Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История изучения элементного состава медно-бронзовых изделий тагарской культуры 27
1.1. Первые результаты химических анализов металла с территории распространения памятников тагарской культуры (вторая половина XIX в.) 27
1.2. Исследование состава бронз тагарской культуры в первой половине XX в 33
1.3. Исследование состава бронз тагарской культуры в 1950-е гг. 35
1.4. Исследование состава бронз тагарской культуры в 1960-е – 1980-е гг 37
1.5. Исследование состава бронз тагарской культуры в 2000-е гг 50
Глава 2. Металл северо-западного лесостепного района тагарской культуры 54
2.1. Состав металла медно-бронзового инвентаря из памятников раннего этапа тагарской культуры 54
2.1.1. Результаты элементного анализа 55
2.1.2. Результаты исследования состава металла северо-западной лесостепи в сравнении с результатами анализа степных бронз 59
2.2. Состав металла медно-бронзового инвентаря из памятников развитого этапа тагарской культуры 66
2.2.1. Результаты элементного анализа 66
2.2.2. Результаты исследования состава металла северо-западной лесостепи в сравнении с результатами анализа степных бронз 71
2.3. Состав металла медно-бронзового инвентаря из памятников заключительного этапа тагарской культуры 72
2.3.1. Результаты элементного анализа 73
2.3.2. Результаты исследования металла северо-западной лесостепи в сравнении с результатами анализа степных бронз 76
2.4. Состав металла медно-бронзового инвентаря из памятников переходного тагаро-таштыкского периода 78
2.4.1. Результаты элементного анализа 78
2.4.2. Результаты исследования металла северо-западной лесостепи в сравнении с результатами анализа степных бронз 82
2.5. Соотношение химико-металлургических групп сплавов с категориями и типами инвентаря тагарской культуры северо-западного лесостепного района 86
Глава 3. Рудная база и металлообработка в северо-западном лесостепном районе тагарской культуры 107
3.1. Маркеры повышенных концентраций 107
3.2. Лигатуры сплавов на медной основе 118
3.3. Рудная база северо-западного лесостепного района тагарской культуры 124
3.4. Следы бронзолитейного производства в северо-западном лесостепном районе тагарской культуры 126
Заключение 144
Список сокращений и условных обозначений 156
Список использованных музейных коллекций 158
Список архивных источников 159
Список литературы 162
Приложение 1 183
- Первые результаты химических анализов металла с территории распространения памятников тагарской культуры (вторая половина XIX в.)
- Результаты исследования состава металла северо-западной лесостепи в сравнении с результатами анализа степных бронз
- Соотношение химико-металлургических групп сплавов с категориями и типами инвентаря тагарской культуры северо-западного лесостепного района
- Следы бронзолитейного производства в северо-западном лесостепном районе тагарской культуры
Первые результаты химических анализов металла с территории распространения памятников тагарской культуры (вторая половина XIX в.)
К изучению состава древнего металла с территории распространения памятников тагарской археологической культуры одним из первых обратился русский химик Генрих Вильгельм Струве (1822 – 1908) [Черных, 1969; Селимханов, 1970; Дураков, 2010; Гончаров, 2015], защитивший диссертацию на звание магистра химии по теме «Рассуждение об определении веса атома некоторых простых тел» в 1850 г. в Петербургском университете, а в 1853 г. издавший «Химические таблицы для вычисления количественных разложений» [Муравьева, 2013, с. 20, 21]. В 1866 г. в Бюллетене Императорской Академии наук им были опубликованы результаты химических исследований, выполненных по просьбе В. В. Радлова [Радлов, 1896, с. 15]. Впоследствии эти данные неоднократно цитировались в трудах Н. Попова (1873), Д. А. Клеменца (1886) и др. По всей видимости, анализы были произведены в период работы Г. В. Струве пробирером в лаборатории Горного департамента в Санкт-Петербурге (1849 – 1867/1869) [Абалакин и др., 2003; Муравьева, 2013].
С целью узнать, случайна ли разница в составе бронзовых сплавов Алтая и Енисейской степи, «или она зависит от степени познаний в деле отливки металла» [Радлов, 1896, с. 15], Г. В. Струве произвел химический анализ четырех ножей из Абаканской долины (прил. 3, табл. 1). Были определены процентные содержания трех элементов – меди (88,67 – 99 %), олова (0,32 – 10,1 %) и железа (0,05 – 0,34 %) [Там же]. Сравнив эти результаты с известными ему данными по алтайским бронзам, Г. В. Струве заключил, что в сплавах орудий доля олова составляла 10 %, а в металл для изготовления украшений добавлялся свинец, благодаря чему сплав легче плавился и поддавался обработке [Клеменц, 1886, с. 54; Радлов, 1896, с. 16]. Предпринятое исследование послужило для В. В. Радлова основанием утверждать, что «народы древнейшего медного периода, населявшие Алтай и Саянский хребет, обладали в деле сплава металлов опытностью и познаниями» [Радлов, 1896, с. 16].
Анализ металлических находок для В. В. Радлова производил и другой специалист – Федор Федорович Бейльштейн (1838 – 1907) – профессор химии, заведующий химической лабораторией Петербургского технологического института, пионер в изучении кавказской нефти [Арбузов, 1948, с. 21]. С 1888 г. он являлся ординарным академиком Физико-математического отделения Академии наук по специальности «технологии и химии, приспособленные к искусствам и ремеслам» [Щербинина, 2012, с. 4]. На одном из публикуемых В. В. Радловым бронзовых ножей Ф. Ф. Бейльштейном был выявлен белый металлический слой, состоящий из олова [Радлов, 1888, с. 8].
В 1869 г. вышла немецкоязычная публикация результатов аналитических работ барона Эрнста Фрайхеррна фон Бибры (1806 – 1878). Всего немецким естествоиспытателем было произведено более 250 анализов древних медных, железных и серебряных предметов различного происхождения [Селимханов, 1970, с. 22]. В числе проанализированных Э. Ф. фон Биброй изделий из Сибири значились обломки орудия, трубочки, палочки и пряжка (прил. 3, табл. 1). В их сплавах выявлены примеси сурьмы (до 0,1 %), никеля (до 1,2 %), железа (до 0,72 %), свинца (до 1,02 %), цинка (2,93 – 10,15 %) и олова (2,94 – 4,96 %) [Ивановский, 1884, с. 39, 40].
В период с 1877 по 1879 год 11 бронзовых и медных предметов из Енисейской губернии были проанализированы Химико-технической комиссией при Комитете Антропологической выставки. Химический анализ выполнялся Д. А. Поржезинским, П. А. Григорьевым и А. А. Карцевым. Вещи происходили из коллекции М. К. Сидорова, принадлежавшей Комитету Антропологической выставки, один кельт был предоставлен для анализа Ю. Д. Филимоновым [Архипов, 1880, с. 201]. Результаты работы Комиссии докладывались на седьмом заседании первой сессии Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии 13 апреля 1879 г. Иваном Павловичем Архиповым (1839 – 1898) – профессором, специалистом по технологии красящих веществ. С 1867 г. он заведовал химическим отделением, а в 1881 – 1883 гг. возглавлял Императорское московское техническое училище. С 1874 г. И. П. Архипов состоял профессором кафедры технологии и технической химии Московского университета [Фадеев и др., 2005, с. 100].
Химический анализ енисейских находок производился по восьми элементам (медь, олово, свинец, железо, цинк, серебро, золото, сера). Были исследованы топор, украшение, два наконечника копья, кинжал, два кельта, три ножа и зеркало (прил. 3, табл. 1). В описании результатов химического анализа И. П. Архипов указывал, что примеси к меди могли быть добавлены намеренно или случайно. При намеренных добавках сплав именовался «несомненной бронзой». Итогом описания состава енисейского металла стала условная группировка сплавов. «Почти из чистой меди» оказались изготовлены топор и украшение (содержит 0,48 % олова и 0,19 % свинца). «Из сплава содержащего весьма небольшое количество олова», меньшее, чем в «употребляемых в настоящее время», изготовлены два наконечника копья, кинжал и кельт (1,07 – 3,23 % олова). В разрезе этот сплав имел красный цвет. Из бронзы «сходной по составу с некоторыми сплавами употребляемыми в настоящее время» изготовлены три ножа (12,09 – 13,46 % олова и 0,41 – 5,03 % свинца). Из сплава, состав которого «совершенно соответствует тому назначению, которое имела вещь», изготовлено зеркало (22,45 % олова, следы железа, 2,76 % серебра). В разрезе этот сплав имел белый цвет. Металл кельта содержал 4,6 % цинка [Архипов, 1880, с. 198, 201].
В 1883 г. работы по исследованию состава бронз Минусинского края были проведены горным инженером, преподавателем Горного института, автором «Французско-русского словаря главнейших терминов и выражений по горнозаводскому делу и соприкасающимся к нему наукам» (1897) Дмитрием Александровичем Сабанеевым [Черников, 1951, с. 140; Черных, 1969, с. 71].
Являясь одним из инициаторов создания Комиссии по производству химико-технических анализов древних бронз Императорского русского археологического общества [Извлечение из протоколов Комиссии…, 1884, с. I – IV], Д. А. Сабанеев проанализировал, в числе прочих, 29 вещей из коллекции И. А. Лопатина (прил. 3, табл. 2). В статье 1951 г. «К вопросу о составе древних бронз Казахстана» результаты, полученные Д. А. Сабанеевым, были интерпретированы С. С. Черниковым [Черников, 1951, с. 151 – 158]. Девять ножей, кельт и топор, проанализированные Д. А. Сабанеевым, впервые были соотнесены с тагарской археологической культурой Ю. С. Гришиным [Гришин, 1960, с. 204, 205].
Д. А. Сабанеевым определены в сплавах процентные содержания меди (67,9 – 98,9 %), олова (0,1 – 11,6 %), свинца (до 1 %), серебра (до 0,05 %), железа (до 0,2 %), цинка (0,7 – 4 %), следы золота, серы и сурьмы. Позже анализ металла этих же вещей был произведен в лаборатории Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК) и показал отсутствие цинка [Гришин, 1960, с. 143].
Почти на 400 результатов анализа бронз, опубликованных к тому времени, опирался в своих трудах В. М. Флоринский. Он и сам инициировал проведение химических исследований. Так, для определения состава бронзы из Томского археологического музея в лаборатории Томского университета семь анализов были выполнены профессором Ф. К. Крюгером [Флоринский, 1898, с. 374].
Ординарный профессор Императорского Томского университета Фридрих Карлович Крюгер (1862 – 1936) с 1895 по 1912 г. заведовал кафедрой медицинской химии. Он читал лекции, вел практические занятия, проводил медико-химические анализы, являлся редактором Известий Императорского Томского университета, участвовал в работе Общества естествоиспытателей и врачей [Некрылов, 2007, с. 140]. В числе археологических предметов, для которых им были сделаны анализы – нож из Ачинского округа и два ножа из Мариинского округа (№№ 3281, 3217 и 3231) (прил. 4, табл. 1). Были определены два элемента – медь и олово, доля последнего составляла в перечисленных предметах соответственно 15 %, 1,5 % и 24 % [Там же].
Таким образом, во второй половине XIX в. были опубликованы результаты химических анализов, по меньшей мере, тридцати двух медно-бронзовых, по преимуществу случайных, находок, с территории, отнесенной позже к ареалу тагарской археологической культуры. За исключением данных, полученных Д. А. Сабанеевым, культурно-хронологическая принадлежность исследованного металла археологами не устанавливалась.
Вторая половина XIX века примечательна также и как период первых попыток оформления организационных и теоретических основ приложения химии к археологии. Одним из первых тому примеров может послужить работа упоминавшейся Химико-технической комиссии при Комитете Антропологической выставки. В ходе подготовки к незаурядному для науки того времени мероприятию Комитет возложил на себя, помимо прочего, разрешение вопроса «о химическом исследовании древних бронз и других металлических предметов, находимых при раскопках курганов, могил, городищ и других остатков жизни древних народов в различных местностях России и ее окраинах» [Архипов, 1880, с. 197]. С этой целью в 1877 г. и была учреждена особая Химико-техническая комиссия. Программа ее деятельности предполагала: «чтобы выбор предметов для исследований производился археологами, и чтобы исследованиям подвергались бронзы, не только найденные при раскопках производившихся Членами Комитета, но что желательно было бы иметь анализы бронз из других замечательных раскопок, чтобы впоследствии из полученных результатов мог бы составиться материал пригодный для обобщений и выводов» [Там же]. С 1877 по 1879 г. членами Химико-технической комиссии были проанализированы 85 древних бронзовых и медных предметов, в том числе из раскопок А. П. Богданова, А. С. Уварова, В. Г. Тизенгаузена, Ю. Д. Филимонова.
В 1881 г. была учреждена Комиссия по производству химико-технических анализов древних бронз из числа членов Императорского археологического общества, под председательством Л. К. Ивановского [Извлечение из протоколов Комиссии…, 1884, с. I]. Ею декларировалось: приложение химии должно являться драгоценным пособием и даже иногда единственным источником для доисторической археологии; изучение состава бронз дает указания на степень развития народов и направления торговых путей. Задачами анализов объявлялись: установление качественного и количественного состава изделий, мест добычи «материала», приемов, способов и мест приготовления изделий, выяснение случайного или осознанного происхождения пропорций составных частей сплавов. Анализ бронз Сибири выделялся в четвертую группу (из пяти) в порядке работ Комиссии [Там же, с. III].
Результаты исследования состава металла северо-западной лесостепи в сравнении с результатами анализа степных бронз
Выше рассмотрены пять коллекций медно-бронзовых изделий из погребений раннего этапа тагарской культуры северо-западной лесостепи. Выявленные соотношения химико-металлургических групп сплавов в комплексах не одинаковы:
1) металл могильников Изыкчуль II и Косоголь II почти полностью представлен медью и мышьяковистой бронзой. Исключением стал нож № 56-41 из м. 1, к. 3 могильника Косоголь II, изготовленный из оловянистой бронзы.
2) металл могильников Серебряково I, Березовского и Большепичугино почти полностью представлен оловянистой бронзой. Исключением стал медный нож № 61-377 из м. 1, к. 8 Серебряково I.
В исследованных памятниках раннего этапа тагарской культуры северозападной лесостепи проявляются две металлургические традиции – одна основана на меди и лигатуре мышьяка, вторая – на лигатуре олова. Указанные традиции коррелируют с обособленными позициями двух групп памятников – материалы могильников Изыкчуль II и Косоголь II соответствуют материалам памятников подгорновского этапа, по М. П. Грязнову. Исследованные комплексы Серебряково I, Большепичугино, Березовского соответствуют археологическим комплексам биджинского этапа, по М. П. Грязнову, второй биджинской группы, по П. В. Герману. Сравним полученные результаты с раннетагарскими материалами минусинского района культуры.
Элементный состав раннетагарского металла Минусинских котловин исследован С. В. Хавриным по материалам погребальных памятников: Бейка (прил. 4, рис. 58 – 61), Большая Ерба I (прил. 4, рис. 62 – 66), Жемчужный I (прил. 4, рис. 67 – 70), Жемчужный II, Катюшкино (прил. 4, рис. 71 – 73), Луговое (прил. 4, рис. 74 – 77), Тигир Тайджен IV (прил. 4, рис. 78 – 83), Топаново (прил. 4, рис. 84 – 86), Федоров улус (прил. 4, рис. 87 – 91), Хыстаглар (прил. 4, рис. 92), Станция Аскиз ПМК-6 (прил. 3, табл. 5, 6).
Для степных подгорновских памятников С. В. Хавриным установлено, что более 75 % изделий из них выполнены из мышьяковистой меди, а также зафиксирована острая нехватка олова, когда низкооловянистыми бронзами представлены единичные предметы [Хаврин, 2003а, с. 211]. Им выявлено, что «большинство проанализированных предметов имеет очень близкий химический состав, в котором медь составляет основу, а основными компонентами являются никель (от десятых долей процента до 2 – 3 %) и мышьяк (0,5 – 8 %)» [Хаврин, 2007, с. 115]. С. В. Хавриным сделан вывод: «на раннетагарском этапе основным типом сплава является медный с естественными примесями мышьяка и никеля. Отдельные предметы, главным образом украшения, легируются небольшим количеством олова» [Хаврин, 2000, с. 187].
С учетом применяемого автором диссертационного исследования подхода по выявлению химико-металлургических групп сплавов были обработаны данные, опубликованные С. В. Хавриным. Всего учтены 87 результатов анализа – построены частотные гистограммы и выделены рецептуры бронз – из 11 памятников Минусинских котловин: Тигир Тайджен IV (к. 1, м. 1), Катюшкино (к. 3, м. 2; к. 6, м. 1, 2), Жемчужный I (к. 2, м. 3; к. 3, м. 2, 3), Жемчужный II (к. 1), Хыстаглар (к. 1, о. Б, м. 1), Большая Ерба I (к. 3, о. Б, м. 1), Топаново (к. 1, м. 2; к. 2, м. 1, 6), Федоров улус (впускное захоронение), Бейка (к. 2, м. 1, 2), Луговое (к. 1, м. 3; к. 2, м. 2, 3; к. 3, м. 1, 2; к. 4, м. 1), Колок (к. 9, м. 1; к. 10, м. 1).
Сравнение химико-металлургических групп тагарских сплавов из памятников северо-западного лесостепного и минусинского районов показало, что геохимическими примесями к меди в металле подгорновских комплексов на всем пространстве культуры выступают никель (от 12 до 75 % металла в памятниках), мышьяк (от 11 до 100 % металла в памятниках, за исключением Катюшкино и Большой Ербы I), в единичных случаях – сурьма и железо (Бейка, Катюшкино, Тигир Тайджен IV) (прил. 4, рис. 93). По доле сплавов с повышенными концентрациями никеля раннетагарские памятники можно разделить на группы (прил. 4, рис. 94):
1) Тигир Тайджен IV (12 %);
2) Катюшкино (20 %), Хыстаглар (25 %), Большая Ерба I (28 %), Жемчужный I (29 %);
3) Топаново (38 %), Косоголь II (44 %), Изыкчуль II (50 %), Бейка (56 %), Луговое (62 %);
4) Федоров улус (75 %).
Выявленные химико-металлургические группы подгорновского металла: чистая медь, мышьяковая медь, мышьяковистая бронза, оловянистая бронза, оловянисто-мышьяковистая бронза (прил. 4, рис. 95). Случаи оловянистых бронз единичны (Федоров улус, Бейка, Луговое, Топаново, Косоголь II). Также незначительны доли вещей из оловянисто-мышьяковистого сплава (Большая Ерба I, Луговое, Тигир Тайджен IV). Главными же рецептурами являются мышьяковая медь (от 11 до 62 % металла в памятниках, при отсутствии этого типа сплава в коллекциях Катюшкино и Большой Ербы I) и мышьяковистая бронза (от 22 до 86 % металла в памятниках, при отсутствии этого типа сплава в коллекции Федорова улуса).
Представляют также интерес доли сплавов с оловом. По этому показателю намечаются четыре группы памятников (прил. 4, рис. 96):
1) Изыкчуль II, Жемчужный I, Катюшкино, Хыстаглар (вещи из металла, легированного оловом отсутствуют);
2) Тигир Тайджен IV, Луговое, Косоголь II, Бейка, Топаново (доля вещей из легированного оловом металла составляет от 6 до 15 %);
3) Большая Ерба I (доля металла, легированного оловом составляет 28 %);
4) Федоров улус (доля металла, легированного оловом – 38 %).
Решение вопроса о формировании медно-мышьяковой металлургической традиции раннего этапа тагарской культуры связано с исследованием металла хронологически предшествующих археологических памятников. Так, изучение металла эпохи поздней бронзы нижнетейской группы памятников Минусинских котловин (Торгажак, Арбан, Федоров улус), предпринятое С. В. Хавриным, показало, что «от позднекарасукского к раннетагарскому времени намечается тенденция к увеличению таких естественных примесей как сурьма, мышьяк и никель и уменьшению количества свинца. Что касается искусственных добавок, то некоторые украшения карасукской культуры легируются оловом. Позже, лугавские металлурги работают уже в условиях сильного дефицита этого металла, поэтому количество оловянистых бронз значительно сокращается, и постепенно отрабатывается металлургический процесс, при котором часть естественных примесей (таких как мышьяк, сурьма и никель) переходит из руды в сплав» [Хаврин, 2001а, с. 119]. Металл лугавской культуры исследован также по материалам памятников Бейская шахта, Лугавское 3, Кривая 6. По этим данным, основу набора химико-металлургических групп в них «составляют мышьяковые бронзы; остальное приходится на долю мышьяково-сурьмяных, мышьяково-цинковых, оловянно-мышьяковых бронз и «чистой» меди» [Бобров и др., 1997, с. 46].
Таким образом, карасукская, лугавская, а также ирменская металлообработка демонстрируют вытеснение оловянных и оловянно мышьяковых бронз мышьяковыми, а также высокомышьяково-сурьмяными и мышьяково-цинковыми бронзами. По заключению В. В. Боброва, С. В. Кузьминых и Т. О. Тенейшвили, причиной мог послужить «кризис оловодобычи в алтайских производящих центрах» [Там же, с. 69]. Как показывают проанализированные в диссертационном исследовании материалы, дефицит олова продолжил сказываться и в металлургии раннего этапа тагарской культуры северо-западной лесостепи.
Для степных биджинских комплексов (эти памятники С. В. Хаврин называет «неранними в раннетагарской группе» [Хаврин, 2000, с. 187]) С. В. Хавриным установлено: «Группа изделий из погребений переходного (или смешанного) типа, отлита из оловянистой бронзы…, что сближает ее с сарагашенскими. Однако по количеству свинца (менее 1,2 %) эти бронзы ближе к группе раннетагарских» [Там же, с. 184, 185]. По его заключению, на территории Минусинских котловин «на смену меди приходит оловянистая бронза… Причем момент этот фиксируется достаточно точно – памятники предсарагашенского (биджинского) типа».
С учетом применяемого автором диссертационного исследования подхода по выявлению химико-металлургических групп сплавов были обработаны данные, опубликованные С. В. Хавриным по составу биджинского металла. Всего учтены 33 результата анализа – построены частотные гистограммы и выделены рецептуры бронз – из трех памятников Минусинских котловин: Бейка (к. 1, м. 1) (прил. 4, рис. 97 – 100); Станция Аскиз, ПМК-6 (м. 1 – 3) (прил. 4, рис. 101 – 104); Катюшкино (к. 2, м. 1 – 3; к. 3, м. 1; к. 5, м. 1, 2) (прил. 4, рис. 105 – 107).
Сравнение состава биджинских бронз из памятников северо-западного лесостепного и минусинского районов показало, что на всем пространстве тагарской культуры в повышенных концентрациях встречается мышьяк, в единичных случаях – никель (Станция Аскиз, ПМК-6), цинк (Серебряково I) и свинец (Бейка) (прил. 4, рис. 108).
Соотношение химико-металлургических групп сплавов с категориями и типами инвентаря тагарской культуры северо-западного лесостепного района
Одним из важнейших компонентов исследований древнего металла является вопрос о зависимости элементного состава от вида и предназначения медно-бронзового изделия. Его решение применительно к тагарскому инвентарю приводило исследователей к противоположным выводам.
Еще во второй половине XIX в. Г. В. Струве заключил, что в степные енисейские сплавы, требовавшие крепости, входило 10 % олова, а в металл украшений добавлялся свинец – такой металл легче плавился и поддавался обработке [Клеменц, 1886; Радлов, 1896]. По мнению Ю. С. Гришина, концентрации олова в металле зависели от требований прочности орудий, а легирование свинцом производилось для снижения температуры плавления [Гришин, 1960]. В. В. Бобров объясняет повышенные концентрации олова в сплавах оленных бляшек особым отношением к этой категории изделий и необходимостью придать им прочность; легирование же свинцом производилось для придания вещам эффектного серовато-серебристого цвета [Бобров, 1973]. С. B. Хавриным трехкомпонентность тагарских сплавов объясняется необходимостью улучшения литейных свойств металла уменьшенных копий предметов [Хаврин, 2007]. Таким образом, специалистами аргументируется технологическая обусловленность рецептур – зависимость типов сплавов от внешнего вида и предназначения изделия.
Попытка проследить связь типов вещей с типами сплавов была предпринята C. С. Миняевым и М. П. Грязновым по материалам памятников тесинского этапа тагарской культуры. Их вывод был следующим: «среди рассматриваемых бронз не наблюдается зависимость типа сплава от характера изделия. Из мышьяковистых бронз, например, изготовлены различные предметы – пуговица, сбруйные кольца, ложечковидные наконечники ремней, пластина-пряжка» [Миняев, Грязнов, 1979, с. 162].
В диссертационном исследовании мы также попытались выявить взаимосвязи между химико-металлургическими группами сплавов, категориями и типами медно-бронзовых изделий. При этом учитывались два обстоятельства. Во-первых, основной объем изучаемых источников представлен бронзами из погребений. Изделия эти могли изготавливаться для захоронений, в обрядовых целях, что не требовало тех же физико-механических свойств сплавов, что и для вещей, применявшихся в быту. Во-вторых, предметам сопроводительного инвентаря тагарской культуры свойственна известная тенденция к уменьшению размеров от раннего этапа тагарской культуры к переходному тагаро-таштыкскому периоду. В некоторых случаях метрические показатели сами по себе могут являться своеобразными хронологическими маркерами (например, в случае с диаметрами зеркал). Поэтому не может вызывать удивления тот факт, что миниатюрные вещи изготовлены из сплавов, более характерных для металлургии заключительного этапа и переходного периода, а полноразмерные вещи изготавливались в соответствии с раннетагарскими металлургическими традициями. Ножи (прил. 4, рис. 249). Проанализирован состав металла 156 ножей: 4 – раннего этапа, 17 – из биджинских комплексов, 83 – развитого этапа, 40 – заключительного этапа, 12 – переходного периода.
Ножи с кольчатыми и овальными навершиями из кургана Алчедат I изготовлены из меди, уменьшенный нож с овальным дырчатым навершием – из свинцовисто-мышьяковистой бронзы. Ножи с петельчатым навершием из разных сплавов – медные, из оловянисто-мышьяковистой и оловянистой бронзы.
Из оловянистой бронзы – ножи развитого этапа из могильника Утинка – с s-видной спинкой, овальным навершием и рукоятью с орнаментом из трех заштрихованных ромбов; с s-видной спинкой и прямым однодырчатым навершием. Из такого же сплава нож с s-видной спинкой, трапециевидным навершием и орнаментом из свисающих треугольников на рукояти из могильника Серебряково I; 14 среднетагарских ножей с s-видной спинкой и трапециевидным дырчатым навершием; трехдырчатый нож из Некрасово II. Серебряковские ножи с зооморфными навершиями – из оловянистой и оловянисто-мышьяковистой бронзы. В числе ножей с дугообразной спинкой и кольчатым или овальным однодырчатым навершием (раннетагарские и развитого этапа) также преобладают изготовленные из оловянистой бронзы.
Из неполноразмерных ножей Большого Берчикуля преобладают медные. Четыре ножа с петельчатым навершием – из мышьяковой меди и мышьяковистой бронзы.
Из «чистой» меди изготовлены четыре ножа с дугообразными спинками, в том числе с овальным низко опущенным отверстием (№ 65-44 (прил. 1, рис. 41, 1)), с петельчатым навершием (№ 65-57 (прил. 1, рис. 40, 8)). Из них три – происходят из Большого Берчикуля, № 61-377 – из к. 8, м. 1 Серебряково I.
Из мышьяковой меди шесть ножей (в том числе с повышенными концентрациями свинца или железа). Это уменьшенные и миниатюрные ножи с кольчатым, овальным, прямым, подтреугольным, овальным однодырчатым, петельчатым, трапециевидным навершием. Преобладают в их числе экземпляры из курганов Большой Берчикуль и Алчедат I. 12 ножей из мышьяковистой бронзы. Происходят они из подгорновских комплексов и погребений развитого этапа. Это ножи с s-видными, почти прямыми и дугообразными спинками, с трапециевидными, кольчатыми, овальными однодырчатыми, петельчатыми навершиями.
Оба ножа из свинцовисто-мышьяковистой бронзы происходят из кургана Алчедат I – ножи № 63-37 (прил. 1, рис. 43, 7) и № 63-55 (прил. 1, рис. 43, 5) с дугообразной спинкой с овальным или подтреугольным дырчатыми навершиями.
111 ножей изготовлены из оловянистой бронзы. Из них два происходят из кургана Алчедат I (переходный период), 17 – из раннетагарских (преимущественно биджинских) комплексов. Большинство же экземпляров датированы развитым этапом. Представлены разнообразные типы.
Четыре ножа из оловянисто-мышьяковистой бронзы – с петельчатыми, кольчатыми, зооморфными навершиями из комплексов развитого этапа и переходного периода.
Пять ножей из оловянисто-свинцовистой бронзы из могил развитого этапа могильника Серебряково I и Некрасово II, два из них с трапециевидным навершием.
Интереснейшее явление представляют ножи с визуально фиксируемыми признаками лужения поверхности. По Р. С. Минасяну, лужение – «горячий способ покрытия металлических изделий тонким слоем полуды для предохранения их от коррозии» [Минасян, 2014, с. 331]. П. В. Германом в ходе работы по гранту РФФИ выявлены четыре таких экземпляр: № 61-133 (прил. 1, рис. 27, 7) и 61-96 (прил. 1, рис. 37, 1) из могильника Серебряково I, № 27-93 (прил. 1, рис. 16, 7) из Березовского и 25-132 (прил. 1, рис. 18, 2) из Некрасово II. Находки датированы развитым этапом, исключение составляет нож № 61-96 заключительного этапа тагарской культуры из погребения к. 17 могильника Серебряково I. Три ножа изготовлены из оловянистой бронзы, некрасовский экземпляр из оловянисто-свинцовистой бронзы. Все эти ножи с s-видной спинкой и трапециевидным навершием, в двух случаях навершия дырчатые. Рукоять ножа № 61-133 орнаментирована по одной из сторон одним рядом из трех свисающих треугольников, на ноже № 61-96 фиксируется неясный орнамент в виде зигзагообразных линий по краю одной стороны навершия с лезвийной части. На ножах из Некрасово II и Березовского орнамент не фиксируется. Содержание олова в металле ножей – от 6,5 % (№ 25-132) до 9,592 % (№ 61-96). Методом энергодисперсионного анализа на сканирующем электронном микроскопе JEOL JSM-6390 LA (аналитик – к. ф.-м. н., директор ЦКП ФИЦ УУХ СО РАН С. А. Созинов) была изучена поверхность луженой части ножа № 61-133. Анализ в трех точках показал содержания олова 42 %, 56,51 % и 57,07 %.
Эти ножи можно включить в ту небольшую коллекцию, что была выявлена Я. И. Сунчугашевым в материалах тагарской культуры, хранящихся в Минусинском музее [Сунчугашев, 1975, рис. 48]. По его наблюдениям, в древности «луженые медные и бронзовые изделия должны были иметь блеск чистого серебра и выглядеть весьма красиво» [Там же, с. 120]. Кроме приема лужения, такие ножи украшены еще и геометрическим резным орнаментом – треугольниками, ромбами, крестами, «выполненным каким-то тончайшими инструментами на оставленной без полуды части рукоятки…По-видимому, орнамент наносили опытные граверы» [Там же].
Одним из первых на рассматриваемую технологическую особенность поверхности ножей обратил внимание В. В. Радлов. По его поручению был проведен химический анализ большого согнутого ножа с кольцевым навершием и с геометрическим орнаментом на рукояти с обеих сторон, найденного в Минусинском округе. Анализ показал, что лезвие покрыто белым металлическим слоем олова – «Слой олова доходил только до поперечной черты, а кольцо и нижний конец ручки не покрыты оловом. Сделанные острым инструментом черты этого орнамента (может быть знак мастера),…врезаны после покрытия ножа слоем олова» [Радлов, 1888, с. 8]. По мнению В. В. Радлова, слой олова «служил для охранения ножа от ржавчины» [Там же].
Следы бронзолитейного производства в северо-западном лесостепном районе тагарской культуры
На территории минусинского района тагарской культуры объекты металлургии бронзы изучены хорошо – здесь известны рудники, медеплавильни, поселения с остатками бронзолитейного производства. По мнению Ю. С. Гришина, «в районах, где обнаруживались крупные залежи медной руды, приходящиеся главным образом на горно-таежную часть котловины, велась ее систематическая добыча… Отсюда недостающий металл, по-видимому, распространялся по мере потребности в различные районы Минусинской котловины» [Гришин, 1960, с. 138]. Кроме того, знаки мастеров на изделиях, стандартность форм и размеров тагарского бронзового инвентаря традиционно служат для археологов свидетельством существования в тагарском обществе специалистов-металлургов, литейщиков и общинных ремесленников [Степная полоса…, 1992, с. 220 – 221].
По приводимым Я. И Сунчугашевым датировкам и аналогиям, древние рудники функционировали как на отдельных этапах культуры, так и на протяжении всего тагарского периода (датируемого им VII – III вв. до н.э.), как, например, рудники Темир, Улень, Бутрахты, Хараджуль и Сир. Преимущественно в период раннего и среднего периодов тагарской культуры работы по добыче меди велись на рудниках Узун-Жуль (VI – V вв. до н.э.), Булан-Куль, Тустужуль (VII – V вв. до н.э.) [Сунчугашев, 1993, с. 43, 45], Чалбых Хая и в пределах Хуртян-Хольского месторождения меди. На среднем и позднем этапах медь добывалась в основном на рудниках Юлинской группы (IV – III вв. до н.э.) [Сунчугашев, 1975, с. 34 – 56] и в логу Хамхол (V – III вв. до н.э.), приуроченном к Базинской группе медных месторождений [Сунчугашев, 1993, с. 35].
Археологические объекты металлургии в северо-западном лесостепном районе тагарской культуры количественно представлены хуже и в меньшей степени изучены. Они включают клады, рудные выработки, медеплавильни, поселения с остатками бронзолитейного производства (прил. 1, рис. 50). Следует признать, что большинство приводимых ниже пунктов рудных выработок и медеплавилен не имеют установленной культурно-хронологической принадлежности и рассматриваются в рамках тагарской культуры условно.
Клады
В состав находок Косогольского клада, помимо изделий, металл которых рассмотрен в разделе по переходному тагаро-таштыкскому периоду, входили около 70 слитков бронзы и кусков бронзовой стружки [Нащекин, 1967, с. 163]. В диссертационном исследовании учтены данные о металле 39 образцов лома из числа находок Косогольского клада, опубликованные С. С. Миняевым [Миняев, 1978]: 11 слитков бронзы; три экземпляра бронзовой стружки; две капли бронзы; 16 кусков бронзы; один фрагмент проволоки; шесть фрагментов котлов. В коллекции лома Косогольского клада (прил. 4, рис. 296 – 306) по применяемой в диссертационном исследовании методике выделены следующие металлургические группы сплавов (прил. 4, рис. 307).
1. Чистая медь: семь образцов.
2. Мышьяковая медь: пять образцов, в том числе два фрагмента котлов с повышенным содержанием сурьмы.
3. Мышьяковистая бронза: восемь образцов, в том числе один кусок бронзы с повышенным содержанием сурьмы.
4. Мышьяковисто-оловянистая бронза: восемь образцов, а также оловянисто-мышьяковистая бронза: пять образцов, в том числе один королек меди с повышенным содержанием сурьмы.
5. Оловянистая бронза: шесть образцов, в том числе три (капля и два куска бронзы) на основе мышьяковой меди.
Металл 52 % образцов косогольского лома содержит лигатуру олова. Соотношения корреляционных взаимосвязей (прил. 4, табл. 28) позволяют предполагать наличие в исследуемой выборке следующих минеральных ассоциаций: 1) мышьяк, никель, кобальт; 2) свинец, цинк; 3) мышьяк, сурьма; 4) мышьяк, висмут; 5) сурьма, никель; 6) висмут, никель; 7) золото, серебро.
Сравнение полученных результатов с данными по составу металла коллекции предметов Косогольского клада (прил. 4, рис. 308, 309), показало, что косогольский лом содержит мышьяк в качестве рудной примеси в повышенной концентрации, тогда как 82 % металла вещей (против 54 % образцов лома) содержит лигатуру мышьяка, с присадкой которой, по всей видимости, связано появление в металле вещей повышенных концентраций целого ряда рудных примесей – железа, кобальта, никеля и в 63 % случаев – сурьмы.
По данным, суммированным на рисунке 50, в непосредственной близости от места обнаружения клада расположены Косогольская медеплавильня и поселение Косоголь I. Наиболее близкими к кладу месторождениями являются Терехтинское полиметаллическое и Касангольское медное, а также Ужурский рудник (прил. 1, рис. 49, 50). Все это позволяет усомниться в трактовке Косогольского клада, предложенной С. С. Миняевым – как транспортировавшийся лом из Минусинского горнометаллургического центра в Ачинско-Мариинскую лесостепь. Взаиморасположение объектов бронзолитейного дела и месторождений меди позволяют предполагать местное (лесостепное) происхождение предметов и лома Косогольского клада.
Из числа случайных находок с горы Арчекас проанализирован элементный состав металла пяти медно-бронзовых изделий – трех целых котлов и двух фрагментов. Результаты анализа опубликованы [Бобров и др., 2017]. Далее приводятся сведения о составе металла: 1) из мышьяковой меди изготовлен фрагментарно сохранившийся поддон котла; 2) фрагмент венчика котла с круглой ручкой (прил. 1, рис. 51, 1) изготовлен из мышьяковистой бронзы; 3) миниатюрный котел с зооморфными ручками (прил. 1, рис. 51, 2) – из мышьяковистой бронзы; 4) котел, зооморфная ручка которого обложена золотой фольгой (прил. 1, рис. 51, 3), анализировался дважды. Образцы металла поддона и тулова имеют схожий элементный состав. Котел изготовлен из мышьяковистой бронзы; 5) котел с зооморфными ручками (прил. 1, рис. 51, 4) также анализировался дважды. Металл ручки и поддона почти идентичны. Сплав представлен мышьяковистой бронзой (мышьяка до 14,1 %). Таким образом, все котлы, обнаруженные в районе горы Арчекас, изготовлены из мышьяковой меди или мышьяковистой бронзы.
Данные картографирования (прил. 1, рис. 49, 50) на настоящий момент не позволяют с уверенностью соотнести место обнаружения арчекасских находок с конкретным рудным месторождением или объектом бронзолитейного дела. Ближайшие месторождения меди сконцентрированы в бассейнах рек Кии и Кожуха, южнее с. Чумай, примерно в 50 км от горы Арчекас, что, тем не менее, не исключает возможности транспортировки к ней руды вниз по течению р. Кии.
Горные выработки
Горные выработки со следами эксплуатации в древности (прил. 1, рис. 50) в пределах северо-западного района тагарской культуры известны по письменным источникам и часто упоминаются в археологических публикациях. Современного археологического обследования этих объектов (как и поисков новых пунктов) не проводилось.
1) Ужурский рудник. Известен по «Карте распространения земляных курганов в средней части Ачинского округа», составленной Д. А. Клеменцом и хранящейся в Архиве ИИМК РАН [Красниенко, Субботин, 2013, с. 20], а также по картотеке археологических памятников, составленной Г. П. Сосновским [Там же, с. 20, 111]. Признаки медных руд в окрестностях села Ужур описаны у В. С. Реутовского [Реутовский, 1905, с. 147].
2) Печищенский рудник (р. Печище – приток р. Черный Июс). Упоминаются у Я. И. Сунчугашева в составе трех рудопроявлений – Печищенского, Раисинского и Сортского [Сунчугашев, 1975, с. 31]. В XIX в. медные руды по р. Печище разрабатывались «тремя разносами, в одном из которых содержание руды отходило в 2,38 % меди, и одной шахтой, которой добывалась очень богатая руда с самородной медью» [Реутовский, 1905, с. 147]. В 1889 г. Печищенский медный рудник был описан Д. А. Клеменцом [Обручев, 1937, с. 181]. В 1920-е годы в геологической литературе фигурировало также Печище-Сардыгольское месторождение меди [Обручев, 1944, с. 152]. В 1960 г. рудник Печище на р. Июс со ссылкой на сведения, изложенные у Д. А. Клеменца, приводится Л. В. Громовым (№ 39): «Печищенский рудник был главным источником, где производилась добыча металла из ям. Найдены шлаки» [Громов, 1960, с. 42].