит первый опыт общей периодизации бронзового века Прикубанья. В 1929 г А.В. Шмидт создал периодизацию на основе анализа курганных памятников доскифского времени («больших кубанских курганов»), разделив их на три последовательные группы – раннекубанскую, среднекубанскую и позднекубанскую, относящихся к начальной ступени северокавказского энеолита1.
Большие заслуги в классификации материалов эпохи энеолита и бронзы принадлежат А.А. Иессену (1896-1964), опубликовавшему серию исследований, содержащих подробную характеристику и хронологию металлических орудий2. С 1933 г. А.А. Иессен являлся секретарем комиссии металлов ГАИМК, созданной с целью проведения изысканий в области древнего производства металлов и использования их месторождений. Результаты своих исследований А.А. Иессен опубликовал в 1935 г. в статье «К вопросу о древнейшей металлургии на Кавказе». В ней он предложил свою периодизацию эпохи бронзы Прикубанья состоящую из трех этапов древнейшей металлургии Кавказа, первый из которых охватывал период развития майкопской культуры3. В дальнейшем, эта периодизация была им уточнена и изложена в послевоенных работах.
К проблеме датировки «больших кубанских курганов» позже обращается Б.Е. Деген-Ковалевский (1894–1941). Он написал специальную работу «Майкоп и скифы», оставшуюся неизданной, в которой отнес «большие кубанские курганы» к скифскому и предскифскому времени4. В 1939 г. Б.Е. Деген-Ковалевский дал развернутое изложение своих взглядов в докладе, сделанном в ИИМК в 1939 г. и напечатанном в виде небольшой статьи. По его мнению, сложившаяся в археологической литературе традиция отнесения этих памятников к начальному периоду освоения металла (А.В. Шмидт, А.А. Иессен, А.М. Тальгрен), неправильна. По убеждению Б.Е. Деген-Ковалевского, основанному на детальной проработке огромного материала, культура «больших кубанских курганов» показывает теснейшие генетические связи со скифскими памятниками и не может быть отнесена ни к III, ни даже к середине II тыс. до н.э., а относится к завершающему этапу северо-кавказского энеолита, на грани освоения бронзы и железа. Абсолютная датировка определена им как предскифская эпоха (VIII–VII вв. до н.э.)1.
Свою схему периодизации энеолита- и бронзового века Северного Кавказа в 1933 г. предложил А.А. Миллер. После раскопок Северокавказской экспедиции, в распоряжении ученого появились данные не только погребальных, но и поселенческих памятников. Периодизация А.А. Миллера состоит из трех стадий: I стадия соответствует неолиту, II стадия включает в себя раннекубанскую и среднекубанскую группы А.В. Шмидта (середина III – II тыс. до н.э.) и III стадия (начало I тыс. – VIII в. до н.э.) предшествующая скифской стадии2.
Результатом многолетних работ на городищах и могильниках раннего железного века Прикубанья стал выход первых обобщающих работ местных исследователей. Для меотской археологии особое значение имеют работы Н.А. Захарова в которых впервые прозвучала мысль о принадлежности прикубанских городищ мео-там. Н.А. Захаровым подробно анализируются прежние точки зрения, сведения античных авторов о Кавказе и историческая обстановка того времени, а городища Прикубанья раннежелезного века увязываются с меотами античных авторов. Население Прикубанья, по мнению Н.А. Захарова, составляли «земледельцы-меоты» и «сармато-меотские племена»3.
В 1937 г. М.В. Покровский опубликовал сводную работу «Городища и могильники Среднего Прикубанья», в которой обобщил исследования за период с 1928 по 1937 гг. К тому времени было зарегистрировано 66 городищ и 17 могильников. Некоторые памятники явились объектом раскопок (Пашковские могильники № 1 и № 2, городище и могильник ст. Елизаветинской, могильник № 2 ст. Усть-Лабинской). М.В. Покровский вслед за Н.А. Захаровым связывает городища и поселения Прикубанья с меотами античных авторов4.
В том же 1937 г. выщла статья М.В. Покровского и Н.В. Анфимова «Карта древних поселений и могильников Прикубанья с IV в. до н.э. по III в. н.э.» в которых были собраны и нанесены на карту известные к концу 1930-х гг. поселенческие памятники и могильники населения Прикубанья раннего железного века. Статья стала итогом довоенных работ кубанских археологов по выявлению и изучению бытовых и погребальных памятников меотской культуры1.
Основная проблематика археологии СевероЗападного Кавказа в послевоенных публикациях
В послевоенный период, работа исследователей помимо полевых изысканий включала публикацию и обобщение полученных материалов. Значительное накопление новых материалов позволило археологам перейти к большим обобщающим работам по истории древних культур Прикубанья и Северо-Западного Кавказа.
Вторая половина 1940-х – 1960-е гг. – время публикаций новых материалов и выхода первых обобщающих работ по каменному веку. Важные находки нижнепалеолитического времени, значительно удревнявшие время появления человека в Прикубанье, нашли отражение в статьях С.Н. Замятнина4 и А.А. Формозова5. В 1960-е гг. П.У. Аутлев издает монографию о нижнепалеолитиченской Абадзехской стоянке в Адыгее6, а А.А. Формозов подвел итоги изучения каменного века Прику-банья за весь предшествующий период. Автор наметил периодизацию каменного века и поставил проблему локальных различий. Обращается внимание на почти полное отсутствие на Кубани памятников мезолита и высказывается предположение о возможности существования в Прикубанье дошелльских памятников (к моменту выхода монографии единственным таким известным местонахождением был карьер Цымбал на Тамани) 1. Монография А.А. Формозова явилась завершающим этапом более чем полувекового периода исследований каменного века СевероЗападного Кавказа.
После Великой Отечественной войны А.А. Иессен вновь поднимает проблему хронологии эпохи ранней бронзы Прикубанья. В статье «К хронологии «больших кубанских курганов» он доказывает, что «большие кубанские курганы» относятся не к концу эпохи бронзы или предскифскому периоду, а к раннему этапу освоения меди и намечает три стадии в развитии эпохи бронзы Северного Кавказа:
- раннекубанская культура, сменившая неолит и включающая два разновременных комплекса: Майкопский и Новосвободненский этап, совпадающий с ранним этапом дольменной культуры Прикубанья (2300 – 1700 лет до н.э.);
- среднекубанская или северо-кавказская культура, включающая памятники как Прикубанья, так и Пятигорско-Кабардинского района (1700 – 1000 лет до н.э.);
- позднекубанская (1000 – 700 лет до н.э.), после которой в Прикубанье уже начинается скифская эпоха2.
А.А. Иессен также отмечает, что к 1950г., в Прикубанье не исследовано ни одного поселения эпохи бронзы и для хронологических построений использованы только погребальные комплексы и клады. А.А. Иессен дал, по сути, первую сводку памятников майкопской культуры и поставил конец продолжавшимся около 50 лет спорам о культурно-хронологическом месте «больших кубанских курганов».
В 1951г. вышла статья А.А. Иессена «Прикубанский очаг металлургии и металлообработки в конце медно-бронзового века», посвященная малоизученному периоду – эпохе поздней бронзы от конца II тысячелетия до н.э. до VII в. до н.э. А.А. Иессен делает вывод о существовании в эпоху поздней бронзы местного при-кубанского центра металлургии и металлообработки, тесно связанного с кобанским, но имеющего свои особенности и дает общую схему хронологии памятников позднебронзового века Северо-Западного Кавказ1.
А.А. Иессен также обращается к теме греческой колонизации Северного Причерноморья, считая, что колонизация явилась выражением двустороннего исторического процесса и была обусловлена всем предшествующим развитием как самих греков, в первую очередь ионийцев, так и местного населения степей. Основывать колонии заставляли греков прежде всего торговые интересы2.
Развернувшиеся в послевоенные годы археологические работы привели к открытию в различных областях Северного Кавказа многочисленных погребальных и, что принципиально важно, бытовых памятников эпохи ранней бронзы. Важным этапом в изучении памятников ранней бронзы стали работы Е.И. Крупнова, поставившего вопрос о том, что культуру эпохи ранней бронзы Северного Кавказа следует именовать майкопской. В капитальной монографии «Древняя история Северного Кавказа» им широко привлечены прикубанские материалы3.
В послевоенный период существенно пополнились сведения о степных культурах эпохи бронзы юга СССР, в частности катакомбной. А.А. Иерусалимская в работе 1958 г. выделяет черты предкавказского варианта катакомбной культуры и предлагает ее периодизацию, включающую три этапа:
- I этап 1700 – 1500 гг. до н.э., синхронный с погребениями раннего («при-вольненского») этапа северокавказской культуры;
- на II этапе значительная часть памятников распространяется на юг, в левобережье Кубани и синхронна развитой срубной культуре (1500 – 1200 гг. до н.э.);
- III этап относится к самому концу эпохи бронзы – началу раннего железного века (1200 – 800 гг. до н.э.) 4.
Обозначенная в работах В.А. Городцова, А.В. Шмидта, А.А. Иессена и других исследователей северокавказская культура эпохи бронзы (II тыс. до н.э.), пришедшая на смену майкопской культуре, рассматривается в работах В.И. Марковина конца 50-х – начала 60-х гг., с точки зрения ее происхождения и основных черт материальной культуры. Границы раннего этапа северокавказской культуры определены В.И. Марковиным с начала II тыс. до н.э. по 1700 г. до н.э. Второй этап, когда складываются основные черты погребального обряда и типы инвентаря обозначен с 1700 по 1500 гг. до н.э. Третий этап определен серединой II тысячелетия до нашей эры – концом II тысячелетия до нашей эры, когда носители северокавказской культуры приходят в соприкосновение с носителями степных культур (катакомбной и срубной) и меняется облик материальной культуры1.
Монография В.И. Марковина явилась первым специальным обобщающим исследованием по эпохе средней бронзы Северного Кавказа, в которой автор подвел итоги многолетней историографии и предложил свою интерпретацию материалов периода развитой бронзы. Именно в работе 1960 г. В.И. Марковин закрепил понятие «северокавказская культура» за всеми памятниками II тыс. до н.э. на территтории Северного Кавказа. Эта работа стала знаковой для изучения эпохи бронзы и во многом предопределила пути дальнейших исследований на ближайшие десятилетия.
В 1960 г. вышла сводная работа Л.И. Лаврова «Дольмены СевероЗападного Кавказа», в которой была проведена полная систематизация всех дольменных построек. В этом труде, своеобразном каталоге дольменов, учтено 1139 построек, известных со времени путешествия П.С. Палласа и до 1960 года2. Л.И. Лавров также ввел в научный оборот т.н. «майкопскую надпись», найденную случайно в 1960 г. на территории Коэщевского городища3.
Обобщающие работы по раннему железному веку охватывали в основном проблемы истории меотской и сарматской культур. Значительную часть публикаций составляет введение в научный оборот новых памятников.
Первые выводы о характере населения Прикубанья в раннем железном веке появляются в 1949 г. в статье Н.В. Анфимова «К вопросу о населении Прикубанья в скифскую эпоху»4. Для восстановления этнографической карты Северного Кавказа раннескифского периода автор привлекает данные археологических исследований, полученные в результате раскопок и обследований на кубанских городищах. Он пересматривает точку зрения, сложившуюся к тому времени об эллинистическим или сарматском времени бытования многих памятников исследованных М.В. Покровским и В.А. Городцовым и удревняет время возникновения кубанских городищ до VI в. до н.э. Автор считает, что основным населением Прикубанья в скифскую эпоху были меоты и сарматы. По среднему и нижнему течению Кубани население было в основном оседлое, земледельческое, а в Закубанье – полукочевое. На основании рассмотренных материалов Н.В. Анфимов делает вывод о местном автохтонном развитии общества в рассматриваемый период.
В конце 1940-х – начале 1950-х гг. появляются первые попытки периодизации меотской культуры. В 1948 г. Н.В. Анфимов на основании анализа инвентаря, а также обряда захоронений трех могильников (УстьЛабинского № 2, Елизаветинского городища и Краснодарского городища за кожзаводами) предложил периодизацию меотской культуры выделив три периода: раннемеотский с VI по IV вв до н.э., среднемеотский III–II вв до н.э. и позднемеотский (делится на первую меото– сарматскую I–II вв. н.э. и вторую меото–сарматскую II–III вв. н.э. эпохи) 1. Несколькими годами позже Н.В. Анфимов анализируя материалы УстьЛабинского могильника № 2 уточнил свою периодизацию выделив четыре хронологические группы (VIV вв до н.э., IV начало III в. до н.э., III – первая половина I вв до н.э., вторая половина I в. до н.э. II в. н.э.). Эти хронологические группы в основном соответствуют историческим периодам жизни меотских племен2. Однако, при всей важности данной публикации, Н.В. Анфимов издал погребальные комплексы не полностью, а частично (выборочно).
Итоги новостроечных исследований региона: дискуссии и публикации
Накопленные за годы существования СССР значительные материалы позволили специалистам перейти к подготовке и публикации фундаментальных обобщающих работ по всем эпохам древней истории Северо-Западного Кавказа. В 1980-е гг. выходит серия томов «Археологии СССР» по основным хронологическим эпохам, ставшая своеобразным итогом советского периода изучения древних культур на территории страны. Многие обобщающие работы (особенно монографии) были опубликованы уже в 90-е гг., что объясняется необходимостью обработки и осмысления, полученных ранее материалов. Однако упоминание их необходимо в силу важности представленных в них научных выводов и понимания в целом итогов изучения древних культур Северо-Западного Кавказа в советский период.
В области изучения каменного века стали выходить сводные работы, крупнейшими из которых стали монографии В.П. Любина «Мустьерские культуры Кав-каза»2, «Палеолит Кавказа»3 и Х.А. Амирханова «Верхний палеолит Прикубанья»4. Одним из первых в серии «Археология СССР» вышел том «Палеолит СССР», в котором представлены очерки В.П. Любина «Ранний палеолит Кавказа» и Н.О. Баде-ра «Поздний палеолит Кавказа», рассматривающие палеолитические памятники Северо-Западного Кавказа5.
Количество исследованных к 80-м годам палеолитических памятников позволило сделать первые обобщения. Было установить, что большинство палеолитических памятников Северо-Западного Кавказа находятся на его северном макросклоне. Наиболее древние из них (ашельские), относящиеся к раннему и среднему палеолиту являются памятниками открытого типа. Памятники второй половины среднего палеолита (мустьерские) и позднепалеолитические находятся в основном в пещерах и сохранились гораздо лучше. Они концентрируются в основном в Восточном Закубанье, в районе долины р. Лабы (Монашеская, Баракаевская пещеры, Губский навес) и на притоках рек Белой и Пшехи (пещеры Матузка и Мезмайская). Среди внепещерных памятников мустьерских охотников наиболее известна Иль-ская стоянка, изучение которой продолжалось на протяжении всего советского периода. Исследования В.П. Любиным материалов стоянок Монашеской, Баракаев-ской пещер и Губского навеса 1, позволили ему выделить особую губскую мусть-ерскую культуру со своеобразной индустрией1.
В монографии Х.А. Амирханова «Верхний палеолит Прикубанья» дана оценка крупной позднепалеолитической стоянке в навесе Сатанай (Губский навес 7), в культурном слое которой впервые были обнаружены остатки захоронения поздне-палеолитического человека, по морфологическим признакам близкого кроманьонцам Восточной Европы2. Своеобразие индустрии навеса Сатанай дало основание Н.О. Бадеру отнести возраст стоянки к мезолиту и на ее основе выделить особую губскую культуру3.
Важные сведения о палеолите СевероЗападного Кавказа были получены при изучении Мезмайской пещеры, расположенной в верховьях р. Курджипс. Памятник с высокоразвитой технологией расщепления камня датируется авторами раскопок (Л.В. Голованова, В.Б. Дороничев) от позднего палеолита до раннего мезолита4. В методике исследований использовались радиоуглеродные датировки и данные спорово-пыльцевых анализов из культурных слоев.
Возросло количество исследованных памятников южного причерноморского склона СевероЗападного Кавказа. Если в межвоенный и послевоенный период было известно всего шесть пещерных памятников (Ахштырская, Ацинская, Малая Воронцовская, Навалишенская, Кепшинская, Хостинские пещеры), то в новостро-ечный период число их значительно возросло, их материалы вводятся в научный оборот: стоянка Широкий Мыс, Кадошское, Тенгинское и Адербиевское местона-ходжения, Родники, Богатыри, Нижняя Пластунка и др5. Также П.У. Аутлевым был представлен итоговый очерк по истории изучения каменного века Адыгеи в советский период1.
В результате широкомасштабных полевых исследований были открыты множество новых памятников эпохи ранней бронзы. Важным событием в изучении майкопской культуры стала монография Р.М. Мунчаева, в которой были опубликованы и систематизированы майкопские материалы, ранее неизвесные или труднодоступные для специалистов. Ареал майкопской культуры, благодаря послевоенным открытиям, стал охватывать территорию от Таманского полуострова до Дагестана. Итогом осмысления нового материала явилась трехчленная периодизация майкопской культуры по погребальному инвентарю2. Важно отметить, что с середины 1970-х гг. все более определенно стали выявляться две точки зрения на происхождение и развитие майкопской культуры. Согласно первой точке зрения (А.А. Иессен, Р.М. Мунчаев), памятники концентрирующиеся вокруг Майкопского кургана и комплексы, относящиеся по материалу к кругу новосвободненских гробниц, объединяются в одну майкопскую культуру и являются этапами ее развития (ранний и поздний) 3. Согласно второй точке зрения (А.Д. Столяр, В.А. Сафронов и Н.А. Николаева), новосвободненская группа памятников представляет собой самостоятельную культуру не имеющую генетических связей с комплексом Большого Майкопского кургана. Появление майкопской культуры на Северном Кавказе связано с миграцией из Северной Месопотамии арамейского населения4. Майкопскую культуру от новосвободненской отделял также А.Д. Резепкин, увидивший аналогии культуры воронковидных кубков Центральной Европы с новосвободненскими материалами5.
Майкопскую культуру исследователи стали рассматривать как связующий культурный ареал между Передним Востоком и Северным Кавказом1, либо относить к переднеазиатскому блоку культур2. Майкопская культура также рассматривалась в рамках концепции металлургических провинций3.
Важной вехой в изучении дольменов Северо-Западного Кавказа стали работы специальной экспедиции ИА АН СССР под руководством В.И. Марковина. Полученные экспедицией материалы оживили интерес к дольменным памятникам, что нашло отражение в ряде статей (В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой4, А.Д. Резеп-кина5, М.Б. Рысина6). Делались попытки связать их типологию с европейскими мегалитами7. Работы 1970-80-х гг. позволили очертить территорию, занимаемую дольменными памятниками на Западном Кавказе. Большое значение имели раскопки с 1979 по 1986 гг. А.Д. Резепкиным в ст. Новосвободной (урочище Клады) под-курганных дольменов. Стали изучаться поселения дольменной культуры (на Дегуа-кской поляне8, у пос. Старчики9). Итог изучения кавказских дольменов подведен В.И. Марковиным в монографии 1978 года10, а затем, по состоянию на начало 1990-х гг. в более сжатом виде в одноименном очерке тома «Археология»11.
Благодаря быстрому накоплению новых материалов по эпохе бронзы, которые зачастую не укладывались в культурно-хронологическую схему, предложенную В.И. Марковиным в монографии 1960 г., стали появляться работы оппонентов. В целом для работ новостроечного периода характерным является отход от стадиальных и автохтонных моделей развития культур, сложившихся в работах Е.И. Крупнова, А.А. Иессена, В.И. Марковина. Появляются миграционные гипотезы возникновения и развития древних культур региона.
Прежде всего следует выделить работы В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой 1970-х – начала 80-х гг. Попытку периодизации памятников Предкавказья эпохи бронзы В.А. Сафронов предпринял на основе анализа находок импортов северокавказского металлического инвентаря в стратифицированных курганах Калмыкии1. В.А. Сафроновым была предложена 12-ступенчатая периодизация для восьми районов Прикубанья и Закубанья на основе стратиграфии 141 кургана. Верхний этап эпохи бронзы в Центральном и Западном Предкавказье он разделил на два периода (СБ I и СБ II), включающих пять стратиграфических горизонтов. В Прикубанье вытянутые погребения в ямах занимали горизонты СБ Iа и СБ Ib2. Построение культурно-хронологических колонок и моделей последовательной смены хронологических горизонтов в работах В.А. Сафронова стало новым в методике изучения курганных древностей Предкавказья и в последующим использовались другими исследователями бронзового века (А.Н. Гей, В.А. Трифонов и др.).
Н.А. Николаева используя выводы В.А. Сафронова, а также идею влияния культур шаровидных амфор и шнуровой керамики Восточной Европы на происхождение памятников эпохи бронзы Северного Кавказа, выделила «кубано-терскую» культуру (или культуру шаровидных амфор Северного Кавказа). Помимо связей с Восточной Европой (путем миграций), большую роль в сложении «кубано-терской» культуры, по ее мнению, сыграла куро-аракская традиция. Основой для выделения «кубано-терской» культуры и ее периодизации послужил погребальный инвентарь, включающий, в том числе несколько новых памятников, раскопанных в 1970-х гг. в Северной Осетии и Прикубанье3.